Откровение. Любовь на руинах. Елена Бурунова
Магазин Книги автора Комментарии Похожие книги Предыдущая книга Следующая книга
Выбор. Вы знаете, что это такое? Какое платье вам сегодня надеть: свадебное или траурное? Кого выбрать? Кого любишь ты или того, кто любит тебя? Выбор всегда вмешивается в нашу жизнь. И каждый раз делая его, мы меняем свою судьбу. К лучшему? Не всегда.
Я так боялась сделать выбор между ними. И когда решилась, оказалось слишком поздно что-либо менять... Мне осталось только плыть по течению дальше. Не сопротивляясь... Просто плыть.
Слоган третьей книги: "... и будем вместе гореть в вечности!"
Первая книга: Откровение. Не судите, да не судимы будите. Елена Бурунова
Вторая книга: Откровение. Мой порочный рай. Елена Бурунова
Третья книга: Откровение. Любовь на руинах. Елена Бурунова
Отрывок «Откровение. Любовь на руинах. Елена Бурунова»
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. 1943 год
ГЛАВА 1. Ближе к тебе... дальше от тебя...
Обратный путь домой был не таким весёлым, как в Берлин. Со мной в купе ехала связистка - Магда Гаусберг. Это была её третья поездка на фронт, но первая на восточный. Наслушавшись рассказов о диком народе советского союза и отчаянных кровопролитных боях, она пребывала в подавленном состоянии. Узнав, что я с начала войны на востоке, всё расспрашивала меня правдивы ли эти сказки о страшных звероподобных партизанах, фанатичных солдатах, взрывающих самих себя, и диком местном населении. Как вы думаете, что я ей ответила? Конечно, подтвердила её страхи.
- Да, Магда, всё так, — устало ответила я и отвернулась к окну.
Бедняжка побледнела.
- А меня ещё в диверсионную школу под Минском отправили, буду этих зверей учить, как рацией пользоваться, - вздохнула она, копаясь в сумочке.
Вот это мне стало интересно.
- А где именно школа? – задала я вопрос и тут же пояснила, чтобы она не насторожилась моим чрезмерным интересом. – Я слышала, что под Минском в лесах очень опасно. Там наиболее жестокие отряды партизан.
Магда трясущимися руками достала пачку сигарет, и пыталась закурить. Всё не получалось. Мне надоело это. Я вытянула из её пальцев зажигалку и помогла подкурить сигарету.
Глубоко втянувшись немка, выпуская дым в сторону от меня, сказала:
- Точно не знаю. Меня встретят в Минске.
Я улыбнулась, а в душе испытала разочарование. Хотела Наташе подкинуть месторасположение диверсионной школы. Но, видно, не судьба. Ни Магда не знала, куда она едет. Ни Наташу я больше не увидела.
Связистка до самого Минска бегала курить в тамбур, и была плохой собеседницей. Больше молчуньей. Если ей не задашь вопрос, она сама разговор не начнёт. Да и всё нервничала, часто повторяя:
- Ну, зачем я сюда еду?
Её глаза не отрывались от мелькающих пейзажей Белоруссии, когда Магда задумчиво смотрела в окно поезда.
Немка гадала, что ждёт её в стране врага, а я пыталась не вспоминать врага, которого полюбила. Лишь по ночам при тусклом свете я перечитывала записку Отто, испытывая опустошённость. Обычно в отпуск едут набраться сил и отдохнуть, а я вот отдала всю себя без остатка штандартенфюреру Клинге. Моё сердце словно сжалось в маленький комок в груди и больше не хотело биться, замирая от каждого воспоминания о счастливых днях в замке барона. Может, я бы плакала по ночам от тоски и душевной боли, но присутствие постороннего человека сдерживало. Тяжело вздыхая, я засыпала под монотонный стук колёс вагона и под них же просыпалась, но с мыслями об Отто.
Может, и лучше, что моей попутчицей была немногословная Магда. Я смогла обдумать всё хорошенько.
Знаете, я стала лучше понимать мужчин. Их стремление сходить налево, но обязательно вернуться домой. Ведь я поступала именно так с Рихардом. Испив воды из быстротекущей реки, я бежала к привычному колодцу, где вода хоть и студёная, но чистая. Так и мужчины. Им не хватает страсти, но пересытившись ей, они возвращаются к нежным любимым жёнам. К тем женщинам, что создали вокруг их уют. Я возвращалась к нежному Рихарду, после безумно страстного Отто.
Господи, как же меня угнетала эта мысль! Я не чувствовала вина за измену моему рыцарю. Я хотела вновь утонуть в жарких объятьях его друга. Но я понимала, что моё бегство что-то надломило в нас с Отто. И может быть нам никогда не будет позволено исправить наши ошибки гордости. Мне придётся смириться и остаться с Рихардом. Он, по крайней мере, любит меня.
Жаль, что наши чувства не так взаимны, как до Берлинского отпуска. Я, как и мужчины, сходившие налево, выбирала не сердцем, а умом. С Рихардом постоянство и хоть какая-то стабильность в отношениях, чего нет с Отто.
В Минске я простилась с Магдой, пожелав ей удачи. Она неуверенно кивнула в ответ, выходя из купе. Её действительно встречали на вокзале. Высокий офицер из СС представился радистке и, взяв её чемодан, пригласил рукою идти за ним. Больше молчунью Магду я не встречала. Как и офицеры из поезда на Берлин, она стала мимо проходящей в моей жизни.
Перед самым Витебском поезд резко затормозил. Я хоть не слетела на пол, но дёрнулась хорошо так. Дыхание от толчка спёрло в груди. В первые минуты я испугалась, что партизаны пустили под откос наш поезд. Немного отойдя от лёгкого шока, вышла из купе. Все бегали, но паники особой не было.
- Что происходит? – спросила я у проводника.
- Партизаны взорвали рельсы. Эшелон, идущий впереди нас, пострадал, — быстро пояснив, проводник побежал дальше по коридору.
Пассажиры, преимущественно военные, устремились на помощь пострадавшим. Я тоже вышла из вагона следом за ними.
Партизаны искусно подложили бомбу на рельсы и привели её в действие, только когда тягач и три вагона прошли вперёд. Динамита хватило, чтобы разворотило два вагона и ещё несколько сошли с рельсов. Пострадавших было много. Этот поезд вёз на восточный фронт свежую людскую силу и оружие. Не довёз. И в ближайшее время по этим раскуроченным рельсам не пройдёт ни один поезд в сторону Витебска.
Раненным помогали на месте. Оставшихся в живых пересаживали на наш поезд. Хоть с Витебском связались, но быстро устранить последствия взрыва не удастся. Масштабы были колоссальными. В эпицентре взрыва даже образовалась глубокая воронка, словно бомба угодила прямо в рельсы, а не взорвались несколько динамитных шашек.
Почему я решила, что это динамит, а не ещё что-то взрывное? В нашем поезде ехал подрывник. Я запомнила его, когда ходили с Магдой в вагон ресторан. Он подсел к нам и хвастался, сколько заминировал домов в Вязьме, когда армия вермахта отступала.
