Таежница - 2. Часть 1. Валентина Михайлова

ГЛАВА - 1. Нежданные гости

За ударом пришла тьма...
В голове как-то непривычно шумело. Где-то за стеной громко скулила собака. Бурый... И чего он так воет? По мою душу что ли? Открыв глаза, я нащупала большущую шишку на лбу. Не смертельно, конечно, но болит всё-таки немилосердно. Чего случилось то? Память как-то нехотя, отрывочными картинками, откручивалась назад... Похоже, что я оступилась, спускаясь в плохо освещённый погреб, и пребольно ударилась. И чего так расходился Бурый?
Воспоминания... Бывает, — они захлёстывают так внезапно! Куда от них денешься? Особенно такими бесконечно-долгими осенними ночами. Воспоминания... то и дело врываясь в разум, они невыразимо бередят душу, заставляют с рыданиями утыкаться и в без того до мокрого пропитанную слезами подушку. Столько смертей... Их как-то не сразу и принимаешь, всё осознание безвозвратности случившегося приходит позже, и тогда навзрыд рыдаешь, до безумия вгрызаясь в край покрывала. Я наверно только в пришедшее вслед за отъездом Семёна полнолуние окончательно и приняла все прошлые события, как и то, что осталась совсем одна... Как со всеми своими страхами, так и с чужими проблемами... А ведь даже не знаю, насколько долго задержится он в городе. А если у него там пойдёт что-то не так? Не приведи Бог, ещё что-то случиться!
Вот и незаметно подкравшийся рассвет вполз в мутные оконца старенькой заимки, начинался новый, наполненный уже привычными хлопотами день. К счастью, особо большого хозяйства Семён не вёл, живя по большей части охотой и с маленького огородика, да ещё какими-никакими лесными дарами. И учитывая, что теперь единственного своего жеребчика он оседлал, именно на нём и отправившись в город, а огород безвозвратно зарос лебедой и бурьяном, — на моём попечении остался лишь вислоухий пёс по кличке Бурый, где-то мне по пояс в холке, довольно грозный, хоть и похожий на здоровенную болонку. Как обычно, я наполнила его миску кашей с кусками варёного мяса да плеснула свежей водицы в стоящее рядом ведро, и в задумчивости вернувшись в дом, уже привычно пополнила примус керосином. Теперь можно и себе чаю заварить. Вот позавтракаю и придумаю, чем бы ещё таким заняться. Скучновато тут... Ненароком перевела взгляд на высокую поленницу за окном. Ну не дрова же в самом деле рубить?!
Для себя, любимой, я особо не готовила. Вот если бы знать точно, когда Семён вернётся... Хлебушек бы спекла. Хотя печь протопить вечерком и надобно, осень на дворе и прохладнее стало, особенно по ночам, а заодно и тесто поставлю, глядишь, и чего спечь получится, мука вроде бы есть. Прибраться ещё надобно, только это и потом можно, после готовки...
Так, за мелкими хлопотами, и прошла половина дня. Отыскав в погребе упаковку дрожжей, я достала муку и хотела поставить на серединку залитого тёплым солнечным светом подоконника тесто, как вдруг надрывно залаял Бурый. Следом натужно замолотили в калитку, и, похоже, что прикладом ружья.
— Кто там?! — как-то с хрипотцой выкрикнула. Неприятный холодок пробежал по спине, и, сорвав со стены вертикалку, я вместе с нею высунулась в оконце: — А ну-ка не балуйте там, а то жаканом пальну!
Стук резко прекратился.
— Это егерь с участковым! — донеслось из-за ворот. — Обходим тут... Нам бы войти. Переговорить надобно, да и водицы бы попить не мешало, а то к вам не проехать, почти от самого шоссе сюда с утра на своих двоих топать довелось.
Хорошо, сейчас подойду, а вы пока документики мне свои под калитку подсуньте! А нет, так убирайтесь! Во двор не пущу, а ещё у меня псина здоровенная, волкодав, и он не на привязи!
Оттянув книзу слишком уж всползшую байковую Семёнову рубашку, что ввиду её несуразной длины и отсутствия своих вещей я носила вместо халата, тоскливо проскрипев не смазанными дверными петлями, не выпуская ружья из рук, я второпях сунула ноги в стоящие у двери сапоги. Здесь, а вернее, что по дому, я обычно ходила в шерстяных носках, но если по двору – то лучше обуться. В таком вот виде, да вдобавок опасливо хмурясь, я и подошла к воротам. Как-то незаметно подобравшись, ощекотал густой шерстью мои ноги Бурый, уже не лая, он принюхался и для порядка предупредительно рыкнул в сторону притихших за калиткой чужаков.
— Так вот, гляди... — показались из щели под калиткой два красненьких уголка. И вытянув удостоверения, я внимательно вгляделась в фотографии и печати. Вроде бы подлинные. Прильнула глазом к щёлке. Всё верно, именно они — те же лица, что и в документах. К тому же у егеря на изрядно поношенной шапке хорошо заметна жёлтая эмблема лесника, а на участковом — мятая форменная фуражка и заляпанный грязью серый плащ.
— Хорошо, подождите, сейчас только собаку запру, — настороженно бросила им.
— Ты давай, дочка, отпирай ужо поскорей...
Взявшись за кованную ручку калитки, еле-еле успокоила дрожание рук, все мои мысли путались... Знакомы ли эти пришлые с Семёном? Знают ли его дочь? По всему, что нет, а то бы сразу по имени её назвали...
Бурый упирался, совсем не желая заходить в сарай. Боясь, что и на меня оскалится, я не слишком усердно тянула его за ошейник.
— Недолго побудь уже тут, — словно человеку сказала ему. — Ну пожалуйста...
На удивление, но пёс меня понял, помахал пушистым хвостом и улёгся на сене. Я же торопливо прикрыла двери. Подпёрла их палкой, правда, не особо сильно, если чего, то здоровенная псина наверняка сможет выбить подпорку и выскочить. Вернувшись к воротам, недолго постояла, и не без внутреннего трепета отвернула щеколду.
