#Партия. Юлия Кова

Глава 1

1.

«— Всё, Олег, разговор закончен. — Устало произнеся эту высокомерную фразу я тоскливо перевожу взгляд на зеркало и начинаю с показной тщательностью наносить на губы вишнёвую помаду. Из серебристой глади на меня смотрит двадцативосьмилетняя шатенка с бледно-голубыми глазами и белой кожей (поверьте, в жизни это выглядит не очень красиво), с худощавой фигурой, тонкими ногами и полной грудью (что, на мой взгляд, смотрится ещё хуже), зато в хорошо сидящем на ней офисном тёмно-синем костюме.
— Наташа, ну не надо, — скулит Олег, мой бывший муж, неловко переминаясь с ноги на ногу в квадратной, отделанной испанской плиткой, прихожей. Рядом с моим «бывшим» стоит пухлый кожаный чемодан, набитый механическими клавиатурами, разнообразными джойстиками, «мышиным» зоопарком от «Cougar» и прочими геймеровскими «девайсами», из-за которых я два последних года ощущала себя ничем иным, как игровой приставкой к компьютерным играм моего мужа.
Вы уже поняли, что мой «бывший» — геймер, игроман? А знаете, в чём наша проблема? Если нет, то представьте себе двадцатисемилетнего здорового молодого мужчину, который каждую ночь проводит за ноутбуком и с сумасшедшими, красными, как у кролика, глазами, до одури режется в «Overwatch», «The Witcher» и прочие ИТ-продукты нашей компьютеризированной эпохи.
Ну подумаешь, переболеет и утихомирится, пожмёте плечами вы. Не переболеет. И не успокоится, потому что игромания — это болезнь, перерабатывающая кору головного мозга быстрей любой мясорубки. За то время, что я жила вместе с Олегом, я успела выучить, что игромания имеет затяжной характер и вылечить игромана невозможно до тех пор, пока он сам не захочет избавиться от своей зависимости. А Олег не хочет. Именно поэтому два года назад он уволился из «Микрософт» («достал этот график!»), перешёл на аутсорсинг («буду программировать дома»), и наши отношения в конце концов вылетели в трубу.

— Олег, я всё сказала. Уходи, — прошу я, старательно игнорируя укоризненный взгляд моей мамы.
— Наташа, — помедлив, мама делает шаг ко мне, — ну может, не надо вот так, сразу?
Олег оживляется и бросает на мою маму кроткий взгляд, который можно перевести как «премного благодарен вам за поддержку, Тамара Васильевна».
— Сразу? — Я резко разворачиваюсь к этой парочке. — А как тогда надо, мам? Нужно, чтобы он, — небрежный кивок в сторону Олега, — продолжал и дальше катиться по наклонной прямой и при этом кататься на моей шее? Надо снова сделать так, чтобы я была вынуждена уволиться с респектабельной работы только потому, что над моим мужем гоготал весь офис?.. Знаешь, что, мама? — Я грозно упираюсь кулаками в бока. — А ты забери Олега к себе. И живи с ним вместе. Корми его, пои. Воспитывай. И слушай по ночам идиотские выкрики: «Да, да, ещё одна жизнь, йес! ПиЭс-три рулит!» — и жди, когда у Олега наступит просветление в его заср… прости, напрочь выжженных компьютерными играми мозгах.
Олег испуганно сглатывает. Мама ошарашенно глядит на меня.
— Да что ты такое говоришь, Наташа? — наконец, подаёт голос она.
— А мне надоело молчать, понятно? — Я срываюсь на крик и, сбросив маску Снежной королевы, которую носила последние полчаса, обречённо опускаюсь на крохотный пуф в прихожей. — Мам, напоминаю, что мы с Олегом были вместе последние пять лет. Три первых года я с радостью возвращалась к себе домой, потому что я шла к нему. Я помню, как мы засыпали вместе, как просыпались. Как он произносил моё имя, когда… — Я безнадежно машу рукой. — Впрочем, уже неважно. А два года назад наш мир рухнул. Только я всё не верила, что это — болезнь. Я, как всегда, пыталась всё починить... Напомнить тебе, как я с ним, — ещё один кивок в сторону Олега, — прошла все возможные клиники и лечебницы? Как мы расходились и снова сходились, потому что я верила, что у нас всё получится? А потом выяснилось, что он, — новый кивок в сторону Олега, замершего в углу прихожей, как мышь, — что он перешёл на «домашний» график только затем, чтобы никто не мешал ему играть?.. Играть, играть, играть! — От безысходности я снова повышаю голос и отчаянно бью кулаком о серебряную поверхность зеркального столика.
Стекло жалобно дребезжит. Мама ахает. Олег прячет от меня униженный взгляд, а я неимоверным усилием беру себя в руки.
— Два года назад во мне умерла женская суть, — уже своим нормальным голосом заканчиваю фразу я. — У меня пропало всякое стремление к близости. К любви. К элементарному сексу... Мама, я больше не хочу продолжать. Я устала. А теперь, — бросаю взгляд на красные наручные часы с забавной мордочкой Микки-Мауса, украшающей циферблат, — а сейчас у меня вообще осталось ровно пять минут на то, чтобы привести себя в порядок, отправиться на собеседование и постараться не провалить его из-за утренних разборок со своим — уже бывшим! — гражданским мужем. И — прости меня, мама! — из-за твоего незапланированного визита ко мне во имя спасения Олега.
— Павлова, — тихо, интимно шепчет мой «бывший».
«Как странно, — проносится в моей голове, — раньше то, как Олег произносил мою фамилию, вызывало у меня мурашки по коже. А сейчас это не вызывает ничего, кроме злобы и раздражения».
— Уходи, Олег. — Впервые за всё время нашего разговора я смотрю в его простодушные серые глаза, опушенные по-детски густыми ресницами. — Если у тебя осталась ко мне хотя бы малейшая капля уважения, хотя бы квант элементарной благодарности, то просто уходи. Возвращайся к своим родителям, к своим друзьям-геймерам, отправляйся, куда ты хочешь, только оставь меня в покое. Навсегда.
В квартире повисает звенящая, неприятная тишина. Я заполняю пустоту, встав с пуфа, и судорожно продеваю руки в рукава тёмно-синего жакета.
— Уходи, — непреклонно повторяю я.
— Прости, Павлова, — шепчет Олег. Ломаным, измученным, покорным движением подхватывает собранный чемодан и отпирает задвижку входной двери. Помедлив, кладёт свою связку ключей от моей квартиры на столик в прихожей и поворачивается к моей маме: — Простите, Тамара Васильевна. Я так не хотел.
Мама грустно кивает. Олег распахивает дверь и исчезает за порогом. Я слышу, как на лестнице в темноте подъезда глохнут его шаги.
«Вот и всё, — думаю я. — Всё. Кончено».

