Откровение. Не судите, да не судимы будите. Елена Бурунова
Магазин Книги автора Комментарии (4) Похожие книги Предыдущая книга Следующая книга
Внимание! Произведена замена обложки.
"Ты любовница со стажем" - так мне когда-то сказал Никита и это сущая правда. Я женщина для офицеров. Я их каприз. Я их мечта. Я их наваждение и проклятие. Меня любили многие. А я любила лишь одного. Я любила своего врага.
Любовь изменила нас сильнее, чем война.
Отрывок «Откровение. Не судите, да не судимы будите. Елена Бурунова»
Отрывки из книги
Записка от автора
Эта история основана на реальных событиях, из воспоминаний о войне моих бабушек и дедушек. Реален город. Реально забытое сражение за этот город. Реально всё, кроме, героев этой истории. Их образы собирательные. Главная героиня «Откровения» — это мой взгляд на, те далёкие события в нашей общей истории. Любовь, любовница, измены, мужчины, отношения, сплетни, дружба и война — глазами женщины. Максимально откровенно в «Откровении». Душа наизнанку без стыда. Всё о чём вы думали, но не говорили. Для Вас и только для Вас.
Р.S Все стихи и песни написаны мною, автором «Откровения».
Посвящаю всем женщинам. Любите и будьте любимы…
***
Как — то сестра сказала, вернувшись со свидания:
— Это он украл у меня счастье, а я всего лишь беру своё. И мне не стыдно!
И ей действительно было не стыдно. Мы забываем о чести, о долге, о близких людях! Да обо всём мы забываем, когда в нашу жизнь врывается любовь. Наверно, это единственное оправдание нашим необдуманным поступкам. И мы не вправе судить тех, кто любит. Мы не вправе стоять у них на пути. Насильно мил не будешь. Моя сестра в полной мере доказала эту истину. Как бы не пытался Гришка добиться её любви, все напрасно. Ни уговоры, ни ласка, ни подарки не смогли заставить сердце Ани полюбить его. Каждый подарок и каждый поступок только отвращал жену от него. А Федьке ничего не надо было делать. Аня любила его. Любила за нерешительность. Любила за простоту. Любила за искренность. Он даже не подарил ей и паршивого цветка с клумбы своей тётки! Анька всё ровно его любила.
Думаю, вы отчётливо понимаете, что всё тайное всегда становится явным. В моём случае, тайна Ани сыграла со мною злую шутку. Нет, Коршунов не узнал об измене жены так скоро. Узнает, но чуть позже. Что бы продлить счастье сестры на несколько месяцев, мне пришлось дорого заплатить. Дорого? Это с какой стороны посмотреть. Если бы у меня спросили, заплатила ли я ещё такую цену, что бы оттянуть разоблачение сестры? Я решительно ответила бы: «Да, хоть тысячу раз!». Не поймите меня неправильно. Моя жизнь не кончилась на этом. А вот сестре после пришлось не сладко. Для Ани чувства имели огромное значение. Она не могла быть с не любимым. Не могла претворяться и играть в любовь. Мне было проще. Я, наверное, родилась уже такой. Такой — это не ставящей чувства к мужчине на первый план. И если очень надо, я могла и подыграть. До Рихарда, мужчины не занимали в моём сердце особого места. Может, это заслуга Коршунова. Даже не может быть, а скорее всего. И мужчины после него только усугубили моё не доверие к сильному полу.
***
Но как только я потянулась, взять подарок, Гришка схватил мою руку. Сильно дёрнул меня к себе. Я в печаталось в его грудь. Это произошло так стремительно быстро, что сопротивляться не было смысла. Коршунов сжимал меня в своих жилистых руках и тут же срывал одежду. Я слышала сквозь его сопение, как она рвётся по швам. Разбрасывая мои вещи, он бросил на пол и меня. Я попыталась вырваться. Отползти от него. Но куда там! Что хрупкая девушка может сделать здоровенному мужику. Ничего. Мои попытки только раззадоривали его. Я даже не могла кричать! Его рот не давал мне позвать на помощь. А услышал ли кто-нибудь меня? Нет! Это понимаешь потом. Дома стояли на приличном расстоянии друг от друга. Толстые стены заглушали любые крики. Я была в западне. Помочь мне было не кому. Та ночь до сих пор, словно, в тумане в моей памяти. Наверно, моё подсознание стёрло воспоминание о том событие, которое причинило мне так много боли. Боли не столь физической, сколько душевной. Он овладел мною на полу, дыша мне в лицо смесью спирта с табаком. Этот горьковато приторный привкус был ещё долго на моём языке
***
Почему так? Почему именно так? Почему мужчина изменяющий жене не так строго осуждается обществом, как жена делающая тоже самое. Почему мужчина, имеющий несколько любовниц, молодец. Его одобрительно хлопают по плечу друзья и хвалят. Мол, он гигант, самец, дон Жуан, Казанова. Женщины глядят с замиранием сердца на того ходока. А вот его любовницам выпала другая карта — всеобщее порицание. Их называют «шлюхами», «гулящими», «проститутками». И это заметьте, не самые обидные прозвища я привела в пример. Мужчины с презрением отзываются о них. И сами же грубо подкатывают в надежде, что обломится. А что, если Филька смог, то я хуже что ли? Женщины ненавидят их ещё больше. Это же к ним бегут их благоверные. Я стираю, убираю, готовлю, рожаю ему детей, а эта шалава хвост распушила и мужика увела. Вот так думаю верные жёны неверных мужей.