— Так ты, получается, что дочкой Семёну доводишься? — входя и окидывая меня слишком уж подозрительно-пристальным взглядом, сказал тот, что был постарше, в шапке и с эмблемой егеря на рукаве защитной куртки.
— Угу, — как-то угрюмо кивнула я. — Таней меня зовут. Знаете, поди, наверно?
— Да, помнится Семён как-то к нам в контору заходил, много рассказывал о тебе... А меня Иваном величать можешь.
— Только если вы к отцу, то сам он в городе сейчас, по покупки поехал, — как могла пыталась копировать местный диалект.
— Поговаривали, будто пропала ты... Вернулась получается?
— Вернулась... Только вам-то какое дело до этого?
— Есть дело, но, может, мы всё же в дом пройдём, и чего бы попить для начала не помешало... — изучающе покрутив головой, встрял в нашу беседу участковый, пахнув на меня изрядным, по-видимому, накопленным ещё со вчерашнего дня перегаром, и сразу стала понятной и причина такой его безудержной жажды.
— Идёмте... — повела я их к ступеням крыльца, скоро устало заскрипевшими под тяжестью незваных гостей.
— Кваса нет, разве что вода иль холодный чай. Могу ещё рассольчика налить... — я в отличии от гостей разулась, поставила ружьё к стене, и изучающе скосила глаза на участкового.
— Чаю лучше давай и покруче завари, — отозвался егерь Иван.
— Паспорт свой для начала принеси, — деловито добавил участковый, устало присаживаясь на лавку и снимая фуражку, что бесцеремонно бросил на стол. Я же её молча взяла и переложила на остывшую печь, после чего со звоном распахнула дверцу шкафчика и отыскала паспорт Семёновой дочери. Меня ощутимо трясло, отчего руки по-прежнему чуть заметно подрагивали, и, подавая чужой документ полицейскому, я томно вздохнула, улыбнулась и кокетливо поиграла глазками, — пусть уж лучше разглядывает мою заученную ещё в бытность работы в банке улыбку. И надо признать, что это подействовало. Участковый как-то сразу сгорбился, кашлянул, облизнул тонкие губы и робко заёрзал на широкой заднице. Я же как ни в чём не бывало принялась разливать по кружкам тёмный чай.
— Перекрасилась что ли? — повернув ко мне голову, вопросительно буркнул полицейский.
— Нет, это я тогда крашеная была. Вот, берите холодный чаёк, крепенький такой... — протянула ему Семенову, чуть надбитую с краю эмалированную кружку.
— Ладно... — он понятливо кивнул, принимая кружку из моих рук. — Значит, дело о твоей пропаже можно закрывать... — беспрестанно пялясь на мои голые ноги, сделал жадный глоток. — А чего отец раньше сам-то не явился и о тебе не сообщил?
— Так не успел... Сразу после возвращения из города собирался... — я слегка запнулась.
— Хорошо! — отведя глаза, участковый вернул мне паспорт. — Как с города возвернётся, пусть сразу ко мне заедет!
— Я передам...
— Антикварное что ли? — ткнул он пальцем в замеченный на полке старинный карабин. — Разрешение на нарезное есть?
— Так сами же сказали, что вещь антикварная... А на такую разве требуется? Да он и не стреляет ужо совсем, поди...
— Ладненько... Мы вот чего сюда пришли... Кого чужого в округе по случаю не замечала? А то нам тут прислали про двух беглецов... С пару месяцев из ближайшей колонии ушли. Где-то тут их в ваших краях промысловики по слухам приметили. Вот, глянуть даже можешь, — положил он на стол две листовки о розыске с портретами Серого и Сиплого.
— Нет, не встречала таких... — Чувствуя, как бледнею, я отвела взгляд. — Может, поедите чего? Правда испечь ещё ничего не успела, только вяленка и соленья есть...
— Не нужно, не голодные мы, чай допьём вот только, — отмахнулся от моего предложения участковый.
— Как знаете... — я отошла с деланным безразличием в сторону.
— Ну ладно, за чаёк спасибо, и пойдём мы, — слишком уж пристально на меня глядя, заговорил Иван. — Нам ещё дотемна до машины нужно успеть добраться. А ты тут, девонька, поосторожнее ужо, раз одна осталась...
— Спасибо, что проинформировали, — как-то сухо отозвалась. — Да я тут всегда начеку... Много нынче люда разного по тайге бродит, прошли уже те времена, когда мы не запирались!
— Да уж вижу, что смелая ты! Ну давай, собаку выпусти, как пойдём, да ворота за нами хорошенько запри... — говоря и стоя у двери, егерь Иван как-то смущённо переминался на месте.
— Да скажи ей уже... — хмуро выдохнул участковый.
— В общем, тут такое дело... — с печальным видом начал Иван. — Не вернётся больше твой батя.
— Как это не вернётся? — хрипло вырывалось из меня.
— Насмерть подрезали его в областном пригороде. Уж не знаю, чего он там искал, только такое вот горе... Ты, дочка, туда особо не спеши, пока экспертиза ещё не кончилась да следствие ещё будет... Денька через три туда, в город, собирайся... — его голос сорвался.
— А зачем же вы говорили, чтобы ему к вам заехать? — тут я откровенно и самым честным образом расплакалась. — Меня проверяли! И вот почему накануне так горько выл Бурый!
— Так, извини уже, дочка, работа у нас такая...
— Как же это случилось? — спрашивая, я пару раз честно всхлипнула.
— Подробностей, мы уж не знаем. Ножевое оно, вроде, было... Но всё, дочка... Ты давай, слезу много не лей, не поможешь ею горюшку, крепись, сильная ведь ты, справишься!