— Ну что, теперь ты довольна, Наташа? — вырывает меня из пустоты усталый голос мамы. — И что сейчас, позволь спросить, ты собираешься делать? Одна, в свои почти тридцать. Без брака и без ребёнка?
— Зато я свободна, мама, — вздыхаю я. — Не знаю, как насчёт первого и второго, но я нашла работу. И сегодня постараюсь обязательно устроиться на неё.
— Ну-ну, — усмехается мама. — Карьера, это всё, что тебе остаётся. Да, Павлова?
Я молчу: мне нечего ей ответить.
Мама и я выходим из квартиры. Я запираю дверь. Мама бросает на меня быстрые, задумчивые взгляды бледно-голубых глаз, цветом похожих на топаз. Точно такие же глаза и у меня — они точно выцвели от обрушившегося на нас одиночества. В своё время мама упустила моего отца. А я только что отпустила Олега. Ёжась от холода (и образовавшейся внутри меня пустоты), я застёгиваю жакет на все пуговицы. Мама вызывает лифт. Мы молча доезжаем до первого этажа, я сбегаю по ступеням, толкаю тяжёлую дверь подъезда и выпускаю маму на улицу.
— Тебя подвезти? — предлагаю я и бросаю взгляд на часы с Микки-Маусом. До собеседования у меня есть ещё час с хвостиком, а мама живёт всего в трёх остановках от улицы Кржижановского.
— Не надо, я просто пройдусь до метро. Мне есть, о чём подумать. — Мама вздыхает и всё-таки подставляет мне свою гладкую, пахнущую изысканными духами щёку. Она такая красивая, моя мама. И всегда переживает за меня больше, чем я заслуживаю. — Удачи, — холодно прощается мама, когда я предлагаю ей свой виноватый дочерний поцелуй.
— Спасибо. — Я трогаю маму за локоть. Это — моё извинение за утреннюю сцену, за всё, что мама вытерпела от меня, своей единственной и очень упрямой дочери, которая так и не оправдала её надежд: не создала собственной семьи, не подарила ей внуков. Сажусь за руль, давя в себе клубок отчаянной, солёной горечи. Пристёгиваю ремень. Мама вяло машет мне, заглядывая в окно со стороны левой дверцы моего «Мини Купера».
— Удачи, — шепчут её губы.
«Удачи, мама? — горько улыбаюсь я. — Удача не любит серьёзных и целеустремлённых людей. Бесшабашные головы, безумцы и игроки — вот её короли и принцы. А я — не такая. Мне не нужна удача, потому что я знаю, кто я, что я могу и почему на собеседование вызвали именно меня».
С этой мыслью киваю маме, жму на педаль газа и выезжаю со двора. Через час и тридцать минут меня ждут в офисе фирмы, которую я, повторяя за человеком, выбравшим меня из десятка соискателей, называю так же просто и ёмко, как он: Контора».

2.

«— Лизон, вставай, — Вытирая взъерошенную мокрую голову полотенцем, я выхожу из душа и произношу имя своей юной сожительницы на французский лад. — Лизон, вставай, я кому говорю?
— Отстань, Сашка, — вяло отбивается Лиза.
— Ах, так? — Наклоняюсь и тяну свою принцессу за пятку, игриво выглядывающую из-под одеяла. «Лизон» немедленно приоткрывает правый глаз, хлопает ресницами, её взгляд становится осмысленным и фокусируется на нижней части моего тела.
— Ого, — плотоядно тянет она и переворачивается на спину, — а ты ещё ничего, Васильев.
— Чего? — усмехаюсь я и направляюсь к шкафу, отлично сознавая, что женские глаза сейчас впиваются в мою голую задницу. — Да я ещё ого-го!
— Ну, тогда иди сюда. — «Лизон» приглашающе распахивает одеяло.
— Нет уж, — хмыкаю я, выдёргивая из шкафа вешалку, на которой висит мой сегодняшний костюм. — Кстати, ты кофе будешь?
— А если да, то что? — прищуривается «Лизон».
— А если что, то я оставил тебе полпорции робусты . Только сама подогреешь, — отзываюсь я и вытягиваю нижнюю полку в шкафу.
«Так, туфли у меня сегодня тёмно-синие, замша. Стало быть, и носки должны быть в тон…»
— Гад ты, Саша, — жалобно отзывается Лиза. — Сто лет живу с тобой и вечно одно и тоже: утром ласки вообще никакой.
— Тебе вчера ласки не хватило? — насмешливо отзываюсь я, застёгивая на запястье тёмно-коричневый браслет дорогих наручных часов. — Кстати, где я запонки оставил, не помнишь?
— В прихожей, — ухмыляется Лиза и игриво вскидывает вверх тонкую бровь. — Не забыл, как мы вчера домой из гостей возвращались?
Я смеюсь:
— И как пришли, тоже помню.
Надеваю брюки, рубашку, просовываю голову в ворот темно-синего свитера. Вставляю запонки в узкие петли манжет, аккуратно застёгиваю серебряные крючки. Продвигаюсь к прихожей и ищу взглядом куртку.
— А поцеловать? — догоняет меня голос Лизы.
Покорно возвращаюсь и чмокаю её в тёплые розовые губки, призывно и совершенно по-детски сложенные буквой «о».
«Она такая красивая. И вся моя», — думаю я, разглядывая поддёрнутые влагой желания карие глаза, приподнятые к вискам, как у кошки.
— До вечера и удачи на работе, Васильев, — шепчет Лиза и нежно гладит меня по аккуратно выбритому подбородку. — Я буду держать за тебя кулачки. Ты их всех сделаешь, правда?
— Как всегда. — Я на секунду прижимаю Лизу к себе и, прихватив сумку, исчезаю за дверью.