Такое осуждение. Такая жгучая ненависть. И за что? За то что, посмели на себя примерить шкуру мужской свободы! Женщина — твоё место на кухне, а мужчина — охотник и добытчик! Вот он и охотится и добывает свою любимую дичь — другую женщину. Своя уже поймана и одомашнена. Адреналина нет! Это разделение на наседку и охотника веками загоняли женщину в угол, заставляя их забыть о своих потребностях и чувствах. Нами торговали, как породистыми лошадьми, на ярмарке невест. Наша цена зависела от красоты, девственности, плодовитости и приданного. Ладно, отцы! Им никогда не понять своих дочерей. Они судят с мужской колокольни. Но мамы! Прожив, как прислуга у собственного мужа, ничего не видя лучшего в жизни. Их кругозор веками не отличался разнообразием. Хозяйство, дети, муж. Наши мамочки желают нам того же! Как это понимать? Они говорят нам, если мы ведём себя не соответствующе своему полу: «Ты девочка, так нельзя», «Девочки так не делают», «Девочки будущие жёны» и так далее. Наши матери желают нам выйти замуж и так же жить?! Стирать, готовить, рожать, терпеть и презирать всех соперниц.
***
Женатые мужчины заводят любовниц от скуки. Жизнь с женой давно вошла в русло однообразия. Всё спокойно. Без потрясений проходит день за днём. Вот и хотят поиграть на нервишках, разбавить остывшую воду горячим молоком. Я до последнего надеялась, что он разведётся. Но, наивная девочка, какой я была в то время, не знала особенность таких отношений. Большая редкость, чтобы женатый мужчина бросил жену и детей, ради любовницы. Зачем это делать? С женою он познал настоящую любовь и создал семью. Так называемый мирок с уверенностью в спокойной старости. А что с любовницей — страсть? Страсть, которая быстро угасает. Тайна, которая надоедает и плохо отражается на сердечном ритме. Строить заново семейные отношения со всеми вытекающими последствиями, они боятся. Это же опять надо пройти все круги семейного ада. Жильё. Орущие дети, милая девочка превратится в злую ревнивую ведьму. После сорока мужчины вообще не желают менять что-либо и так в устраивавшей их жизни.
***
...И теперь скажите, как долго я могла ему лгать. Мне следовало сделать выбор на много раньше. Я всё не решалась. Этот выбор сделал за меня Никита. За шесть дней до войны.
Тот день начинался, как обычно. Я собиралась к Алёше, когда пришёл Пичугин. Мы столкнулись в дверях. Я выходила, а он входил.
— К Збарскому спешишь? — спокойно без тени ревности, спросил Никита.
Я сразу выпала в осадок. Он знает. Закрыв дверь, я осталась.
— Ты… — хотела я ответить на вопрос вопросом.
— Знаю, — опередил он меня, — и знаю уже пару недель.
Никита не устраивал сцен, как ревнивый муж. О боже, какие сцены, я даже ему не жена. Полковник не спеша раздевался. Фуражку на полку. Тужурку с кобурой на вешалку. Тут же принялся за гимнастёрку. Медленно вытаскивая с петлиц одну за одной пуговицы, смотрел на меня. Я тоже не сводила с него глаз, пытаясь найти в своём мозгу хоть какое-то оправдание. Или может, хотя бы новую ложь. Мне катастрофически не хватало времени. Разве можно что-то придумать за мгновение длиною в шесть пуговиц. Меня выбивала с колеи, мысль о его железном спокойствии. В его глазах я не могла разглядеть ни одной эмоции и это пугало меня.
— Можешь не спешить на улицу Жаресе в дом 14, квартиру 7, комнату 3.
Адрес он назвал точно. Мои руки похолодели, а щёки загорелись, как от огня. Я не могла понять, моё сердце бьётся или уже остановилось. Вжавшись в закрытую дверь спиною, я прошептала:
— Прошу, Никита, не трогай его.
