Одной кровью. Дина Державина

- Ну, здравствуй, красавица, - обратился тот самый «очень влиятельный господин» на французском, не удосуживаясь спросить, знает ли девушка этот язык. Да его этот вопрос вообще и не волновал. Не для разговоров он сюда явился. Алена хотела прикинуться непонимающей, но нужно было выяснить все его намерения и попробовать договориться.
- Тебя мама родила или художник нарисовал? – будто на базаре покупая лошадь, одобрительно зацокал языком рабовладелец. - Встань,- за бархатом голоса отчетливо читалась привычка повелевать.
Алена решила не злить его, поднялась с кресла и серьезно посмотрела ему прямо в глаза.
- Как я могу к Вам обращаться? - спросила она.
- Никак. Ты должна ждать, пока я разрешу тебе говорить. Тогда будешь называть меня «Мой господин». На первый раз я тебя прощаю, - голос зазвучал приглушенно, «хозяин» был поглощен разглядыванием покупки. – Разденься!
Алена вспыхнула, хотела устроить скандал и высказать все, что она думает о «господине», но вовремя прикусила язык: «Восток – дело тонкое» и поостереглась. Ведь ей нужно отсюда выбраться живой и невредимой.
- Я понимаю, что вы заплатили деньги за меня, но, минуточку, совсем не мне, поэтому логично считать своей вещью того, кто получил деньги. Вы же цивилизованный человек! Как вы можете опускаться до уровня средневекового тирана?! Я прошу вас, отпустите меня! Если бы вы купили лошадь, а она при транспортировке умерла, вам бы пришлось смириться! Ну, считайте меня лошадью, которая не вынесла дороги!
Названный «средневековым тираном» мужчина удивленно посмотрел на нее. И Алена, разгоряченная этой тирадой, с ужасом поняла, что его интерес вызван вовсе не пламенной речью, а скорей самим фактом. Она в его глазах выглядела говорящей обезьянкой, которая еще не понимает, что попала в клетку.
- Вы меня что, не слышите?! – самообладание покидало девушку, и в голосе уже зазвучало отчаяние.
- Замолчи женщина! – предупреждающе он поднял руку, словно заботясь о том, чтоб она не нарушила границы дозволенного. - Я приказал раздеться!
- Ни.. за.. что! – Алена хотела произнести эти слова громко и с вызовом, однако во рту от страха пересохло, и она едва прошептала, словно выковыривая из горла внезапно ставшие колючими слова. – Вы не посмеете!
От взгляда его угольно - черных глаз исходила смертельная опасность. Нос с горбинкой усиливал впечатление. Узкая полоска рта выдавала в нем человека жестокого и решительного. И даже аккуратная современная бородка не уравновешивала образ. В целом он был похож на зверя. Поджарый, высокого роста, он излучал бешеную энергию. Двигался, как барс, мягко и неслышно, не давая противнику раньше времени себя заметить. Но сейчас этот барс был благодушен.
Радуясь удачному приобретению и не придавая никакого значения акции протеста, которую пыталась устроить новая игрушка, он довольно произнес:
- Какие у тебя роскошные волосы! Они будут прекрасно смотреться на моей подушке!
Подойдя вплотную к Алене, он залюбовался ими, погладил, поднял толстую прядь на ладони, как бы взвешивая, и вдруг одним движением намотал ее себе на руку, плотно обхватив ладонью затылок девушки. Лишив пленницу возможности двигать головой, он впился в мягкие пухлые губы, властно раскрывая их, терзая и пытаясь языком прорваться через ее отчаянно сжатые зубы. На поцелуй это мало походило – это было завоевание, стремление оставить метку боли, чтоб каждое последующее слово этой болью и отзывалось.
Поцелуй страсти, наверно, тоже может быть болезненным, если двое забывают о себе, стремясь познать друг друга до мельчайшей клеточки. Может быть требовательным, подчиняющим, но этому поцелую хочется отдаться без остатка, распадаясь на миллионы атомов. Девушка вспомнила жаркий поцелуй любимого. Подумала, что это придаст ей силы, и попыталась кулачками упереться в грудь агрессора. Однако с таким успехом она могла бы и локомотив толкать.
Жестко потянув за волосы, он вынудил ее отклониться назад, молниеносно, как железными тисками, зажал бедра девушки своими ногами, вжимаясь пахом в нее. Второй рукой он рванул ворот футболки и, сдернув бретельку бюстгальтера, обнажил грудь. Накрыв ладонью, он жадно сжал ее, помял, наслаждаясь восхитительной упругостью. Шелк кожи взбудоражил его охотничий азарт. Захватив нежный сосок, он сдавил его, скрутил пальцами. Девушка вскрикнула от боли. Этого было достаточно, чтоб язык завоевателя ворвался в ее рот, хозяйничая, утверждая свою власть.
Мужчина тяжело дышал, казалось, из его груди вот-вот вырвется звериный рык, с которым он растерзает свою добычу и оставит здесь на ковре, растоптанную и покоренную.
Неожиданно он почувствовал во рту соленый привкус. Что, он неожиданно укусил ее? До крови не собирался зацеловывать эту русскую красавицу… Он посмотрел в ее глаза и увидел, как из них, одна за одной, вытекают крупные, словно капли горного хрусталя, слезы. А взгляд выражал такую горючую смесь страдания и отвращения, что желание довести дело до логического конца совершенно пропало. Отпустив девушку, он хрипло сказал:
- Ты меня огорчила. Я не насильник с большой дороги, а уважаемый человек. И не нужно смотреть на меня с такой ненавистью. Нравится тебе или нет, но ты моя собственность. Просто прими это как факт. Даже не надейся сбежать отсюда, подкупить кого-то. До посольства ты не доберешься. Мои люди тебя найдут быстрее.
Алена в смятении пыталась прикрыться, соединить края разорванной футболки.
- Можешь не прикрываться, что нужно, я увидел. Ты мне желанна. Да, и в следующий раз трюк со слезами не пройдет. Я азартен, и если чего-то хочу, я это получаю. И кстати, у меня много прекрасных лошадей, лучших в стране, и есть те, которые являются лучшими в мире. Объезживаю их я сам. Так что норовистые лошадки во мне только будят страсть.
«Ты мне желанна» - эти слова не выходили у Алены из головы. - Так все же можно исправить! Сделаю так, чтобы не была желанной!».
Когда пришел Саид поинтересоваться, что нужно дорогой гостье, как он со скрытой издевкой называл Алену, она сказала, что соскучилась по жевательной резинке и ей нужны и морозная свежесть, и арбуз, и вишня, и яблоко.