Пятнадцатисекундная пробежка вниз по лестнице, и я оказываюсь рядом со стеклянной «коробкой» нашей новой консьержки.
— Александр Владимирович, доброе утро! — смущённо кивает из-за окошка молоденькая татарка Гуля, старательно, буквально по слогам выдыхая моё имя и отчество.
— Привет, — улыбаюсь я. — Ну, как твои дела? Женихом ещё не обзавелась? Не говори «да», а то я очень расстроюсь.
— Нет, не обзавелась… ещё, — тянет Гуля и мажет по мне глянцево-чёрными глазами. Но в её зрачках — то самое искательное выражение, которое моя «Лизон» называет не иначе, как исконно-женским томлением. Бросаю быстрый взгляд в зеркало, которое висит за спиной у консьержки. Пятерней зачёсываю назад упавшие мне на лоб волосы. Мне нравится, как я выгляжу. В меру высок (метр восемьдесят три), не «раскачан», но с хорошей фигурой, с широкими плечами, с висками, ещё не испорченными ранней сединой. Правда, губы чуть-чуть тонковаты, но, на мой взгляд, это придаёт моему лицу эдакую аристократичность. Но то, что всегда беспроигрышно привлекает ко мне внимание, это цвет моих глаз. Он синий. Он ярко и броско смотрится на моём смуглом лице. «Какой глупый, самовлюблённый павлин», — скривите губы вы.
Увы, сейчас я вас очень разочарую. Несмотря на мою внешность и любовь к хорошим шмоткам, мой IQ составляет ровно сто семьдесят баллов, что на десять пунктов выше показателей Билла Гейтса. Я — кандидат технических наук. За мной числятся сто двадцать пять изобретений. В свои почти тридцать пять я уже возглавляю ТОП 50 ИТ-директоров ведущих российских телекоммуникационных компаний.
И у меня хватает ума понять: в сегодняшнем мире внешность играет громадное значение. Нет, одежда не делает нас умней или добрей, щедрей или лучше, но в своих первых суждениях мы ориентируемся всё-таки на внешность. На то, как выглядит человек, на то, как он двигается, на то, как он на вас смотрит. И если красивая женщина просто привлекает внимание, то красивый мужчина находится в более выигрышной позиции: ему не надо прилагать особых усилий, чтобы начать разговор, удержать и развить интерес собеседника. Особенно, если твоя визави — женщина. Впрочем, последнее вовсе не означает, что я, очертя голову, готов во все тяжкие — или вообще просвещать «Лизон» относительно всех моих похождений. И если подобная забота называется словом «любовь», то да, я очень люблю Лизу. К тому же, положа руку на сердце, «Лизон» устраивает меня больше других: податлива, молода, красива. Но самое главное — она преданна мне.
«Кстати, о женщинах и об их преданности…»

Одарив Гулю дежурной улыбкой (от которой юная татарочка засветилась, как лампочка в тысячу мегаватт), толкаю дверь подъезда и выхожу на улицу. Оглядевшись по сторонам, достаю из кармана телефон, набираю знакомый номер. Пока моя собеседница ищет трубку, шагаю к машине. Через пять секунд гудки ожидания в моём сотовом обрываются под хрипловато-чувственное:
— Саша? Приве-ет! Ну что, заедешь за мной?
— Слушай, солнышко, я не успеваю, — прижав плечом телефон к уху, я хлопаю себя по карманам, чтобы найти ключи от машины. — Скажи лучше, у тебя получилось организовать то, что я просил?
— Свинтус ты. А у меня — да, у меня всё получилось, — вредным и одновременно кокетливым тоном отзывается женщина. — В общем, так: я поставила этой Павловой собеседование на девять утра. Она же не знает, что шефа в офисе в это время никогда не бывает? Так что обставим раннее время её визита, как мою ошибку. В итоге, Павлова сначала встретится с тобой, а потом уже с генеральным. Ну как, устроит такой расклад?
— М-м, супер. Ты просто супер, солнышко. — Снимаю машину с сигнализации, распахиваю дверцу «БМВ», зашвыриваю в салон сумку.
— С тебя причитается, Васильев, — немедленно намекает женщина.
— Хочешь, сегодня пообедаем вместе? — Я пытаюсь увернуться от ожидаемого с меня алаверды.
— Только обед? — Моя собеседница явно обиделась. — Но я думала, что ты… что мы… ко мне... или, на худой конец, в гостиницу.
— Моя вторая половина дома, — стараясь не раздражаться, напоминаю я. — Ты же знаешь, какая Лиза, — всё в миг учует! Вот через месяц Лизон к матери в Питер поедет, тогда и наверстаем.
— Ладно уж, — вздыхает женщина. — Ты как всегда верёвки из меня вьёшь.
— А ты не жалуйся: что хотела, то и получила. Ну всё, минут через сорок увидимся.
Не дожидаясь ответа, отбиваю звонок, сажусь в машину, вставляю ключ в замок зажигания.
«Зло ездит на “БМВ”», — скажете вы и, как ни странно, окажетесь правы. Улыбнувшись своим мыслям, выжимаю педаль газа и отправляюсь на улицу Кржижановского, где находится офис Конторы».

3.

«Улица Кржижановского представляет собой узкое, щербатое асфальтовое полотно, разделённое трамвайными путями, по которым раз в пятнадцать минут пробегают звенящие красные трамвайчики — уже редкость для Москвы. С обеих сторон улицу подпирают дома из красного кирпича, похожие на часовых. Основная проблема здесь — это найти место, где пристроить автомобиль, потому что парковочные «карманы» всегда забиты, а отыскать лазейку в каком-нибудь дворе практически невозможно. Но мне везёт: покружив, я нахожу свободное место в «мешке» рядом с домом под номером пять. Осторожно втискиваю свой «Мини Купер» между тёмным «Паджеро» и доисторической «Волгой». Выбрасываю на асфальт ноги, роюсь в сумке и выуживаю на свет приличные кожаные туфли. Ненавижу обувь на каблуках, но собеседование — это всегда корпоративный тон, где предпочтение отдаётся не удобству, а тому, что кандидат «должен соответствовать». Сунув ступни в «испанские сапожки» (то есть в изящные «лодочки»), осторожно встаю на ноги и желаю себе не упасть. Воровато оглядываюсь, подтягиваю вверх бежевый чулок на правой ноге и немедленно ловлю на себе чей-то заинтересованный взгляд.
«Так я и знала!»
Злобно прищуриваюсь и поднимаю голову. На втором этаже, в окне, в доме напротив пристроился курить какой-то дедок в майке-«алкоголичке», слегка ошарашенный моим легким стриптизом. Рывком опустив юбку, делаю невозмутимое лицо, запираю машину и, независимо помахивая сумкой, устремляюсь во двор, где находится офис Конторы.
Пройдя шлагбаум, толкаю стеклянную дверь бюро пропусков. Сейчас без пятнадцати девять, поэтому очередь из визитёров в Контору состоит всего из пяти человек. Отмечаю, что охрана на пропускном пункте работает слаженно и чётко: на «обработку» одного посетителя уходит ровно десять секунд. Пользуясь передышкой, выдвигаю правую ступню из жёсткой «лодочки». Разворачиваюсь к огромному, в пол, окну. Рассматриваю, как по выделенной для пешеходов дорожке проходит стайка девиц лет восемнадцати в белых рубашках и коротеньких чёрных юбках.
«Секретарши», — думаю я. За девчонками грозной поступью следует грузный, неуловимо похожий на школьного «трудовика» мужчина в плохо подогнанном костюме. «Кладовщик или, как сейчас говорят, ХОЗУшник, — соображаю я, — рядовой — из той породы «служак», у которых на учёте не только каждый дырокол, но и любая скрепка». Между тем за моей спиной охранник выписывает пропуск уже третьему посетителю, а к шлагбауму подъезжает похожий на дорогую игрушку «БМВ» — это одна из тех моделей, при виде которых у женщин, по идее, должны подогнуться колени, а у мужчин развиться комплекс неполноценности. Но у меня только один вопрос: «И как такая игрушка по нашим ухабам ездит?» Предмет моих мыслей останавливается у шлагбаума, со стороны водителя плавно опускается окно, из которого доносится «Je suis malade» Лары Фабиан, и к датчику протягивается хоть и узкая, но явно мужская ладонь с зажатым между пальцами пропуском. В глаза бросаются смуглые пальцы, блестящий ободок часов, бледно-розовая манжета и звёздочка серебряной запонки. Мужчина небрежно машет пропуском, а мне почему-то очень хочется разглядеть его.
«Не бойся, он не привлекательный, — подаёт ехидный голос моё подсознание. — Но даже если наоборот, то это ничего не значит, потому что твой крест — это неудачники и ничтожества. Вспомни Олега, Павлова».
— О, смотри, смотри, Владимирович на новой «бэхе» приехал, — долетает до меня возбуждённый голос охранника. — Ай-восемь, видел такую? Следующий, пожалуйста. — Последнее сказано уже мне. Прихрамывая, подхожу к бюро пропусков.
— Где? — в это время второй охранник, забыв обо всём, бросается в прорезь окошка и практически утыкается носом в мою левую грудь. Судорожно сглатывает и поднимает вверх голову.
— Павлова, — с тихой угрозой произношу я, глядя ему в переносицу. Сую покрасневшему служащему свой паспорт.
— К-к кому? — Охранник пытается говорить связно и старательно отводит глаза от выреза моей блузки.
— К Тарасову. — Я называю фамилию всемогущего шефа Конторы. Кажется, это возымело должный эффект, потому что оба охранника немедленно сделали серьёзные и скорбные лица, которыми младшие по должности обычно приветствуют старших. Документ благосклонно принимается из моих рук, в компьютер молниеносно вносится соответствующая запись, а мне возвращают паспорт, аккуратно заложенный белой пластиковой карточкой с надписью «посетитель».
— Через турникет, главный вход, — произносит охранник и бросает последний взгляд то ли на мою выдающуюся грудь, то ли в окно, за которым мелькнула и скрылась серебристая «бэха».