И тут до меня дошло. Пичугин знает адрес. Значит, уже всё напрасно. Алёшу, моего голубоглазого мальчика, забрали, как и Федьку. Я виновата. Это из-за меня так поступили с ним. Кто он теперь? Предатель. Шпион. Враг народа.
— Отпусти, Никита, — взмолилась я. — Если хочешь кого-нибудь наказать, то накажи меня. Я виновата. Я изменяла тебе. Я совратила этого юношу. Он не причём…
Никита стоял с видом победителя. Моя и Алёшина жизнь была в его руках.
— Я уже наказал тебя, Лизонька.
— Нет. Я здесь с тобой, а он? — я запнулась, от удушающих меня злобы и беспомощности. — Где он?
— Вчера я сам лично вручил ему перевод на границу в Брест. Хватит в городских частях сидеть. Страна огромная, границы обширные. Их надо защищать. А потом, я его переведу на дальний восток, подальше от тебя.
От сердца сразу отлегло. Алёшу не арестовали. Перевод в Брест лучше, чем казематы тюрем НКВД, лагерь или даже смерть. Я немного повеселела от этой новости. Всё-таки жизнь молодому офицеру я не сломала.
— Ты наказал не меня, а его.
— Тебя, радость моя. Я отобрал у тебя игрушку.
Сквозь слои спокойствия и безразличия, я смогла рассмотреть ревность. В его голосе даже отчётливо слышалась злость.
— Он не игрушка, Никита, — сказала я.
Я была полностью уверена в своей безнаказанности. Пичугин не Коршунов. Бить женщину не будет. Если он думал, что сослав Збарского в Брест, наказал меня, то, ох, как он ошибался. Вот, если бы Алёшу арестовали или расстреляли, то я бы расстроилась. Все-таки в этом была бы моя вина. Загубила парня любовь ко мне. А тут что? Сослали и сослали. Я всегда смогу сбежать к нему.
— Ты моя, Лиза! Я делить тебя ни с кем не буду! — твёрдо заявил полковник.
Его желваки на лице нервно играли и глаза сверлили меня. Если бы он мог задушить одним только взглядом, то сделал бы это.
Я хохотнула.
— А Земченко? Ты меня с ним не делил? Ты меня ему не одолжил на ночку? — с издёвкой в голосе, припомнила я ему.
Никита подскочил ко мне и прижал к себе. Прижал так крепко, что я почувствовала, как захрустели мои рёбра. Дышать стало сразу трудно. Я пыталась вздохнуть, но не получалось.
— Так надо было. Прости, меня, прости, — он начал покрывать всю меня поцелуями.
А мне впервые стали противны его губы и он сам. Я была в его объятьях, как безвольная кукла. Не вырывалась. Не ласкалась. А он всё шептал:
— Хватит, Лиза. Я по дурил. Ты по дурила. Давай всё забудем, милая.
Земченко — он называл: «по дурил». Нет, не по дурил, а обдурил меня. И Алёша в то время был не дуростью моей. Нас с ним связывали кое-какие чувства. Меня ему никто не отдавал. Он не брал меня силой. Я выбрала его. Я его захотела. Этим он был дорог мне.
— Алёша не дурость. Я люблю его.
Никита сразу прекратил свои ласки и отстранился от меня. Ещё мгновение потом смотрел на меня. По этому взгляду, я поняла — он борется с сам собою. Пытается не поддаться желанию прибить меня за эту правду.
— Ты моя. Только моя. И ты будешь верна мне одному. Я уничтожу каждого, кто приблизится к тебе. Я дал тебе всё и требую верности взамен.
Срывающимся хриплым голосом говорил он. Вены на его висках вздулись. Глаза налились кровью.
— Я — любовница, какой с меня спрос. Верность не мой удел, милый. Помнишь?
Забыв об осторожности и самосохранении, я сыграла на его уязвлённой гордости. Я напомнила полковнику, его же слова о жёнах и любовницах в жизни мужчин.
Я ждала, что он меня ударит. Он только оттолкнул меня. Не сильно. Я даже не потеряла равновесие. Никита ушёл на кухню. Звякнуло стекло. Я поняла, что он сел пить.
Как же слабы мужчины. Чуть что, сразу за бутылку или с кулаками. Принять с достоинством правду могут только единицы. Бороться с возникшими трудностями ещё меньше.