Они как-то торопливо ушли, и даже не прощаясь, а я огорошено присела на кривоногий табурет, и, если честно, то, отойдя от первого шока, откровенно перевела дух. Страшно... И самого Семёна до боли жалко! И снова всё из-за меня, наверно... А ведь с моими делами, то тут не сразу и разберёшь, кого больше бояться надобно, уголовников или служителей закона, хотя Сиплого с Серым уже точно теперь не стоит... Разве что если их призраки вернутся... Вот представила такое и аж поёжилась!
«Брр!» — прогоняя наваждение, тряхнула изрядно подросшими за моё «дикарство» непослушными рыжими космами.
И всё-таки надо собраться силами и как-то жить дальше. Приедет Семён... О Господи! Уже не приедет! А может, пока живота не слишком видно, задрав великоватую мне рубашку, озадаченно покрутилась перед тусклым зеркалом, вернее, — совсем даже ещё невидно, с паспортом его дочери поскорей в город податься? Нет, не могу сейчас об этом думать, завтра уже решу!
Так, в каком-то отупении, всё за теми же повседневными хлопотами и прошёл день, следом другой, и с каждым новым закатом я всё больше понимала: произошедшее в городе с Семёном очень даже неспроста. А ещё, по всему получается, что надо идти его хоронить? Очевидно, что больше некому. Ладно, как Иван говорил, подожду ещё пару деньков и стану собираться. Бурого, наверно, тоже придётся взять с собой, вроде бы видела там, в сарае, поводок и ошейник.
И вот, сегодня, я наконец-то решилась идти, и даже не знаю, для чего, но до блеска начистила всё те же походные ботинки, ведь пару сотен шагов и они так об траву оботрутся, что станут такими же оцарапанными, как и прежде. Мой же тщательно отпаренный «дорожный» костюм ещё выглядел достаточно сносно... Учитывая ночную прохладу, под френч я поддела шерстяной вязаный свитер с горлом, под штаны же – тёплые лосины, сыскавшиеся на полке в шкафу и, что удивительно, практически моего размера. Долго косилась глазами на старинный карабин, но, учитывая малое число оставшихся патронов и невозможность охотиться дробью, выбрала всё же Семёнову вертикалку. Особо не грузилась, собралась обойтись без его тяжеленной брезентовой палатки, явно ещё сохранившейся с советских времён, если понадобится, то на скорую руку шалаш себе сооружу, а вот спальник, как можно туже скрутив, всё же запихала в рюкзак, вместе с комплектом белья, спичками и продуктами. Для кажущегося облегчения своей ноши, фляжку с водой и чехол с ножом подвесила на ремне. Нашёлся у Семёна и наручный компас. Его нацепила на левую руку, рядом с часами Егора. И куда уж мне без карты! В погребе, почему-то за банками с соленьями, завёрнутая в целлофан, она тоже отыскалась, страшно потрёпанная, с какими-то красными пометочками. Правда, сама Кагарская долина осталась далеко за пределами этой бумажной раскладухи, но областной центр, как и все идущие в ту сторону даже грунтовые дороги, — на ней вполне можно было рассмотреть. Теперь, поди, не заблужусь, к тому же, судя по карте, на пути меня ждёт ряд хуторов и посёлков, через них какое-никакое да шоссе проходит. Глядишь, и подвезёт кто... Карту аккуратно сложила и сунула в планшетку Егорова деда прямо между двух его дневников. Деньги Семён особо не прятал, хранил в баночке в шкафу. Посчитав, что этого мне на всё про всё хватит, я взяла лишь половину.
Вот и собралась! Осталось только ставни закрыть и дверь подпереть.
Зажав под мышкой старенький пробковый шлем, я с тяжёлым вздохом вышла на крыльцо. Во дворе ожидала новая беда, в том смысле, что Бурый упрямо не желал цепляться на импровизированный поводок. Почему импровизированный? Да потому что был сплетён из старых вожжей. Ну, собственно, не хочет идти на поводке и не надо, здесь не город, можно пока его и так повести.

* * *

Мы уже где-то с час шли через заметно пожелтевший лес по еле приметной тропе, хотя, если быть точной, то шла только я, а Бурый с довольным видом носился рядом.
— Ну куда же ты, дурачок! — в который раз окликнула я его.
В ответ раздался его басовитый лай. Это белка или куница затерялась в кедровых ветвях.
— Нет, дружок, — дразняще поцокала я языком, — охотиться мы сегодня точно не будем, и расстроенно вильнув хвостом, Бурый угрюмо побрёл следом за мной.
— Ты уж не переживай, — принялась его успокаивать, всё же хоть и не говорящий, но какой-никакой собеседник, причём с такими умными глазами. — Нам не так и мало с тобой идти, поохотимся ещё, успеет надоесть даже... — Говоря, сверяясь с направлением, я в который раз механически взглянула на компас. Всё верно, правильно шагаем. Глядишь, и до сумерек выберемся к проезжей дороге, судя по карте, она хоть и местного значения, но асфальтированной должна быть, проголосую, вдруг, кто и подвезёт. Навряд ли оно совсем по пути будет, дорога потом поворачивает и уводит в другую сторону, но с сотню километров проехать получится. Тут можно конечно и невесть на кого нарваться, придурков в глухих местах на малопроезжей трассе наверняка хватает, но с ружьём и Бурым оно не так страшно. Скорее с Бурым, ведь достаточно длинную вертикалку в кабине автомобиля так просто не развернёшь.
Мои мысли прервало настороженное рычание. Вздыбив холку, Бурый угрожающе повернул голову в сторону густых можжевеловых зарослей, и, сдёрнув ружьё с плеча, я раздвинула сцепленные ветки стволами. Пригляделась... Прислушалась... Вроде бы никого... И тут ветер донёс аромат жарящегося шашлыка.