Невообразимо легко заполучив такую красавицу, этот «приспешник дьявола» очень обрадовался. Весьма хорошие деньги пришли к нему сами и хозяину угодил. Однако сейчас он уже не был так оптимистично настроен, подозревая, что с этой русской придется хлебнуть немало неприятностей. Вспомнилась поговорка «Во всякой красоте есть изъян». Вот ведь красавица, а строптивая, глаз да глаз нужен.
После того, как Алена заявила, что лучше умрет, чем будет жить в гареме, из комнаты убрали все, что могло бы причинить вред. И даже еду ей подавали в пластиковых тарелках и с такими же приборами.
Поэтому ее совершенно невинная просьба принести жвачку, была встречена с опаской. А вдруг она захочет наглотаться этой резины и умереть от заворота кишок?!
- Имей в виду, что если вздумаешь их все проглотить, умереть тебе никто не даст. У нас медицина хорошо развита. Операцию быстро сделают. Так что на всякий случай я буду заходить через каждый час, и будешь мне отдавать то, что от них останется.
Алена изобразила на лице крайнюю степень покладистости и приняла условия Саида.
Получив желаемое, она запихнула целую пачку в рот и принялась старательно разжевывать резинку до образования мягкой липучей массы. Затем, отделяя небольшие кусочки, начала их тщательно втирать в волосы. Когда и морозная свежесть, и дыня, и вишня, и яблоко оказались пережеванными, голова ее по устрашающему эффекту могла соперничать с головой Медузы Горгоны, у которой вместо волос вставали в стойку змеи.
Зайдя через час, Саид проклял тот день, когда впервые стал на преступный путь. Красавица превратилась в чудовище. Со жвачкой не сможет справиться ни один парикмахер. Только состригать! И что дальше?! В гареме никогда не было стриженых наложниц. Хозяин велит его выпороть, и это еще малое наказание за такую непростительную глупость. Но кто мог подумать, что девушка, имеющая такие роскошные волосы, решится их уничтожить.
О, Аллах! Почему ее не перекупил кто-то другой?! Что теперь делать с этой сумасшедшей? Остричь и доложить Хозяину, или доложить и ждать указаний. Но тот нахватался европейских привычек и считает, что не нужен работник, который не умеет принимать самостоятельные решения. А если это решение не понравится хозяину, значит, сотрудник не умеет принимать правильные решения. И опять – таки, зачем он тогда нужен.
Терзания Саида разрешились сами собой: хозяин решил нанести еще один незапланированный визит. Мысли об этой недотроге не давали ему спокойно спать. Он почувствовал в ней дух непокорности, мятежности. И это безумно будоражило, заставляло раздуваться ноздри, как у хищного зверя при виде крови.
Он уважал свою мать, ценил первую жену, с которой связал себя узами брака еще в молодости. Она родила ему двух сыновей. Остальные женщины были его любимыми игрушками, необходимым атрибутом успешного, богатого человека. Попадая разными путями к нему, они быстро адаптировались, и даже самые дерзкие, посидев в одиночестве и взаперти дня три – четыре, принимали реальность и вливались в его женский муравейник. А там уж все наперебой стремились услужить ему. Конечно, приятно.
Но эта девушка – что-то особое. За неделю заточения она не смирилась, хотя ей не оставили ни малейшей надежды. Ей сказали, что родственники убеждены, что она останется в Тунисе из-за предложенного выгодного контракта. Эту новость Саид и сообщил ей вчера. А она только сверкнула глазищами и все.
Нужно потихоньку строптивицу приручать, как дикое животное, чтобы она привыкала к его присутствию, осознала, наконец, что другого варианта, кроме его постели нет.
Насиловать ее в прямом смысле слова он не собирался, это недостойно мужчины. Для него было важно, чтобы в ее глазах, пусть и прикрытая покровом негодования или бешенства сверкала страсть. И пусть она хоть тысячу раз говорит: «Нет!», главное, чтобы тело сказало «Да!» Уж признаки желания близости он безошибочно определил бы. Иначе он мог засомневаться в своей способности разжигать огонь любви в женщинах. И вообще – насильники – это те, которые хватают в темных переулках и бесчестят женщин. А он, может, женится на ней.
Сейчас он опять будет ласкать ее, целовать, провоцировать на появление пусть и негативных эмоций, а уж эти эмоции постепенно направятся в нужное русло. Страсть заразительна. А он страстно желает ее! Значит...
Улыбаясь собственным мыслям, он распахнул дверь и чуть не закрыл ее обратно, подумав, что приснился дурной сон.
Вчерашняя красавица выглядела как оживший кошмар. Ее прекрасные волосы, ассоциировавшиеся у него с роскошной гривой породистой лошади, теперь представляли собой жуткие, топорщащиеся лохмы. Не веря своим глазам, он подошел к девушке и брезгливо прикоснулся к ее шевелюре. Чудесные локоны были намертво склеены. И мысли о том, как сладостно было бы зарыться лицом в шелк ее волос, перебирать одну за другой упругие пряди, можно было выбросить из головы.
В гневе он позвал Саида и потребовал объяснений, которых тот по понятным причинам дать не мог.
- Раньше я приказал бы тебя выпороть за порчу имущества. Но мы живем в цивилизованном мире, поэтому я налагаю на тебя штраф – в размере двух месячных зарплат.
Алена внутренне сжалась. Судя по тому, что Саид понесет наказание за несохранение имущества, даже по неосторожности, то ей будет вменено в вину конкретное умышленное причинение вреда. И нужно быть готовой ко всему. Но судя по брезгливому выражению на лице мужчины, сегодня он не будет домогаться ее.
- Ты испортила дорогую мне вещь. Я не оставлю этот проступок безнаказанным.
- Вы не имеете права называть мои волосы своей вещью. Почему вы не хотите отпустить меня? Я живая женщина, самодостаточная, личность, в конце концов, а вы хотите сделать из меня секс - игрушку? Я люблю жизнь! Настоящую, а не вашу эту – рахат- лукум – пахлава – халва! Я не буду жить в клетке! И я люблю другого мужчину, и так будет всегда! И даже если вы силой возьмете меня, я буду думать только о нем! – Алена уже не сдерживалась. Она кричала, в гневе сжав кулаки, и слезы ручьем лились из ее глаз.
Не нужно было владеть искусством чтения мыслей, чтобы по сузившимся глазам Махмуда и раздувающимся ноздрям не понять: он взбешен.
