Темное пламя-1. Дети проклятия. Ольга Зима, Ирина Чук

Дорога бежит вперед и вперед, ложась под широкие волчьи лапы, и Дей неутомимо несется по ней.
Местность вокруг схожа и не схожа с известной мне, а я ведь видел многое. Она меняется медленно, но неотвратимо. Все вроде бы то же, но что-то неуловимо показывает: мы передвигаемся не только вперед. Мы словно проваливаемся куда-то.
Высокие ели земель Дома Волка, ровные пустоши, скалистые обрывы и синяя лента Айсэ Горм остались далеко позади. Мы пересекли ничейные земли за ними, дальше владения Дома Леса, и он оправдывает свое название. Багряные и желтые упавшие листья выстилают нам путь, затем их сменяет зелень лесная, живая, появляется трава на земле, плоды на деревьях… Леса-леса-леса. Вокруг светлеет, а ведь поздний вечер. Уже и цветы, колосится рожь на редких полях.
Мы покинули Черный Замок зимой, а врываемся в раннюю осень. Мы идем против течения времени, рвем невидимые препоны, проламывая себе дорогу к неблагим.
Дей тоже чувствует это, ему тяжело, очень тяжело, но он не останавливается.
Вторую ночь мы проводим в дороге, пересекая перевал Грозовых Гор. Дом Неба под самым солнцем… Но грозы нет, только унылый проливной дождь, скользкий спуск почти кубарем, в воде, грязи и камнях.
Ясное солнце встречает нас поутру, но тут, в горах, холодно. Очень холодно. Мне становится теплее от чужого взгляда. Нет, это я грею, я грею тебя, Дей! Хоть немного!
Однако чужой взгляд я ощущаю явственно. И в нем нет добра, хотя и зла тоже нет.
Дей, я могу не спать вовсе, но тебе нужно отдохнуть. У тебя лапы разъезжаются. И вовсе это не шутка! Ты не заметишь, как споткнешься об очередной камень, через которые перепрыгиваешь уже с натугой, упадешь в трещину, приветливо ждущую именно тебя, или поймаешь затылком валун, свалившийся с самого верха горы.
Хорошо, мой Дей, я замолкаю. Я помню о Лили. Я не знаю, за кого боюсь сильнее, за нее или за тебя. А это для того и упоминаю, чтобы ты разозлился и не спал, раз уж решил бежать и ночью! Прости, нет, я не буду больше произносить ее имя. Я чую, как тебе больно.
Уф, мы закончили хотя бы с горами.
Кругом поля из бесконечных маков. Я люблю цветы потому, что их любит моя госпожа, но эти траурные маки мне вовсе не нравятся.
Сколько же этих маков, они слепят и дурманят.
Мой Дей, приди в себя, ты уже не бежишь, ты плывешь в этом красно-черном море! Только жгущее солнце и приторный усыпляющий аромат!
Вот, упал. Дей, очнись же! Вовсе не обязательно было царапать себе бок. Но я рад, что мы вернулись на Дорогу. Противные цветы слизали твою кровь и успокоились, выпустили нас. Чужой недовольный взгляд пропал, пропал и жар, охвативший меня при входе в это сонное царство.
Нет, Дей, я не знаю, кто пытался остановить нас! Да, я буду бдителен вдвойне!
Короткая ночевка, когда даже молодой волк падает от усталости, и опять долгий монотонный бег по красной растрескавшейся земле.
И мы натыкаемся на болото.
Волк не полезет туда, но человек, шатаясь, упрямо идет вперед. Волку по топкой почве идти было бы легче, но это же вода! Вода — это не наш мир, это мир фоморов! Тем более, пресная вода, в которой и дышать-то нельзя. Волк не будет соваться в капкан.
Усталость и звериный страх вышвыривают Дея из волчьего тела.
Мы, похоже, пришли. Дорога бежит вперед, в это болото! Оно же от края и до края этого мира. Редкие чахлые кусты, колышущийся под ногами бурый ковер, там и сям прерываемый ямами с тухлой водой. Чпок. Фу, оттуда вырываются зловонные пузыри. Даже не хочу думать, кому они принадлежат. Болото дышит, и дышит нехорошо.
Оно большое и опасное, незнакомое и отталкивающее. Давай обойдем его, пока не поздно, Дей, я чую дыхание трясины!
Нет! Нет! Не ходи!