Жестом приказав псине сидеть, я сбросила на землю громоздкий рюкзак, и как возможно бесшумнее, на носочках, подражая походке Айи, стала обходить колючие кусты. Главное, чтобы предательски не треснул сушняк или шишка под ногой. Вот и новый просвет в листве. Впереди, на уютной полянке, от меня метрах в двадцати, — трое мужчин в охотничьих камуфляжах. Один, сидя на корточках, ворочает над углями густо унизанные кусочками мяса шампура, а двое других, помогая друг дружке, раскладывают по мешкам ломти уже разделанной лосятины, и судя по тому, как тщательно укладывают и увязывают, очень не хотят, чтобы кто-то потом догадался, что же там внутри. Браконьеры! Хотя, и Петрович с Егором тоже браконьерничали, и даже незаконно мыли золотишко.
Предупредительно кашлянув, я не слишком смело раздвинула кусты, и, держа двустволку перед собой, вышла на залитую солнцем поляну.
Ну, прямо немая сцена из гоголевского «Ревизора»! Поначалу... Потом же сутулый мужчина, пригнувшийся у костра, чуть не выронил шампура, а те двое, что как соляные столбы застыли с вытянувшимися лицами, часто заморгали и угрожающе потянулись к ружьям.
— Не дробью заряжено! — скосив глаза на стволы вертикалки, сразу же предупредила я. — Со мной не балуйте лучше, из карабина белке в глаз бью!
Конечно же, преувеличила немного, дай Бог вообще в белку на дереве попасть, но надо как-то сразу их на место поставить.
Полноватый, что был ближе всего ко мне, шевельнул толстыми губами, порываясь что-то сказать, только я снова заговорила первой:
— Да не бойтесь, не егерь я. Сама такая, что без лицензии поохотиться могу...
— Так чего тогда пугаешь, дура баба! — грубо вмешался второй, более худощавый и высокий. — По-людски не могла подойти, мы не злодеи вроде?
— А кто вас сразу разберёт, злодеи вы иль нет! — сознательно хмыкнула я.
— Так ты, получается, одна здесь? — щурясь против солнца, поинтересовался полноватый.
— Ну не совсем одна... — скривилась я в подобии улыбки. — Мой спутник за кустами у рюкзака сидит...
— Ну тогда зови его сюда, — поведя снятым с углей шампуром, заговорил тот, что был у костра. — У нас тут как раз на пятерых и будет...
— Ой, боюсь, ему всё равно маловато будет, — попыталась я сумничать, опуская ружьё, а моя улыбка стала более приветливой. — А вы на машине? Вы в какую сторону поедете? До ближайшего хутора или слободки нас довезёте?
— Ну, нам до машины ещё часа три на своих двоих топать, а так, довезём, чего же не подвезти... — как-то двояко отозвался худощавый. — Места... его в салоне предостаточно... А тебе не в областной случайно надобно?
— Туда, — в задумчивости замешкавшись, с застывшей улыбкой кивнула я. — Только по ближайшей дороге до него вроде как не по пути будет?
— Так там напрямки проезд есть, через просеку, мы на нашем джипе там и ехали...
— Значит, уговорили... Иду за своим дружком и рюкзаком, — всё с той же улыбкой полуобернулась на другого, худощавого, но наткнувшись на его колко-изучающий взгляд, внутренне поникла. Как не крути, а странные они какие-то, не слишком уж на охотников-браконьеров похожие, те бы не лося, для этого совсем незачем в такие дебри забираться, а соболя или куницу били. С такими вот мыслями и вернулась на свою тропку к напряжённо и по-собачьи преданно ожидающему там меня Бурому.
— Пошли, — сказала ему, берясь за рюкзак. — Ты уж будь на людях паинькой, ну и меня в обиду конечно не давай!
— Хороший у тебя дружок... — как только мы подошли, сказал худощавый, с опаской поглядывая на ощетинившуюся здоровенную псину.
— Ну чего ты злишься? — потрепала я Бурого за холку. — Успокойся, это друзья, и они нас немножечко подвезут.
— Да уж, такой действительно весь шашлык сожрёт и не заметит даже, — нахмурился мужчина у костра.
— Не переживайте, на сегодня у меня для него еда есть...
Чтоб не быть голословной, да заодно облегчить себе ношу, развязав горловину рюкзака, я достала пакет с собачьей едой и высыпала её у лап Бурого.
— И откуда ты тут такая взялась? — продолжал худощавый.
— Так с ближайшей заимки... Семёна... Знаете такую?
Так и не разобрала, показалось мне или нет, что брови худощавого чуть заметно взметнулись.
— Да мы в этих местах впервые.... Поохотиться вот просто решили... — отозвался полноватый. — Ты присаживайся, пододвинул он ногой ко мне перевёрнутое ведро. — Звать-то тебя как?
— Та-ня... — памятую о своей легенде, нервно выкашляла я.
— Поспели уже... — с такими словами поднялся сутулый мужчина от костра, держа в руках два веера тяжёлых шампуров.
— Меня можешь Дядь Ваней называть, — представился полноватый.
— Ну, положим, вы мне не дядя совсем, — не знаю, почему вдруг огрызнулась я, — но ладно, пусть будет и Дядя...
— Ты, подруга, тут не язви, — одёрнул меня худощавый, — Дядя Ваня, он человек авторитетный!
— Вы уж звеняйте, коль чего не так, — извинительно замялась я. — В лесу живя... оно дичаешь как-то...
— Да я не обижаюсь совсем, — примирительно улыбнулся мне Дядь Ваня. — Игорёк он у нас любитель палку перегнуть.
— А почему он Игорёк? — скосила я глаза на худощавого. — Вроде бы не молодой уже...
— А для меня он всё равно всегда Игорьком будет... — Дядь Ваня как-то слишком фамильярно похлопал его по плечу. — Только ты уже не обижай его, Таня, просто Игорем зови.
— А меня Владимиром! — донеслось от костра.