Так вот, расхаживая возле места взрыва, немец подробно описывал вышестоящему офицеру, что за взрывное устройство использовали партизаны. Из их разговора до меня долетели «динамит», «самодельное» и «очень мощное». Я прошла мимо, не задерживаясь, чтобы не привлечь лишнего внимания к своей скромной персоне.
Бесцельно бродя между бегающими солдатами, стонущими ранеными, изученными трупами и копоти, я поблагодарила судьбу за то, что наш поезд шёл с опозданием на целый час. Всего шестьдесят минут отделяли нас от катастрофы. И мой вагон был бы так же охвачен огнём, как и третий вагон подорванного поезда.
Впервые я задумалась: не судьба умереть на войне или я такая везучая. Вот о чём я думала, рассматривая последствия работы моих соотечественников. Не о расставании с Отто и возвращении к Рихарду, а собственной жизни. Я всё-таки самовлюблённая эгоистка, для которой имеет значение только собственная жизнь. По крайней мере, к концу войны я стала так думать. А, может, я просто привыкла к смертям, что моё восприятие реальности исказилось. Я больше не видела мир в ярких красках. Он стал серым, а происходящее в нём, как кинолента на широком экране. И я смотрела грустное кино о человеческой жестокости уже ничему не удивляясь. Когда-то я верила, что война меня не изменит. Я была неправа. Война меняет всех. Может, даже самых сильных ещё больше, чем слабых. Ведь сильным предстояло выжить в этом месиве из человеческих тел и принципах о гранях справедливости на этой войне.
Я выжила, но я не уверенна, что я сильная. Я просто стала другой. Я стала тенью, живущей в прошлом.
Ночью пришёл поезд из Витебска и забрал пассажиров. Все не поместились. За оставшимися должны были приехать грузовики.
Я без спешки пересела в новый вагон и уже к семи утра была в родном городе.
Витебск встретил меня моросящим дождиком и толкотней на перроне вокзала. Сжимая ручку чемодана, я пробивалась к выходу, как ко мне подбежал местный парнишка. Обтирая мокрое от дождя лицо, он на ломаном немецком спросил:
- Фройляйн, вам машина не нужна?
Фройляйн. Это при том, что на мне была форма ефрейтора. Я улыбнулась мальчику. От машины я в тот момент отказываться не собиралась.
В Витебске процветал подпольный извоз. Оккупанты раздали некоторым коллаборационистским чиновникам личные авто для лучшего служения освобождённому народу. Но предприимчивые шофёры использовали машины для подработки. Отправляя мальчишек-зазывал на поиски клиентов, ждали в условленном месте, чтобы не светиться.
Нередко и сами немцы подрабатывали извозом. Моим шофёром оказался как раз солдат вермахта и знакомый. Когда мальчик открыл для меня дверь авто, предлагая сесть, мои глаза сразу зацепились за силуэт на переднем сидении. А уже сев в машину я рассмотрела в зеркале заднего вида мелькающие лицо личного шофёра группенфюрера Крюгенау. Лично мы не были знакомы, но запомнить белобрысого и щербатого рядового, вечно копошащегося под капотом у фельдкамендатуры, я смогла. А ещё слухи, что парнишка должен всем сослуживцам и играет в карты. Поэтому когда меня в комфорте и с ветерком вёз личный шофёр немецкой шишки, я не удивлялась. Чего не скажешь о рядовом. Он явно нервничал. То и дело поглядывая на меня, но встречаясь глазами, виновато их отводил. Адрес называть мне не пришлось. Группенфюрер не раз подвозил меня с Рихардом, когда наша машина барахлила и Курт не успевал устранить поломку.
Уже въезжая во внутренний дворик дома, я сказала шофёру:
- Я не скажу группенфюреру, чем вы занимаетесь, рядовой.
За такие делишки могли и примерно наказать. Особенно если ты являешься личным шофёром высокопоставленного военного на оккупированной территории. Но мне было всё равно на проблемы субординации и дисциплины в окружении группенфюрера Крюгенау. Это его шофёр, вот пусть и сам его ловит за руку на этом проступке.
Рядовой остановил машину у самого подъезда и помог мне выйти из машины.
- Спасибо, ефрейтор Липне, — доверчивыми глазами глядя на меня поблагодарил за моё молчание шофёр, отдавая мне чемодан.
Уже заходя в подъезд, я улыбнулась сама себе. Надо же он знал мою фамилию. А вот я не запомнила. Хотя её часто упоминали в разговорах и солдаты, и офицеры, и девчата из связи. Вроде шофёр группенфюрера был ещё замешан в некоем нехорошем деле с карточным долгом. И если бы невмешательство Крюгенау, то сидел бы рядовой в окопе, а не отдыхал под крылышком покровителя. Правда, испугался он здорово, увидев меня в своей машине. Насколько помню, группенфюрер дал слово, что ещё один проступок и сам отправит в штрафбат, минные поля разминировать.
Рисковый парень, так стоять на шаг от позора и испытывать свою фортуну. Похоже, снова проигрался в карты, вот и занялся извозом.
Открывая дверь квартиры ключом, я ещё раз улыбнулась. Представив разъярённого группенфюрера Крюгенау брызжущего слюной и отчитывающего своего нерадивого шофёра. Жёсткий мужик! Я бы последовала его совету на месте рядового и завязала с картами. Но человеческая натура устроила так, что нам сложно отказать себе в удовольствии. Мы зависим от своих пороков. Подкармливаем их маленькими порциями, чтобы вновь и вновь испытать не с чем несравнимое наслаждение. Бедняга рядовой испытывал настоящую эйфорию, держа в руках стрит-флеш, и чуть не кричал от отчаянья когда на стол падал роял-флеш. А ведь удача была почти на его стороне.
«Удача. Интересно, а я удачливая?», — заходя уже в квартиру, спрашивала я себя. И ответ напрашивался сам. Да я была удачливая. Мне всегда везло. Моя жизнь несколько раз висела на волоске, но так и не оборвалась. Всегда кто-то появлялся и протягивал руку помощи.
Рихарда дома не было. Расхаживая по квартире, я заметила пыль на полках. Похоже, мой рыцарь уже три дня не прибирался, что на него не похоже. Пыль истинный немец не выносил. Это я могла пройти мимо или залениться стереть слой пылюки, но не Рихард. Он хватал тряпку и смахивал её, ворча, что дышать пылью вредно. Ещё вредно не проветривать помещения. Зимой я даже скандалила с ним, по этому поводу. Я сижу, мёрзну под одеялом, а он открывает окно. Что Рихарда давно нет дома, было понятно ещё и душному спёртому воздуху в квартире. Окна плотно закрыты.
В этот раз я сама распахнула окна, впустив в комнаты свежий воздух. Я, вообще, была в день своего приезда примерной девочкой. Вымыла пол, стёрла пыль и приготовила обед. Ну, или ужин с завтраком. Зависело оттого когда вернётся Рихард.