Ну вот. Теперь вода ещё и в сапогах. До чего же они отчаянные, эти волки — все напрямик, напропалую, без сомнений. И мне по-прежнему кажется, что за нами кто-то идет. Может быть, стоит его подождать? Познакомиться? Спросить дорогу? Ах, я понимаю, понимаю, отчего мы настолько торопимся, не вздыхай так, но болото опасно! Я чувствую это всей своей вновь разогревшейся шкуркой!
Да, я не знаю, отчего, но я рад, что получается тебя греть. Хотя бы немного. Я же знаю, как тебе холодно, мой Дей.
Болото чавкает очень смачно. Наверняка питается ши. Особенно — молодыми волками! Остановись, тут совсем плохо, это место стоит обойти! Не напрямик!
Не дергайся, если одна нога увязла, то выбраться ещё можно, потерпи, я вижу несколько палок, ты сможешь до них дотянуться…
Ох, нет! Мы вязнем!
— Благой, а благой! Ты решил покормить трясину? — раздается незнакомый скрипучий голос.
Я даже не заметил этого одинокого ши. Он сидит на корточках слишком близко, странное некрасивое лицо выражает равнодушный интерес с толикой любопытства.
Ну, захотел и захотел покормить собой, кто может запретить?
Пегие волосы слегка завиваются на концах, в ухе торчит что-то похожее на украшение, длинные губы загибаются вниз, зеленые глаза холодны. Все лицо ши кажется вытянутым вперед, и тянули вперед его именно за этот длинный нос.
— Это не твое дело!
Мой Дей, пусть он не нравится тебе на вид, но помощь не будет лишней!
Благой проваливается еще сильнее. Неблагой легко удерживается на зыбкой поверхности. Он склоняет голову вбок.
— Может быть, у вас так принято, благой, но кормить трясину мы привыкли особым порядком, и порядочные ши в её блюда не входят, — объясняет свои, совершенно дикие, традиции.
Бежать бы от него, да трясина продолжает потихоньку засасывать.
— Мы не кормим трясину! Совсем!
Дей злится, но не будет вымаливать помощь, а странный ши не торопится предлагать, хотя болото аппетитно чавкает уже на уровне пояса.
Дей! Смири гордость! Тебе же ещё быть королем! Ты должен уметь договариваться со всеми, даже с неблагими! Мы должны идти дальше!
— А как вы тогда справляетесь с её голодным безумием?
Некрасивый ши усаживается поудобнее, устраивает руки на коленях, склоняет голову вбок и продолжает смотреть волку в глаза.
— Никак не справляемся!
Ох, Дей, осторожнее, болото уже подступает к груди! Попроси! Просто попроси! Но Дей слишком горд, а некрасивый ши ему совсем не нравится.
— Мы не кормим болота! Потому что у нас нет…
Гнилая вода заливается в рот, да попроси же!
— Болот… — булькает Дей.
Ши выгибает брови, что делает его лицо ещё более изогнутым, впервые глядя на собеседника с беспокойством, но вода смыкается над головой гордого волчьего принца.
Дей! Держись! Дей-Дей-Дей!
Липкая жижа окружает, забивается в нос, сила волка не может помочь ему сейчас, она только вредит, барахтаться бесполезно, и я успеваю отчаяться, когда сверху опускаются руки, хватают за плечи, тянут вверх, туда, к свету — благому-не-благому — одинаковому для всех ши, красавец ты или не красавец.
Трясина отпускает медленно, но некрасивый ши настойчив, он умеет обращаться со своим болотом. С отвратительным чавканьем Дея выплевывает прямо на руки ши. Он тяжело дышит, его одежда перепачкана, а пегие волосы слиплись от грязи.
Ши резко сжимает грудь моего волка, Дей закашливается, выплевывая грязную воду, а затем падает на относительно сухой островок. Неблагой протягивает ему полотенце, влажное и пахнущее горьковатыми цветами.
Вытрись, мой Дей. А то вид у тебя, как у неблагого.
Они пытаются отдышаться оба. Некрасивый ши с сомнением косится на Дея, ожидая очередного подвоха:
— Если бы ты сказал сразу, что не знаешь, как обращаться с болотом, вытянуть тебя было бы куда легче. Я думал, благой знает, что делает!
На сухом островке посреди этой мерзкой топи очень уютно.
