Предзаказ! Отражения мертвого мира. Юлия Рудышина

ПРОЛОГ
Я очнулась, совершенно не понимая, кто я и – где. Спутанные мысли мелькали в голове, которая была тяжелой и неподъемной, и казалось, что я плыву в зеленом тумане среди покореженных стволов старых деревьев, ветки которых перечеркивали темно-синие небеса, словно прутья решетки, и одинокие крупные звезды цеплялись за них, срываясь и падая вниз.
Сначала пришел страх.
Он вцепился в меня липкими мерзкими пальцами, коснулся кожи холодным гнилостным ветром. И я поняла, что кроме этого ужаса – ничего не помню и не знаю. Кажется, я боялась всю свою жизнь, каждое мгновение. И буду бояться дальше, ползая по тьме и мокрой подгнившей листве.
Потом пришли чувства, показалось – сердце забилось где-то в горле.
Мрак, в котором мелькали разноцветные ленты и огни, холод, касающийся тела. Что-то колючее, мокрое, острое… слишком много ощущений хлынуло в мое тело, не желающее ощущать и осязать. Беспамятство окутывало ледяной сетью, набросив ее на все эти чувства, и казалось – я вовсе не человек. Ибо нет во мне памяти, осознания, мыслей… Существо тьмы и морока, холода и осенней темной ночи, набросившей синее покрывало на истерзанное раненое тело. Не-человек.
Кто тогда? Или – что?..
Я лежала на мерзлой земле, и она была холодна – словно бы стояла поздняя осень или ранняя зима. Вокруг царила тишина. Так тихо в этом черном лесу, словно в мире не осталось звуков. Потом появилось покалывание на коже, и резко, выстрелом – боль. Разрывающая нутро, выворачивающая суставы, сводящая с ума. Словно на меня упала каменная плита, пришибив своим весом, размазав по гнилой листве, впечатав в мерзлую землю.
Я попыталась встать, но тело не слушалось. Словно одеревенело… или превратилось в этот проклятый лес, отмерзло, исчезло. И все равно болело… Странно, как может болеть то, чего нет?..
Да и было ли у меня тело? Или только разорванные сухожилия и ноющие от боли мышцы? Сломанные и треснувшие кости… Болело все, и каждый вдох давался огромным трудом – словно бы мне в рот насыпали стеклянного крошева и колючек, налили болотной вонючей жижи.
Голова закружилась, и я бессильно сжала кулаки, чувствуя, как на глазах появляются слезы. Если я плачу, если мне холодно и больно… значит, я живу? Я существую?.. Кто – я? Кто я такая? Такое… И где… почему одна? Кто причиняет мне эту боль?
Мертвым не болит.
Запах прелой перегнившей листвы был новым ощущением, которое ворвалось во тьму и беспамятство, спеленавшие меня в непроницаемый кокон. Этот запах преследовал меня, отравлял кровь, заставлял дрожать от ужаса перед чем-то неизведанным. Чем-то, что преследовало меня, заставляло в панике вглядываться в синий сумрак, в котором дрожали темные стволы старых деревьев черного проклятого леса.
Чем-то, чему не было имени.
И его самого не было.
Мертвое, несуществующее, забытое. Древнее, как скалы или леса. Ставшее ветром и туманом, ставшее камнями и мхом на этих камнях.
Прилипла к щеке хвоя, мелкие шишки и веточки, в рот набились земля и листья, я попыталась выплюнуть их и осмотреться, но перед глазами заплясали огненные мотыльки, а голова снова закружилась, и к горлу подкатила тошнота.
Пахло болотом, перезрелыми ягодами, гнилью и гарью. Дышать было все тяжелее. Встать или хотя бы попытаться, цепляясь за ствол трухлявого дерева, под которым я лежала, сразу не удалось. Ноги были ватными, а стреляющая боль в руке заставила взвыть. Голос мой оказался хриплым и надсадным, словно я его сорвала, долго и страшно крича.
Открыть глаза.
Увидеть сучья и мертвые ломкие листья – явно еще прошлогодние – тронутые белесой изморозью со странными красными пятнами.
Облизнуть пересохшие потрескавшиеся губы и ощутить солоноватый железный привкус.
Кровь?..
Попытаться сфокусировать взгляд на залитой лунным светом поляне, за которой чернеет чаща.
Почему-то я уверена, что это не северные густые леса, в которых можно сгинуть навсегда, не сумев выйти к людям – но почему я так решила, не знаю.
Я вообще ничего не знаю. Кто я, откуда, что здесь делаю.
Пустота.
Гулкая и черная пустота, в которой гуляет холодный ветер, выметая мысли, словно сухую листву.
Понимание этого вызвало безотчетный ужас. Я взвыла раненым зверем и прижала ноги к животу, обняв сбитые колени одной рукой – вторая плетью лежала на траве, колкой и сухой. Оказалось, все мое тело изгваздано в земле и какой-то болотной жиже, под засохшей коркой наверняка немало царапин и ран, в которые могла попасть грязь.
А еще показалось, что на мне много крови – вся земля вокруг, вся изморозь на траве были измараны алым. Вряд ли это брусничный сок… Но если это моя кровь… Почему тогда я все еще жива?..
Или я мертва – и просто еще не поняла этого?
Что мы знаем о смерти и о том, что ждет нас в мире ином? Ничего… Только догадки и предположения… И если допустить мысль о том, что я умерла, то получается – это мой ад? Мое собственное пекло, только вместо огня – холод и тьма осенних лесов?.. И вечность, стылую ледяную вечность я буду бродить здесь, умирая от боли и страха?.. Это и есть моя мука и мое наказание?..
Я начинала шевелиться, пусть и с трудом. Но это вызвало только больший страх. Заклокотало что-то в груди от движения, и ребра пронзила острая боль, словно кто-то проткнул меня острой пикой – наверное, что-то сломано. Или я умираю от пневмонии. Если еще, конечно, не умерла… Впрочем, если обнаружить себя раздетой на промерзшей земле – и не такие мысли придут в голову.
– Кто я?..
Хрип или клекот, что это было? От оврага полз туман – зеленоватый, страшный, он, казалось, скрывает что-то жуткое и запредельное, что-то, что мне совершенно не нужно видеть.
Зажмуриться. Попытаться даже не дышать.
Притвориться мертвой.
Это было привычно – бояться, прятаться, делать вид, что меня нет, что я больше не существую, что я – лишь мертвая плоть, лишенная духа. Почему это все не вызвало во мне ужаса? Почему это казалось… нормальным?..
Молчать.
Не дышать.
Не дышать.
Не дышать.
Замереть.
Застыть ледяной статуей. Представить, что ты и есть – лес, и он растет из тебя, сквозь тебя. И твои волосы – ветви его деревьев, твои кости – их корни, твои глаза – птичьи гнезда, а сердце – птица среди сухой ломкой листвы.