Подняв с пола упавшую сумочку, я выскочила в подъезд. Сбежала по лестнице и полетела к Алёше. Я надеялась застать его ещё дома. Мечтала, что он заберёт меня с собой. Воодушевлённая сердечными порывами, я была уже готова мотаться по гарнизонам и заставам. С милым рай и в шалаше. Успокаивала я себя. Главное, что мы будем вместе. Если бы он позвал тогда, я уехала бы с ним. Уехала бы в одном платье и с одной сумочкой, без багажа. И война началась бы для меня 22 июня в 4 утра, а не 6 июля.
***
— Лизонька, милая моя, — он тяжело вздохнул. — Если бы ты знала, сколько крови на моих руках, то и рядом со мною не сидела. А теперь с этой войной я искупаюсь в крови.
Я знала. Я всё о нём знала. Эта правда меня не страшила. Я старалась не замечать другую сторону его души. Но этот вопрос я задала ему снова:
— Зачем тебе туда ехать?
— Я должен провести эвакуацию тюрьмы. Ты не глупая, понимаешь, что за эвакуация.
Он больше ничего не сказал. Да, и не нужно было. Такое большое количество заключенных не эвакуируешь. Оставлять их врагу, значит пополнить их ряды. Обиженных советской властью было очень много. Самых опасных для сталинского режима ждал один финал. Пуля. Полковник Пичугин за свою карьеру сотни репрессировал, а теперь вот ему предстоит проконтролировать эвакуацию на тот свет. Будь он настоящим монстром, совесть не мучила бы его. Но, похоже, и в монстрах просыпается чувство вины. Достаточно, только, впустить в своё сердце любовь, как за нею лезут и другие человеческие чувства.
***
У каждого поцелуя свой вкус. У того был вкус гари и земли. Мелкие песчинки земли были на его языке. Он измазанный грязью, пропахший потом и дымом обнимал меня. Обнимал на виду у всех. Нам было всё ровно, что на нас смотрят. Он чужой муж! Хуже. Он муж моей сестры. А я настолько растворилась в нём, что не слышала взрывающийся снарядов. Я на мгновение забыла о войне.
Мне было не легко отпустить его. Я понимала, что он не вернётся. Не знаю, точно, любила ли я его. Может, дай нам судьба чуть больше времени, я смогла бы разобраться с этими нахлынувшими чувствами к нему. За последние несколько дней я увидела Гришку с другой стороны. Под маской тирана, скрывался нежный и заботливый мужчина.
Как только я разомкнула свои объятья, он ушёл. Он ушёл ни разу не обернувшись. Отпустить двух Никит и Збарского мне было легче, чем Гришку. Двое мужчин до него признавались мне в любви. И только слова одного Гришки я приняла близко к сердцу.
***
— Прекратить! — резкий, командный с акцентом.
Полицаи отскочили от меня, как ошпаренные. Поправляясь, по-холуйски впялились глазами в пол.
— Что здесь происходит? — спросил мой спаситель.
Самый смелый, что с расцарапанным лицом, замямлил:
— Мы… за …Казимкой. Ой, … за Казимиром ….
— Вон!
Только сказал немец и полицаи ломанулись к лестнице. Конечно, страху-то сколько. Гестапо пожаловало.
В немце чувствовалась порода. Он стоял, гордо вскинув подбородок. Весь его вид выражал одно превосходство. Длинный тонкий нос с горбинкой. Нос не типичный для германца, скорее всего, достался ему от французских не менее родовитых предков. Вот подбородок точно немецкий. Волевой квадратный с глубокой ямочкой. Волос под фуражкой, я у него не наблюдала. Но, будь они, то явно платиновые. Гестаповец бился наголо. И рост. Он был очень высок и статен. Военная форма придаёт мужчинам некую сексуальность, а на нём она чуть ли не кричала этой сексуальностью. Так много достоинств перекрывал собою один изъян. В его глазах не было тепла. Они холодными синими льдинами смотрели на меня.
***
Натянув презрительную улыбку, я спросила:
— Зачем пришёл?
Он опустил голову.
— К тебе пришёл.
С его словами до меня долетел перегар. Пил значит. А трезвому в дом к ведьме боязно ходить. Что ко мне пришёл, это понятно. Только что заставило его нажраться и зайти ко мне? Не уж-то опять свататься. Сказала же не пойду. Или ему нравиться предо мной унижаться. Хотя какое «унижаться», он и так никто.
Он снял ружьё с плеча и сполз по стене на стул возле дверей. Всё ещё не поднимая глаз с пола, промямлил:
— Жениться на тебе хочу.