Вечером уставшая, я скрутилась калачиком на диване и уснула. Меня разбудил мокрый язык Дружка. Наш пёс облизывали моё лицо и счастливо поскуливал. Обняв, я потрепала его по голове. Отчего Дружок ещё больше принялся меня лизать.
- Мы скучали, — раздался голос Рихарда в полумраке комнаты.
Я обернулась, всё ещё обнимая пса. Мой рыцарь стоял, сложив руки на груди и упёршись лбом в косяк дверей. Его лицо озаряла довольная улыбка, а глаза светились неподдельной радостью.
Я так же улыбнулась ему. Правда, не знаю, светились ли мои глаза так же, как штандартенфюрера фон Таубе. Я ведь не особо скучала по нему в Берлине, пока была в гостях у его друга. Но мужчины не так наблюдательны, как женщины, и думаю, моя улыбка заставила Рихарда поверить, что я тоже рада своему возвращению.
- И я скучала, милый, — поднимаясь с дивана, промурлыкала я.
Рихард протянул ко мне руки, приглашая в свои объятья. И я бросилась в них. Обнимая моего рыцаря, в одно мгновение мне показалось, что не было этого Берлинского отпуска, и мы не расставались на эти скоротечные две недели. Но это чувство было всего мгновение. Стоило Рихарду поцеловать меня, как в памяти всплыли жаркие поцелуи Отто, и низ живота схватил приятный спазм. Я отстранилась от любовника. Невинно улыбаясь, впервые попыталась отложить неизбежные ласки на потом.
- Я приготовила нам поесть, — игриво завоевала я, надеясь, что Рихард не задастся вопросом: почему его любовница так странно себя ведёт.
Он и не задался.
- Только не говори, что пожарила яичницу, но она подгорела?— сильнее прижал меня к себе Рихард. – Хотя я такой голодный, что съем этот кулинарный шедевр.
Мы оба засмеялись, вспомнив, как горят у меня на сковороде яйца.
Это была не яичница. И далеко не подгорела. Ужин, приготовленный мной, Рихард уплетал за обе щеки. Говорил: если бы знал, что мой отпуск у родственников пойдёт мне на пользу, то давно бы отправил в Берлин. Я хохотала до упада, отвечая, что это первый и последний раз когда я кашеварю на кухне. Не хочу баловать своего шеф-повара.
За весёлыми и непринуждёнными разговорами на кухне, мы снова сблизились. Под конец ужина я уже сидела на коленях у штандартенфюрера фон Таубе и кормила его с ложки кашей. Как, и в тогда, наша совместная трапеза переместилась в спальню.
Было сложно забыться в нежных руках Рихарда. То и дело в моём воображение всплывал Отто. Хотелось кричать от пустоты внутри себя, но я улыбалась любовнику, делая вид, что счастлива с ним. Правда, это было уже не то счастье, каким оно было до поездки в столицу Германии. Образ штандартенфюрера Клинге никак не отпускал меня. Боже, как же Отто был прав когда писал ту записку. Он жил во мне и я всегда принадлежала ему.
Какой бы хорошей актрисой ни была женщина, любящий мужчина заметит перемены в ней. Рихард заметил. После любви, покрывая моё лицо и шею поцелуями, он тихо спросил:
- Ты изменилась, Лиза. Мне кажется, что ты хоть и со мной, но словно далеко от меня. Ты где-то витаешь. Где-то там, где нет меня.
Что мне надо было ответить? Правду? Нет. Правда погубила бы нас. Я снова соврала.
- Рихард, я всё ещё в Берлине, — обняв его лицо ладошами, я посмотрела в искренние глаза любовника. – Но, я вернулась к тебе. Только к тебе.
Последние слова были как раз-таки правдой. Я действительно вернулась к нему. Вернулась, потому что Отто отпустил. Он не стал бороться за меня и мне пришлось сделать выбор. И как больно мне не было от принятого решения, но я должна научиться заново любить Рихарда. Из всех моих мужчин, только он любил меня, ничего не требуя взамен. Любил несмотря ни на что. Любил, прощая мне мои прегрешения. Любил задолго до того, как встретил меня. И я должна была хотя бы в благодарность полюбить его.
Любить Рихарда было легко и просто. Жаль, что я закоренелая грешница и меня всегда тянула в омут порока, чем к блаженным небесам.
ГЛАВА 2. Допрос с пристрастием.
Сама от себя такого не ожидала, но я быстро вошла в колею после отпуска в Берлине. Как всегда свою решающую роль сыграла служба. Новое звание моего любовника прибавило ему и ответственности. Теперь он больше занимался вербовкой в диверсионные школы, а не отсевом и допросом. Мы редко ездили на передовую. В основном претендентов на сотрудничество привозили в Абвер. Большинство таких счастливчиков поступали туда тайно, чтобы после освобождения подполье и партизаны не заподозрили их в предательстве.
Рихард, как всегда, был на высоте. Быть агентами оккупантов соглашались быстро. Особенно те, кому было что или кого терять. Матери и отцы предавали ради детей. Мужья ради жён. Жёны ради мужей. Но были и такие, кто примерял шкуру крысы за марки. Вот их мне не жалко было. Пыталась выйти на контакт с Наташей, чтобы по именно перечислить предателей. Напрасно. Связная партизан получила пулю за мои тайны с Рихардом и Отто.
Я уже писала об этом. Но не вспоминала, как прошёл тот вечер в кругу двух друзей и одной девушки. Рихард не упускал возможности обнять меня и тем самым показать Отто, что я принадлежу только ему. Отто злился, чуть ли не до скрежета сжимал зубы, но продолжал улыбаться другу. Правда, эта улыбка походила на оскал хищника. А в глазах Клинге то и дело танцевало негодование с болью.
И никто из них не думал обо мне. Что я чувствую, находясь между двух огней: Отто и Рихардом?
А я хотела встать и убежать подальше от них двоих. Мне так не хотелось причинить боль им, но так ведь нельзя. В любовном треугольнике всегда кто-то страдает больше остальных его участников. Наверное, это была я. Ведь разрывалась на части, боясь обидеть кого-то из них. Забыть Отто – невозможно, как и остаться с ним. Оставить Рихарда – несправедливо, как и лгать ему. И что остаётся мне? Что-то решать самой или ждать когда судьба решит за нас.
Наш друг ушёл под утро. Хоть и пил от злости, глядя на нежности Рихарда со мной, но нисколько не опьянел. Твёрдой походкой вышел из подъезда. Сел в машину, но прежде, чем залесть в неё, как когда-то я, обернулся и посмотрел в окно. Я опустила глаза, не выдержав этого взгляда, полного досады. Он сожалел, что мы вроде вместе и в то же время не принадлежим друг другу. Отто снова приходится уезжать по делам службы, а я остаюсь с Рихардом. И этой ночью я он будет любить меня, а не Отто. Клинге остались только воспоминания о тех счастливых днях в его замке.