Тебя нет. Ты не существуешь.
Ты – вязкая топь, в которой глохнут звуки и чувства.
Ты – лес.
Страшный темный лес из детских сказок, которые вдруг ожили и стали ужасной реальностью.
Ты – проклятый чужой мир с черными осинами, гнилыми пнями и белесыми грибницами, с жуткими тварями и извечно грозовыми небесами, на которых никогда не появляется солнце.
С дорогами, ведущими из ниоткуда в никуда, которые неизвестно кто и когда проложил.
С алыми реками, где живут души грешников, и бездонными пропастями среди черных базальтовых скал.
С зеленым погибельным туманом.
С чащами, которые прячут резные терема, украшенные черепами.
С болотами, где среди папоротника и мха растут на чьих-то костях и крови ядовитые ягоды.
Ты – иная.
Ты – проклятие. Тьма, идущая из бездны в мир людей.
У тебя нет больше имени. Нет возраста или воспоминаний.
Нет прошлого. Нет ничего.
Разве можно остаться собой, побывав в темном лесу из страшной сказки?.. Сказки, перемоловшей тебя, изжарившей в печи страшной людоедки? Сказки, которая не имеет начала и никогда не кончится.
Болит нутро, тянут суставы, ноют мышцы, нещадно сводит позвоночник и плечи. Словно лежать, сгорбившись и втянув шею, пришлось долго. Очень долго.
Кто я? Откуда пришла и куда иду?
Почему я оказалась ночью в этом страшном лесу? Сейчас, когда зеленый туман отполз, я снова решилась открыть глаза. Лунный свет – вполне привычный, земной. Деревья – старые, перекрученные, но тоже самые обыкновенные. И я знаю откуда-то, что они не будут оживать и бегать по чаще, пытаясь схватить меня ветками, похожими на руки старой ведьмы… Кусты и камни – тоже ничем не примечательные. Они не превратятся в чудовищ и не потянут в болото.
Все позади. Но – что именно? И почему я избита, обнажена и окровавлена? Почему мне так больно, словно у меня сломаны все кости и отбиты все органы?..
Дыши. Дыши. Только дыши.
Если ты выбралась из бездны, пусть даже забыв все, то это что-то да значит.
Это значит, что ты должна, просто обязана – выжить.
Приподняться на локте, сцепив зубы, подтянуть едва слушающиеся ноги так, чтобы опереться спиной о дерево, схватиться за шершавую кору грязными пальцами со сломанными ногтями, под которыми запеклась кровь. Попытаться встать, продолжая цепляться за ствол, словно это единственная опора. Поднять толстую палку, которая каким-то чудом оказалась возле этого дерева. Опереться. Сдержать стон. Да, тебе больно. Но если ты не вытерпишь эту боль и не попытаешься выбраться к дороге или отыскать людей, которые смогут тебе помочь, ты замерзнешь намертво.
И никогда не покинешь этот черный-пречерный лес.
И сказка твоя закончится плохо.
Впрочем, ты давно не веришь в добрые сказки.
Идти, опираясь на палку, шипя от боли в вывихнутой лодыжке. Идти, пытаясь не думать о том, как больно впиваются в босые ноги шишки и мелкие ветки. Идти, не оглядываясь.
Идти, ползти, шевелиться. И пусть рука висит плетью, пусть горит огнем что-то в груди, пусть в глазах двоится и туманится, пусть… Пусть.
Идти.
Иначе – смерть.
А о том, кто ты такая, узнаешь потом.
Если выберешься из черного леса.

ГЛАВА 1
Деревья по обе стороны дороги, ведущей к Мурому, казались слишком черными и сумеречными, словно их присыпало угольной пылью или кто-то набросил на них паутину – темную и страшную. Старинный город остался позади – город среди диких лесов, что появились внезапно, полгода тому, и были похожи на северную тайгу, которой здесь не место. Так же странно смотрелись алые всполохи среди черных туч и зеленоватый туман, что полз из оврагов, заросших лещиной. Нереально и жутко.
Впрочем, в этих гиблых местах ничто уже не удивляло Никиту Морозова, бывшего следователя управления полиции Муромского района. В этом регионе, как и по всей стране, происходило в последнее время достаточно странного, чтобы привыкнуть.
Привыкнуть к алым всполохам в небе, появляющимся ночью, которая наступает слишком внезапно – словно бы на небо неведомая сила набрасывает покрывало.
К черным воронам – слишком крупным и громким, чтобы это были обычные птицы. К их карканью – пронзительному и потустороннему, которое несется над притихшей землей, знаменуя собой появление загадочного белого дыма, уводящего людей тропами безумия.
К исчезающим городам, поселкам и деревням, оказывающимся потом в совершенно неожиданных краях. К людям из ниоткуда, потерявшим память, словно то, что они видели, пока находились за гранью, слишком страшно для человеческого понимания, и забвение – лекарство от кошмаров и ужаса.
К зеленому туману, который наползает на эти места перед тем, как они исчезают.
К тому, что в этом тумане бродят белые тени и зовут кого-то. А самое жуткое – в ответ раздаются голоса.
А еще – привыкнуть к добродушному и незлобливому привидению, поселившемуся в старом офисе телефонной компании, где Морозов снимает помещение для своего детективного агентства, расследующего исчезновения людей, ритуальные убийства и прочую жуть, что происходит в этом новом странном мире.
И это привидение даже помогает. Правда, любит пугать Аллочку Иванову, которая сейчас работает секретарем в их агентстве. Кроме того, она еще и психолог, владеющий неплохой техникой гипноза, что Никите очень даже на руку – девушка не раз помогала в расследовании самых странных и запутанных дел.
Иногда призрак приходит в квартиру Никиты, надолго исчезая за старыми занавесками спальни, только и видно, как они колышутся... В последнее время призрак грустит и все чаще становится невидимым. Однажды он сказал Никите, что кого-то ждет, но кого – не уточнил, а расспрашивать его бесполезно, детектив давно понял, что Марк рассказывает только то, что хочет.
Идея открыть детективное агентство пришла Морозову еще в бытность его работы в полиции главным следователем. Слишком часто он пользовался не совсем законными методами для того, чтобы получать улики… а когда пришлось выбивать показания, чтобы засадить одного мерзкого типа, насиловавшего девочек-подростков по всей стране… В общем, Морозов тогда сам едва не попал под следствие и из органов ему пришлось увольняться, чтобы не подставлять начальство. И хоть дело раскрыли, а виновные понесли наказание, Никита навсегда потерял работу.
Хотя оказалось, что все произошло к лучшему - на вольных хлебах жилось проще. И не приходилось идти на сделку с совестью.