— А где сваты? — улыбаясь и с издёвкой в голосе, я развела руками. — Опозориться забоялся. Правильно. Я ещё летом сказала: «НЕТ». Или тебе дураку, надо, как в школе по буковкам написать это слово. Я не пойду за тебя замуж! У меня такие мужчины были. Ты рядом с ними не стоял. Как после них с тобой буду? Мне противно, дышать с тобой одним воздухом. Ты…
Я не успела договорить. А так хотелось высказать ему всё, глядя на это полупьяное трусливое ничтожество. Когда все, от мальчишек до мужчин, сражались за город, он прятался за мамкину юбку. Смелость в нём проснулась, только со свастикой на тряпке. Тряпку, которую Сморыгин гордо носит, словно это медаль за мужество и героизм.
Сморыгин, взбешённый моими словами, вскочил со стула. Подбежал ко мне. На близком расстоянии от него невыносимо разило спиртом. Я сморщила нос. Видно, это ещё больше задело его неоправданно огромное самолюбие. Полицай схватил меня за плечи. Он сдавил их с такой силой, что тонкие пальцы впились до самой кости сквозь кожу и мышцы. Никогда бы не подумала, хилый, а сила есть. Острая давящая боль пронзила руки. Казалось, что их выворачивает наизнанку. Как же мне было больно, но я не заплакала, не за молила о пощаде. Я стиснула зубы и засмеялась ему прямо в лицо.
— Что же, так слабенько? Силы нет? — прошипела я после.
***
Дальше преследовать колонну не позволили. Солдаты отпихивали провожающих, наставляя на них автоматы. Люди расходились, а я осталась. Смотрела, как горизонт растворяет их тёмные силуэты в искрящемся снегу. Я потянулась на носочках, чтобы ещё секунду видеть их. Не удержавшись (валенки были большие), я нечаянно зацепила рукою стоявшего спиною солдата. Он резко развернулся и ударил меня по лицу. Я не ожидала такого. Его удар был настолько сильным, что сбил с ног. Я распласталась на снегу. Боль не сразу почувствовала. Она пришла потом. В глаза залетали мушки, а голова закружилась. Пытаясь прийти в себя, заморгала глазами. Яркий свет солнца слепил, но я отчётливо видела, с какой яростью он замахнулся прикладом. Он хотел добить и так лежащую девушку. Я не приставляла для него никакой угрозы. Ну, что я ему сделала? Коснулась рукой? Я же не ударила. У меня не было оружия. Я худее в два раза, а то и в три, этого солдата.
Фашист уже нацелился мне в лицо. Я инстинктивно закрылась. Ещё мгновение. Всё…
И снова его голос меня спас. Уже во второй раз Породистый гестаповец пришел мне на помощь.
— Отставить! В строй!
От его приказа у меня зазвенело в ушах. Но пусть лучше звенит в ушах, чем сломанный нос и челюсть. Мне и Сморыгинского визита хватило. До сих пор болит спина и синяк на весь бок.
— Да, Штандартенфюрер Клинге! — отчеканил солдат, вытянувшись в постройке смирно.
Когда солдат исчез, догонять колонну, гестаповец подошёл ближе. Его тело нависло надо мною, словно скала, и закрыло солнце. Я лежала в его тени, приходя в себя после избиения.
Офицер медленно снял перчатку и протянул мне руку. Я ещё подумала, приходящим в себя мозгом: «Это он снял, потому что руку легче отмыть от грязи, чем отчистить дорогую перчатку».
— Тебе помочь, Елизавета Зарецкая? — он ещё спрашивает.
Девушка лежит у него под ногами, а он спрашивает «помочь». Нет, сама поднимусь! И на брудершафт мы не пили, чтобы так ко мне обращаться. А ещё не близко знакомы, так что на «ВЫ» фашист. Обращайтесь ко мне только на «вы». Правда, всё это возмущение я оставила при себе. Вдруг и этот немец окажется не лучше предыдущего.
***
— А Франц, знает? — спросила я, осторожно убирая руку с живота.
— А что Франц? Он — мужик. Сделал дело — гуляй смело. Или в кусты! — засмеялась Милица.
— Он же отец?! — никак не укладывалось у меня в голове. Он тоже должен был проявить себя в этой щекотливой ситуации. — Это его сын!
— Ох, — глубоко вздохнула Милица, всё ещё улыбалась, но уже с грустью. — Какая же ты, дурында, Лизка. Баба, а глупая. У мужиков их знаешь, сколько в штанах? Они каждую ночь могут по ребёнку делать и не одному. Так, что ему об одном печься? Это нам, бабам, дети тяжело даются.
С Милицей я согласилась. Мало мужчин, которые становятся хорошими отцами. Врождённого отцовского инстинкта нет. Только смотря на своё потомство, сильная половина осознаёт свою ответственность перед своим же будущим. Это нас природа одарила таким бесценным инстинктом материнства.