— Ну тогда будем знакомы, — скорее себе под нос буркнула я, присаживаясь не на ведро, а на свой рюкзак. Если откровенно, то мои новые знакомые нравились мне всё меньше и меньше. Но что тут поделаешь? Потерплю уж их общество... Не пешком же снова топать немыслимо сколько километров! А в крайнем случае у меня есть ружьё и Бурый...
— Вот, Танюха, угощайся, — весело подморгнув, протянул мне Владимир один из шампуров, со стекающим с кусков шашлыка ароматным соком.
— Спасибо, — я лукаво наморщила носик. Откусила. Мясо было слегка жестковатым, всё же не настоящие охотники они, те умеют его правильно на костре готовить.
— Коньячку? — Открутив колпачок с плоской нержавеющей фляжки, Дядя Ваня почти до краёв наполнил маленький металлический стаканчик и протянул его мне.
Жуя, я в ответ покачала головой, неразборчиво пробубнив: «Не... не буду я... а вообще у меня с собой холодный чай во фляжке есть...»
— Ну как знаешь... — пристально глядя, взмахнул он в мою сторону рукой, словно чокаясь с кем-то незримым. — Армянский, высшего разлива!
Я инстинктивно отшатнулась, и тогда он выпил сам, при этом так и не перестав на меня пялиться. Время от времени я ловила на себе косые взгляды и тех двоих. Понимая, что как женщина я вряд ли кого-то сейчас способна заинтересовать, в своём ободранном и скорее полубомжатском виде, поэтому на этот счёт особо не волновалась. Грабить они меня понятное дело тоже не будут, заметно, что люди денежные, и не по тем делам... К тому же я на золотодобытчицу совсем не тяну. Тут даже можно сказать: они меня облагодействовали, когда согласились подвезти, да ещё вместе с огромной злющей собакой.
— Ну чего, пошли что ли? — обвалив носками ботинок камни в уже почти потухшее кострище, Владимир вместе со своей двустволкой вскинул на спину один из мешков с добычей. — А то потемнеет, так и машину в лесу не отыщем...
— Да, возвращаемся, поздно уже... — Дядь Ваня поднялся с раскладного стульчика, на котором сидел, а подоспевший Игорёк сложил его и запихал себе в рюкзак.
Какое-то время мы шли молча, пока Дядя Ваня не поравнялся со мной и Бурым и с самым серьёзным видом не поинтересовался:
— Значит, ты на заимке в тайге живёшь?
— Ну да... — двояко кивнула я.
— А в областной центр, так когда-никогда выбираешься?
— Ага, — боясь ненароком проговориться, пыталась отвечать односложно.
— А чего сейчас в городе понадобилось?
— Так горе у меня... отца там убили, — я запнулась, чуть не сказав, что Семёна. — Вот и пошла хоронить...
— Отца похоронить — дело святое, — согласился мой собеседник. — Видишь, как хорошо, что таких хороших, как мы, попутчиков встретила...
— Хорошо... — тяжело вздохнула я. — Хоть и нечего хорошего...
На этом наш разговор и закончился, почти не начавшись, поникнувши, я словно брела в никуда. Но вот мы вышли на дорогу, к оставленному на обочине большущему чёрному джипу.
Владимир сел за руль. Дядя Ваня удобно устроился сзади. А Игорёк галантно распахнул передо мной правую заднюю дверцу:
— Закидывай рюкзак с ружьём в багажник и присаживайся давай...
Как-то глупо-благодарственно лыбясь, я с трудом запихала в багажник рюкзак, стараясь чтобы он оказался как можно дальше от мешков с лосятиной, затем немножечко неуклюже присела на кожаное сидение, чуть ли не утонув в его мягкости, мешала вертикалка, которую я решительно оставила при себе и сейчас не зала куда деть, в итоге, упёрла прикладом в днище и зажала между ног. Подвинулась на середину и хотела позвать Бурого к себе, но худощавый вдруг хлопнул дверцей и запрыгнул на переднее сведение, а джип тут же сорвался с места.
— Бурый! — ещё не поняв, что происходит, вскрикнула я, оглядываясь назад.
Пёс какое-то время с рыком бежал за машиной, потом отстал, и устала сел на дорогу. Я в панике нагнулась к дверце, дёрнула её на открывание... Заблокировано со щитка водителя! Хотела с угрожающим видом развернуть в сторону Дяди Вани вертикалку, потянула её на себя, но на стволы уже легла его крепкая длань и буквально вырвала тяжёлое ружьё из моих рук.
— Не балуй девка! — донеслось с переднего сидения. — И спокойно сиди! Мы сейчас недалеко проедем, остановимся и по душам поговорим!
— Поговорим... — я ошарашенно вжалась в сидение, хотелось сделаться настолько маленькой, чтобы забиться в самую щёлку.
Наконец остановились.
— Как наверняка догадалась, к отцу твоему на заимку мы путь держали, — повернувшись ко мне, надменно заговорил Дядя Ваня. — Да по известной тебе причине делать нам там теперь нечего. Ты жить-то хочешь?
— Это вы его значит... убили... — с всхлипом вырвалось из меня.
— Нет, конечно, — продолжал он. — Твой отец нам живым нужен был, мы бы его берегли и пылинки с него сдували, когда бы нашли...
— Что-то долго искали, — вставила своё слово я, — он вроде бы не особо и прятался...
— Ты тут не умничай! — оборвал меня Игорёк. — Слушай лучше и рта не разевай!
— Так жить-то хочешь? — снова спросил меня дядя Ваня, и я поёжилась, от его колючего взгляда неприятно разбежались холодные мурашки по спине.
— Разумеется хочу... — непослушно-дрожащими губами с трудом выговорила я.
— Так вот, у твоего отца должна была храниться одна моя вещь, тетрадь с записями и карта. Вспомни, может, видела где? Отдашь их нам подобру-поздорову и будешь вся в шоколаде... Не тронем мы тебя, квартирку даже где в области прикупим, да и папашу по-человечески похоронить сможешь... Понимаешь?