И сейчас Морозов ехал в одну заброшенную деревню, которая после нашествия таинственного тумана не исчезла чудесным образом, а всего лишь обезлюдела. По крайней мере, так сообщил ему один ушлый журналист, который пытался вести собственное расследование о происходящих странностях. Виктор Арсеньев приехал из Сибири и не раз помогал полицейским, ухитряясь добывать самые невероятные сведения о сверхъестественном – он был увлечен мистикой и верил, что мир изменился не просто так, а по велению неведомой злобной силы, которая хочет взять власть над людьми.
Никита цинично усмехнулся, вывернув руль на крутом повороте – надо же, после Прорыва, как назвали в народе катастрофу, что распахнула ворота для призраков и чудовищ, даже исчезновение людей перестало ужасать и пугать. И находились те, кто пытался разобраться в происходящем. Никита, как и Арсеньев с его безумной верой в демонов, был из их числа, он хватался за все странные и мистические дела и, как умел, помогал людям искать их близких или ловить преступников, которые в хаосе и безумии нового порядка почувствовали безнаказанность.
В эту поездку Морозов тоже отправился не просто так – у одного важного человека, депутата из Мурома, пропала дочь, и последний раз ее видели как раз в этих местах, куда она с друзьями отправилась в поисках приключений, отмечать окончание сессии. По крайней мере, так звучала официальная версия – Степан Алексеевич Мельников, тот самый депутат, много чего не договаривал, что вызывало закономерные подозрения. Но детектив понимал, что хоть мир и изменился, а молодежь все та же – и ничего с этим не сделаешь, да и стоит ли?.. Поэтому версия Мельникова не казалась странной.
Странно другое – друзья его дочери, Александры, вернулись без единой царапины и утверждали, что девушка осталась в дальней деревне без каких-либо причин. А вот ее папочка утверждал, что связь с ней пропала в тот же день, как Саша покинула Муром, и отправленные на поиски охранники вернулись ни с чем, заявив, что в деревне пусто. Все люди исчезли, а дома стоят брошенные, словно бы народ вымер. Только зеленый туман клубится. Огромные амбалы с каменными мышцами отводили глаза, когда Никита опрашивал их, и едва ли не заикались, говоря о странной пустой деревне – якобы им стало очень жутко находиться там, а обыскать соседний лес они так и не решились, там выли волки. Депутат злился на амбалов и кричал, что волков в тех местах сроду не водилось – в этой деревне родилась его бывшая жена, мать Саши, и там все еще должна была жить его теща. Почему Степан Алексеевич сам не поехал на поиски – он объяснять отказался. Сказал лишь, что заплатит в два раза больше привычного гонорара, если детектив поедет туда и все выяснит. А если убедит бедовую девчонку вернуться – и вовсе премию заработает.
Все это было до невозможности непонятно и странно.
И сейчас, глядя на черные ели, обступившие трассу, Морозов с горечью думал об одном – почему в этом новом мире не нашлось места для чего-то хорошего, светлого? Почему соприкосновение с миром старых сказок принесло только страх и беды? Беды, что пришли из мира, который прежде существовал только в воображении людей. Мира, который знакомые Никите ролевики и фольклористы прозвали Навью – по аналогии с царством Кащеевым. Верующие же считали этот параллельный мир адом, пеклом, еще кто-то называл места за Прорывом нейтрально – Той Стороной. Последнее название подхватили средства массовой информации, и вскоре оно прочно укрепилось среди людей.
Та Сторона. Это было царство мертвых и чудовищ, не похожих на что-то, известное людям прежде – часть монстров напоминала мифологических персонажей, часть – не знала прежде аналогов на земле. Царство мертвых и чудовищ, хлынувших в реальный мир, который вдруг оказался населен бестелесными призраками и духами, и к счастью, не все они были настроены к людям враждебно.
Никита тормознул, выругавшись, и отвлекся от своих мыслей. Присмотрелся к сереющей трассе, над которой наливалось кровью алое зарево, бросая рубиновые блики на облака. На краю дороги показалась хромающая тень. Она вынырнула из леса, и удивительно, что Морозов вообще смог в этих серых сумерках рассмотреть хоть что-то. Казалось, какая-то неведомая сила заставила его остановить машину и начать вглядываться в придорожные кусты, на которых дрожали сухие листья и клочья зеленого дыма, который мог свести с ума. К нему нельзя приближаться.
А Тень лишь отмахнулась от призрачных змей, тянущихся к ней, и пошла дальше, словно бы не было на ее пути предвестника безумия. Может, она уже потеряла разум? Или никогда не обладала им? Мало ли, что за морок ползет из леса, которого прежде не было в этих краях. Высокие северные сосны, лохматые ели – таежная тишина была слишком нереальной для окрестностей Мурома, но Никита понимал, если мир изменился, поздно горевать о прошлом. Нужно попытаться сделать будущее пригодным для жизни.
Тень была лохматой и какой-то… искривленной, угловатой, будто бы переломанной. Очередное чудище, что нашло пристанище в лесу? Или призрак. Или мертвец, потерявший покой после катастрофы и алчущий теперь одного – людской крови и плоти. С некоторых пор с кладбищ и старых захоронений, про которые все забыли, лезла всякая нечисть, пугая людей. Но часто она была безобидной, исчезала с первыми солнечными лучами, боялась серебра и некоторых трав и деревьев – полыни и осины… А еще хорошим противодействием были соль и мак – стоило рассыпать их кругом, и нечисть оказывалась будто в темнице или же бросалась пересчитывать маковые зернышки. Так оживали старые поверья и сказки…
Обычно мертвецы просыпались в полнолуние или в дни древних языческих праздников. Но сейчас вроде бы не пришел срок.
Кто бы это ни был на дороге, но он вдруг повернулся и похромал наперерез машине, и Морозов медленно съехал на обочину. Какое-то странное чувство помешало бросить лесное существо посреди пустынной трассы. Это существо не казалось опасным. Наоборот, у Никиты возникло ощущение, что ему нужна помощь. Чувство совершенно иррациональное, идущее вразрез с тревожностью, которая кричала вдавить педаль газа до упора и покинуть это жуткое место. Но мысль, что он не может бросить это существо, оказалась сильнее страха или тревоги.
Иногда у Морозова срабатывала интуиция, и он давно убедился, что нужно прислушиваться к ней. Она не раз вытаскивала его из опасности, помогала принять верное решение. И сейчас внутренний голос просто кричал о том, что Никита не должен уезжать.
Выскакивать из относительно безопасной машины мужчина между тем не спешил. Мало ли, кто это бродит в муромских лесах?.. Нечисть или дух… Может, и вовсе мертвяк выбрался из болота или старого захоронения?