— Зачем тебе всё это, подруженька? — я говорила про партизан. — Сидела бы в тепле, к малышу готовилась, а не по сугробам и лесам бегала.
Милица толкнула меня легонько в плечо.
— Ты чё, подруга, не понимаешь? Это я для своего сыночка стараюсь. Хочу растить его без страха и оглядки, что придут и отнимут кровиночку мою. Я ему хочу счастливого будущего. Вот выращу из него настоящего мужика. Что бы баб любил. Ох, как любил, как я мужиков люблю. А каким он будет, если смерть кругом, Лиза?
Я обняла Кривиличку. Моя подруга обычная русская баба. Жалеющая всех и каждого. И как же, её слова запали мне в душу. Так запали, что вспоминая их я невольно пускаю слезу. Как много таких женщин отдали всё на алтарь победы. Они платили своей жизнью за будущее счастье своих детей.
***
Штандартенфюрер Клинге скалою стал на моём пути. Мне всегда было тяжело смотреть ему в глаза. Не знаю, почему, но рядом с ним страх приобретал реальные черты. Его черты. Я старалась скрывать истинные чувства к опасному поклоннику. Прятать свой страх за улыбкой или безразличием. Всё зависело от обстоятельств наших встреч. Но, с каждой встречей я понимала, он ощущает мой страх, как хищник. Я ещё только поднимала глаза, а моё обоняние уловило лёгкий приятный аромат одеколона. На морозе этот запах стал особенно интригующим. О, ещё и гладко выбрит. Ждал фашист. Жаль, что глаза не удивили. Они синими льдинами смотрели на меня.
— Вы, кажется, говорили, что вам нравятся женщины приходящие сами, — пряча снова страх под маской сарказма, напомнила я ему.
— Нравятся, но иногда можно сделать исключение, — говорил он, вынимая платок и поднося к моим губам. — Платок с моим вензелем.
Ого, нотки шутливости в голосе палача.
Ну, почему мы всегда встречаемся вот так! То спасает, то платки суёт!
— Уже и не спрашиваете, нужен ли он мне.
— Ты откажешься, — не отводя взгляда, сказал гестаповец.
— Да, откажусь! — подтвердила я его догадку.
— Поэтому и не спрашиваю, — приложив край нежной материи к уголку моего рта, сказал заботливый ухажёр.
Я отвернулась. Шёлковый платок вскользь пробежал по моими губам. Не хватало ещё, чтобы нацист снова прикасался ко мне. Хотя, это было приятно. Так много внимания и всё для меня.
Видно, моя наигранная брезгливость привела нациста в бешенство. Я проигнорировала его помощь. Вот, обидно-то как стало Клинге. Настроение ухудшилось. Улыбка сползла змеёю с некогда довольно лица.
А чего он хотел?! Увижу платочек и растаю. Нет! Не сахарная, не растаю. Как я могла ответить на его ухаживания. Для меня он был врагом. Пусть и таким красивым, но всё же врагом.
Надо было на ком-то сорваться. И штандартенфюрер Клинге выместил гнев на полицаях.
— Я приказал привести её, а не избивать! — громко с раздражением произнёс он.
Они заскрипели снегом, переминаясь с ноги на ногу. Ответить не спешили. Думали, наверно, как лучше соврать.
Утереть губу поклоннику не дали, так он опустил взгляд ниже. Его глаза сузились в попытке рассмотреть мои руки. Нахмурив лоб, штандартенфюрер уже растерянно спросил
— Кровь? Чья?
***
Я не видела штандартенфюрера Клинге, но его голос остановил солдата. Он позволил нам попрощаться.
Я никогда так не бежала к ней. Всё моё детство мы были, словно, чужие. И только несколько месяцев войны подарили мне мать, о которой я всегда мечтала. Я ворвалась в её объятья, и растворилась в них. Мама покрывала моё лицо поцелуями. Гладила мои волосы и плакала. Я утирала её слёзы ладонями. Как же мне было больно, смотреть на слёзы матери. Это самая невыносимая мука, ощущать себя беспомощной. Я ничем не могла ей помочь. Я не могла остановить этот ужас.
— Лизочка, куда вас? Девочка моя, милая…
— Я не знаю, мамочка.
— Доченька, как же так. Я не пущу, — ревела мама.
— Всё хорошо, мамочка. Всё будет хорошо, — пыталась успокоить её я, а сама уже глотала слёзы.
— Ну, как хорошо? Куда вас везут? — всё плакала она.
И тут проходящий мимо полицай, с довольной рожей ляпнул:
— Куду. Куда. Расстреливать!