Фыркнув, киваю и прохожу турникет. Оказавшись на улице, с неудовольствием отмечаю, что, во-первых, до входа в парадные раздвижные двери Конторы мне топать ещё метров тридцать. Во-вторых, путешествовать мне придётся по вымощенному плиткой двору. В-третьих, «бэха» уже преодолела это расстояние и паркуется на квадрате, обозначенном как «vip».
«Ну, а я для Конторы пока ещё не вип».
Тяжело вздыхаю и делаю первый осторожный шаг по серой узорной плитке. Никогда не ходили в жару по булыжной мостовой на каблуках, в узких, ещё не разношенных туфлях тридцать шестого размера? Ощущение сравнимо только с болью хрестоматийной Русалочки, которой злобная ведьма подарила две ножки. А голос, видимо, отобрала для того, чтобы бедная девочка на каждом шагу не орала от боли.
Морщась от упрямо впивающейся мне в пятку туфли, расправляю плечи и уговариваю себя не кривить лицо, не грызть губы и не морщить лоб. Чтобы отвлечься, рассматриваю высокое крыльцо Конторы, на котором сбились в стайку пятеро мужчин и две молодые женщины. Вся «семёрка» громко переговаривается, бурно жестикулирует и временами хохочет. Я же, страдая от немилосердно впившейся в мою плоть туфли, перевожу мученический взгляд в сторону. Сделав ещё десять шагов, замираю на месте, давая передохнуть измученной ноге. За это время серебристый «БМВ» вписывается в отведённый для него «карман», и дверца со стороны водителя распахивается. От меня до владельца машины — ровно десять шагов. Расстояния вполне достаточно, чтобы я смогла разглядеть хозяина этой «игрушки». К моему удивлению, это не чахлый и не рыхлый субъект метр пятьдесят в прыжке, а высокий хорошо сложенный темноволосый мужчина примерно моих лет.
«”Два” тебе за аналитику, Павлова», — хмыкает моё подсознание. Между тем незнакомец, который стоит ко мне в пол-оборота, смахивает с лица «авиаторы» и жизнерадостно улыбается группе, оккупировавшей крыльцо.
— Привет, — доносится до меня его негромкий, довольно приятный голос.
— Саш, ну чего так долго? — Одна из женщин отбрасывает сигарету и сбегает вниз по ступеням, прикладывается поцелуем к его щеке.
— А я трамвайные пути объезжал, — смеётся «Саша».
«Саша?.. «Владимирович новую бэху купил…» Так, стоп: а это не тот ли Александр Владимирович Васильев, из-за которого меня пригласил генеральный директор Конторы?»
Я замираю, пытаясь разглядеть мужчину, про которого много слышала, но вживую не видела никогда (если, конечно, не считать найденный мной в Сети снимок. Но электронная фотография была из той категории изображений, на которых толком не разглядишь ни носа, ни глаз человека).
Пока я раздумываю о превратностях судьбы и слабостях Интернета, звучит бодрый и нестройный хор голосов:
— Доброе утро, Александр Владимирович!
— Как выходные?
— А ваш день рождения когда будем отмечать?
— На этой неделе, — смеётся Васильев.
Собственно, этот его смех и заставляет меня опомниться и даже сделать пару шагов вперёд.
— А мы, кстати, как раз обсуждали, что тебе подарить, — произносит женщина, которая секундой ранее сбежала к Васильеву с крыльца.
— Всё, что ты ни придумаешь — всё будет прекрасно, Ленок… Ну ладно, тунеядцы-коллеги, подчиненные-алкоголики, давайте в темпе докуривайте, а мы пойдём. У нас ещё собеседование.
— Так у вас всё-таки будет второй зам? — оживляется невысокий плотный блондин.
— А это мы, Вадик, посмотрим, — загадочно отвечает Васильев.
— А он красивый?
— Кто?
— Кандидат, — подсказывает кто-то.
— Лучше бы кандидатка, — мечтательно тянет Вадик. — Устал я от нашего коллектива: одни мужики. Поухаживать не за кем.
Пауза — и дружный смех.
— Лен, скажи, так кто к нам придёт, кандидат — или кандидатка? — настаивает Вадик.
— Кандидатка, — смеётся «Ленок».
— Слава те господи. — Вадик истово крестится. Новая пауза — и новый взрыв хохота. Я поджимаю губы, смотрю по сторонам, на часы — да куда угодно, только не на крыльцо.
— Так красивая соискательница, Александр Владимирович? — звучит из толпы чей-то голос.
Перевожу дыхание. Почувствовав позади движение и мой лёгкий вздох, Васильев оборачивается и утыкается в меня взглядом. А я замираю и, кажется, даже забываю, как дышать, увидев его глаза: яркие, острые, внимательные. Удивительно синие.
— Ну так что, она симпатичная? — слышу я сквозь назревающий шум в ушах. Васильев отводит от меня равнодушный взгляд:
— Не знаю. Но думаю, что не очень.
Секунда — и группа на крыльце корчится от смеха. А моё наваждение обрывается как сон — как мечта, растоптанная действительностью.
«Да, я — не красивая. Ну и что?»
Сделав усилие, независимо расправляю плечи и, приказывая себе не хромать, вхожу в стеклянные двери».