Неблагой словно из воздуха достает котелок, по взмаху руки разводит костер, вспыхнувший так ярко, как не должны гореть влажные болотные деревяшки.
Дей молчит, приходя в себя. Мрак вокруг нас нарушают лишь белесые пляшущие огни, но они не светят, а слепят. И наверняка утаскивают туда, откуда не вернуться.
— Не стоит сейчас идти через Трясину, — ловит его вопросительный взгляд неблагой. — Сожрет.
— Благодарю тебя. Мой Дом готов будет принять тебя всегда. Волки придут по твоему зову, где бы ты ни был, — устало произносит Дей редко употребляемую, старинную церемонную формулировку, решив хоть на словах отблагодарить того, благодаря кому он не сожран.
Любопытство искрится в ярких, изумрудных глазах неблагого, словно пляшут веселые феи, оно теперь неравнодушно, это любопытство. Для некрасивого ши фраза Дея больше, чем просто слова, больше, чем вкладывал в них сам Дей.
При старых богах ши, произнёсший слова дружбы, становился другом до конца жизни. Теперь не так.
— Как хоть тебя зовут? Меня — Бранн.
Дей молчит. Он не признается, что выдохся и еле дышит. Осторожно распрямляет ноги, делая вид, что просто вытягивает их к огню. Сжимает зубы, чтобы сдержать стон.
От меня можешь не таиться, у тебя болит все тело, и ты на грани. Давно уже на грани. Спать иногда нужно.
Волк говорит о другом, не торопясь представляться. Ведь чем выше титул, тем больше потребуют в уплату за спасение.
— Странные вы. У нас принято сначала помогать, а потом спрашивать, нужна ли помощь.
— А мы всегда ждём приглашения, — пожимает плечами неблагой, зеленые феи засыпают, будто Дей сначала чем-то очень порадовал, а потом сильно огорчил его. — Что-то я с тобой разболтался.
— Но я так и не попросил о помощи.
Бранн не отвечает, поворачивается спиной, начиная ворошить огонь. Темнота вокруг сгущается и словно прислушивается к этим двоим, говорящим на разных языках.
Бранну непонятно, что Дей делал в болоте. Может, мылся в мягкой торфяной воде или проверял быстроту погружения в трясину.
Дею непонятно, с чего такая забота и что он теперь должен этому некрасивому неблагому. В мире ши ничего не дается даром. Вспомнить только виру, что истребовал Луг у сыновей Турина! Может, Дею тоже проще было сразу утонуть в болоте?
— Большинство моих знакомых дали бы тебе умереть, — Бранн шевелит полешки, хотя костер горит достаточно ярко и не требует присмотра. — Но я часто нарушаю правила.
— Странно… — кашель снова прерывает Дея, надсадный, глубокий. — Мне говорили, у вас нет правил — одна свобода.
— Свобода, мой несостоявшийся ужин для трясины, подразумевает куда больше правил, чем все ваши закостенелые церемонии, — невеселый ши поворачивается к Дею, давая волю языку, словно закрыв сердце. — Не целуй руку тому, кто ниже тебя, не показывай своих чувств, не давай волю привязанностям… Сам-то всегда их соблюдаешь?
Наши традиции неблагой знает хорошо, но не понимает их. Теперь Дей пожимает плечами, не желая объяснять очевидного. Не всё, что дорого и важно, напоказ.
— Нам ваши правила тоже не слишком понятны. Хотя бы, — в холодных глазах неблагого с заснувшими феями видна обида, и она наконец-то выплескивается в слова: — Хотя бы то, что при всех наших свободах не назвать свое имя — даже врагу! — худшее из оскорблений.
— Дей! Дей, сын короля Майлгуира, наследный принц правящей династии Волчьего Дома и Благого Двора, муж принцессы Солнца.
— Как много слов!
Бранн хохочет, запрокидывая узкое вытянутое лицо. Изумрудные феи опять пляшут в глазах этого странного ши, оттаявшего так же быстро, как и замерзшего.
— О, чуть не состоявшийся болотный ужин! Жаль, столь длинный титул не смог вытащить тебя из трясины, тогда бы мне не пришлось каждый раз произносить его во время приветствия!
Дей разозлен, он готов ринуться на обидчика. Каков наглец! Выспросить имя, чтоб затем поиздеваться над ним!
Для волка оскорбление титула и Дома невозможно. А для неблагого — повод для шуток. Но на некрасивого неправильного ши невозможно злиться даже мне. Может, потому что тот только что жизнь моему волку?