Мама разжала лукошко и оно упало на снег. Всё его содержимое выкатилось нам под ноги. Пирожки. Мои любимые пирожки с капустой. Их запах я почувствовала, как только мама подбежала ко мне. Теперь они валялись на снегу.
Мать прижала сильнее меня и заорала:
— Нет! Не отдам!
Я сама не могла поверить в эту правду. До последнего верила в своё спасение. Но, Рихарда не было. Один только Клинге. Так не доставайся ж ты никому. Так что ли получается?
Гестаповец решил, хватит этих прощаний. Перед смертью, как говорится, не надышишься. Его приказ ударил, как плетью.
— В грузовик её!
Маму от меня отдирал полицай. А меня от матери здоровенный солдат. Штандартенфюрер стоял между нами и ухмылялся.
Мама вырвалась и бросилась фашисту в ноги.
— Нет, только не мою девочку, господин офицер! — молила она, обнимая его начищенные сапоги. — Она совсем молоденькая ещё! Жизни не видела. Меня забирайте, а её не трогайте… Вам всё равно кого стрелять! Мою жизнь возьмите!
Но, штандартенфюреру Клинге не нужна была жизнь увядающей женщины. Ему нужна была моя жизнь. И только моя…
Меня тащили к грузовику, а я кричала матери:
— Мама, не унижайся! Не смей, мамочка! Не позволяй этому мерзавцу упиваться нашим горем! Не смей!
На «мерзавца» Клинге отреагировал. Он поднял глаза с убивающейся в его ногах женщины на меня. Что-то хотел сказать, но не успел. Его архаровец закинул меня, как полено в кузов, и сам залез следом.
***
— Ты танцуешь? — послышалось из-за спины.
Фу! А я подумала, что сейчас в койку потащит.
«Нет, не танцую. Хороводы вожу» — про себя, а ему:
— Да.
— Что предпочитаешь? — по шороху, он перебирал пластинки.
— Люблю танго, — ответила, оборачиваясь, я.
— Я тоже люблю танго.
Отто поставил пластинку. Из граммофона полилась музыка. Я так давно не слышала музыки. Он подошёл ко мне и протянул руку.
— Позволишь пригласить тебя? — спросил он..
Конечно, позволю. Это же событие! Клинге спрашивает позволения. Не приказывает, а спрашивает. Ну, как тут откажешь. Я вложила свою ладонь в его открытую ладонь. Штандартенфюрер потянул меня на себя, и я упала в его объятья.
Я сотни раз танцевала с Никитой, но такого не испытывала. Руки врага обожгли мне талию. Жар от его пальцев я ощущала, сквозь тонкую материю платья. Невыносимо приятно…
Шаг… на меня… Я отступаю… Его глаза. Хитрые пронизывающие до сокровенных уголков души глаза. Они ворвались в меня. Ещё шаг… Шаг в сторону. Я задыхаюсь от нашей близости. Прижал к себе… В тумане… Я, словно, в тумане. Я пьяна. Зачем я пила. Зачем…
— Ты напоминаешь мне ту волчицу, — шепчет он, а я загораюсь от этого тембра голоса.
Наклон… Нога в сторону. Медленно обратно, по полукругу. Ты напоил меня! Напоил специально… Хитрец.
Его дыхание я ощущаю шеей.
— Такая же, бесстрашная. Отступать некуда. Ты в западне. В моёй ловушке, а скалишься.
Его рука сползает ниже с каждым словом. Всё ниже и ниже.
От него. На шаг назад… рука преграда. Нет! Уже не преграда. На его шеи моя ладонь. Шаг. Ещё шаг на меня. Шаг от него… к нему… Поворот… Глаза в глаза…
О, боже я схожу сума! Его глаза… Они… Я в них растворяюсь.
Опять прижал… Я таю, как снег. Как же горячи эти ладони. Меня так давно не обнимали мужчины.
Его рука — моя щека. Моя рука — его щека. Опять глаза в глаза… И я схожу сума… схожу… схожу сума!
Наклон медленно вниз. Его руки в моих волосах. Одна шпилька. Вторая шпилька… третья шпилька… резко вверх. Мои волосы каскадом по плечам…
— Ты пахнешь мною, — глубоко вдохнул он.
Не сопротивляюсь. Уже не сопротивляюсь ему. Я танцевала с Никитой, но не испытывала ничего подобного. Танго — вертикальное отражение, горизонтального желания. Так вроде бы говорят. Или это про все танцы.
— Ты сводишь меня сума, своей непокорностью, — ещё обжигающие слова.
Я пьяна…
Я слишком пьяна…
Не стоило пить тот последний бокал.
Я не вижу в нём больше врага…
Я хочу его…
Безумно хочу этого демона, ворвавшегося в мою жизнь и разрушавшего моё привычное существование.