Существо бросилось на лобовое стекло, стуча палкой. У него были спутанные длинные волосы непонятного из-за грязи оттенка, с застрявшими в прядях сухими листьями и ветками, огромные перепуганные глаза на чумазом лице и покрытая засохшей кровью и болотной жижей кожа. И, кажется, левая рука сломана – она плетью висела вдоль исхудавшего костлявого тела. Одежды на существе не оказалось – но оно было слишком костлявым и грязным, чтобы определить пол или возраст.
Прихрамывая, существо обошло капот и приблизилось к двери, дернуло ручку на себя, умоляюще глядя в глаза Морозова.
Он замер, не в силах пошевелиться.
Потому что из зеленых глаз этого существа на него посмотрело нечто страшное. Дикие болота Той Стороны разверзлись в этом взгляде, гиблые леса шелестели там кронами, выглянули жуткие монстры и разверзлась Бездна.
Оттуда смотрела Навь с проклятыми трясинами и черными корягами, старыми елками и чернильными небесами.
Морозов когда-то бывал за гранью. Он помнит.
И, не разрывая нить взгляда, мужчина потянулся к ручке, чтобы открыть дверцу. Нельзя бросать того, кто вернулся с того света. Он и так достаточно настрадался.
Он должен помочь этому несчастному существу – потому что на его месте может оказаться кто угодно, даже он сам.

* * *
Я брела по дороге, не глядя под ноги, когда услышала за спиной визг тормозов. Откуда-то я знала это слово, как и в целом определяла, что такое куст, а что – дерево. Я не помнила ничего о себе, не представляла даже, где меня носило последнее время, но мир свой я прекрасно помнила. Еще бы понять, какое место я в нем занимала.
Я знала, что есть крупные города и небольшие поселки, знала, какая там жизнь, знала общие моральные принципы, понимала, что в каждой стране есть свои законы. Вот только где я сейчас? И на что мне рассчитывать? Странные всполохи в небе – алые как кровь – не давали покоя, ведь в том мире, который я помнила, такого не было. Днем небо должно быть синим или голубым, с белыми облаками или серыми тучами, ночью – густо-синим или черным, усыпанным звездами.
Никаких алых сияний.
Я обернулась. Машина ехала медленно, и я каким-то чудом с огромного расстояния разглядела мужчину за рулем. Беловолосый, худощавый, в очках.
Я из последних сил бросилась к машине, когда она остановилась на обочине. Хромая, едва не воя от боли в лодыжке, которая наверняка была вывихнута, я кинулась к лобовому стеклу. Почти не думая, что делаю, постучала в него своей палкой, привлекая внимание водителя.
– Помоги мне… – прохрипела я, понимая, что он не услышит.
Наши взгляды встретились, мужчина удивленно смотрел на меня, словно видел что-то ужасное, что-то отвратительное, но вместо того, чтобы уехать, бросив меня на этой черной дороге среди дикого леса, который словно бы принадлежал иному миру, выскочил из салона, подхватывая меня. Ноги не держали, последние силы покинули мое тело, и я провалилась во мрак, услышав напоследок какое-то ругательство. К счастью, оно было на русском, а этот язык я знала.
Первое, о чем я подумала, когда пришла в себя в салоне автомобиля, который мчался сквозь зеленый туман, наползавший из окрестных лесов, так это о языках. Я все еще не понимала, кто я и откуда, но четко знала, что русский – не родной мне. Мелькнуло смутное видение о том, что его я учила с бабушкой, которая была родом откуда-то из Сибири. Я увидела ее седые волосы, узкие глаза на смуглом лице, услышала, как она поет мне. Все – вспышка погасла, и я даже не смогла вспомнить имя старухи. Но еще долго перед моим мысленным взором стояли ее пронзительные зеленые глаза. Как камень в изломе. Или весенняя зелень.
Ногу прострелило болью, и я зашипела, потом начался кашель – страшный, надсадный, как у человека с больными легкими, в которых скопилась жидкость. Я захрипела, пытаясь сплюнуть слизь, скопившуюся в горле, но ничего не вышло. Чувствуя, как от меня воняет грязным телом и болотом, я отвернулась, ощутив дикий стыд. Хорошо, что я могу еще испытывать человеческие эмоции, это значит, что я не превратилась в лесное чудовище, не стала зверем. Вскоре кашель стих – так же резко, как и начался.
Поймала свой взгляд в зеркале заднего вида и едва не закричала – из отражения с чумазого страшного лица на меня смотрели эти же глаза, которые я запомнила из видения про старуху. Зеленые-зеленые. Как ряска на болоте или луговая трава. Таких глаз не бывает, подумалось мне. Слишком ненатуральные. Впрочем, откуда мне это знать с абсолютной точностью, если я даже не знаю своего имени?
– Очнулась? – послышался голос с соседнего сиденья.
Я меж тем приходила в себя. На мне оказался длинный пиджак – мужчина был высок, я же – не очень, поэтому в эту вещь смогла закутаться до середины бедра. Только сейчас пришло понимание, что я бродила по лесу голая. Охватил жгучий стыд, и я опустила голову, занавесив лицо спутанной паклей, в которую превратились мои волосы. Они были длинными, поэтому спрятаться удалось без труда.
– Кто ты? – спросил водитель, цепко оглядывая меня.
– Я бы и сама хотела это знать, – ответила я очень хрипло, с трудом складывая слова в предложения, словно очень давно не разговаривала с людьми. И вообще не говорила. – Спасибо, что… не бросили.
– Тогда давай так, – сказал мужчина, глядя перед собой на дорогу – в густом тумане ему явно было нелегко ехать. – Я сейчас направляюсь в один поселок, там пропадают люди и может быть очень опасно. Но ночью возвращаться в Муром – еще опаснее. Оставить тебя в лесу я не могу, естественно, да и сама ты вряд ли этого захочешь. Приставать с вопросами не стану – что вспомнишь, то, надеюсь, расскажешь. Идет? А дальше видно будет.
– Идет, – привыкая к своему голосу, прохрипела я, подняв руку ладонью от себя. Палец что-то жгло, и я только сейчас смогла рассмотреть, что это было кольцо. Серебряное, с крупным зеленым камнем, кажется, малахитом. Не отдавая себе отчета, попробовала снять кольцо, но оно словно приросло к коже, и любая попытка сдернуть его с пальца заканчивалась острой болью.
– Красивое, – покосился мужчина на кольцо, делая вид, что вовсе меня не рассматривает, но я то и дело ловила его косые взгляды. – Раз ты ничего не помнишь, я буду звать тебя Найденыш, а я – Никита Морозов. Частный детектив. И отправился расследовать одно очень странное дело о пропаже одной девчонки… Ты совсем-совсем ничего не помнишь?
– Совсем-совсем, – грустно покачала я головой, удобнее устраиваясь на сиденье.