— А где гарантия, что вы меня не обманете? — я лихорадочно соображала, сразу вспомнив ту найденную в погребе карту. А вот где тетрадь?
— Ты тут из себя полную дуру не строй! — строже продолжил Дядя Ваня. — Раз я сказал, то как отрезал! Если чего знаешь, выкладывай! А то сама понимаешь, чваниться не стану!
— В моём рюкзаке есть планшетка, оно всё там... — торопливо выпалила я, всё равно если захотят, то выпытают, скажу даже то, чего ещё сама не знаю.
— Глянь там! — бросил Дядя Ваня Игорьку, и, выбравшись из машины, тот направился к багажнику.
— Есть планшетка, — он звучно хлопнул крышкой и передал все найденные бумаги Дяде Ване через приоткрытое на дверце стекло.
— Теперь вы меня отпустите? — пару раз хныкнула я.
— А ты умница... — с довольным видом похлопал он меня по коленке и стал перелистывать содержимое. — Но здесь не всё... Тетрадки нет... Дневники какие-то, но это не его...
— Это всё, что я нашла, — не сдержавшись, откровенно расплакалась.
— Хочешь сказать, что никаких исписанных тетрадей, может, блокнотов, у твоего отца не было?
— Да не знаю я! — тут меня уже прорвало. — По дому нету, карту в погребе случайно сыскала...
— Разворачивайся! — сказал он Владимиру, озадаченно опёршемуся на руль. — На заимку всё же вернёмся и к первоначальному плану. Осмотрим там всё хорошо!
— Так темнеет уже... — всхлипнула я.
— Ничего, фонари есть, а ты нам короткую тропку к дому покажешь, — снова повернулся Дядя Ваня ко мне. — Чего ревёшь то? Мы вроде бы тебя особо не обидели, так, для виду напугали разве...
— Собаку, Бурого, жалко... — не зная, чем оправдаться, пролепетала я в ответ. — Потеряется...
— Да ладно, он либо на заимку вернётся, либо в лесу сам пропитание себе найдёт, — Дядь Ваня поучительно ткнул пальцем в мою коленку.
— А что потом со мной будет? Когда вы тетрадку найдёте или не найдёте? Отпустите, может...
— Не отпущу, как и квартирку я, конечно, тебе не куплю. В областном у меня там клуб есть, знаешь наверно... Он там один такой... В нём пока побудешь, поработаешь...
— А если я не захочу? — спросила немного с вызовом.
— Чего ломаешься, ты ведь в тайге наверняка долго без мужика была? А там от них так отбоя не будет! — со смехом вмешался в наш разговор Игорёк.
— Не получится оно... Даже если бы и хотела... Ребёночка я жду... — как могла словесно отбивалась.
Как вдруг завизжали тормоза, в свете фар я увидела невесть откуда взявшегося на дороге оленя с огромными ветвистыми рогами, предупредительно упёрлась руками в спинку переднего сидения, и тут случился удар.


ГЛАВА - 2. Неожиданное пробуждение


Открыла глаза и не сразу поняла, что вижу свои же загорелые ноги в плетёных сандалиях, очень так напоминающих лапти, с завязочками выше щиколоток. Кроме них на мне — широкий узорчатый сарафан, и, из одежды, пожалуй, больше ничего...
— Где это я? — с трудом разлепив пересохшие губы, спросила у женщины, что увидела рядом. — Что это за место? — привстала с разложенной на лавке перины, изучающе глядя на незнакомку. Миловидная такая, хотя, судя по всему, ей уже где-то за сорок.
Она не ответила, а только, не отрываясь от пяльцев, лишь полуобернулась в мою сторону. Опираясь о щербатый стол, я хотела подняться на ноги, но так и повалилась назад, слабость во всём теле какая-то и страшно кружится голова.
— Очнулась, милая... — лицо женщины удивлённо вытянулось. Совсем оторвавшись от разложенного на коленях вышивания, она смотрела на меня такими большими, карими и участливыми глазами. — Слободка у нас Заячья, знаешь ведь, поди...
— И как я сюда попала?
— Неужто позабыла, милая, как у нас зимовала, как мой Ерофей тебя в беспамятстве принёс? — разгладив складки на юбке почти такого же, как и на мне, длинного цветастого сарафана, она встала и, подойдя вплотную, водрузила тёплую ладонь на мой лоб.
— Спал жар-то... — улыбнулась, показав ровные и чуть желтоватые зубы.
— Что со мной было? Горячка? — продолжала выспрашивать я.
— Так родила ты, намедни, третьего дня ещё... Неужто не помнишь? Так кричала, мучилась, бедная, думали, даже помрёшь. Не помнишь разве?
— Нет, не помню, — качнула я тяжёлой головой и на глаза сразу упала густая и словно седая крашенная прядь. Надо же, как волосы отрасли!
— Ты платок-то надень, — взяв его с резной спинки кровати, незнакомка протянула мне сложенный треугольник яркой ткани. — Аль в косу их что ли заплети.
Неуклюже кивнув, заплетаться я не стала, а всего лишь убрала распущенные и непривычно мешающие волосы за спину.
— И чё, совсем ничегошеньки не помнишь? — снова поинтересовалась женщина.
— Аварию помню, до неё, что было, вроде бы тоже, а вот как сюда попала — так совсем ничего... В голове пробел сплошной...
— О, девонька, так это у тебя тяперяча всё наоборот стало, это раньше ты ничего не помнила!
— А где мой ребёнок? — пощупала я ноющие, набухшие от перегорающего молока груди.
— Так помер он, в тот же денёк и отдал твой мальчонка Богу душеньку, вот Ерофей в тайге его и схоронил.