Так и не услышав, чего Бранн хочет в награду, Дей определяет её сам:
— Зови меня просто Дей.
Трясины не видно в ночной мгле. На уютном островке посреди болота весело трещит огонь, стараясь усыпить уставшего волка. Суетится возле котелка Бранн. Дей морщится: запах у того варева хуже, чем у болота.
Иногда волчий нюх скорее проклятье.
Волк лучше всего борется со сном в наблюдении и разговоре, по дороге даже со мной говорил. Завязать беседу сейчас мешает все ещё не отступивший надсадный кашель, поэтому принц с дерзко осмеянным титулом попросту наблюдает за новым знакомым.
Ну хоть бежать вперед не порывается.
Бранн бросает косые взгляды на Дея, что-то про себя прикидывая и словно взвешивая волка, помешивает бурлящую воду кривой палочкой. Потом, приговаривая негромко и непонятно, перетирает в ладонях мелкие белые цветы, соблюдая какой-то рецепт. Темное неаппетитное варево становится кристально чистым, как вода горных ручьев. А ещё — могу поклясться в этом, мой Дей! — мгновенно остывает.
Волк подозрительно внюхивается в чудной аромат отвара, слабый и горький запах неблагого, тяжелую прелость болота. Приглядывается к загадочному напитку, ещё раз всматривается в Бранна. Наш новый знакомец переливает голубовато светящуюся жидкость в гнутую закопченную кружку.
Зелье в кружке плещется призывно.
— Выпей. Это от кашля.
Ох, Дей, если это просто от кашля, то я огромный дракон! Будь осторожнее! Волк косится, чуть ли не прижимая уши, но пьет. «Вода» и впрямь ледяная.
Я так и знал! Я знал! Дей, держись! Судорог от лекарств не бывает!
А ты! Ты! Чудище болотное! Вытащил, чтобы погубить?! Убери от него руки!
Неблагой меня не слышит. Сейчас точно укушу! Но тот перехватывает падающего поперек груди и быстро выливает остаток «воды» в рот Дея. Он содрогается ещё раз, его рука выпрямляется и бьет наотмашь удерживающего его Бранна. Тот лишь слегка отворачивает голову, чтобы удар пришелся не в глаз. Этому неблагому хоть бы хны! Пропускает второй удар в ухо, переворачивает Дея набок, стучит по спине, в судороге что-то выкашливается из легких, что-то…
О, старые боги! Что-то живое!
Я передумал кусать неблагого. Я хочу укусить собственный хвост!
Дей приходит в себя. Распахивает глаза, отшатывается от склизких темно-зеленых комочков, копошащихся возле лица, опрокидывая Бранна на спину.
— Вот теперь кашель пройдет, — звучит приглушенно, но спокойно.
Волк кое-как собирает руки-ноги, чтобы помочь подняться Бранну, с удивлением разглядывает свежий синяк на его скуле, потом переводит взгляд на комочки у ног и вздрагивает от омерзения, представив это внутри себя. Выдыхает с присвистом:
— Что это такое?
Да, мой Дей, у меня тот же вопрос!
Неблагой отряхивается, хотя это никак не сказывается на порядке его костюма, сует Дею в руки вновь наполненную голубоватым зельем кружку, а сам подходит, склоняется над комочками без страха или брезгливости, рассматривает с прищуром. Легкий сапог с силой опускается на копошащуюся массу. Чпокает, будто лопается переполненная водой фляжка. Трясина обширно вздыхает в ответ.
Бранн поднимает голову, долго вглядывается в темный горизонт. Дей не стремится прерывать молчание. Бранн вздыхает устало, оборачивается, улыбается еле заметно, будто и не давил только что живые комочки, приглашает жестом к костру, отпивая прозрачного зелья. Остаток разливает по двум объемным флягам, прикручивает их к поясу. Доходит и до объяснения. Все же странные они, эти неблагие. Кивает на раздавленные останки, словно это совершенно обычная вещь:
— Это было маленькое болото. Трясина любит расширять свои границы за счет ши. Стоит ей поймать кого-то достаточно сильного, она проникает внутрь, а потом отпускает свою жертву.
Мне сразу не понравилось это болото! Хорошо, что у нас их нет.