Мимо проплывали струи тумана, которые казались живыми змеями – они обнимали деревья и кусты, терялись в беспроглядном сумраке чащи. Страшно рядом с этим мужчиной, в этой машине, почти не было. Словно бы то дикое, что тянулось ко мне в лесу, осталось позади.
– Ничего, у меня в полиции осталось много связей, и по отпечаткам пальцев, я думаю, мы сможем тебя опознать, – наиграно весело сказал Никита, потом принялся крутить настройки радио, – может, ты помнишь, какую музыку любила?
– Музыку? – Я задумалась и тут же услышала скрипку и виолончель, суровый орган… Но классические мелодии схлынули, будто их и не было, и я различила нежные переливы игривой дудочки. Простой такой, деревенской, вырезанной из тростника или камыша, и звук был монотонный, длился и длился на одной ноте, но потом тональность стала выше, острее. Надсаднее. Звеняще и дребезжаще звук разнесся по мраку, вновь наполнившему мое сознание, и я поняла, что боюсь его. Словно после того, как раздастся мелодия этой тростниковой дудочки, начнется что-то страшное и опасное. Что-то, после чего можно никогда не очнуться.
– Что с тобой? – надо мной склонилось лицо Никиты. Он был перепуган, а в стеклах его очков отражалось мое лицо с размазанной по нему грязью. Машина стояла, но двигатель мой спаситель не глушил.
Я знаю всякие мелочи об этом мире, я знаю его явления и понятия, его технологии, значит, есть шанс вернуть себе память полностью. Нельзя отдаваться видениям и боли. Нельзя. Нужно бороться.
– Не знаю, – честно ответила я и закашлялась, снова ощутив в горле противную слизь. Кольцо жгло палец, все тело болело и ныло, пугал зловещий туман за окнами автомобиля, который словно пытался проникнуть внутрь. Сумерки наползали так стремительно и неумолимо…
– Ты напугала меня.
– Поехали в твою деревню? – попросила я. – Очень хочется смыть с себя это все… Я словно год по лесу бродила… А еще нога сильно болит, и в груди что-то не то… Может, мы отыщем врача?..
– Судя по твоему виду, не год, но не меньше месяца точно, – хмыкнул Никита и отодвинулся. – Доктора найти не обещаю, но я заканчивал курсы первой помощи, я уже позволил себе осмотреть тебя, когда ты в первый раз отрубилась. Кажется, трещина в ребре и вывих ноги. Проблемы с рукой и множество ран… Я не хочу тебя пугать, Найденыш, но и скрывать правду не вижу смысла. На теле полно рваных ран и есть глубокие порезы, которые воспалились от грязи, а еще множественные ушибы и даже ожоги. И самая большая проблема – если мы как можно быстрее не обработаем все твои раны – может начаться заражение. Я, конечно, еще ни разу не сталкивался с таким, но промыть и обеззаразить попытаюсь. Жаль, у меня в аптечке только необходимый минимум. Я мог бы этот сделать сразу же, но думаю, в деревне, где мы сможем найти воду и чистую одежду, это будет лучше сделать. Ехать совсем недолго… Кроме того, я вколол в тебя лошадиную дозу обезболивающего, поэтому ты сейчас можешь хотя бы сидеть и отвечать на вопросы и вообще вывозить поездку.
А ведь и правда – мне не так больно, хотя я все еще плохо чувствую свое тело. Я смотрела на этого мужчину, и отчего-то мне больше не было страшно. Я верила ему – что не бросит, что поможет выбраться к людям, что не обидит. И что избавит от боли.
Странно и иррационально – но верила. Но ведь в этом жутком мире никому нельзя доверять, неужели я еще не поняла этого?..
Я молча кивнула и откинулась на сиденье, тревожно глядя на разрастающееся алое зарево, предвестник чего-то жуткого, запредельного. Я не знала еще, что несет это знамение, но уже подспудно боялась его.
А еще я даже предположить не могла, что случилось с нашим несчастным миром.
* * *
Деревня оказалась пустой и жуткой. Темнели в сумерках и наползавшем тумане дома и голые деревья, в разрывах туч серебрился лунный диск, и от алых всполохов в небесах было ощущение нереальности происходящего. Я не понимала, что творится с миром и почему он похож на страшные и фантастические декорации к фильму ужасов.
Ник, который всю дорогу болтал, словно пытался меня от чего-то отвлечь, вдруг стал странно сосредоточенным и хмурым, едва мы покинули широкую асфальтированную дорогу и съехали на узкую проселочную. Его черты обострились, он стал похож на охотничьего пса или же хищного зверя, учуявшего в воздухе что-то опасное. Моя рука все так же висела плетью и совершенно не желала слушаться, болела каждая клеточка, каждая мышца, и когда я, хромая, выбралась из машины, замершей возле одного из домов, мой спаситель тут же бросился на помощь.
От прикосновения его холодных ладоней я вздрогнула, запоздало пришел стыд, когда подумалось, что Ник видел меня голой, когда я шла по трассе… Опустила взгляд и замерла – земля была покрыта странным серым пеплом, словно инеем. Каждая веточка, каждый сухой листик или травинка. И пепел этот искрился алыми бликами. Словно бы… кровь?.. Что же это, черт возьми? Что происходит с этим проклятым миром и почему у меня чувство, что я нахожусь в какой-то невероятной параллельной реальности?..
– Что же это? – испуганно прошептала я, едва удержавшись, чтобы не вскочить на лежащее вдоль дороги бревно, чтобы не стоять босыми ногами в этом седом пепле.
– Ты что же, никогда не видела Следа?
Мне показалось, или Ник удивился? И что это за След, о котором он говорит? Пепел, этот проклятый пепел называют Следом?.. Но что же за чудовища оставляют такие следы?.. Мне все меньше нравился мир, в котором я очнулась. Но последний мой год я не хотела вспоминать, потому что там, во тьме воспоминаний, скалились гораздо более жуткие твари.
Стоп. Кажется, не все со мной потеряно. Я осознаю этот мир, пытаюсь вспомнить прошлое… понимаю, кто я – женщина, причем, не русская, потому что этот язык мне чужой, хотя я и прекрасно могу на нем разговаривать и даже думать, то есть прожила в этой стране довольно долго. А еще мне знакомы маркеры того, каким был мир прежде. Я имела представление о географии и политике, понимала, что вслед за осенью придет зима, а потом – весна и лето, и прочие мелочи, которые сейчас казались очень существенными, словно это якорь, за который можно зацепиться… В общем, осталось вспомнить, откуда я, как меня зовут, и что же произошло с планетой или этой отдельно взятой страной, в которой я пришла в себя в черном-черном лесу.