4.

«Приобняв Ленку за талию, прикладываю карточку к турникету. Пропускаю её вперёд и вызываю лифт. На втором этаже мы прощаемся. «Ленок» (наша тридцатилетняя директор по кадрам и, как вы уже поняли, моя любовница и сообщница) осторожно, чтобы не стереть помаду с губ, чмокает меня в щёку. Подмигнув, выходит из лифта и направляется в блок, где находятся переговорные комнаты. Я доезжаю до четвёртого этажа, захожу в свой кабинет, захлопываю двери. Отправляю куртку на вешалку, включаю компьютер, устраиваюсь в кресле, вытягиваю ноги вперёд и начинаю просматривать входящую почту.
«Ленка, пусть криво и косо, но сыграет отведённую ей роль, — думаю я, перебирая письма. — Всё остальное возьму на себя я: отделаю неизвестную кандидатку по полной и выставлю её за дверь до прихода Тарасова, который появляется на работе ровно в десять утра, следуя принципу: “я — барин, мне всё можно”».
Впрочем, вас, наверное, уже давно интересует, что это я затеял?

Начнём с того, что Контора, в которой последние десять лет подвизаюсь я, — один из самых успешных российских разработчиков телекоммуникационных продуктов. Год назад хозяин Конторы ушёл на покой и посадил нам на шею «антикризисного» менеджера — управленца и генерального директора, которого зовут Тарасов Вячеслав Андреевич. Тарасову хорошо под шестьдесят, и он из той категории людей, с которыми две минуты общаешься, а потом пять лет от них бегаешь. Впрочем, пока уважаемый Вячеслав Андреевич старался «держать марку» и завоевать репутацию у нас, своих подчинённых, всё было совсем неплохо. Но полгода назад Тарасов освоился и стал понемногу прижимать нас к ногтю, требуя продуктивности, «тимспирита », «мозговых штурмов» — в общем, всей той ерунды, при упоминании которой у меня моментально начинают болеть зубы.
А ещё месяц назад Тарасов раздобыл где-то сведения, что наша телекоммуникационная отрасль готовит крупный заказ на микропроцессоры, которые станут «мозгом» для новых космических спутников, и загорелся сразу двумя идеями: во что бы то ни стало, выиграть этот тендер, и для усиления моей команды (ха!) подсунуть мне заместителя по стратегическим проектам (ха-ха два раза). Двух первых кандидатов я отшил при помощи Ленки (каким образом — вы уже поняли). А сегодня меня ждала встреча с последним соискателем, вернее, соискательницей — дамой, ранее работавшей на «Микрософт».
Раздумывая, как развернуть разговор с карьеристкой и выставить её из Конторы коленом под зад до прихода Тарасова, встаю из-за стола и подхожу к окну. Оно частично выходит во внутренний двор, куда постепенно стекаются все наши сотрудники. Кто-то с любопытством разглядывает мою «бэху» (знали бы они, как меня раздражает эта машина!), кто-то морщится, но всё равно жадно курит одну за другой (видимо, пробухал все выходные). Я же ищу глазами в толпе худенькую «балерину».
Нет, я не оговорился: именно так я назвал про себя бледную девицу лет двадцати — двадцати пяти на вид, со страдальческим лицом и длинными ногами, которую видел в нашем дворе минут десять назад. Развёрнутые плечи, хорошая грудь, ровная спина — и при этом дёрганная походка, при виде которой мне захотелось не то засмеяться, не то заплакать, не то пожалеть девчонку. Поймав мой взгляд, «балерина», которая секундой ранее мучительно морщила лоб и кусала в кровь губы, тут же сделала скучающее лицо, вздёрнула вверх подбородок и преобразилась в Снежную королеву. Но меня обмануть сложно: парень я наблюдательный.
«Туфли новые и жмут», — догадался я и отвернулся. Правда, на секунду насторожился: «балерина» явно хромала в сторону нашей Конторы. Вопрос: к кому она шла? Но поскольку с приходом Тарасова Ленка и её менеджеры (читай, подружки-сплетницы) чуть ли не каждый день собеседовали секретарей, продавцов и менеджеров, я успокоился: невзрачная «балерина» могла, в лучшем случае, претендовать на позицию в административном отделе (у нас там все с такими лицами), в худшем, занять должность в секретариате, обслуживающим здание (ресепшен: подай, принеси, сбегай).