- Остричь ее наголо, - сухо бросив Саиду и резко развернувшись, он собирался удалиться. И вдруг остановился. Торжествующая улыбка, больше похожая на оскал, появилась на его лице.
- А ты говорила, что тебе не по нраву жизнь восточной женщины! – вкрадчиво произнес он. - Сама себе противоречишь. Не будешь же ходить лысая?! Теперь ты добровольно будешь вынуждена надеть хиджаб. С тобой пообщаешься и Хайяма переплюнешь. Послушай, как звучит: вынужденная добровольность!
Алена пришла в смятение. Она испортила волосы. Но после того, как отстригут слипшиеся пряди, должно было остаться достаточно волос для короткого ежика. Становиться лысой она не собиралась. Зато он к ней пока не прикоснется, а с другой стороны, действительно, косынку или платок ей не дадут. И она сама сделала шаг к имиджу обитательницы гарема. Хотя прикрывать бритую голову нужно на улице, а выпускать ее никто не собирается, значит, пусть Саид любуется ее бледным черепом. А она как-нибудь переживет. И эта временная победа снова дала возможность воспрять духом.
Однако следующий день уготовил ее стойкости новое испытание.
Вместе с Махмудом появилась целая делегация: два дюжих молодца из личной гвардии этого правителя и два типа, не похожих на порядочных мусульман – бритые и татуированные.
«Гвардейцы» усадили Алену на стул, крепко привязав ее, чтобы не дергалась. Один из бритых достал машинку для стрижки волос. Девушка от страха затаила дыхание. Ее ребяческий протест сейчас получит жесткий ответ.
Самое обидное - за Махмудом осталось последнее слово. И по злорадной улыбке было видно, что этот факт его сильно забавляет. Он поистине хороший игрок. Вчерашнее поражение обернулось сегодняшней победой.
С каким-то садистским удовольствием он следил за тем, как тяжелые спутанные волны, скользнув по плечам, падали, устилая пол роскошным живым ковром. Не захотела добровольно раздеться перед ним, так этот вариант наготы оказался куда более возбуждающим. Теперь она выглядит такой беззащитной! И если бы не вторая часть запланированного воспитательного процесса, с каким наслаждением он сейчас овладел бы ею! Как ему хотелось сжимать в объятиях ее гибкое тело, ощущать его теплоту и мягкую податливость, которая сквозила даже сквозь броню ее сопротивления. Она создана для любви! И она будет дарить ему сладостные ночи! Он сумеет укротить эту норовистую лошадку.
- А теперь обещанное наказание, - произнес он.
Слуги внесли топчан и грубо швырнули на него девушку лицом вниз. И снова привязали.
Алена подумала, что сейчас ее безжалостно какими-нибудь плетями выпорют до крови или до потери сознания. Читала она про нравы в гаремах. Но она не сдастся. Если нужно доказать свою решимость, она это сделает, больше ничего этому тирану не скажет.
Второй бритоголовый обнажил ее спину и на половину стащил шорты. Алена сжалась в ожидании боли.
- Ты думаешь, что тебя подвергнут средневековому наказанию? - смеясь, спросил Махмуд, будто прочитав ее мысли. – Нет, все более цивилизованно, но пострадать тебе придется. Все мои лошади и женщины имеют на себе мой знак – у лошадей – клеймо, у женщин – татуировка. Но тебе она сделана будет на самом болезненном месте, на пояснице, и без малейшей анестезии. Это твоя расплата за своеволие. Урок, который ты, надеюсь, усвоишь.
Наказание, действительно было изощренным, заставляющим страдать и тело, и душу. С одной стороны – вполне современная процедура, с другой – адская боль, с каждым уколом иглы взрывающая мозг и разлетающаяся миллионами мельчайших осколков в разных частях тела.
Но самое нестерпимое – это нравственные страдания. Это неслыханное унижение, которому ее подвергли, призвано было сломить остатки сопротивления, показать, что ее воля и желания вообще не принимаются в расчет. Их просто ни для кого не существует. С ней обращаются, как с бессловесным скотом, и ставят на нее хозяйское клеймо! И с этим она ничего поделать не может!
Слезы боли и негодования уже готовы были прорваться сквозь кордоны ее выдержки, но мысль о том, что он посчитает их признаком поражения, сдерживала их, как прочная плотина. Она в бессильной ярости кусала губы и до боли впивалась ногтями в ладони, что не могло укрыться от взгляда ее инквизитора и не доставить ему радость.
- Ну, вот и все. Если у тебя были сомнения насчет твоего будущего, они должны исчезнуть. Ты моя вещь! – после того, как закончена была последняя линия, сказал Махмуд. - Неделю я тебя не буду посещать. Не хочу обнимать женщину, которая стонет от боли. А когда все заживет, мы продолжим с этого места.
* * * * *
Муторно – промозглым весенним воскресным вечером в квартире Ярцева, нагло вырывая хозяина из благостного состояния, трепетно созданного коньяком и компьютерным покером, истерично заверещал звонок домофона. Кого принесла нелегкая?! - первая мысль, она же единственная. По доброй воле по такой погоде и в такое время приличные люди не шастают по чужим домам. Да и вообще, кто без звонка к кому-то сейчас идет? Точно - посланец нечистой силы - в аду-то мобильной связи нет! Чертыхаясь, он вытащил себя из мягких объятий кресла.
- Кому не сидится дома? – не слишком любезно рявкнул в домофон.
- Феликс, открой, пожалуйста. Это Жанна.
«Ярцев, по ходу ты перебрал с коньяком», - имя, засунутое им в далекую –предалекую задни…юю комнату памяти, резануло, как ножом. Но не острым, а тупым, разворачивающим душу на рваные клочки. Сердце бухнуло.
Он завис. Несколько секунд заторможенно, словно впав в анабиоз, смотрел на дверь, в которую бесцеремонно ломилось давно похороненное, но, как оказалось, не забытое прошлое. Наконец, вдохнув, как перед прыжком в воду он спросил:
- Думаешь, это имя как «Сим-сим, откройся» работает?
- Ну не через домофон же разговаривать? Феликс, открой, пожалуйста. Позволь мне все объяснить.
Сука! Ярцеву казалось, что кнопка домофона для него превращается сейчас в ядерную. Нажмет – и разлетится его почти счастливая жизнь на миллиарды жалких ошметков. Конечно, он не тот слюнявый романтик, но береженого Бог бережет! Вдруг эти годы были лишь стойкой ремиссией? И получив грамм наркотика по имени Жанна, он сорвется? И опять будет ломка? Послать на хрен?! Инстинкт самосохранения подсказывал именно такое решение, но…
То ли топкое болото одиночества, то ли коньяк, заранее выдавший индульгенцию Жанне, то ли любопытство, то ли уверенность в своем иммунитете к любви – но что-то заставило его принять решение.