Некрасивый ши, украшенный синяком, продолжает заунывно, заснуть можно:
— В груди этого несчастного клокочет живая болотная вода, болотная же вода остается в его следах, которые он оставляет за границами трясины, уверенный, что избежал гибели. А потом падает. Где упадет, там образуется новый, вытянутый по его тропе край болота.
Волк морщится, неблагой ворошит угли, отпивает ледяного зелья.
— То, что ты чуть не унёс отсюда, называется Детками Трясины. Они разводят новое болото, становятся его местным разумом. Маленькие опасные твари.
Мой Дей щурится, разглядывая лицо неблагого.
Бранн продолжает смотреть в огонь и вздыхает.
— Так умер мой предшественник, хранитель болота и этих границ, а за ним — ещё один и ещё, — подпирает ушибленную щеку кулаком, морщится и подпирает другую. — Трясина очень любит жрать нас, следует быть аккуратным, благой Дей. Но Трясина же и дает средство справиться со своим проклятьем. Если знать, как готовить Чистую воду, выжить можно.
И улыбается, улыбается — дикий, неправильный, не-благой ши!
— И сколько раз ты готовил её для себя?
Неблагой Бранн улыбается, радостный от Деевой проницательности, изумрудные феи в глазах опять вырываются на волю и пускаются в пляс.
— Я не помню, благой Дей. Трясина очень упорна! Я живу здесь долго. Боюсь, теперь мне достаточно ее нюхать.
— Ты не нашел лучшего места для житья?
— Это был мой выбор! — вскидывает голову Бранн. — Это болото умно, для него нужен особый страж, иначе пожрет всех, поумнеет и разрастется, распространится на все земли, и ничего уже не…
Ничего, что твои глаза закрываются. Не вскидывай голову тревожно на каждый шорох, это всего лишь вздыхает болото, злое, голодное, хищное болото, лишившееся ужина. Поспи хоть немного. Этому неблагому можно доверять.
Дей проводит рукой по плечу. Это «спокойной ночи» для меня. Бранн недоуменно косится, но молчит. Затем продолжает вновь говорить о болоте, и Дей засыпает под его монотонный речитатив. Неблагой смотрит на вздрагивающего во сне волка, а потом набрасывает на него свой плащ.
Когда Дей просыпается, брезжит рассвет. Неблагой не спал вовсе, он всматривается в так и не померкшие огоньки. Что-то его настораживает. Я не знаю, какое тут обычное утро, но сегодняшнее мне не нравится целиком и полностью. Тусклый свет, шепот болота, волны, идущие по воде непонятно откуда, набухающие все больше пузыри, пляшущие огни на кривых корягах.
Бранн бормочет сам себе:
— Возможно, рано. Стоит еще подождать, — поворачивает голову по-птичьи. — Куда же ты путь держишь, просто Дей?
После вчерашнего спасения волк без колебаний снимает меня с плеча и протягивает Бранну на ладони.
Дорогу?
Не знаю, не знаю. Мне нравится сидеть на твоем плече. Не хочу я ступать по чужим рукам, не надо трогать мой живот, щекотно!
Неблагой осторожно принимает меня… Его ладонь не враждебна, но непривычна.
— Покажи ему, — просит Дей.
Дорога, помеченная друидами, бежит вперед, она видна до горизонта строгой желтой линией. Но Бранн легко тянет ее на себя, словно бечевку, бормоча:
— Кто тебе дал эту карту, просто Дей? Ей не одна тысяча лет. Тогда и трясины тут не было. А тут, вот тут — тут обрыв! Еще хуже, чем мое болото.
Эй, вот не надо так меня крутить!
Неблагой основательно упирается сапогами в землю, ухватывает ленту двумя руками, и она приближается вместе со смутными образами реальности. Я успеваю подметить долгий путь, горы, воду, много воды, над ней кружат странные птицы, похожие на драконов. Золотой город из перевернутых домов. Резная белая башня парит над землей. Там, на самом верху, горит заветный цветок. Там конец нашей дороги.
Бранн, поцокав языком, отпускает меня и ленту, лежащую у его ног пылающими кольцами. Она вытягивается, распрямляется обратно в струну.
А я перепрыгиваю на Дея. Уф, аж голова кругом.
— У тебя, видно, сильный поручитель, — щурит холодные глаза неблагой.
— Поручитель? Какой поручитель? Нет у меня никакого поручителя!
Какие-то правила неблагих, о которых нам неизвестно. И похоже, правила серьезные.