Не знаю почему, может оттого, что даже не помню, держала ли я его на руках, кормила ли, — не приходили слёзы, видимо, это всё будет позже. Сейчас ужасало другое, что я провела здесь столько дней и даже месяцев, а ничего не отложились в памяти, ну совсем ничего... Просто игры разума какие-то! А ещё, куда подевались те мои грозные попутчики? Надо будет потом у этого Ерофея всё подробнее расспросить.
— Вы покажите мне его могилку? — печально спросила я.
— Да не знаю я, где та могилка... — она сокрушённо развела руками. — Не сказывал он, да и ненадобно оно тебе это и знать, малец-то и крещённым не был, пол денька даже не пожил.
— И всё же, прежде чем уйти, я хочу туда сходить... Пусть ваш Ерофей мне покажет.
— Да куда ты такая пойдёшь? Отлежаться тебе ещё надобно.
— А где все мои вещи, ну те, в которых вы меня нашли?
— Так ничего на тебе и не было, окромя крестика нательного, вся в крови ты была, да в изорванной сорочке одной.
— Странно как-то... — задумчиво протянула я. — Он разве меня не на дороге в разбитой машине подобрал, там ещё трое мужчин должны были быть?
— Откуда ужо тут дорога? Всё больше лесом мы ходим, тропка и та давно заросла, так тама он тебя и нашёл, рядом со слободкой, в лесочке...
— Бред какой-то! — неверующе пожала я плечами, но всё же встала, и еле добрела до выхода, на таких неподъёмно тяжёлых ногах. — Вас как звать-то? — спросила у хозяйки и со скрипом приоткрыла дверь, глотая порцию свежего, пропахшего летним травостоем воздуха, и сразу стало полегче.
— Так Марфой меня величать. Тоже, поди, позабыла? Может, своё имечко вспомнила, а то Свёклой мы тебя нарекли.
— Нет, на самом деле Нина я, — ещё раз вдохнула полной грудью и, вернувшись в горницу, присела на лавку. — Свёкла мне совсем не нравится, не называйте меня больше так. А ваш Ерофей скоро вернётся?
— К ночи придёт... — кашлянув, ответила Марфа и, встав на носочки, потянувшись, звякнула чем-то на полке, что была над моей головой, достала оттуда и поставила на стол крынку с молоком, глиняную миску с варёной картошкой и словно самое великое лакомство доложила неровную краюху хлеба.
— Поешь вот... — пододвинула всё это ко мне. — Силёнок тебе набираться надобно. Муку на хлебушек ещё ты сама на жерновах молола...
— Я самолично муку молола... — удивлённо захлопала ресницами. — Надо же... — посмотрела на свои ладони, к счастью, мозолей вроде бы не особо и заметно.
— А отсюда до ближайшего города очень далеко?
— Так откуда я знаю, не бывала я никогда в том-то городе, всю жизнь здесь, на слободке, живу. Ерофей вот ездил туда пару разков, когда у нас лошадка ещё была. Да чего там оно делать? У нас всё своё...
— Всё же жить без электричества, интернета и прочих благ цивилизации сейчас никак нельзя, — возразила я.
— Не знаем мы этого, да и ненужно оно совсем нам... — с невозмутимым видом парировала Марфа. — Ешь лучше, а то картопля совсем охолодеет.
Хоть чувства голода совершенно не было, но, не желая её обидеть, я притянула к себе крынку с молоком, насилу сделала пару глотков. Наверное, всё же правильно говорят, что аппетит приходит во время еды. Пусть не сразу, медленно, только съела я всё.
— Вот и хорошо, — добродушно улыбаясь, Марфа принялась прибирать со стола пустую посуду. — Значит дело на поправку пошло! Ты полежи ещё, ненадобно тебе покуда много ходить.
И действительно, будто волной накатилась слабость, и моя голова сама собой приклонилась на пуховую подушку. Кажется, я задремала. Не знаю, сколько прошло времени, но за окошком раздались грузные шаги, а следом протяжно заскрипела входная дверь.
— Вот и наш Ерофеюшка пришёл... — засуетилась Марфа, поспешно собирая на стол.
Я не отрывала глаз от вошедшего мужчины. Дородный, бородатый, чуть ли не на голову выше меня и на полторы — Марфы.
— Соболя взял, шкурки ободрал уже и на рамки натянул, — принялся рассказывать он, склонившись над ушатом и ополаскивая руки. — Косулю ещё на мясо разделал, так что с пропитанием будем...
— Ерофей, — не без труда приподняла я над подушкой голову. — Своди меня в лес к его могилке. Умоляю, покажи, где похоронил...
— О чём это она? — не глядя в мою сторону, отрывисто бросил он Марфе. — Ты ей сказала чё ли?
— Сказала о помершем ребёночке, как же было не сказать... — будто оправдываясь, вжала она в плечи голову. — Да и сама она вспомнила, чего до того было... Ты садись, кушай, голоден, поди...
Так и не смотря на меня, то и дело причавкивая, Ерофей принялся торопливо жевать. Как-то оробев, переспросить его я почему-то не решалась. Вот, закончив с трапезой, он пригладил бороду и усы, под натужный скрип лавки и половиц поднялся на ноги, и молча вышел из избы.
— Ты его больше не уговаривай, не поведёт он тебя никуда, да и сама ты искать не пойдёшь, не пустим, иначе сгинешь одна в тайге.
— Как это не пустите! — вдруг вспылила я. — Я не ваша собственность и вам не рабыня!
— Да пожила бы ужо с нами, — неуверенно принялась уговаривать меня Марфа. — Разве тебе плохо у нас жилося?
— Не знаю я! Не помню! — нервно закричала и подскочила с кровати, чувствуя как от внезапного гнева и волнения так и наполняюсь адреналином. — Да и не смогу я в этой глухомани жить! Сколько можно! Спасибо за то, что выходили, прокормили, только я сегодня же и уйду, даже сейчас, пока лето на дворе!