– Входи, - глухо сказал Феликс.
Сняв легкий плащ, Жанна посмотрела на него своим обезоруживающим взглядом, подошла совсем близко и застыла, как зачарованная. Залюбовалась. Он очень сильно изменился. Худощавая юношеская фигура превратилась в манящую стать хищника. Футболка открывала крепкую шею и мускулистые сильные руки с выступающими пружинными венами.
Женщина затаила дыхание. Ее ноздри затрепетали в предвкушении. Она всегда питала слабость к мужским рукам – это как признак породы. Аккуратная сильная кисть с длинными пальцами… Представив эту ладонь на своем теле, Жанна вынуждена была несколько раз моргнуть, чтоб стряхнуть наваждение. Широкая рельефная грудь, подтянутый живот… Научившись получать удовольствие от секса, она безошибочно определяла, на что можно рассчитывать в постели с мужчиной. Тем более потенциал этого мужчины она уже знала. От нынешнего Феликса, заматеревшего, уверенного в себе, за версту несло опасностью и способностью прогибать.
Черт! Как она захотела сейчас прогнуться! Его прежний дерзкий взгляд зеленых глаз становился телячьим, когда она вертела им. Нынешний же насмешливо – изучающий заставлял ее подтянуть и без того плоский живот, слегка выпятить задницу и едва ли не замурлыкать. Вот это поворот! Задача в разы усложняется, но … Жанна почувствовала, что азарт овладевает ею, как изголодавшийся страстный любовник – грубо, без прелюдий, без пощады и отсрочек. Она словно превратилась в дикую пантеру, с сужеными зрачками, с гибким черным телом, готовым к прыжку. Сердце забилось часто и гулко. И сыграть роль уже не представляло никакого труда.
- Мне так много нужно тебе сказать…
- Не перетрудишься?! – сарказм, прозвучавший в голосе мужчины, непроизвольно выдал градус не остывшей до конца боли. Словно давно потухший вулкан вдруг проснулся .
- Не гони меня! Я знаю, что виновата перед тобой, но у меня не было выбора. Прости! Мне нужна твоя помощь! – умоляющий взгляд бархатных карих глаз всегда действовал безотказно. Сработало и на этот раз. При всей своей наработанной циничности, словно панцирь, наросшей на его некогда романтичной душе, Ярцев не мог оставить без помощи женщину. Хоть и его бывшую.
Жанна снова томно и почти скромно взмахнула ресницами.
Она должна вернуть его расположение любой ценой! Она найдет нужные слова! Однако, почувствовав запах спиртного, гостья облегченно выдохнула – слова не нужны – есть универсальный язык, более эффективный в диалоге между мужчиной и женщиной. А им она уж владела в совершенстве.
А Феликс ощутил слегка дурманящий запах духов. Какая –то феерическая смесь сладких цитрусовых с терпкими пряностями и свежестью зелени. Сладкая женщина. Сладкая. И падкая. На деньги. Стряхнув ностальгию, как упавшую с ветки мерзкую гусеницу, он снова невозмутимо уставился на нежданную гостью.
Жанна, понимала: тот факт, что много лет назад променяла его на тугой мешок с деньгами, сейчас сильно усложнял дело. Но выхода не было. Она должна вызвать в нем былое страстное желание. Заворожить, снова околдовать, сделать своим.
- Небрит, пьян, одинок, несчастен…, - мурлыкающе-укоризненным тоном констатировала увиденное и приготовилась, с мученическим вздохом, заняться исправлением всего перечисленного.
Произнеся про себя число «π» (пи) многократно, Феликс отстранился и, иронично сощурившись, ответил:
- Ну почему же? Легкая небритость – дань моде. Не пьян, а философски настроен. Не одинок. У меня есть друг. Он любит меня, я люблю его. Мы вместе. Следовательно - уже не несчастен.
Жанна не была природной красавицей. Она сделала себя таковой. Небольшой рост с лихвой компенсировался точеной фигурой – фитнес - ты мое всё! Черные блестящие волосы обрамляли холеное, знакомое со всем ассортиментом услуг косметического салона лицо, умелый макияж, улыбка – Голливуд отдыхает, плюс неистребимая уверенность в своем превосходстве – и все мужчины оглядываются вслед. А кто под церберовским оком супруги, тот срочно роняет что-нибудь, чтоб, нагнувшись, рискуя заработать косоглазие, посмотреть на эту грациозную кошечку.
Сейчас же красота вместе с неснимаемой маской «Я самая обаятельная и привлекательная» слетела с ее лица, как пожухлые листья с деревьев под резким порывом осеннего ветра. Выражение брезгливости, ужаса, разочарования, обиды исказили отретушированную красоту. Она едва не попятилась. Глаза округлились, губы, разорвав контакт с мозгом, беззвучно зашевелились, очевидно, пытаясь самостоятельно озвучить хоть какой-нибудь вразумительный ответ.
Насладившись картиной, Феликс захохотал. Словно вся жгучая боль, прикрытая пыльной тряпкой прошедших лет, вдруг с этим смехом, как пыль , и разлетелась.
Жанна капризно поджала губы.
- Ярцев, ты совсем дурак?! Что ты несешь?!
- В основном радость, но иногда и чушь. Сейчас правду.
Жанна, едва успевшая перевести дух, снова вздрогнула.
- Франт! Долго спать будешь?! У нас гости, - с усмешкой обратился он к неизвестному Франту.
Женщина почувствовала, что земля уходит из-под ног. Не может быть! Зная, что он не женат, она не боялась заявиться к нему. Даже застав у него любовницу или просто случайную подружку, сумела бы сделать так, что ее вещи сами собой пошли б на хрен из его квартиры. Но конкурировать с мужиком она не была готова.
И снова американские горки. Послышался бодрый цокот когтей по паркету, и рыжий спаниель радостно бросился к ней.
Не заботясь о том, что он давно не переступал порог собачьего салона красоты и, соответственно, был без маникюра, искренне радуясь гостье, с размаху ткнулся своими лапками в ноги Жанны и по-приятельски облизал ей руки. Тонкие чулки, надетые исключительно для соблазнения его хозяина, враз потеряли свою гламурность и засверкали дырами. Да, она рада рваным чулкам и колготкам! Но только если они рвутся мужской рукой в порыве страсти!
Жанна взвизгнула, испугав и Феликса, и Франта.