Клинге я не видела около месяца, но слышала о его подвигах. В Абвере и фельдкомендатуре шептались, что оберфюрер Клинге сошёл сума. Он бросается во все тяжкие, будто ищет смерти. Только костлявая обходит его стороной. Вокруг Отто гибли люди, а его даже осколок облетал. В июле не было ни одного немецкого солдата, чей язык не перемалывал страшную сплетню. Разъярённый провалом операции по ликвидации партизанского отряда под Оршей, оберфюрер Клинге лично пристрелил виновного в этом подчинённого. Будто тот, раньше времени выстрелил и без команды. Это дало партизанам преимущество и они хоть и потеряли несколько человек, но смогли скрыться в непроходимых болотах.
Отто за самосуд не отдали под трибунал. Командование ценило его методы борьбы с противником. Они лишь посоветовали оберфюреру Клинге быть более сдержанным, а то в последнее время он слишком часто выходит из себя. Конечно, виною всему война, но это не повод терять облик офицера. Убей немецкий офицер гражданского человека на оккупированной Беларуси, ему бы и советовать не стали, как себя держать в руках. Эти убийства проходили незаметно. Честь и облик офицера здесь как бы ни были поставлены под удар. Но расстреливать своего солдата – хоть и маленькое, а пятно на репутации. Правда, зная Отто, я сомневалась, что его волновало общественное мнение. И такая чепуха,как репутация.
Среди множества немецких офицеров поступок Клинге вызвал уважение и поддержку.
«И трусов следует расстреливать на месте!», — заявил группенфюрер фон Крюгенау, когда закрывал рты подчинённым в фельдкамендатуре.
Рихард сказал:
- Отто не следовало так поступать.
А я подумала: «Он всегда поступает так, как не следовало бы. И за это я его люблю».
Через несколько дней после расправы Отто над солдатом, нас вызвал к себе группенфюрер фон Клюгенау. Дело было очень срочное и секретное, и поэтому больше никому он доверить его не мог. В Могилёвской области Шкловского района близ деревни Забродье был уничтожен отряд диверсантов.
Шклов относился к штабу тыла армии «Центр». И хоть власть принадлежала местной комендатуре, правда, подчинялась она штабу 286-й охранной дивизии, которая дислоцировалась в Орше. Вся Могилевская область была под особым контролем. Больше всего здесь было построено лагерей смерти для мирного населения и военнопленных. С начала войны здесь сожгли в качестве назидания другим много деревень за помощь партизанам. Но это только ещё больше обозлило людей и, как следствие, наибольшее сопротивление было как раз таки в этой области. Самые яростные и ощутимые акции проводили партизаны Быховского и Осиповского районов.
Никакие карательные расправы над населением не устрашали жителей городов и деревень, а только объединяли в одном желании – бороться до последнего вздоха с оккупантами.
Высадившиеся диверсанты были настолько матёрые, что сражались отчаянно прихватив собою чуть ли не две роты немецких солдат и несколько полицаев. Одного, правда, удалось пленить, но только тяжело раненного. Больше месяца русского солдата лечили немецкие врачи и только для того, чтобы у него спросить: «что вам там нужно было?»
Немцы опасались, не стали ли партизанские бригады координировать свои диверсии с Красной Армией. Если да, то тогда в немецком тылу будет жарко. Одно дело просто мелкие акции подполья и партизан, и совсем другое крупномасштабные диверсии, подрывающие снабжение армии на восточном фронте или нападения на оккупационные власти Белоруссии. Похожая акции уже была в сорок втором в Шкловском районе. Тогда захватили здание полиции, уничтожив несколько десятков полицаев и немецких солдат. За такие оплошности по голове не погладили, и многие военные чины получали нагоняй от вышестоящего начальства. На восточный фронт никому не хотелось. Особенно после поражения армии Паулюса под Сталинградом, и мясорубки подо Ржевом. Тыл есть тыл. Конечно, есть вероятность получить пулю в лоб от патриота, но она ничтожна по сравнению с ужасом в окопах.
Группенфюрер фон Клюгенау мог, и кого-то другого отправить допросить. Того же оберфюрера Клинге, но ему нужен положительный результат допроса. А именно ответы на вопросы, а не труп. Штандартенфюрер фон Таубе показал себя за время службы, как самый лучший специалист в своём деле. Даже разрешил ситуацию с женою генерала Ивлева. Вспомнил группенфюрер, довольно улыбаясь нам. Так что с этим заданием такому офицеру, как фон Таубе, не составит труда справиться. Ещё прямой начальник Рихарда дал понять: если диверсант не захочет по-хорошему говорить, можно применить и допрос с пристрастием.
Получив все необходимые документы, и сопровождение из двух мотоциклов мы выехали из Витебска двадцать седьмого июля. Въехав на территорию Могилёвской области, я испытала неподдельный ужас. Нет, на нас не напали. Хотя могли бы. Наш маршрут пролегал и через леса.
После поимки диверсантов по деревням прошлись карательные батальоны. Их работу я и лицезрела. Вместо живописных пейзажей в окне машины, вдалеке высокими чёрными столбами к небу поднимался дым.
Подъезжая к одной деревне, я и вовсе приказала Курту остановиться. В свойственной мне манере, крикнула:
- Курт тормози!
Машина резко встала, а я выскочила и Рихард тоже.
- Лизхен, поехали, — говорил он, идя за мной, — не надо на это смотреть.
Но я шла вдоль дороги, в недоумении рассматривая обугленные печи домов. Это всё что осталось от деревни. Головешки, груда кирпичей и покосившиеся заборы. Ещё расстрелянные псы на цепях и сидящие коты возле этих руин из пепла. А воздух мне напоминал Сенно, когда за него бились. Такой же тяжёлый из-за копоти и дыма.
- Что здесь произошло? – спросила я Рихарда и тут же мои глаза зацепились за большущий обугленный сарай в конце деревни.
- Наверное, стычка с партизанами? – искусно соврал мой любовник.
Лгать он тоже умел, когда надо было. А в тот момент это просто было необходимо. Заметив куда я иду, Рихард схватил меня за руку и развернул к себе.
- Нам надо ехать! – уже нервничал фон Таубе, бегая своими небесно-голубыми глазами по моему побледневшему лицу.
Я ощутила, как кровь отхлынула от щёк, когда до моего ума стало доходить, что здесь произошло. Это не бои местного масштаба. Это уничтожение мирного населения. Вот что здесь произошло. Жителей деревни согнали в колхозный сарай и живьём сожгли.
- Господи! – прижала я ладонь ко рту, чтобы не закричать.
С приходом войны в деревнях и городах остались только старики, женщины и дети. Мужчины ушли на фронт или в леса. Так кого они там сжигали? Представив, как несчастных людей гонят в сарай и как языки пламени ползут к ним, а они, прижимая детей к себе, орут от боли и ужаса, я чуть не лишилась чувств. Таких деревень не один десяток. Их сотни по всему Советскому союзу. Одному богу известно, что испытали жертвы этих без человечных расправ, прежде чем умереть. Многим везло просто задохнуться от дыма. Наверное, это была самая лучшая смерть в той огненной бане.