Почему-то не верилось не одному ихнему слову, особенно его сказочке об умершем ребёнке. Не складно как-то у него получается... Что в действительности они с ним сделали? Если не обманули, так почему бы и не показать, где похоронили? А свежую могилку даже в лесу найти легко... Обязательно отыщу! Раскопаю... Шагнула к дверям, и, наткнувшись в проёме на Ерофея, испуганно попятилась... Потом хотела его обежать. Да не тут то было! Он как медведь сграбастал меня в охапку.
— Ты уж, девонька, не забижайся, о тебе же хлопочу! — басовито рявкнул мне в самое ухо. — Чтоб одумалась, покуда до утра на сеновале запру!
До синяков сжимая мои запястья своими лапищами, он поволок меня к раскрытому зеву сарая. Упираясь, я как могла сучила ногами, но он без труда затянул меня внутрь. Солнечный свет слабо прибивался в щели между досок. Сорвав с крюка вожжи, Ерофей резко развернул меня задом к себе, нагнул. Разве что юбку не задрал. И чего он хочет? Выпороть! А может что-то другое удумал? Я хотела в ужасе завизжать, да тут поняла, что он всего лишь связывает мне руки за спиной. Вот закончил и толкнул головой вперёд, прямиком в небольшой стог.
Ведь хочешь меня, да? — повернувшись к нему лицом, пока не ушел, бросила с вызовом, игриво поджав коленки, затем с наигранной улыбкой откинулась на сено, кончиком подбородка кокетливо приспустила левую бретельку сарафана. — Ты крепкий, можешь меня запросто и силой взять, да только кричать ведь стану, пинаться и кусаться! Марфа ещё услышит... А расскажешь мне всю правду, как попала сюда, куда моего ребёночка подевал, так и сама отдамся, так тебе куда сладостнее и приятнее будет, я ведь в этом деле такие выкрутасы знаю, что твоей Марфе и вовек не снились.
Наблюдая, как он меняется в лице, чувствовала себя настоящей змеюкой искусительницей. Только был ли у меня другой выбор хоть как-то узнать правду? Похоже, до этого, Ерофей ничего такого со мной делать и не собирался, а действительно хотел лишь запереть да уйти. Теперь же я его зримо раззадорила... Вон как в портках оттопырилось... Тут не переборщить бы, чтобы не сразу накинулся, хоть что-то рассказать успел.
— Скажи мне, умоляю, — отползая от него, всё глубже зарывалась в сено. — Как ты меня нашёл и что с моим ребёночком действительно стало?
— То дух лесной меня к тебе привёл... — торопливо и сбивчиво начал он свой рассказ. — А мальчонка твой не помер, тот же дух за ним и возвернулся... Передал я его ему...
— А с чего ты взял, что то дух лесной был?
— Так передо мной он прямиком из пустоты возник, а потом куда идти надобно показал...
— А этот дух случайно такой не длинноволосый был и не в кожаной куртке? — Ерофей озадачено заморгал и я торопливо пояснила: — Ну безбородый и в рубахе из оленьей кожи...
— Он самый и был... — заметно багровея, как-то замедленно кивнул Ерофей, и, растянув щёки в слащавой ухмылке, неспешно ослабил шнурок на портках и стал предвкушающе надо мной склоняться. Беседовать дальше он явно уже был не настроен.
— Ты развяжи уж меня Ерофеюшка... — перестав отползать, я чуть повернулась на бок. — А то как же я тебя ласкать-то буду?
Кряхтя, он оседал всё ниже и ниже. Я же, чуть отодвинувшись, потрясла перед ним связанными руками. Слава Богу, вроде бы принялся распутывать свои же крепко затянутые узлы. Вот я и освобождена от врезавшихся в кожу острых вожжей! С многообещающей улыбкой подползя под Ерофея, я привстала на локтях и, выбрав момент, изо всех сил пнула острой от худобы коленкой ему промеж ног. Удивительно, но сразу попала куда надо. Он даже не заорал, а словно задыхаясь, подобно рыбе принялся хватать воздух перекошенным в злобе ртом. У меня же откуда только взялись силы! Ужом выскользнув, бросилась вон из сеновала, поспешно прихлопнула за собой двери, повернула щеколду и подпёрла её валяющейся на земле толстенной жердиной. Пробежала вдоль штакетника и выскочила в приоткрытую калитку. Теперь со всех ног в глубину леса, глядишь, и не догонит, не найдёт... А если поймает, то даже боюсь представлять, что со мной сделает!
От бега всё больше кололо в боку и вынужденно пришлось перейти на шаг. Что-то быстро я выдохлась? Видимо, засиделась в своём интересном положении на этой слободке, либо сказывается вызванное тяжёлыми родами недомогание. Груди ещё такие налитые, тяжёлые, непривычные, и будто тянут книзу... С другой стороны: лес густел, тут всё равно никуда не побежишь, иначе вся ветками исхлещешься. Сейчас же я ступала мягко, пружинисто, стараясь как лань перепрыгивать с камушка на камушек, или делать осторожные шажки по широким не скользким валежинам да пятачкам сухой, не оставляющей следов земле. Всё же научилась этому за свои таёжные скитания, особенно вместе с Айи, о котором не хотелось даже и думать, и уж тем более с самим встречаться! И всё же придётся нам ещё пересечься! Вот только чуток оклемаюсь, да нужным снаряжением обзаведусь! Надо будет и на Кагарку приду, чтобы ребёночка своего забрать!
Где-то позади, далеко в стороне, вспуганно прокаркала лесная ворона. Получается, что идёт Ерофеюшка за мной. Только не найти тебе меня! Даже если ты и самый настоящий следопыт, ни за что не найти! Углубляясь в тайгу, я так осторожничала, что даже ни разу и веточки не обломила. А тайга, она как безбрежное море. Правду говорят: пойдёшь направо — суженного найдёшь, налево пойдёшь — себя потеряешь, прямо пойдёшь — сама пропадёшь... Вот такой вот мой незатейливый выбор...