- Что он наделал? – истерично топнула она ногой.
- Прямо теряюсь в догадках, - старательно пряча иронию, произнес Ярцев. – Возможно, теперь у тебя будет уважительная причина снять колготки? Ты ж за этим пришла? Больше ума не приложу, чем я тебе могу пригодиться.
- Чулки! - Жанна вспыхнула, хотела сказать еще что-нибудь колкое, соответствующее случаю.
Но поняла, что для достижения своей цели должна поприжать хвост, иначе уйдет ни с чем. А кроме Феликса, ей точно помочь никто не может. Поэтому эту мерзкую псину тоже будем любить.
- Ой, я так испугалась, - входя в роль инженю. – Франтик, я и тебя испугала?! Ну, давай сюда свою лапку, будем знакомиться.
Франт нехотя подал лапу, оглядываясь на Феликса. Правильно ли поступил? Хозяин подтвердил: правильно. Но собачье уязвленное самолюбие подсказывало, что отнюдь не соображениями дружбы продиктовано предложение…
Приласкав пса, гостья с чувством выполненного долга поднялась и одарила Феликса самым искренним взглядом.
- Я носик попудрю, - кокетливо промурлыкала она, на самом деле стремясь быстрее помыть руки, потому что была патологически брезглива.
* * * * *
Взлетев на крыльцо и открыв дверь, Феликс радовался тому, что наконец -то его душевный покой и тепло вернутся на место. Ему до ломоты не хватало ее теплого смеха, лукавого взгляда, ее молчаливого выслушивания. Ему не хватало той невинной ласки, допустимой между ними.
Едва переступив порог гостиной, он получил сокрушительный удар каким-то тяжелым предметом по голове. Последней мыслью, успевшей зацепиться за края сознания, была цитата из «Ералаша»: «Вот это сходил за хлебушком»
Незнакомец перетащил сыщика в гостиную, вытащил его пистолет, положил на журнальный столик и усадил у стены напротив дивана, на котором сидела Алена со связанными руками и заклеенным ртом.
- Ну вот, сестрица, теперь полный комплект. Видишь, как все чудесно сложилось. Весь этот сраный городишко видел, что неделю вы не общались, и это был нонсенс. Все сделали правильный вывод, что вы поругались. Потом он приехал, вы еще раз поругались, а он в гневе застрелил тебя, а когда понял, что натворил, застрелил себя. Отелло отдыхает. Занавес.
Посмотрев на Алену, он усмехнулся, увидев плескавшийся в ее глазах ужас.
- Тебе наверно интересно, что тут происходит?
Она обреченно кивнула головой и протянула руки с мольбой развязать.
- Да, конечно, развяжу, ведь в состоянии аффекта любимую не связывают.
Он освободил руки Алены, убрал липкую ленту с ее рта.
Ужас, овладевший девушкой, отступил недалеко, ровно настолько, чтобы могла включиться логика. И она с ненавистью спросила:
- А как объяснить, что бесчувственный мужчина, у которого пробита голова, смог меня застрелить?
- А, спасибо, об этом я не подумал. Да, он хотел тебя изнасиловать, а ты его этой статуэткой приложила. А он в гневе и застрелил. Сейчас можешь и покричать, если хочешь. Уже можно. Я только одну вещь сделаю.
И наклонился, чтобы вытащить телефон из кармана Феликса.
В голове у Алены билась, как пойманная птица о прутья клетки, одна мысль: «Этот сумасшедший сейчас убьет Феликса». Конечно, вместе они быть не могут и никогда не будут, но она слишком любит его. И сейчас любимому угрожает смертельная опасность, а он беззащитен. И кроме нее, спасти его некому. О том, что смерть уже и на нее имеет конкретные планы, она даже не думала.
Алена с содроганием и невероятной четкостью уже представила все, что случится через несколько мгновений: этот псих берет пистолет и стреляет в беспомощного Феликса, на груди которого расплывается алое пятно. И его серые глаза никогда не сверкнут веселыми чертятами, его сильные красивые руки не будут держать оружие или гладить женское тело. И плевать, что это будет другая женщина, если он ее будет любить, значит, она достойна этого. Он должен жить!!! Феликс, родной, ну, пожалуйста, очнись. Как же я люблю тебя!!!
Но удар, видимо был достаточно сильным, потому что Феликс не подавал признаков жизни.
Господи, сейчас он повернется к столу и все! Нужно любой ценой помешать ему! Сердце, кажется, забыло о своей функции, мозг словно удалил способность мыслить. Она вся сжалась и будто превратилась в некое программируемое существо, которое получило жесткий приказ – опередить врага и взять пистолет. Какая-то неведомая сила подняла ее с дивана и заставила встать на ноги.
Теряя равновесие, шатаясь, как пьяная, Алена сделала три спасительных шага и схватила лежавшее на столе оружие.
Преступник, обернувшись на шум, сначала растерялся, а потом, увидев, что Алена еле стоит на ногах, зловеще рассмеялся.
- Ой, вот и чудо случилось – калечка исцелилась! Положи пистолет, детка, это не игрушка. Не думаешь же ты, что можешь меня испугать?!
- А я и не собираюсь пугать тебя, жалкий ублюдок! Я просто пристрелю тебя, как бешеного пса, если вздумаешь пошевелиться.
В голосе Алены было столько решимости, что преступник немного растерялся. Но все что, он знал об этой девице, говорило в пользу того, что она не выстрелит. Она добра, занимается благотворительностью, любит детишек…И он двинулся к ней.
Мгновенно щелкнув предохранителем, Алена выстрелила прямо ему под ноги, выбив фонтан щепок из паркета.
Звук выстрела заставил помутненное сознание Феликса вернуться к хозяину. Перед глазами все плыло, поэтому, увидев Алену, стоящую с пистолетом в руках, он подумал, что у него галлюцинации.
- Следующий выстрел по яйцам. И поверь, я не промахнусь. А теперь с телефона Феликса набирай: «Тимохин» и говори, чтоб срочно ехал сюда с опергруппой и доктором.
«К зрительным прибавились слуховые, - с тоской подумал Ярцев. - Что же с Аленой на самом деле?» Тревога разрывала мозг, однако пошевелиться и что-либо предпринять он еще не мог.
Незадачливому преступнику ничего не оставалось, как выполнить требования бывшей жертвы - к тюрьме ему было не привыкать, а вот остаться без детородных органов не прельщало.
Ворвавшись в дом, полицейские скрутили негодяя. Убедившись, что он более не опасен, Алена пошатнулась и, если бы не подоспевший Сергей, упала бы на пол. Пережитое напряжение полностью лишило ее сил, и она потеряла сознание.