Как жестоки бывают люди. Наверное, мы самые опасные хищники на земле. Ведь убиваем не ради еды, а ради забавы.
Зачем было сжигать мирных людей? И как такое возможно? Неужели солдаты, сотворившие это безумие, ничего не испытывали, когда загоняли детей, женщин и стариков в этот сарай и поджигали его из огнемёта? Неужели истошные крики, доносившийся из этого огромного пылающего костра не затронул ни одной фибры в их душах? Нет, не затронул. На такое неспособен человек, у которого есть душа. Те, кто поджигал, продали свою душу дьяволу или родились уже без неё. И тут же в моём мозгу пронеслась мысль, когда я подумала о рождении. У каждого человека на земле есть или была мать. Женщина, подарившая ему жизнь. Учившая добру, любви и состраданию. Та, кто должна была провести границу между восприятием ребёнка хорошего и плохого. Неужели матерями этих палачей были не женщины, а волчицы? Животные, передавшие своим сыновьям только инстинкты и не самые лучшие. Мне не верилось, что их матери вскармливали своих невинных младенцев не молоком, а ненавистью, раз они выросли такими скотами. Но, то что я видела вокруг себя было самым неопровержимым доказательством.
Мой блуждающий взгляд остановился на Рихарде. Он виновато смотрел на меня, словно это его рук дело, а не остервенелых недочеловеков. Позже он мне сказал, что чувство стыда за деяния его соотечественников на том пепелище разрывало его душу на части. В его понимании это была уже не война, а убийство. Преступление, за которое должны были понести заслуженное наказание все участники этой расправы. Но, это будет потом. А тогда Рихард, прижав меня к себе, тихо сказал:
- Лизхен, на нас смотрят.
Это он о сопровождавших нас солдатах на мотоциклах.
Мои глаза метнулись в их сторону, и я чуть не взорвалась негодованием.
Знаете, что выражали их лица? Равнодушие. Им было всё равно, что произошло в этой деревне. Как будто ничего особенного не случилось. Так обычная карательная акция, и всё. Акция! Не жизни людей сгоревших заживо! А один, вообще, ухмылялся и довольно вертел головой, словно любовался живописным пейзажем. Захотелось подбежать к нему и надавать по его роже. Такой мой поступок стал бы настоящим провалом. Тут же по приезде, кто-то из них или все сразу, сообщили бы в гестапо: ефрейтор Липне ведёт себя слишком подозрительно. Она испытывает жалость к врагу. Меня сразу бы арестовали и с усердием спросили о моём сострадании к неарийской расе. Рихарду тоже бы досталось. Благо в момент моего закипания, из машины вышел Курт и его полные ужаса глаза придали мне сил сдержаться. Всё-таки не все немцы нацисты и скоты. Смотря на нашего шофёра, я вспомнила семью Краузе. Преступления одних не делают других преступниками. Может, только молчаливыми соучастниками потому что своим молчанием позволили другим преступить через грань человечности.
Глубоко вздохнув, я посмотрела на любовника. Его глаза молили меня не совершать необдуманных поступков. Он боялся, но боялся не за себя, а за меня. И я не могла так поступить с ним.
- Всё хорошо, Рихард, — и убегая его руки с моих плеч, повторила, но уже шёпотом. – Всё хорошо.
- Поедем отсюда? – осторожно спросил штандартенфюрер.
- Да, — на вдохе, ответила я.
Оставшуюся дорогу я проехала в полном молчании. Упёршись лбом в стекло, смотрела в окно. Больше сожжённых деревень нам не попалось на пути, только люди. Они испуганно отбегали к обочине и застыв, как статуи, смотрели себе под ноги. Провожая их взглядом, я вспомнила слова Отто: «Страх лучшее лекарство от глупости». Нет, мой любимый, страх делает людей отчаянными и опасными. Вот такой испуганный мужичок, вполне способен всадить нож в спину.
В Шклове мы были уже вечером. Рихард не хотел задерживаться в этом городе и на вопрос местного коменданта: «Может, перенесёте допрос на завтра?», решительно ответил: «Нет!».
Помещение для допросов находилось на первом этаже в конце коридора. Нас проводил сам комендант: майор Ланге и тут же отправил солдат за русским диверсантом. Ждать с нами он не стал. Сославшись на занятость, ушёл, буркнув напоследок себе под нос:
- Он ничего не скажет.
На лице Рихарда сразу отразилось несогласие с предположением коменданта о неразговорчивости вражеского солдата. У штандартенфюрера фон Таубе и не такие ломались. Он прекрасно разбирался в человеческой натуре и умел манипулировать людьми. Правда, ко мне это никак не относилось. Со мной любовник не применял свои сомнительные таланты. Скорее я манипулировала и использовала Рихарда себе во благо.
Пленного не спешили доставить на допрос. Больше получаса, как майор Ланге ушёл. Не скажу, что я скучала. Просто атмосфера в допросной была тяжеловата. А ещё приглушённое звяканье цепи, удары и стон за стеною заставляли прислушиваться. В соседнем помещении тоже допрашивали. И судя по звукам, с пленным не церемонились.
Переведя глаза со стены, за которой происходило это зверство, на Рихарда, я попыталась представить своего любовника бьющего солдата, но не смогла. Образ благородного рыцаря просто вытеснил все остальные образы из моего воображения. Штандартенфюрер фон Таубе неспособен на такую жестокость. Он не будет допрашивать полуживого пленного, прилаживаясь к нему кулаком, и уж точно не спихнёт это на немецкого солдата.
Я надеялась, что предстоящий дорос пройдёт так же, как и все предыдущие. Рихард найдёт слабости в русском солдате и постепенно вытянет из него всю нужную информацию. Иного исхода допроса я не хотела и представлять.
Расхаживать туда-сюда по помещению мне надоело, и я присела на стул. Рихард небрежно бросил папку со всей скудной информацией о диверсанте на стол возле меня.
- Они, что здесь спят? Почему так долго?! – возмутился мой любовник.
И в этот самый момент дверь отворилась. Двое солдат ввели пленного.
Матёрым диверсантом оказался парень лет двадцати пяти. Рослый и с развитой мускулатурой. Немцы конвоирование русского, с трудом дотягивались макушками до его подбородка. Настоящий богатырь! Мне почему-то в голову пришла мысль, что он сибиряк.
Не успел он переступить порог досрочной, как его серые глаза смерили нас с Рихардом такой ненавистью, что по моей спине пробежал холодок. Убьёт, и даже не посмотрит что перед ним женщина. Для него будет иметь значение только: какая форма надета на ней.
Солдаты усадили парня на стул и связали его руки за спиной. А русские богатырь нервно заиграл желваками, ожидая допроса с применением силы. Мысленно он был готов к боли. Но все мы знаем, что мысли это ещё не реальность. И порой то к чему мы себя готовим и половине не соответствует тому, что нам приходится испытать на своей шкуре.