— Ох ты, благой-благой! Ты же утонешь еще в Хрустальном море без поддержки неблагого королевской крови. Возвращайся откуда пришел.
Равнодушия уже нет, непонимания — целое болото. Дей злится, рычит, а Бранн продолжает:
— Что, Майлгуиру маловато показалось четырех волшебных предметов? Сына не пожалел?
— Отец пытался запретить мне!
— Тогда что тебя занесло сюда? Гордыня, беда всех благих?! Подвигов захотелось, как у древних богов? Объясни мне, неблагому! Почему ты прешься по нашим и вашим землям, пугая все живое и не разбирая дороги? Думаешь, мне тут мало покойников, еще и благих хоронить?! — и смотрит зелеными глазюками в пол-лица.
О, я знал, я знал, чей это взгляд! Не он ли заманил нас на маковое поле?
— Что сподвигло тебя нарушить законы вашего Двора и правила волков?
Дей открывает медальон.
— Она.
Я тоже смотрю, я подзабыл, какая ты, моя госпожа. На островке посветлело от твоих волос, а призрачные огоньки болота загорелись ярче.
— Алиенна, принцесса Солнца, — читает Бранн тонкую вязь. — Она… — ши замирает, вглядываясь в рисунок.
— Она прекрасна.
— Вы все-таки слепцы, благие. «Прекра-а-асна»! — дразнит он Дея. — Доброта, чистота, ясный огонь.
— Она умирает, — глухо выдыхает Дей, едва сдержав рычание в горле.
— Сколько вы были вместе?
Дей защелкивает медальон, сжимает его в руке.
— Одну ночь… И всю жизнь.
— Ладно! — хлопает себя по бедрам Бранн. — Не думал я, что вновь… До дворца путь неблизкий. Я провожу тебя.
— А как же твое болото?
Трясина булькает за границей островка, словно понимает, что говорят и думают сейчас о ней. Бранн приглядывается к серому горизонту.
— Мне нужно идти дальше! Ты видел! Я срочно должен попасть к Неблагому Двору!
Дей расправляет плечи и опускает левую руку на кинжал. Бранн отвечает умиротворенно:
— Я помню, Дей, я видел, я знаю срочность твоего дела. Сегодня воздух другой, что-то изменилось. Будь так добр, не сходи… — застывает на месте, что-то углядев вдалеке.
Нога волка касается первой кочки, болото выдыхает ровно и все пузыри на поверхности лопаются одновременно.
— …с острова, — произносит Бранн и оборачивается. Приподнимает брови, будто говоря: «Так сложно было дослушать?» — прихватывает моего волка за рукав и подтягивает обратно на остров.
— Она нас видит теперь. Приготовься, просто Дей.
Все бурлит, шевелится, ворчит. Просто всемирная клоака, а не болото!
— Что это? — щурится Дей, втягивая воздух.
— Трясина.
Бранн обретает резкость движений и кидает в огонь все дрова. Пламя взлетает в два роста ши. Оголяет меч, кривой и волнистый, а в другой руке зажимает горящую палку, вчера служившую кочергой.
Дей становится рядом, с шорохом вытягивает из-за плеча отцовский двуручник. Ровный, как солнечный луч, клинок самого Нуаду. Я знаю, да, отец передал его, когда Дей уехал на границу с фоморами, на войну-которая-мир.
Трясина слитно и злорадно выдыхает, эхом слышится вздох Бранна: неблагой хранитель этих земель изрядно обеспокоен. Зато благой хранит веское молчание! Сражается он великолепно, а болото страшным противником не считает.
Мой волк ещё очень-очень молод.
Когда ожидание становится невыносимым, болото возле островка вспучивается, и на берег выметываются, гибко скользя гладкими боками, живые и злые корни. Их встречают мечи неблагого и благого.
Мой Дей, тебе тоже стоит обеспокоиться, болото не собирается сражаться честно! Один корень тянется со спины, его отсекает меч Бранна, на землю льется коричневая жижа, конечность извивается, старается дотянуться до цели. Прижженная палкой — отдергивается, над болотом проносится потусторонний вой.
Даже если спросить у хитрого Финтана, все знающего о своем Лесе, он скажет, что деревья не кричат. Неблагой Двор сильнее отличается от Благого, чем Дом Волка от Дома Леса.
Вслед за длинными корнями-лианами, которые оба ши — благой и неблагой — рассекают клинками, на островок лезут головы? Тела? Плечи? Стволы?