От мыслей меня отвлекла барабанная дробь каблуков, бьющая по ламинату пола. Поворачиваюсь к двери, опираюсь о подоконник и присаживаюсь на его край. Стук в дверь, и в проёме показывается возмущённое лицо Ленки. Причём вид у «кадровички» такой, точно её битый час возили морд… пардон, лицом об стол. Склонив к плечу голову, я даже фыркнул.
— Ну? — спросил я.
— Ой, дай отдышаться, Сашка. — «Ленок» закрывает двери, приваливается к ним спиной и закатывает глаза. — Ну ничего себе!
— Что, кандидатка очень страшная? Укусила тебя?
— А ты её, кстати, видел, — огрызается Ленка.
— В смысле? — «не догоняю» я.
— Во дворе. Пятнадцать минут назад. В синем костюме. Длинноногая цапля с перекошенным лицом.
— Балерина? — непроизвольно выдыхаю я и непроизвольно тяну шею вперёд.
— Какая балерина? — в свой черёд удивляется Ленка. — Волочкова, что ли?
— Забудь, — морщусь я, вспоминая фразу, которую неосторожно бросил на крыльце. Потому что на месте новой кандидатки я представлял себе совсем иную женщину: основательную, обязательно широкую в кости и почему-то полную. И тут до меня доходит...
— А ну-ка пошли, — разворачиваю Ленку лицом к двери.
— Дай хоть отдышаться, — жалобно просит Ленка.
— По дороге выдохнешь. — Я тяну «кадровичку» в коридор, ведущий к лифтам. — Потому что пока ты будешь «выдыхать», к нам Тарасов пожалует и тогда прости-прощай задуманная мной афера. М-м? — нажимаю на кнопку лифта.
— М-м, — мычит Ленка и послушно заходит в кабину.
— Давай, рассказывай, что с этой Павловой не так? — требую я.
— Саш, поверь мне, я много чего видела, но никогда не проводила собеседование с подобной стер-стервой.
— Да ладно, — не верю я. Потому что по сравнению с Ленкой все стервы мира должны стыдливо потупиться и уступить первое место ей. — Так что произошло? Я же дал тебе вопросы, которыми ты могла её задавить.
— Ага, спасибо тебе, друг сердечный, — ёрничает Ленка. — Я по твоей бумажке и действовала. Села и первым делом спрашиваю, чем эта Павлова занималась и знает ли систему эрэм один.
— Систему эрэм… погоди, PMI, что ли? — доходит до меня. — Лен, это же английская аббревиатура. Читается как «пиэмай». Означает систему управления проектами.
— Не мог раньше сказать? — бесится Ленка.
— Вообще-то я думал, ты знаешь подобные вещи. Ладно, чёрт с этим, дальше что?
— А дальше я спросила её про центр ком-компеций.
— Компе… центр компетенций, что ли? Это же сокращение, Лен. — Клянусь, если бы не трагизм ситуации, я бы расхохотался.
— Не перебивай меня! — злится Ленка. — Ты прямо, как эта Павлова. Потому что пока я сидела и, как дура, читала твою бумажку, эта бледная немощь так грустно на меня посмотрела и с сожалением произнесла: «А вам то, что я рассказываю, не сложно? Может, лучше о моём хобби поговорим? Это проще для вашего понимания».
Не выдержав, фыркнул. Не смог удержаться — и расхохотался.
— Очень смешно, — оскорблённая Ленка закусывает губы и отворачивается.
— Ну, прости, — глажу её по спинке. — А потом что?
— А потом я решила спросить у неё, отчего она с предыдущей работы уволилась? А эта… эта бл… эта бледная моль, эта серая мышь отвечает, что у неё бывший гражданский муж — игроман. И что в «Микрософте» об этом узнали, а ей краснеть не хотелось, и поэтому она написала заявление по собственному.
— Вот прям так честно и сказала? — Откровенно говоря, я поражён.
— Вот прям так честно и сказала, — вредным голосом передразнивает меня Ленка. — «Не боитесь, что после такого ответа вы к нам можете вообще не устроиться?» — спрашиваю. — «Нет, — улыбается, — не боюсь. Потому что ваша служба безопасности уже в курсе, а я, тем не менее, здесь. К тому же, у меня блестящие рекомендации». — «Ну и от кого они?» — спрашиваю.
— Ну, и от кого они?
Лифт останавливается. Я по инерции делаю шаг вперёд.
— От кого? От Тарасова! Она с ним, видишь ли, давно знакома...
Я замираю, как стреноженный конь:
— Чего?
— А они месяц назад познакомились. А два дня назад здесь в кафе встретились. И обо всём договорились. А сегодня Павлова прискакала сюда, чтобы пройти формальное интервью со мной. Ну, и с тобой тоже. — Ленка по инерции продолжает идти вперёд и утыкается носом мне в шею.
— Да-ё моё... Ты что, заснул? — Ленка немедленно прислоняет ко рту тыльную сторону ладони и проверяет, не размазалась ли её помада.
— Ах, вот значит, как, — зловеще цежу я, — без меня меня, значит, женили... ещё месяц назад… Слушай, Лен, а эту Павлову не интересует, почему меня, её потенциального начальника, на встречу в кафе не позвали?
— Нет, Павлову это не интересует, — с издёвкой сообщает Ленка, достаёт платочек и, поплевав в него, начинает быстро тереть мне шею.
— Не интересует, значит... Ну-ну... Ладно, сейчас разберёмся. — Отстраняю Ленку, вытираю шею сам и решительно иду к переговорной».

5.

«Воспользовавшись исчезновением «кадровички», пообещавшей «привести того, кто лучше разбирается в ваших вопросах», откидываюсь на стуле и тайком, под столом, снимаю с правой ноги «лодочку». Переношу вес туфли на пальцы, покачиваю ногой и с любопытством разглядываю комнату.
«А мне здесь начинает нравиться», — думаю я и с удовольствием брожу взглядом по большой плазме, столу, отделанному стеклом, металлом и кожей. Блуждаю глазами по гладко отштукатуренной светлой стене с дипломами, кубками и сертификатами. В это время дверь переговорной распахивается и передо мной возникает тот, кого я ожидала: Александр Владимирович Васильев, собственной персоной.
Позавчера Тарасов вкратце рассказывал мне про него.
«Ему почти тридцать пять. Проходил обучение во Франции… Он очень умный, Наташа. Но ты будешь с ним собеседовать только при мне, потому что у меня, к сожалению, есть все основания полагать, что этот человек будет против твоего найма. А твоя задача — войти в его коллектив, вытащить из него все контакты и возглавить его департамент в тот день, когда он уволится сам, — ну, или я его уволю...»
К сожалению, Вячеслав Андреевич забыл упомянуть про внешность Васильева. Потому что в жизни мужчин с такой внешностью не бывает — они есть только в кино, в театре. Ну, и в книгах. Я подбираюсь на стуле, когда Васильев быстрым шагом подходит ко мне. Окинув меня любопытным взглядом, он протягивает мне смуглую ладонь, чтобы одарить меня рукопожатием. Приподнимаясь, одновременно пытаюсь сунуть ступню обратно в «лодочку». Но туфля соскакивает и с грохотом бьётся о ламинат. Я вздрагиваю. «Кадровичка» фыркает, а Васильев с непроницаемым лицом склоняет к плечу голову.
— Добрый день, — приказав себе забыть про босую ступню (из-за стола моих ног всё равно не видно), встаю и кладу свою дрогнувшую руку в тёплую, сухую мужскую ладонь. Прикосновение кожи к коже — и мои пальцы цепенеют, моя ладонь становится холодной, липкой и влажной. От смущения не знаю, куда глаза девать. Васильев преспокойно пожимает мои дрогнувшие пальцы.
— Присаживайтесь, — отпустив мою руку, дружелюбно предлагает он. Я неловко устраиваюсь на стуле. Александр Владимирович абсолютно по-хозяйски придвигает к себе кресло. «Кадровичка» пытается усесться рядом с Васильевым, но тот её останавливает:
— Спасибо, Лен. Иди, дальше мы сами.
— Но… — В зеленоватых глазах женщины мелькает разочарование.
— О результатах я тебе сообщу, — ровным голосом отвечает Александр Владимирович. Прикусив губу, «кадровичка» разворачивается и, стрекоча каблуками, направляется к дверям. Похоже, её походка рассчитана на внимание Васильева. Но женщину, манерно застывшую в дверях, ожидает удар: мужчина, сцепив в замок руки, продолжает внимательно разглядывать меня. «Ленок» передёргивает плечами и закрывает за собой дверь. А в комнате образовывается тишина.