Рихард отпустил солдат, приказав им ждать за дверью. Было интересно наблюдать, как два мужчины да ещё врага, сверлят друг друга убийственными взглядами. И когда глаза пленного плавно перешли на меня, мой любовник, сощурившись, поджал губы.
Диверсант пристально рассматривал меня. Особенно пробежав глазами вверх по ногам, остановился где-то на уровне колен. Куда он смотрел нетрудно догадаться. Я сидела, закинув ногу на ногу. Хоть юбка была строгой, но стоило присесть, как края подползали вверх и оголяли коленки.
Такое внимание со стороны мужчин мне нравилось. И обычно я оставляла это без замечания. Но вот в это раз, увидев, как вскипает штандартенфюрер фон Таубе, я сказала пленному:
- Вы не могли бы, так внимательно не рассматривать мои ноги?
Диверсант оторвал глаза от моих коленок. Лицо молодого мужчины на мгновение исказило недоумение, но он быстро сообразил кто перед ним. Женщина в немецкой форме, сидевшая напротив него, не немка, а русская. Он, выругавшись матом, сплюнул на пол и процедил сквозь зубы:
- Чтоб тебя волки задрали, сука!
Интонация его голоса насторожила Рихарда. Он подошёл ближе к пленному. Рука моего любовника коснулась кобуры, а пальцы медленно потянули за ремешок застёжки.
- Что он сказал? Если оскорбил тебя, то я сам убью эту скотину.
Жизнь пленного мне была не нужна. К ненависти в глазах своих соотечественников и их оскорблениям я привыкла. А если честно, я научилась пропускать мимо ушей их слова.
Улыбнувшись Рихарду, я ответила:
- Нет, штандартенфюрер фон Таубе, он не оскорбил меня.
И тут же новое оскорбление вылетело изо рта пленного.
- Такую мразь, как ты сложно оскорбить. Подстилка ты немецкая, — шипел солдат, смотря на меня наливавшимися кровью глазами.
Ох, вздохнула я. Ничего не меняется. Когда-то меня ненавидели потому что была подстилкой комиссарской, и теперь подстилка, но немецкая. Вот что поменялось?
Улыбнувшись и оскорбившему меня пленному, я с радостью сообщила Рихарду:
- Он понимает нашу речь, и, я думаю, что прекрасного говорит на немецком.
Пленный сжал свои челюсти, так сильно, что зубы заскрежетали. Полагаю слово «нашу» так задело русского диверсанта. А ещё моя милая без тени злости улыбка подлила масла в огонь его ненависти. Он резко дёргался со стула в попытке добраться до дразнящей его фривольной девицы в фашистской форме. Рихард тут же осадил пленного, толкнув обратно.
- Ну что же нам ещё лучше, не так ли? – спросил штандартенфюрер пленного. – Ефрейтор Липне сегодня не понадобится.
Любовник посмотрел на меня, с надеждой поняла ли я его намёк. Поняла. Чего тут непонятного. Рихард хотел, чтобы я покинула допросную. Только я этого не сделала. Встав со стула, дошла до окна и оперлась о подоконник. Уходить я не собиралась, поэтому, сложив руки на груди, кинула взгляд на штандартенфюрер фон Таубе. Его лицо погрустнело. Видно, он не хотел, чтобы я присутствовала на допросе, ведь ему было приказано достать информацию любым способом. Если не поможет обычный допрос, то имеются и другие формы допроса. Силовые.
- Итак начнём?— спросил штандартенфюрер пленного.
Тот завернул нос, как обиженная девица.
- Можешь сразу бить, фашист, я ничего не скажу, — прорычал пленный, оскалившись, как загнанный в ловушку зверь.
- Если понадобиться, то и этот способ по развязыванию языка применим, — спокойно заверил допрашиваемого Рихард. – А пока я даю тебе возможность избежать этой крайности. Нас только интересует, что ваша группа делала на нашей территории.
- На нашей, а не вашей, — ухмыльнулся пленник.
Рихард так же ухмыльнулся в ответ. Допрос начался.
Я тихо стояла и наблюдала со стороны за игрой мальчиков «кто-кого». Пока была ничья. Русский диверсант оказался не только отличным воякой ( я слышала, как его взяли в плен), но и непрошибаемым. В допросной ощущалось напряжение, словно вот-вот кто взорвётся от накала эмоций. Или русский сломается и всё расскажет, как на духу, или Рихард отступится от своих принципов и ударит связанного и безоружного человека. В глазах у обоих то и дело загорались какие-то демонические огоньки, когда они находили слабые стороны друг у друга. Вынуждена признать, диверсант первым нашёл больное место немецкого офицера. Посмотрев ещё раз на меня, а потом на своего врага, он хитро прищурился. Я насторожилась, почувствовав, что сейчас что-то произойдёт.
- Я за свою жизнь так не цепляюсь, как твоя шлюха, — и он кивнул в мою сторону, довольно оскалившись в подобии улыбки.
Я знаю, почему пленный это сказал. Русский солдат специально выводил из себя штандартенфюрера фон Таубе, чтобы тот в порыве безумной ярости убил его.
Господи, так бы и было, если бы не я.
Это произошло в доли секунды. Рихард обрушивает на допрашиваемого солдата такой силы удары, что брызги крови разлетелись по всей комнате. Кровь была повсюду: на стене, на лице моего любовника, на его руках. Но самое страшное это то, что штандартенфюрер фон Таубе бил по лицу пленного, а он, выплёвывая зубы и давясь собственной кровью, хохотал как безумный. Чем, кстати, продолжал доводить немецкого офицера до исступления.
- Что так слабо? – спрашивал диверсант, оскалившись во весь окровавленный рот. – Сильнее не можешь? Ты и с ней такой хлюпик? Наши бабы силу уважают!
Это был уже перебор со стороны русского. Рихард выхватил пистолет из кобуры и приставил ко лбу пленного. Тот без единого намёка на страх, сильнее прижал лоб к дулу вальтера. Он был доволен своей маленькой победой. Всё-таки смог добиться своего и сейчас пуля станет не только избавлением от боли, но и от страха стать предателем. Этого диверсант боялся больше всего. Он мог терпеть боль, но если бы она растянулась на часы, то не факт, что его терпения хватило. В его положении лучше исход этого допроса - это быстрая смерть. Чего он и добивался, провоцируя штандартенфюрера.
Враг на грани. Осталось только чуток подражать, что русский и сделал.
- А, знаешь, как бы я поразвлёкся с твоей фройляйн, попадись она мне? – хрипел пленный. – Я бы не был таким хлюпиком. Я бы так отодрал её, что она…
Желваки на щеках Рихарда нервно заиграли и он медленно взвёл курок.
Я закричала:
- Нет!
И оглушительный выстрел ударил по перепонкам.
Мы все трое замерли. Жив. Это не пистолет Рихарда, ведь он осторожно отпускает курок.
Первое, что пришло мне в голову: «нападение». Мы с Рихардом выскочили в коридор, который уже заполонили бегающие солдаты. Любовник всё пытался прятать меня за своей спиной. Но, все мы знаем, любопытно сильнее страха. Если не нападение, то что? И только когда солдат открыл соседнюю дверь, я поняла причину переполоха.