Приехавший доктор не знал, кому первому оказывать помощь, поэтому он рекрутировал Тимохина и велел ему позаботиться об Алене: побрызгать водой, потереть уши и аккуратно дать понюхать ватку с нашатырем. Состояние Феликса требовало более тщательного осмотра. Кожа головы была рассечена, но кость, к счастью, оказалась целой. Обработав рану, эскулап потребовал доставить его в больницу, чтобы наложить швы.
Однако Ярцев, слегка придя в себя, решительно воспротивился этому. Тревога за Алену сжала сердце стальными тисками. С трудом справляясь с тошнотой, пошатываясь, он подошел к дивану, на котором лежала девушка, присел на краешек, со страхом всматриваясь в бледное личико. Алена понемногу начала приходить в себя.
- Аленка, родная моя!
Феликс взял руки девушки в свои, начал растирать тоненькие пальчики, бормоча под нос какие-то милые глупости. Видя, что шеф явно не в себе, Тимохин тактично отошел на безопасное расстояние.
- У меня, кажется, зрительные и слуховые галлюцинации – я видел Алену с пистолетом, стоящую на ногах. Что здесь было? - спросил Феликс, обернувшись к Сергею.
Не успевший переварить увиденное, Тимохин ответил:
- Алена стояла на ногах и держала на мушке преступника! Это было на самом деле, хотя я тоже не поверил своим глазам!
- Ну, если ты своим здоровым не поверил, то мне с больной головой тогда простительно.
Алена открыла глаза и увидела склонившегося над ней Феликса. Она улыбнулась и погладила его по щеке.
- Все хорошо. Ты живой!
Сердце Феликса готово было выпрыгнуть из груди от счастья. Он осторожно, будто боясь, что она рассыплется, притянул ее к себе. Бережно обнял и спросил:
- Ты никогда не перестанешь меня удивлять? Откуда в тебе Рэмбо проснулся?
Алена сама еще не могла справиться с пережитым потрясением.
- Когда со мной случилось несчастье, я не стала впадать в истерику, потому что понимала: это закономерный результат. Познакомилась с крутой компанией. Трудно об этом вспоминать. Много там в моей голове было намешано. Одно скажу: я хотела испытать себя, узнать, на что способна, не трусиха ли я. И выбрала вот такой способ. Помню, что заявила, если родители меня не поддержат, я уйду из дома и буду жить в гараже. Они надеялись, что мне быстро надоест, потому что духовные ценности у меня и моих рокеров были совершенно разные. Пить, курить и ругаться матом меня не прельщало. Я понимала, что все это не мое, но упрямство не позволяло быстро сдаться. Я научилась ездить на мотоцикле, но, к сожалению, чувство самосохранения было еще не знакомо. Молодым всегда кажется, что именно с ними ничего не может произойти. Так и я думала, что беда может случиться с кем угодно, но только не со мной. Какая самонадеянность! Судьба преподала мне такой урок. И если бы не ты…Сейчас я поумнела, знаю цену жизни.
Я благодарна родителям, они ничем не попрекнули меня, делали все, что в их силах. Мы из Москвы переехали сюда, потому что с седьмого этажа спускаться было проблематично. А здесь был дом, доставшийся от бабушки, его перестроили, и сейчас он такой вот. И еще мама надеялась на чудо. Ведь операции ничего не изменили, а святой Нил Столобенский славится исцелением людей с заболеваниями опорно - двигательного аппарата. Здесь, на Селигере, находится пустынь с мощами этого святого. Мама сначала на каждую службу возила меня. Потом смирилась…
Зато все мои капризы, неуступчивость, взбалмошность улетучились. Правда, я подозреваю, что у меня появился другой рычаг воздействия, - тут она, смутившись, мило покраснела. – Я просто интересуюсь чем-то, и они удовлетворяют мой интерес и никогда ни в чем не отказывают. Ну я же не прошу ничего?
Феликс ничуть не удивился. Не родился тот человек, который сможет отказать, глядя в эти бездонные, ангельски невинные глаза! И тут Алена явно переоценила изменения, произошедшие с ней. Упрямый, озорной и уж точно непредсказуемый человечек совершенно никуда не делся.
- И папа научил меня обращаться с пистолетом, когда я просто спросила, для чего нужен предохранитель, - Алена сообщила об этом так легко и естественно, будто попросила родителя купить ей шоколадку.
- Потому что он справедливо рассудил, что если безобразие неизбежно, то лучше его возглавить и взять под контроль. Иначе б ты сама взяла оружие и еще что-нибудь натворила. Хорошо, что ты не поинтересовалась, как управлять ракетно - зенитным комплексом, а то, боюсь, тебе бы тоже эту установку на дом привезли! - разламывающая голову острая боль не мешала Феликсу подтрунивать над своей спасительницей, потому что радость от примирения служила лучшим обезболивающим.
- Ну хватит меня дразнить, - притворно надула губки Алена. – Зато умение обращаться с оружием пригодилось. Иначе мы бы с тобой уже и не дышали. Он собирался застрелить меня, а потом тебя. И списать все на тривиальную сцену ревности. Так что встала я только благодаря тебе. Ты меня спасаешь. Знаешь, мне в пору сделать татуировку «Феликс», чтобы все знали, кому я обязана жизнью и любовью к жизни.
- Ни в коем случае! Я терпеть не могу татуированных девушек. Ты же знаешь мою работу, сколько мне пришлось общаться носителями куполов на спине! Кстати один из таких товарищей чуть не отправил нас на тот свет. Правда, обидно было бы от его руки погибнуть, у него не купола наколоты, а, как подобает мелкой сошке, какая-то блатная лабуда. Так что у меня любая татуировка вызывает ассоциации только с представителями определенных категорий граждан. И у меня никогда не было девушки с татуировкой. Кстати, у женщин есть другой, весьма приятный, способ отблагодарить, от которого я не отказался бы, как получивший травмы, - по-кошачьи потянувшись и блаженно зажмурившись, произнес Феликс.
- Феликс Андреевич!!!! Как вам не стыдно опускаться до пошлости! - Алена зарделась и смущенно стукнула кулачком по груди Феликса. Но по счастливо вспыхнувшим искоркам в глазах мужчина понял, что они мыслят об одном и том же.
- Помилуйте, Алена Викторовна! Что ж я пошлого сказал?! А вы вообще, что подумали? – Феликс на свою мужскую натуру, с ее ярко выраженными желаниями, надел маску невинной овечки.