— Туфли очень жмут?
— Что? — очнувшись от гипнотизирующих меня синих глаз, сипло спрашиваю я.
— Ничего. Неважно… Чай, кофе хотите?
— Спасибо, нет. — Я поджимаю губы.
— Ладно. — Произнеся это, Александр Владимирович переносит ладони на подлокотники кресла, устраивается поудобней и вальяжно закидывает ногу на ногу. Мне очень хочется скопировать его позу, но у меня одна ступня босая. За неимением лучшего усаживаюсь прямо, кладу руки на стол и смотрю на Васильева. Как ни странно, но в голову мне приходит мысль, что он и я чем-то неуловимо похожи. Голубой отлив глаз, тёмные волосы, синий тон одежды… Вот только мой начальник — яркий брюнет, а я — бледная шатенка.
— Можно я буду называть вас по имени? — прерывает затянувшуюся паузу Васильев. Подумав, киваю. — Поговорим начистоту, Наташа? — Мой очередной кивок. — Я читал ваше резюме. И если вы в действительности хороши хотя бы на половину от того, что вы о себе пишете, то я не удивляюсь, что Вячеслав Андреевич решил оторвать вас у «Микрософт» с руками и ногами. Но есть одно «но» …
«Боже мой, — мелькает в моей голове, — какой у Васильева голос: глубокий, тревожащий, но отчего-то смертельно усталый».
— … и это «но» заключается в том, что я не хочу, чтобы вы у меня работали.
«Упс».
Откашливаюсь:
— А почему, позвольте спросить?
— Вы слишком молоды, вам всего двадцать восемь — это раз. Два: вы — женщина.
Вот тут я и возвращаюсь на землю.
— Александр Владимирович, — начинаю в своей привычной манере цедить слова. — Начнём с того, что средний возраст специалистов Конторы — это тридцать три года. К тому же у вас, кажется, уже есть один зам? Ему, если не ошибаюсь, двадцать шесть?
— Справки наводили? — усмехается Васильев.
— Нет, Тарасов рассказывал.
— Где? Когда?
— Когда я с ним собеседовала.
— Ах да, — Васильев пятерней ерошит тёмные волосы. Опомнившись, приглаживает растрёпанную шевелюру. — Ну так и что следует из вашей ремарки про возраст?
— А то, что, когда вы пришли в Контору, вам было всего двадцать пять, — упираю голосом на наречие «всего». — А в двадцать шесть вы стали руководителем одного из подразделений. В двадцать семь вас повысили до заместителя директора. В тридцать вы стали директором. Вам это ничего не напоминает? Вы же видели моё резюме.
«Да, я такая же карьеристка, как и ты. А может, и ещё больше».
Васильев задумчиво гладит указательным пальцем свой рот.
— Наташа, вы не любите сдерживаться? — ни с того, ни с сего спрашивает он.
Голос у него ровный, но мне чудится в нём некий сексуальный подтекст, от которого у меня моментально деревенеют пальцы. В них точно накапливается ток: тягучий, жидкий, вязкий. Но я передёргиваю плечами.
— Вы первым начали, — напоминаю я. — А я всего лишь хотела сказать, что я могу делать то, что можете вы. Ну или то, что вам хочется…
Пауза. Сообразив, что я несу, вспыхиваю от смущения.
— Простите, — сглотнув, извиняюсь я.
— За что? Наоборот, вы приятно меня удивили. — Васильев насмешливо изгибает уголок губ.
Вот теперь я точно злюсь.
— К тому же, коэффициент IQ у меня, как у вас, — бросаю ему в лицо я и моментально понимаю, что это была моя самая большая ошибка — чудовищный прокол, в сравнение с которым не идут ни мои снятые туфли, ни моё мокрое рукопожатие, потому что Васильев мгновенно преображается. Исчезает расслабленность позы, а смешливые огоньки в синих глазах превращаются в ледяные глыбы. Вот тут-то до меня и доходит, что обладатель этих синих глаз совсем не благодетель, а безжалостный противник. Приятный в общении человек, с которым очень опасно ссориться.
— Какие требования предъявляются к телекоммуникационным системам «Васимир»? — чеканит Васильев.
— Что? — от неожиданности я моргаю.
— Вы слышали. Отвечайте, не раздумывая. Вы должны это знать.
— Вот как? Ладно. — Поудобней устроившись на стуле, начинаю объяснять, что «VASIMIR» — это электромагнитный плазменный ускоритель, который использует радиоволны для ионизации, но договорить мне Васильев не даёт.
— Что входит в список периферийных устройств, которые используются в микропроцессорах?
— Универсальные цифровые порты, интерфейсы ввода-вывода, — невольно подлаживаясь под его быстрый темп, рапортую я. — А ещё…
— Стоп. Как передаётся информация, полученная с телеметрических сенсоров спутников?
«Мы что, в слова играем? В «крестики-нолики»? В игру “кто кого”?»
— По радиоканалам в режиме реального времени — или накопительно, — режу я.
— В моём департаменте тридцать мужчин и всего две женщины. Возраст специалистов — от двадцати четырех до пятидесяти пяти. Как вы в свои двадцать восемь собираетесь ставить им задачи? Как вы вообще собираетесь контролировать этих людей?
«Так, всё понятно: великолепный Александр Владимирович взбесился, потому что я посмела сравнить себя с ним!»

Гордость, самообладание и умение держать удар — вот три моих лучших качества.
— Александр Владимирович, у вас когда-нибудь был персональный помощник? — прищуриваюсь я.
— Предположим, — помедлив, отвечает он, — а что?
— И где он — или она — теперь?
— А вам какая разница? — теперь и Васильев узит глаза.
— Сейчас поясню… Скажите, вы без своей секретарши хорошо справляетесь, или вам всё-таки было лучше, когда вы с ней работали?
— Я не понимаю, к чему вы клоните! — В голосе мужчины прорезается раздражение.
— А вот к чему, — я резко подаюсь к Васильеву через стол. — Во-первых, я — не ваш секретарь. И не девочка на побегушках. И сюда я пришла не развлекаться. Поэтому, когда — или если я! — приду на работу в вашу Контору, вы представите меня своим подчинённым как своего заместителя. И обязательно скажете им, что это вы выбрали меня — вы, а не Тарасов! — потому что вы очень хотели со мной вместе работать. И что вы мне доверяете… Всё остальное сделают еженедельные совещания, на которые вы будете меня приглашать... даже если они будут проходить в курительной комнате — или на крылечке… А насчёт моего вопроса… К вашему сведению, эффективность работы начальника доказывает не то, как его подчинённые работали вместе с ним, а то, как они работали без него. А ваши люди в случае вашего… э-э… скажем так, незапланированного отпуска будут работать со мной с теми же результатами, которые они показывали у вас.
— Вы полны иллюзий… или сюрпризов, Наташа? — Васильев ставит на стол локоть, прикрывает рот указательным пальцем и глядит на меня.