Да, прижми меня сильнее к себе. Я уже не отличаю танец от ласки. Я сама ласкаю его.
Дверь… мы танцевали по коридору. Спальня. Его спальня. Постель. И я уже на ней.
***
«Мужчины. Сильные и слабые. Умные и глупые. Жестокие и милосердные. Какую бы форму они не носили. На каком языке они не разговаривали. Какую бы веру не исповедовали. Всех их объединяет одно и это же делает их уязвлёнными — Женщина. Да, мы их главная слабость. Мы их вынашиваем под своим сердцем. Мы даём им бесценный дар — жизнь. Мы вскармливаем их своим молоком. Они взрослеют на наших сказках, где добро и зло чётко разграничивается нами. Они знают только то, что мы позволяем им знать. Они слышат только то, что мы говорим и слышим. Они видят этот мир нашими глазами. Мы внушаем им с младенчества, что чёрное это чёрное, а белое — это белое и никак иначе. Мы их священный Грааль, ради которого они готовы на всё. Убить или умереть. Почему спросите вы с нескрываемым скептицизмом. Да хотя бы потому, что мы даём им жизнь, и внутри нас прорастает их семя. Мы их связь с прошлым и надежда на их бессмертие. Именно поэтому до сердца каждого мужчины можно достучаться. Его мать исполнила свой долг перед другими женщинами, вложила в подсознание сына жгучую потребность, как и в детстве, быть любимым».
4667 просмотров | 4 комментариев
Категории: Современный любовный роман, Роман, Драма, Любовный треугольник, Современный любовный роман, Бурунова Елена
Тэги: елена бурунова, откровение, не судите, да не судимы будите
| Доступный формат книг | FB2, ePub, PDF, MOBI, AZW3 |
| Размер книги | Роман. 12,33 алк |
Эксклюзивные авторы (186)
- появились новые книги
Авторы (907)
Подборки
Комментарии
Свои отзывы и комментарии могут оставлять только зарегистрированные пользователи, купившие данную книгу!
Войти на сайт или зарегистрироваться, если Вы впервые на сайте.
Рекомендую для чтения!
28.01.2019, 12:12
> Книга очень понравилась. Когда будет продолжение?
27.08.2017, 10:33
Подборки книг
#всказке #ДраконВедьма #КурортныйРоман #ЛитСериал #Наследница #Попаданка #ПродаМастер #СнежнаяСказка #ШармПервойЛюбви #ЭроЛитМоб Hurt/comfort POV Авторские расы Азиатская мифология Академия, школа, институт и т.д. Альтернативная история Ангелы Ассасины Асуры Боги и демиурги Вампиры Ведьмы, ведуньи, травницы, знахарки и т.д. Воры и воровки Герой – ребенок Герой-телохранитель Гномы и дварфы Городское фэнтези Дарк фэнтези Демоны Детектив Джен Домашние животные Драконы Драма Жестокие герои Истории про невест Квест Киберфантастика Кинк Космическая фантастика Космические войны Литдорама Любовная космическая фантастика Любовная фантастика Любовное фэнтези Любовный гарем Любовный треугольник Любовь по принуждению Маги и волшебники Мелодрама Метаморфы Мистика и ужасы Морские приключения Морское фэнтези Некроманты и некромантия Неравные отношения и неравный брак Оборотни Омегаверс Орки Отбор Отношения при разнице в возрасте Пародия Пирамида любви Повседневность Попаданки и попаданцы Преподаватель и ученица Призраки и духи Приключенческое фэнтези Прыжки во времени Путешествия во сне Рабство Редкие расы Свадьбы и браки Светлые эльфы Скандинавский фольклор Славянский фольклор СЛЕШ Смена пола Современный любовный роман Социально-психологическая драма Стёб Стимпанк Темные эльфы, дроу Фамильяры Фанфик Феи и дриады Фейри Феникс Флафф Фэмслеш Фэнтези Европы Чужое тело Эротическая космическая фантастика Эротическая фантастика Эротическое фэнтези
> sobra:
> Замечтельная книга! Рада, что обратила внимание на этого автора! Читать правда начала с "порочного рая". и тем не менее, жду продолжения этой жизненной эпопеи.... Предполагаю, что конец этого рассказа трагичиный, но так хочется, чтобы автор внес свою худежественную фантазию, и оставил гг -ню вместе. Не знаю с кем именно, пусть это будет Отто или Рихард, только бы месте. Ужасов войны, покореженных судеб, подлости, предательства, несправедливого приговора и без того очень много в годы ВОВ, поэтому и хочется прочитать о сказке в этот период кровавой мясорубки.
> Рекомендую для чтения!