– Я никогда не видела След, – медленно сказала я и облизнула сухие потрескавшиеся губы, ощутив вкус запекшейся крови. – Я никогда не видела зеленого тумана, алых небес и вот таких вот пустых деревень, которые кажутся брошенными в один миг, словно люди вдруг встали и ушли, даже не собрав вещи. Мне кажется, будто я проспала в лесу весь последний год и изменения прошли мимо.
Ник присвистнул и подхватил меня на руки, понес в сторону высокого крыльца. На пороге поставил, прислонив к бревенчатой стене, чтобы я не упала без опоры, и быстро вскрыл замок. Умело и ловко, словно вор.
– Я сыщик, – ответил он на невысказанный вопрос, – и умею много чего интересного. И полезного, учитывая обстоятельства. А про то, что случилось в нашей стране и мире за последний год, мне нужно будет тебе все же рассказать подробнее, Найденыш. Но это будет долгая и страшная история, так что давай сначала разместимся, обустроимся, обмоем твои раны и попытаемся оказать первую помощь. Аптечка у меня, к счастью, имеется, как я уже говорил.
Я кивнула, с ужасом глядя на седой пепел, покрывавший весь двор и ближе к ограде казавшийся краснее. Ветер принес горький запах полыни и паслена, дыма и гари, словно где-то неподалеку был пожар. Кажется, мир очень сильно изменился. И меня ждет немало страшных открытий.
Я смотрела, как Ник бросился к машине, чтобы достать термос и пакет с едой, аптечку и еще какие-то мелочи. Смотрела, не мигая, как он проверил свое оружие – не очень большой плоский серебристо-черный пистолет с короткой рукояткой, который потом сунул в кобуру на поясе. Я успела его рассмотреть благодаря яркому свету фонаря, который очерчивал весь двор этого деревенского дома желтым кругом – люди ушли, исчезли, а уличные фонари остались гореть, еще одна странность.
Интересная модель оружия – никаких лишних выступающих деталей, ничего отвлекающего, и судя по всему, неплохо ложится в руку, удобный в обращении. Наверняка от него сильный раскатистый грохот выстрела и есть вспышка дульного пламени. Эффектно и надежно. Такое оружие любят бойцы старой закалки. Хотя есть более современные модели, гораздо более безопасные... Я растерянно отвела взгляд от Ника. Так, кажется, я еще и в оружии разбираюсь?..
Кто же ты такая, девочка из леса, которая чувствует себя так, будто прошла через огонь, воду и медные трубы? И почему тебе хочется ощутить в руке рукоять этого пистолета, хотя он не спасет от чудовищ… Мир изменился, и явно не в лучшую сторону.
Ник обернулся с усмешкой.
– Тут серебряные пули, Найденыш, – сказал он. – И да, об этом я тебе тоже расскажу подробнее.
Деревня вызывала желание бежать от нее как можно дальше, но я понимала, что уходить нам некуда, особенно если ночами слишком опасно. Ник говорил, что ночью выходят Охотники, твари без имени и обличья, они могут предстать твоим другом или родственником, могут животным или птицей. Туманом или деревом... Поэтому, когда в окне домика, где я лежала на твердой широкой лавке, сгорая от боли и страха, пока мой спаситель пытался обмыть мои раны, появилось старушечье лицо, я заорала с такой силой, какой точно от себя и своего сорванного в лесу голоса не ожидала.
– Тихо, тихо… – Ник попытался меня успокоить, но от его прикосновений стало только хуже.
Во мне проснулся дикий первобытный страх. Я ощутила себя загнанным зверем, на которого идет охота, которого травят жуткими косматыми псами. Я вспомнила, как бежала по лесу, крича от ужаса, цепляясь за деревья подолом платья и длинными волосами, которые растрепались и лезли в лицо. Я вспомнила, как упала, перецепившись через корень дерева, как надо мной нависла оскаленная морда с горящими адовым светом глазами.
– Тихо...
Голос доносился будто сквозь пелену, сквозь густой туман. Но он вырвал меня из кошмара, из дикого гона по летнему лесу... Летнему? Значит, прошло больше года с тех пор, как я потеряла память? И где я была все это время...
Я дрожала, из темных углов деревянного дома ползли тени, с притолоки свисали метелки трав, а занавески на окнах трепетали, будто по передней избе гулял ветер.
Но откуда же ему взяться, если окон Ник не открывал? А лицо старухи, которая стояла на завалинке и таращилась в дом со стороны улицы? Померещилось?
– Мы здесь не одни, – уверенно произнесла я, немного успокоившись. – Я это чувствую. Знаешь, ты можешь считать меня безумной, но я словно бы ощущаю изнанку мира. Ту часть его, откуда является зло.
– Ту Сторону? – переспросил Ник, подойдя к окну и пытаясь рассмотреть двор. – Говорят, есть медиумы, люди, умеющие общаться с духами. После Прорыва, когда наш мир изменился и его заполонили все эти странности, которым нет научного объяснения, появились те, кто видит и говорит с призраками. Но не тварями Той Стороны, которых назвали Охотниками. Твари безумны, они порождение неизвестных сил, христианского ада. Верующие называют их чертями и демонами, уверены, что это конец свет наступил. А вот призраки и духи… те идут на контакт... Правда, если они бестелесные. Те, что поднимаются из могил – зомби, упыри, прочая гадость, те опасны, и очень. Но я, наверное, очень путано объясняю...
– Нет, мне понятно... – Я едва сдержалась, чтобы не застонать от боли – ребра болели, словно были сломаны и обломки их впивались в органы. Плохо, если так. Как Ник меня вытянет? Он же детектив, а не доктор.
– Что ты видела? – вдруг спросил он. – Эта деревня опустела после аномального тумана. Раньше не бывало, чтобы исчезали люди, а дома оставались. Это впервые. Мы не знаем, чего ждать. Распахнулись ворота в ад, в мир мертвых. Но нужно оставаться людьми. Именно поэтому я не бросаю частный сыск и берусь за все дела, связанные с аномалией Прорыва. В этой деревне гостила у бабушки дочка моего заказчика, который обратился ко мне за помощью. Он хочет вернуть свою дочь. Живой или мертвой.
– Старуху, – сказала я сквозь боль. – Не все исчезли.
Ник приблизился, принялся обрабатывать мои раны дальше. От прикосновения тампона, смоченного в чем-то, что должно убить заразу, я зашипела, но сцепив зубы, терпела.
– Это может быть Охотник, – резонно заметил Ник.
– Мне кажется, нужно узнать, кто бродит по деревне, которая якобы опустела. Может, еще кто-то спасся?.. А вдруг эта твоя девчонка не пропала, а просто в беде сейчас?..