Алена захлопала глазами, открыла рот, чтобы что-то ответить и не нашлась. Стало понятно, что этот лукавый Змей Искуситель имел в виду не то, о чем она подумала. Едва придя в себя от такого коварства, она все же не смогла удержаться, чтоб не полюбопытствовать:
- Ну и чем же вас обычно благодарят женщины? – к растерянности уже присоединились нотки сарказма и обиды.
– Я имел в виду убрать дом, приготовить вкусный обед.
* * * * *
Когда Алена решила уехать в Москву, чтобы открыть художественную мастерскую, Феликс даже вздохнул с облегчением.
Все снова становилось на свои места. Он одинокий волк, и «случившееся» с ним счастье только подтвердило это, как исключение подтверждает правило.
Вновь его единственным задушевным собеседником стал коньяк. С Аленой они регулярно перезванивались, потому как не ссорились. И каждый разговор оставлял маленький незримый шрам на душе, нежная структура которой все больше и больше замещалась соединительной тканью, рубцевалась, лишая ее возможности полноценно дышать и жить.
На выходных он вырывался в Москву, заходил к Алене в мастерскую, любовался ее картинами. И сославшись на занятость, быстренько ретировался, чтобы не дать себе шанса сдвинуть с мертвой точки их отношения. Боялся выглядеть глупо, намекнув на его не совсем платонические, вернее совсем не платонические помыслы.
Когда он заставал ее врасплох, сосредоточенно созерцающей очередную свою работу, он боялся дышать – любовался, как самой лучшей картиной в мире. В ее волосы, кое-как собранные на затылке, он мысленно запускал руки, стаскивал резинки - заколки, перебирая шелковые тяжелые пряди. Ловил губами один из вырвавшихся на волю завитков, спускался на шею, смело целовал ее ушко, опаляя его своим жадным дыханием. Притягивал к себе, и медленно, с ее молчаливого согласия стаскивал с точеного плечика лямки рабочего комбинезона.…
От этих мыслей становилось жарко, сердце начинало отстукивать болезненный ритм, и, чтобы не выдать себя, он засовывал руки в карманы брюк и нарочито небрежно приближался к девушке.
- Привет, Тюбик мой зеленоглазый, - вспоминая художника из «Незнайки», шутливо приветствовал он и с деланной непринужденностью чмокал Алену в макушку.
- Феликс! – радостный взор с ноткой грустинки выворачивал душу мужчины наизнанку.
Короткий обмен новостями. И как всегда, неустрашимый сыщик поспешно-трусливо сбегал, оставляя Алену в тяжелых раздумьях.
Однажды она не выдержала и пригласила его домой, чтобы, наконец, продемонстрировать свой еще один талант.
Войдя на кухню, Ярцев не мог сдержать восхищенный возглас. То, о чем он с грустью ей рассказывал при первой встрече, воплотилось здесь. Она научилась варить изумительный кофе и не просто варить! Алена создала настоящий кофейный оазис, в котором можно погрузиться в приятную расслабленность, сказать, чтоб весь мир подождал, и с упоением наслаждаться этим эликсиром философствования.
Феликс с волнением заметил, что ее руки, наливая ему этот чудесный напиток, подрагивали, а во взгляде сквозила грусть. Как хотелось отставить в сторону эту чашечку, взять ее ладошки, поцеловать каждый пальчик, увидеть в глазах растерянность и надежду на продолжение, отдаться на волю чувств, насладиться ее губами, ласкать ее тело…
Но Феликс боялся еще раз получить резкую отповедь, ведь обстоятельства кардинально изменились. И как быть с этой новой Аленой, он не знал. Полагая, что о своем неравнодушии он уже дал понять, значит, если он нужен этой молодой красавице, то она об этом скажет.
Может он в чем-то и ошибался, но самолюбие не позволяло признать этот факт. Феликс вообще считал, что самолюбие – это как вторичный половой признак мужчины. И та его Алена, с которой они были душевно близки, должна этот факт понять и принять, как особую породу тараканов, живущих в его голове. Если этого не происходит, значит, он себе нафантазировал или это уже не его Алена.
Умом он понимал, что любовь – только одна из сторон жизни, и она не должна заслонять все остальное, но к нему она пришла настолько неожиданно, коварно прикрывшись маской дружбы и привязанности, что просто не дала ему шанса как-то защититься.
Принужденно перебрасываясь дежурными фразами, они напряженно смотрели друг на друга и вели безмолвный мучительный диалог. «Ты скучаешь?» «А ты?» «Мне плохо без тебя» «Ну так скажи об этом!» Но вслух они произносили совсем другое.
Ведь Алена тоже помнила, что прогнала Феликса, не отвечала на звонки. Сейчас, глядя на его сильные красивые руки, с тоской думала о том блаженстве, которое они могли дарить. И тут же тревожная мысль заставляла сердце покрываться ледяной корочкой страха: «Ласкают ли они кого-нибудь сейчас? Наверно, да. Он же взрослый здоровый мужчина. Но спросить об этом не представлялось возможным – его отношения женщинами – с самого начала стало табу в их разговорах.
Эти редкие встречи с одной стороны выматывали, лишали значительной части душевных сил, с другой стороны поддерживали иллюзию близости, по взволнованным взглядам помогали удостовериться, что занимают важное место в душе другого.
* * * * *
Однако, навещая Алену, Феликс не обходил стороной и Жанну. Можно, конечно, его осуждать: «Как так? Понял уже, что любит другую!»
Но, как это часто бывает, мужчины умеют разделять плотские наслаждения и духовную привязанность. Да и кому не льстило бы такое внимание, которое дарила Жанна?! Чтобы разорвать отношения, тоже нужно немалое мужество. Особенно, когда партнера не в чем особо упрекнуть. А припоминать старое, как в анекдоте про деда и бабку – просто смешно.
(Сидят дед с бабкой, ужинают. Тут дед ударяет бабку ложкой по лбу. Бабка кричит:"Дед, за что?" А Дед отвечает: "Как вспомню, что тебя не девкой взял, аж бесит!")
Феликс простил предательство Жанны (в определенных рамках) и выстроил удобные для себя отношения. Принимал любовь ее (или страсть), отдавал долг и не сходил с ума в ожидании следующей встречи. Была еще одна причина, по которой он не бросал свою искушенную любовницу. Он опасался, что изголодавшееся по ласке тело может заставить его наброситься на Алену. И его мятущаяся душа умолкала - ведь трудно сказать, чем таков порыв закончится…
Неизвестно, сколько бы это продолжалось, но однажды….