Допросная, такая же, как и та, в которой мы были пару секунд назад. На крюке, вбитым в потолок, висело окровавленное тело. Это даже уже не похоже на тело человека, настоящий кусок мяса. Лицо изуродовано сильнейшими ударами. Одежда в крови. А под телом огромная лужа крови, в которой стоит Отто. Мой любимый измазанный кровью с ног до головы, в одной руке сжимает пистолет, в другой какой-то клочок бумаги. Его грудь тяжело вздымается.
- Отто, — позвал его друг.
Клинге убирает пистолет в кобуру и медленно поворачивается. Он смотрит не на Рихарда, а на меня позади него. В его глазах тут же разгорается настоящий пожар из гнева. Сжав кулаки ещё сильнее, Отто направляется к нам. В те мгновения я подумала: он убьёт нас, нет меня. Поверьте мне, тот взгляд уже убивал меня. Так мой любимый ещё не смотрел на меня. В его глазах танцевали танго ненависть и страсть. Эти два противоборствующих чувства разрывали душу моего Отто. Я испугалась. Но не за себя, а за него.
«Не дай бог ему наделать глупостей, о которых он потом будет сожалеть», — взмолилась я, понимая, что любимый на грани.
Но поравнявшись с нами Клинге, лишь зло скрежетнул зубами. Потом специально задев Рихарда плечом, вышел из допросной. Громко цокая, его подкованные сапоги разрывали напряжённую тишину коридора.
Мы приехали в Шклов, не зная, что и Отто здесь. Хотя чему удивляться, где партизаны, там и охотник на них со сворой своих ищеек. В тот день охота Клинге была удачная, и он, как мы, допрашивал пленного. Что-то пошло не так. Он вышел из себя и убил человека. Да и что греха таить, Отто часто убивал на допросах. Но что мой любимый сам так жестоко пытает людей, я узнала только в Шклове. Рихард тоже был не меньше шокирован представшей перед его глазами картиной такого кровавого допроса. Всегда контролирующий себя штандартенфюрер фон Таубе, виновато прятал глаза, стараясь не смотреть на меня. Видно, деяния лучшего друга стали зеркалом для Рихарда. Он сам чуть не перешёл через грань собственных убеждений не бить безоружных.
В тот вечер мой рыцарь меня удивил дважды. Избив допрашиваемого диверсанта и тем, что сказал, провожая глазами Отто.
- Иди к нему, — ели слышно прошептал он.
Нахмурив брови, я не совсем поняла его, и переспросила:
- Что?
Он повторил:
- Иди к нему, Лиза. Ты ему сейчас нужна.
Услышав это почти благословение, я чуть не рухнула на пол. Рихард отправляет меня утешить Отто? Я чего-то не знаю или что-то упускаю? Что он хочет? Чтобы я ушла к Отто и … или я такая извращённая, что все такие неопределённые слова понимаю, как разрешение наставлять рожки Рихарду. Он не против и, даже можно сказать, сам отправляет меня к другу. Что-то это мне напомнило. Но тогда меня подсовывали ради звания и должности, а теперь ради дружбы. Какой благородный мотив, чтобы поделиться любовницей или любимой.
Мои глаза защипали от подкатывающих слёз, а сама я начинала вскипать, как чайник. Ладошки зачесались от желания влепить пощёчину Рихарду за такие разрешения. Я уже поднимала ладонь, чтобы ударить его, как он меня остановил.
- Лизхен, ты не так всё поняла, — растерянно заверял меня любовник, удерживая моё запястье. Его глаза бегали то на меня, то на висящий в допросной труп. – Я знаю, что ты нравишься Отто. Рядом с тобой он меняется. Я доверяю тебе, любимая, а то бы не попросил об этом, — он снова опустил глаза и глубоко вздохнул. – Просто поговори с ним. Пожалуйста, Лизхен. Я прошу тебя. Ему сейчас это необходимо. А мне надо допросить пленного без тебя.
От сердца отлегло. Мной не делятся. Какая же я испорченная девочка. Рихард просит поговорить с другом, а я уже представляю безудержный секс с оберфюрером Клинге.
А чтобы вы не думали, что я такая дрянь скажу: мой благородный рыцарь просто избавлялся от меня. Я ему мешала. Рихард не хотел, чтобы я присутствовала при таком же жестоком допросе. И хотя фон Таубе был принципиален в отношении с военнопленными, но иногда эти принципы он выгодно забывал. Эту перемену в Рихарде я заметила, когда вернулась из Берлина. То ли он настолько устал от войны, что уже не мог сдерживать себя. То ли что-то заставило его перейти эту размытую грань слепого служения своей родине. А, может, он прав и всё солдаты убийцы. На войне нельзя остаться чистым и честным. Это своего рода жертва, которую приносит каждый человек, чтобы остаться в живых.
Пока мой рыцарь общался со своей совестью, выходя покурить в коридор, когда пленного диверсанта пытал другой солдат, я общалась со своим демоном. И в отличие от Рихарда я испытывала удовольствие.
Где найти оберфюрера Клинге, мне сообщил немецкий солдат, которого я встретила, поднимаясь по ступенькам на второй этаж. Оказывается, буйного офицера все знали. Он уже две недели терроризировал округу. Доставалось и немецким солдатам. При одном только упоминании о оберфюрере Клинге, сержант побледнел и отчеканил: второй этаж, третья дверь слева.
Вот так! Какая слава у моего любовника. Его боятся все, но только не я. Моя любовь к нему так же сильна, как их страх перед ним.
Я тихо открыла дверь. В глаза сразу бросился таз с окровавленной водой на столе и пистолет, лежащий рядом. Отто курил, стоя у распахнутого окна. В его руке медленно тлела скомканная фотография, которую всего несколько минут назад я ошибочно приняла за листок бумаги. Сквозняком отрывались кусочки чёрного пепла, разнося их по кабинету. Отто смотрел на уголок тлеющей фотографии, пока красные искры не коснулись его пальцев, тогда он вытянул руку в окно и разжал их. Лёгкий порыв ветра поднял высоко-высоко к небу то, что когда-то было чьей-то памятью. Или не чьей-то, а того убитого Отто партизана.
Я вошла в кабинет и закрыла за собой дверь.
- Зачем ты пришла? – затянувшись сигаретой, спросил любовник.
- Как ты понял, что это я? – сделав шаг к нему, я остановилась.
- Твои шаги, Лиза, — он выпустил клуб дыма, и затянулся снова. – Цок, цок, цок… — выдыхая, повторил Клинге. – Так стучат твои каблуки. Они стучат в такт моему сердцу или моё сердце пытается подстроиться под них, когда я прислушиваюсь.
Мой любимый снова глубоко затянулся сигаретой. Потом вытянув руку, стряхнул пепел на улицу, а не на пепельницу, стоящую на подоконнике.