Боль откатывалась волнами – кажется, действовало обезболивающее, которое дал мне еще в машине Ник. Возможно, это даже был наркотик – плевать. Лишь бы не болело. Лишь бы я хоть на полчаса забыла о вывихах и ранах.
И в этот момент раздался стук в дверь.
Мы с Ником вздрогнули, наши взгляды скрестились.
– Охотник вряд ли стучался бы, а призракам незачем... они и так проходят сквозь стены... – с тревогой сказал Ник и встал.
Достал пистолет, снял его с предохранителя и медленно пошел к двери, за которой – я это чувствовала – стоит гость Той Стороны. И когда в открытую Ником дверь шагнула старуха, вполне себе из плоти и крови, я подумала – а что, если Прорыв открыл путь не только бестелесным созданиям или мертвецам и Охотникам? Что, если в этой заброшенной деревне живет некто, о ком никто еще не знает?.. Потому что оно не хочет этого.
Я взглянула в глаза нашей ночной гостье и поняла, что боль отступила окончательно. Только что тому причина – лекарства или взгляд старой ведьмы?..
За окном раздался тоскливый вой, ветки вишни заскреблись в стекло. А я скользнула в беспамятство, подумав напоследок, что Ник не даст меня в обиду.

ГЛАВА 2
Никита смотрел на старуху. Она на него. За спиной ночной гостьи ухмылялась луна, заливая тревожным светом округу. Чернели стволы тополей, на рябинах алели спелые ягоды – словно капли крови ушедшего дня. Буйные сорняки, что разрослись возле перекошенного забора, казались покрытыми сверкающим льдистым крошевом – и из-за этой заброшенности и упадка возникало чувство, что люди не исчезли в один миг, а просто стали пылью и пеплом, уйдя от старости.
Это странное запустение присуще заброшенным деревням, которые вымирали постепенно, годами теряя жизненные силы. Тенями бродили там худые собаки и покинутые старики, зарастали тропинки репейником и лебедой, жгучей крапивой – Никита видел такие места. Это жуткое зрелище.
Как могла стать такой деревня, в которой еще неделю назад кипела жизнь, судя по свидетельствам друзей пропавшей девушки?
Тишина. Легкий ветер шелестит опавшей листвой, пробираясь под халат старухи, который она набросила на тонкое ситцевое платье старинного, еще довоенного кроя. И только алая полоска в небе – словно кровоточащий разрез – напоминает о том, что в мире случилась беда.
Никита отступил, он каким-то чутьем понял – старуха пришла помочь. Та самая интуиция, которая заставила его остановиться на пустынной трассе, а потом впустить в машину лесную девушку-потеряшку.
Опустил дуло пистолета. Но прятать оружие в кобуру не стал.
– Боишься? – оскалилась старуха и повернула набок голову. Зубы у нее были на удивление белые и крепкие. Крупные, как у лошади.
– Только глупец не будет бояться в эти адовы времена, – устало произнес Морозов, надеясь, что старуха не привела с собой проклятых тварей, которые прячутся в туманах. Но запаха горелой шерсти и жженой кости не ощутил. Странно – с улицы несло воском и ладаном, сухоцветом и полынью… Или это старуха так пахла?
Присмотрелся, пока она разглядывала его, словно размышляя, заходить ли. У ночной гостьи был острый длинный нос и хищное, скуластое лицо. И сама она была похожа на высохшую злую птицу. Не то татарка, не то башкирка – в крови явно есть какая-то примесь. Глаза-бусинки – цепкие, внимательные. И почему сначала показалось, что она слепа?.. Кости торчат на груди, словно она голодает, но при этом широкие бедра и большой живот. И халат этот словно с чужого плеча… Волосы седой паклей, птичьим гнездом. Морщины, пигментные пятна, бородавки… Но отвращения или страха она не вызывает. Скорее, сочувствие и желание помочь.
Что это Морозов сегодня себя возомнил спасителем? Мало того, что неизвестно, что за девчонку он подобрал в лесу, так не хватало еще полубезумной старухи. Осталось пригласить на поздний ужин Охотника и обсудить вечерние новости с вурдалаками.
– Боишься, но не гонишь, – нахмурилась старуха. – Странно…
– Что тебе нужно? – Никита услышал, как застонала за его спиной девушка и невольно вздрогнул.
– Она умирает, – спокойно ответила старуха, все так же стоя на пороге и не пытаясь войти. Зато тонкие плети тумана ползли белыми змеями по прогнившим половицам.
Белыми, не зелеными… Значит, обычный туман, не опасный. Паутина на дверном косяке затрепетала от порыва ветра, кто-то пронзительно закричал со стороны леса. Голос был человеческий… но Никита отчего-то был уверен, что кричало какое-то существо.
Старуха и бровью не повела. Лишь вздохнула тяжело, когда Найденыш снова застонала. С надрывом, с хрипом.
Никита растерянно прислонился к стене, поднял голову и расстегнул пуговицы на рубашке. Словно она душила его. Впервые за долгое время он не знал, что ему делать. Он и так понимает, что девушка умирает! Но чем он может ей помочь?.. Он не врач, а поездку в город Найденыш может и не пережить. Да и ночью ехать – самоубийство.
– Молчишь? – хмыкнула старуха. – Что ж ты такой неразговорчивый? А вдруг я помочь могу?
– А ты можешь? – с какой-то неясной тоской спросил Никита. То, что эта женщина – не призрак и не умертвие, было ясно по кислому запаху пота, по ее дыханию, по тому, как заглатывала старуха воздух тонкими бледными губами, как вздымалась и опадала ее грудь…
Ни одно чудовище не сумеет так хорошо сымитировать жизнь.
Не-живое не дышит, не потеет, не нуждается в пище – по крайней мере, в привычной для людей…
Не-живое не ведет долгих бесед и не предлагает свою помощь.
Не-живое нападает.
Впивается когтями и зубами, рвет плоть и пьет кровь.
Грызет кости…
Морозов как-то раз видел, что остается от человека после нападения нежити. Он не хочет вспоминать, но будет помнить всегда.
– Могу. Только я хочу заключить сделку.
Эти слова прозвучали так сухо и колюче, что Никита поежился, будто его коснулись холодные ладони мертвяка.
– И что тебе нужно?
– Забери меня отсюда.
И холод смерти исчез, появился страх с привкусом железа и крови. Эта старуха жутко, невероятно сильно боится.
– А почему ты осталась одна в покинутой деревне? – Никита наконец посмотрел на старуху.
Она стояла в той же позе, теребя в ладонях ветку рябины. Отрывала ягодки и бросала их на порог, они катились со ступеней, и те, что касались земли, тут же покрывались тонкой корочкой льда. И вот уже хрустальные бусины сплетаются в сверкающий узор.
– Это длинная история, но если ты согласишься вытащить меня из этого пекла, я расскажу тебе ее. Но странно, что ты сам не видишь… Своими зеркальными глазами.