- Феликс, во сколько тебя ждать? - решила уточнить предупрежденная еще накануне о приезде любимого в Москву Жанна.
- К вечеру, если накормишь, буду благодарен.
- И накормлю, и баньку истоплю, и спать уложу. И даже более – у меня сюрприз для тебя, - ласково промурлыкала довольная женщина.
- Опять что-то отбелила? – усмехнувшись, спросил Феликс.
- Увидишь. Уверена, ты такого еще не видел и не пробовал!
- Ну, я много чего не пробовал. Например, суп из ласточкиных гнезд или стейк из японского быка, который получал массаж, пил пиво и слушал классику.
- Ярцев! Если бы я тебя так хорошо не знала, подумала бы, что ты только о чревоугодии и думаешь. Кстати, я этих деликатесов тоже не ела. Уверена, от моего сюрприза ты о еде забудешь.
- Заинтриговала, - Феликс улыбнулся. Определенно, с Жанной не соскучишься. Задаст загадку, и волей неволей о ней будешь думать.
Переступив порог квартиры своей подруги, Ярцев с наслаждением втянул носом воздух – из кухни веяло божественным ароматом.
- Мммм, как я голоден, - обнимая женщину за талию, выдохнул он ей в шею. – Искусительница моя.
- И какой голод ты предпочитаешь утолить первым? – забираясь ласковым пальчиком в расстегнутый ворот рубахи, спросила она.
- Если скажу, что желудок, ты обидишься, если – тело – обидишься, что на самом интересном месте у меня в животе «Танец с саблями» заиграет. Решай сама.
- Хорошо, давай сначала салатик и чай с бутербродами, потом сюрприз, а потом мясо. Идет?
Заморив червячка, Феликс направился в ванную. Чтобы не переполнять собой его личное пространство, Жанна решила не навязывать свою помощь. Она просто стояла рядом в полураспахнутом шелковом халатике практически на голое тело (если не считать черные чулки и ажурный пояс к ним) и любовалась своим мужчиной. И как только он выключил воду, она подошла вплотную и начала аккуратно промакивать его кожу мягким пушистым полотенцем. Ее лицо находилось на уровне живота Феликса, и, вытирая его ягодицы, она наклонялась и будто невзначай касалась обнаженной грудью его достоинства. Ярцеву приходилось приложить немало усилий, чтобы не обхватить ладонями ее голову и не нагнуть к самому сокровенному, уже готовому к жаркой встрече. Но он терпел, предвкушая сюрприз.
- Идем за мной, мой самурай, - скинув халатик, поманила она. Заинтригованный Феликс сглотнул слюну. Вид безупречной попы и тонкой талии, перетянутой черным кружевом, чулки, подчеркивающие стройность ног и искушенность хозяйки вызывали дикое желание.
Но на пороге он впал в ступор.
- У тебя что, дети завелись? – недоуменно уставился он на закрепленные в дверном проеме странные качели – со спинкой, откинутой под сорок пять градусов.
- На таких качелях как раз детей и заводят. Я имела в виду суть процесса, детей, конечно, делают в миссионерской позе на супружеской кровати. Это же устройство для наслаждения, для страсти, для того, чтоб ты, мой мужчина, мог позволить себе намного больше. Это секс – качели. Видишь, здесь красная кожа, вот тут крепления для фиксации. Все это придает небывалую остроту близости, - провела ликбез Жанна.
И она ловко забралась на сиденье, соблазнительно закусив губку, изогнувшись, откинулась на спинку и красиво развела ноги в стороны в ожидании горячего продолжения.
Несомненно, картина была возбуждающей. Но вопреки ожиданиям, вызвала обратный эффект. Жанна постоянно разжигала в нем дикую похоть, была как пряность. И сейчас Феликс почувствовал, что от переизбытка этой остроты получил, образно говоря, язву. Если в душе пусто, то уже неважно, какого цвета кружевное белье на партнерше.
Притянув женщину за талию, он снял ее с новомодного девайса.
- Жанн, я не могу. От слова совсем. Давай будем честными по отношению друг к другу. Постарайся меня понять. Я не могу построить с тобой серьезные отношения. И не думаю, что со временем между нами что-то изменится. Не хочу отнимать твое время. Ты еще можешь выйти замуж.
- Ты хочешь сказать, что между нами все кончено?!
- Между нами и так сейчас ничего нет, кроме редких встреч для секса.
- Феликс, мне казалось, что тебе хорошо со мной…
- Я считаю, что мне не за что перед тобой извиняться, но все равно прости. Если нужна будет моя помощь, обращайся.
- Это потому что ты влюблен? – глядя в упор, спросила Жанна. Хотя ответ уже был ей известен."
Феликс отвел взгляд, помолчал, соображая, какой выбрать ответ, чтоб он был менее болезненным.
- Я влюблен, но твое самолюбие будет удовлетворено. Близости у нас нет. И не знаю, будет ли.
- И это повод, чтоб порвать со мной? Ярцев, ты скотина! Понятно же, что с кем-то будешь трахаться, такой агрегат простоя не любит. И значит, кто угодно, но не я?! И это за все, что я для тебя сделала?! Ты неблагодарная сволочь! На молоденьких потянуло? Что ж ты не отказывался от меня, когда она была калекой? Тогда ты был благородным старшим другом, а сейчас уже и в койку затащить можно. А я считаю, если любил бы, то и тогда мог жениться. Так нет! Калеки никому не нужны! – Жанна чувствовала, что ее несло со страшной силой, выплескивались все невысказанные обиды, чушь летела с языка, но ничего поделать с собой не могла.
- Ты всерьез думаешь, что от этих слов у меня член встанет? Жанна, я извинился, по-честному сказал, что не могу, как раньще. Хочешь истерить – пожалуйста. Но без меня.
Ярцев, понимая, что причинил боль женщине, которая его любит и расстался с ней довольно грубо, сейчас тоже не мог найти каких-то утихомиривающих бурю слов. «Сволочь» и «скотина» его не задели особо. Просто его правильную натуру кололо чувство собственной несовершенности. Сказать женщине, что не хочет ее в тот момент, когда она уже раздвинула ноги, было, по меньшей мере, некрасиво. А по факту, как-то по-козлиному… К тому же слова об Алене заставили сердце сжаться в скорбный комочек. А если и Алена так думает? И на его ухаживания ответит «Где ты раньше был?» И эти мысли заставляли совесть бензопилой пилить его душу. Тем не менее, не видя достойного входа из этой ситуации, он оделся и ушел. Чем и накликал беду.