- Я слышал тебя ещё до того, как ты открыла эту дверь, — его голос был на удивление спокоен, будто это не его всего несколько минут назад разрывало на части гневом. – Я даже знаю, что прежде чем войти ты посмотрела на стол. Замерла на мгновение от увиденного, — он усмехнулся, — но это тебя не остановило и ты вошла.
Оберфюрер Клинге повернулся и посмотрел на меня. Потерянный, уставший взгляд и пустота в синих глазах любовника. Но стоило мне сделать ещё один шаг к нему, как в глазах Отто стал появляться блеск. Тот блеск, который я так любила. Этот блеск давал мне надежду, что мой любимый испытывает ко мне такие же сильные чувства ко мне, как и я к нему.
Отто сделал ещё пару затяжек и, не докупив, выбросил сигарету в окно.
- Зачем ты пришла?— повторил он свой вопрос.
- Рихард, — попыталась я объяснить причину своего визита в его кабинет, — попросил меня.
Я не успела договорить фразу, как Отто зашёлся смехом. Я уже достаточно хорошо знала своего любимого, чтобы понять, что сейчас он пытается скрыть свою досаду за смехом.
- Так значит, Рихард тебя послал?! — сказал он, потянувшись за портсигаром. – Сама бы ты не пришла, после того, что видела, да? Я же монстр!
Теперь в его голосе звучал сарказм.
Я заметила, как руки Отто дрожали, когда он, подкуривал новую сигарету. Причиной этой дрожи было не физическое напряжение, а душевная боль. Уже несколько недель оберфюрер Клинге пытался справиться сам собой. А если точнее, то с желанием убить своего друга. Он думал, что я люблю Рихарда, а ему просто отомстила. Поиграла, использовала и бросила, как когда-то он поступил со мной. Наша последняя встреча предала Отто уверенности в этом заблуждение. Рихард уж очень нежно меня обнимал на глазах Клинге.
- Я схожу сума, — начал Отто, — нет, не схожу. Я уже сумасшедший. Единственное моё желание: обладать тобой. Я безумно хочу тебя, Лиза, — он наступал, а я отступала от него. – Хочу настолько сильно, что готов убить друга. Когда он рядом с тобой или обнимает тебя, я с трудом сдерживаюсь от желания придушить его. Меня останавливает только твоё присутствие, Лиза. Когда ты где-то поблизости я думать не могу ни о чём и ни о ком только о тебе. А когда ты далеко, я зверею. Во мне столько злости и ненависти, что порой хочется пустить себе пулю в лоб, чтобы избавиться от мыслей, как Рихард… — он замолчал на мгновение, и всё это мгновение его глаза смотрели на меня в упор, ни разу не моргнув. – Это невыносимо, когда ты. Ты с ним.
Отто осекся, наверное, представил себе меня и Рихарда. Тяжело и жадно задышала, словно ему не хватает воздуха, настолько эмоциональными были его слова. Складывалось впечатление, что мой любимый готовился или хотя бы раз за разом прокручивал в своём воображении наш разговор. Разговор, который должен был несомненно состояться. Мы расстались так и, не сказав друг другу ни единого слова, только взгляды издали. Взгляды полные противоречивых желаний. Бежать друг к другу или бежать друг от друга.
Слова Отто были для меня почти признание в любви. Я была не готова услышать их. В минуты исповеди я растерянно бегала глазами по лицу любимого, сама не зная, что ответить ему. Я испугалась, что придётся что-то изменить в своей жизни. То, к чему я была не готова. И Отто почувствовал мою нерешительность и замешательство, раз сказал мне это:
- Лучше бы я убил тебя тогда. Убил и, может быть, не узнал бы, как это, когда хочется умереть самому от желания быть рядом с тобой. Чтобы ты была только моей. Только моей, Лиза, — сигарета сама выпала из его пальцев, когда рука потянулась ко мне и коснулась моей щеки.
Это было так приятно чувствовать кончики его пальцев на своей коже. Слышать тяжёлое глубокое прерывистое дыхание Отто. Ощущать жар, исходящий от его тела. Я, как мотылёк, стремилась к этому теплу, не думая о последствиях.
- Так убей меня сейчас, — прошептала я, сама начиная задыхаться от избытка чувств.
Я знаю, что Отто никогда бы не смог убить меня или сделать мне боль. Он скорее сам подставился под пулю, чем позволил кому-то причинить мне вред. Настолько сильны его чувства ко мне. Жаль, что сила его чувств никак не повлияла на смелость Отто признаться в любви. Он сказал, что сходит сума, но промолчал, как любит меня.
817 просмотров
Категории: Современный любовный роман, Роман, Серия, Драма, Любовный треугольник, Современный любовный роман, Бурунова Елена, Остросюжетный роман
Тэги: елена бурунова, откровение, любовь на руинах, роковая любовь, любовный треугольник, сильные герои, любовь сквозь время
| Доступный формат книг | FB2, ePub, PDF, MOBI, AZW3 |
| Размер книги | Роман. 21,02 алк |
Эксклюзивные авторы (146)
- появились новые книги
Авторы (1072)
Подборки
Комментарии
Свои отзывы и комментарии могут оставлять только зарегистрированные пользователи, купившие данную книгу!
Войти на сайт или зарегистрироваться, если Вы впервые на сайте.
Подборки книг
#ДворцовыеТайны #КосмическаяСтрасть #КурортныйРоман #ЛитСериал #ЛюбовьОборотня #Наследница #Некроманты #Отбор #Попаданка #ПродаМастер #СлужебныйРоман #СнежнаяСказка #Студенты #ШармПервойЛюбви #ЭроЛитМоб Young adult Авторские расы Азиатская мифология Академия, школа, институт и т.д. Альтернативная история Ангелы Ассасины Асуры Боги и демиурги Бытовое фэнтези В гостях у сказки Вампиры Ведьмы, ведуньи, травницы, знахарки и т.д. Воры и воровки Герой-телохранитель Гномы и дварфы Городское фэнтези Дарк фэнтези Демоны Детектив Домашние животные Драконы Драма Жестокие герои Истории про невест Квест Киберфантастика Кинк Космическая фантастика Космические войны Литдорама Любовная космическая фантастика Любовная фантастика Любовное фэнтези Любовный гарем Любовный треугольник Любовь по принуждению Маги и волшебники Мелодрама Метаморфы Мистика и ужасы Молодежка Морские приключения Морское фэнтези Некроманты и некромантия Неравные отношения и неравный брак Оборотни Орки Остросюжетный роман Отношения при разнице в возрасте Пирамида любви Повседневность Попаданки и попаданцы Преподаватель и ученица Призраки и духи Приключенческое фэнтези Прыжки во времени Путешествия во сне Рабство Свадьбы и браки Светлые эльфы Скандинавский фольклор Славянский фольклор СЛЕШ / Фэмслеш Смена пола Современный любовный роман Социально-психологическая драма Стимпанк Темные эльфы, дроу Фамильяры Феи и дриады Фейри Феникс Фэнтези Европы Чужое тело Эротическая фантастика Эротическое фэнтези