— Ах, вы тут? Уже начали? Без меня? — прекращает дуэль наших глаз елейный голос. Васильев и я вздрагиваем, как по команде, почти синхронно поворачиваемся к дверям, в проёме которых «нарисовался» Вячеслав Андреевич Тарасов (полные губы, седые брови, тесный костюм, обтягивающий его круглый живот-копилку).
— Наташа, — Тарасов ласково кивает мне и переводит неприязненный взгляд на Васильева. — Саш, а ты чего так рано Наталью Борисовну на собеседование вызвал? Неужто, хотел без меня обойтись? — Теперь голос Тарасова просто сочится мёдом.
— Доброе утро. Откровенно говоря, да, — лихо режет Васильев. От неожиданности Тарасов выдавливает из себя нечто, напоминающее смешок, но я замечаю, что морщинки вокруг его лисьих глаз становятся глубже и резче:
— Ну и как, подходит тебе Наташа?
— Ещё как. Умная, молодая… и беспринципная.
— Что? — ахаю я.
— Всё нормально, — Васильев поднимается со стула. — Не берите в голову: это не оскорбление, а комплимент, — кидает он мне небрежно. — А вам, Вячеслав Андреевич, я не просто признателен, а премного благодарен. Да, я беру Павлову к себе. Кстати, тесты на знание предметной области ей проходить не требуется. Ваша … гм, протеже знает всё, что мне нужно. Или — что нужно вам.
Тарасов моргает и, явно не зная, что сказать, кивает Васильеву. Тот поворачивается ко мне:
— А с вами я не прощаюсь. Завтра к девяти жду вас в офисе.
— Спаси… — хочу поблагодарить я, но мой голос падает, потому что в его глазах мелькает откровенная злость, а я холодею. До меня наконец-то доходит: я только что нажила себе смертного врага. И этот враг сумел «прочитать» меня».

6.

«Часа через три после общения с Тарасовым (который сорок минут убеждал меня поладить с Павловой, ввести её в коллектив и понемногу переложить на неё управление стратегическими проектами), обретаю себя в небольшом домашнем кафе, спрятанном под громозвучной вывеской «Итальянский дворик». Напротив меня сидит Ленка, которая увлечённо наматывает на вилку нитку спагетти. Я вяло ковыряюсь в «Цезаре».
— Саш, ты после общения с Тарасовым и этой девицей сам не свой, — Ленка откладывает вилку в сторону и накрывает ладонью мою руку. — Слушай, ну в конце-то концов, у этой Павловой ещё испытательный срок будет. — Палец Лены ловко забирается под отворот моей манжеты. — Завали ты её работой. А потом выгони. Подумаешь, Тарасов за неё, ха! У тебя ребята не шёлковые, и к ним ещё подход нужно найти. Ну, сколько выскочек мы с тобой уже выставляли за дверь, вспомни?
— Лен, ты что, правда ничего не понимаешь? Или так, прикидываешься? — Не сдержавшись, швыряю вилку в надоевший салат. — Неужели тебе даже не приходит в голову, что Тарасов взял эту Павлову не просто так? Он же хочет с её помощью избавиться от меня.
— У тебя паранойя, — смеётся Ленка. — Кто ты — и кто она?
— Не веришь? Ладно, суди сама. — Я откидываюсь на спинку стула. — Резюме Павловой ты видела. У нас с Павловой опыт схожий? Направление деятельности, карьерный рост, вехи перехода с должности на должность? Ничего не напоминает?
— Ну да, — подумав, соглашается Ленка, — тебя напоминает. Ну и что? Павлова же моложе.
— Шесть лет — не разница, Лен. К тому же, женщины быстрее взрослеют.
— Ну да, — помедлив, повторяет Ленка.
— Не «ну да», а так и есть. И ты думаешь, что эта девица не способна одна сделать тендер? Не подобьётся к моим подчиненным, не споётся с Тарасовым, который, судя по всему, уже ест с её рук? И не наладит работу с выделенной ей группой у «смежников»?
— Ну значит, тогда надо решать эту проблему по-другому. — Ленка начинает гладить внутреннюю сторону моей ладони. Морщась, отдёргиваю руку:
— Может, уже хватит, а?
— Знаешь, Саш, — Ленка оскорблённо поджимает губы, — мне, конечно, далеко до твоей Павловой с точки зрения IQ — или чем вы там у себя в ИТ хвастаетесь — но я очень советую вспомнить, что я — за тебя. И я тоже кое-что могу.
— Ну и что же ты можешь? — с иронией осведомляюсь я. — Поставить Тарасову ультиматум: либо ты и я, либо он и Павлова?
— Хорошая мысль, жаль только, что не пройдёт… Слушай, Саш, а перетяни Павлову на свою сторону.
— Это как?
— Васильев, ну ты же сам видел, как она на тебя смотрит.
— Видел… — Я морщусь. Да, я хорошо помню выражение в светло-голубых глазах — ищущее, трепетное. Точно женщина кричит: «Посмотри на меня!» Или шепчет: «Прикоснись ко мне».
— Вот и поухаживай за Павловой. Как в «Служебном романе», — заканчивает свою мысль Ленка.
Пауза.
— С ума сошла? — холодно спрашиваю я. — Лен, опомнись. К тому же, прости, я не всем даю. Это с тобой мы по старой памяти ещё кувыркаемся… всё никак остановиться не можем. А что касается Павловой, то извини, но я столько не выпью.
— Выпьешь. Если нужно будет, то выпьешь и ещё нальёшь, — Ленка в хищной улыбке показывает острые белые зубки, — потому что либо ты эту Павлову, либо она тебя.
— М-м, отличная идея, — устало отзываюсь я. — А потом что? Поухаживать за Тарасовым? И с ним переспать?
— Пять баллов, — Ленка хохочет.
— Не смешно, — огрызаюсь я. — Ты хоть представляешь, что будет, если весть о моих ухаживаниях долетит до Лизы?
— А ничего не будет, — оборвав смех, вредным голосом отзывается Ленка. — Ну, поорёт твой Лизон на тебя, а потом успокоится. Ей же замуж за тебя хочется. Так что проглотит твой очередной скок в бок, не переживай.
— Лен, это гадость.
— Да иди ты нафиг, Васильев, — раздражённо машет рукой Ленка. — Я с ним как с человеком, а он: «не моё», «не хочу» … «не буду», «не дам».
— Так, ты наелась или ещё десерт будешь? — Я ищу взглядом официанта.
— Нет, десерт я не хочу. Меня другое интересует. — Ленка интимно наклоняется ко мне. — Ты помнишь, что ты мне должен?
— Помню.
«Можно подумать, ты дашь мне забыть!»
— Так вот: этот месяц я, так и быть, потерплю, чтобы не открывать тебе второй фронт, а ты, Васильев, попробуй очаровать эту Павлову. Дальше — по обстоятельствам. И плюнь на свои принципы, слышишь? Плюнь или проиграешь.
Договорив, Ленка торжествующе бросает на стол салфетку и вскакивает на ноги. Я кладу на стол две зелёных купюры, поднимаюсь из-за стола, прячу лицо от Ленки, делая вид, что я ищу свою куртку. Мало того, что сейчас моя гордость агонизирует в корчах — гораздо хуже, что Ленка абсолютно права, и у меня, похоже, действительно нет иного выхода.
— Ну так что ты надумал? — Ленка надменно изгибает бровь.
— Не знаю, — качаю головой. — Если честно — противно... Но я… я попробую.
— Аллилуйя, Васильев!»