– Чем? – оторопел Морозов.
– Спроси у своего отражения, – загадочно ответила старуха.
Но тут снова раздался стон. Жуткий, запредельный. Словно Найденыш умирала.
– Если ты и правда можешь – помоги, – сдавленно сказал Никита, пряча пистолет в кобуру.
А с загадками безумной старухи он разберется потом.

* * *
Вокруг простиралась топь – с запахами гнилой травы, со склизкими корнями трухлявых деревьев, с вывороченными из земли пнями и высокими папоротниками. С алой клюквой, что рассыпана по мхам, словно капли крови. С переплетением черных веток над головой. С алыми всполохами в небесах.
Топь жила. Она шумно дышала болотными газами, и под толстым слоем торфа, казалось, шевелятся огромные щупальца какого-то чудища. Заросший водоем со стоячей дурно пахнущей водой раскинулся передо мной. Замерев на его краю, на единственном, как мне казалось, сухом клочке суши, я смотрела в глаза незнакомой старухи. Зеленые, как эта топь, узкие, словно в ней текла восточная кровь, пронзительные – будто видела она что-то, неподвластное обычным людям.
– Хочешь выйти из этого леса? – склонила она набок голову, словно мудрая птица из сказок. Темный балахон ее свисал неприглядными лохмотьями, сквозь которые мертвецки белело тело. Странно – лицо смуглое. Тело – белое… Наверное, это потому, что они на Той Стороне, чьи иллюзии все искажают. Может, на самом деле старуха и выглядит иначе…
Но откуда-то я знала, что она живее всех живых.
– Хочу, – слишком показался хриплым собственный голос, словно я долго кричала и сорвала его. Горло тут же пронзила боль – будто я проглотила стеклянное крошево. Закашлялась, прижав ладонь к губам. А потом увидела на ней кровь. Темную, почти черную. Неужели это я – не-жива?
В этом лесу возможно все, с ужасающей оторопью подумала я.
Старуха протянула мне ягоды – голубика, морошка, клюква.
– Ешь, – сказала строго и настойчиво.
– Здесь нельзя ничего есть, – ответила я, отшатнувшись.
Откуда я это знала?.. Не помнила. Но знание это отпечаталось во мне болью и при одной мысли, что я почувствую на губах сладко-горький сок, а языка коснется сочная мякоть, по телу прошла судорога, и я упала на колени. Резкий приступ тошноты вывернул меня. Задыхаясь, смотрела на темно-зеленую траву с мелкими белыми цветами в ней и плакала от раздирающей внутренности боли.
– Ты хорошо усвоила уроки Той Стороны, – жутко довольным тоном сказала старуха и опустилась рядом со мной на траву. Погладила по спутанным волосам, словно жалея.
– Где я? Кто я?
Губы пересохли и потрескались, я едва шевелила ими. Сколько же времени я ничего не ела и не пила?.. Или я все же нарушила запрет мертвого мира, и он теперь во мне?.. Почему я ничего не помню… Даже имени. Имя мое унес мертвый ветер, поглотила топь, оно осталось в корнях старой ели, повисло паутиной среди сиреневых колокольчиков.
Тонкая ольха и белая береза, что росли из одного корня, качнулись за ветром, и старуха помогла мне встать. Я схватилась за ствол дерева, но тут же с ужасом отшатнулась – привиделось, что вместо листвы на его ветках тушки мелких грызунов.
– Не верь тому, что видишь. Еще одно правило этой земли.
Старуха дернула тушку, и тут же в ее руках оказался обычный резной лист.
Она повела меня через трясину к зарослям багульника, который сочно и ярко цвел, а чуть дальше нас встретили лиловые метелки вереска. Миновали ерник, и вскоре марь закончилась. Нас обступил лес. Сверкающий синими гнилушками, остро пахнущий травой и ягодами, с виду – обычный и земной.
Но меня сложно обмануть. Я знала, что здесь, у истоков Бездны, где рождаются все чудища, и где находят пристанище проклятые мертвецы, не бывает обычных лесов. Старуха права – не верь тому, что видишь. Вот эта ветка может оказаться лапой страшилища, этот куст – скелетом, а эта грибница – пристанищем упырей.
Вся моя жизнь, все мои воспоминания – все было этим лесом, этим болотом, этим жутким полусном-полуявью, выхода из которого нет.
Или теперь, когда пришла старуха, есть шанс?..
Я повернулась к ней, с удивлением ощутив, что боль, к которой я почти привыкла, боль, которая не отступала все время, что я блуждала в своем кошмаре, уходит. Становится туманной дымкой, что тает на рассвете.
– Я помогу тебе, – сказала старуха, протягивая мне толстую белую свечу, перетянутую алой нитью. – Но ты должна сама хотеть этого. А еще – ты должна заплатить.
– Чем я могу?.. – Я осеклась, вспомнив о единственной вещице, которая была на мне во время этих блужданий.
Кольцо. Серебро и зеленый малахит. Крупный, с голубиное яйцо. Но отдать его я не могла! Не знала, почему, просто чувствовала, что нельзя снимать его с пальца. Словно тогда случится еще большая беда… Паника всколыхнулась во мне, поднимаясь штормовой волной, погибельным туманом над трясиной.
– Да не нужно мне твое кольцо! – каркающе расхохоталась старуха, накрывая мою руку своей – белой и морщинистой. – Даже если бы я его захотела – оно принесет мне только беды. Этот камень принадлежал когда-то горным духам, которые отдали его людям, чтобы те хранили дороги в навий, мертвый мир, запечатанными. Это был род сильных ведьм, но перевелся… И в тебе течет их кровь, но ты слишком слаба… Ты слишком слаба. И крови этой в тебе – капля… Мир изменился, но не ты тому виной, не бойся…
– Откуда ты…
– Все знаю?.. А я ничего не знаю. Это знает лес, и тени, и навьи болота знают… Они мне шепчут. Я просто внимательно слушаю. И слышу… Так что не нужно мне твое кольцо, храни его… оно еще покажет свою силу.
– Тогда что же ты хочешь взамен? – прошептала я, пытаясь увидеть на дне зеленых старушечьих глаз ее тайные желания.
– Стать твоей тенью…
И я перестала бояться. Странное всепоглощающее спокойствие дарили зеленые глаза старухи, так похожие на камень в моем кольце.
И даже поверила, что выберусь. Обязательно выберусь.
Лес остался, а старуха исчезла. Развеялась белым дымом, который молочной змеей уполз за голые кусты шиповника. Острые колючки, испачканные в засохшей крови, сухие мертвые цветы, серо-багровые, словно из пергамента.
Мрак и тревожный шелест листьев под ногами.
Все мертво здесь, все спи