Я не знаю, мой Дей, я никогда такого не видел, прости-прости, шкурка греется сама собой!
Коряги очень живучи! Бранн толкает ногой головешки, они раскатываются, не касаясь ши, но не давая наседать корягам. Подвижные гнилушки переваливают свои тела все ближе, а их щупальца все быстрее атакуют ши, словно утвердившись на сухой почве. Но наталкиваются, напарываются телом на огонь, даже слишком живой для этого места огонь, и воздух наполняется визгом.
Дей морщится, а Бранн вздрагивает спиной: он явно хуже переносит этот нестерпимо высокий звук.
Волк обрубает щупальца, добирается до одного из тел, рассекает на две половины. Они растекаются, едко дымясь, разбрызгивая жижу, заменяющую им кровь. Бранн кашляет от дыма, глаза его слезятся, но кривой меч почти не теряет скорости и точности.
От его очередного удара одно из щупалец плюхается на плечо Дею. Прямо на меня! И тут же, шипя, падает наземь, обжегшись о мою спину. Я тоже могу помочь! Да, прости-прости! Я помню про нашу цель, я больше не буду лезть, это он сам!
Когда коряги, нашедшие брюхом угли, останавливаются, волк хочет добить их, но Бранн обессиленно хватает Дея за рукав: едкий злой дым из тел чудовищ действует на него гораздо сильнее, чем на волка. Может быть потому, что неблагой уже достаточно долго живет на этом отравленном болоте.
Дей, придерживая неблагого, досадливо обрубает самые длинные щупальца, подталкивает к ним угли. Поворачивает Бранна, усаживает его, отирает лицо тряпкой и поливает водой из своей фляжки — водой чистой, взятой далеко от злосчастного болота.
Неблагой дышит шумно, но глаза больше не слезятся, ему явно лучше, он признательно кивает моему Дею. Но стоит волку попытаться сойти с островка, Бранн опять удерживает его за рукав, качает головой:
— Ещё не всё.
Волк отбрасывает подальше салат из щупальцев и разрубленные коряги. Они дымятся, слабо подергиваются и так и норовят вцепиться в ногу. Островок свободен, но весь покрыт липкой вонючей жижей.
— Только, благой… не давай им дотрагиваться до себя, — хрипит Бранн, и волк кивает в ответ.
Я горжусь тобой, мой Дей! Ой! Что это? Там! Вон-вон там!
Дей и Бранн — оба застывают. Вид этого существа не предназначен для живых.
Неживое создание всходит из глубины по ступенькам. Лучи солнца пронизывают ее насквозь.
Бывшая ши теперь оболочка чего-то внушительного и опасного. Бесцветная девушка, под прозрачной кожей которой шевелится черная гнилая вода. Да там копошатся и Детки! Длинные волосы прикрывают лицо, она откидывает их аристократическим жестом, открывая красивые, искаженные черты. Впечатление портит разорванный до ушей рот. Мертвая ши улыбается. Помоги нам, старые боги! За прозрачными белесыми губами — острые игольчатые клыки.
— Вы думали убеш-ш-шать от меня? — в шуршащем заунывном голосе эхом, на грани слуха — звуки болота.
Мертвая ши обращает голову к волку я хочу закрыть его, но всего меня на это не хватит! Взгляд бледных, немигающих глаз ощупывает моего волка, по ресницам мертвой ещё скользят капли черной воды. Дей не дрожит, он неприступен.
Его греет черно-золотое кольцо.
— Волк, редкая добыча! — подвывание усиливается, в вытянутой к нам прозрачной руке копошится склизкий комочек. — Точно не хочеш-ш-шь покормить моих деток?
Бранн дергает волчьего принца за рукав совершенно зря. Дей слишком высокомерен, чтобы отвечать на подобные вопросы, но я благодарен неблагому.
Этой особе лучше тоже не давать дотрагиваться до себя. Похоже, ей и отвечать крайне опасно.
— Ах, волк не добыча, как же я позабыла?
Дей молчит. Тварь теряет интерес, поворачивая голову Бранну и трепещет ресницами.
— О-о-о, мой Хранитель… Которого лучш-ш-ше назвать тюремщ-щ-щиком!
В хлестком голосе отчетливо прорывается бульканье топи, в него легко погрузиться, а выбраться будет сложно, как из ее трясины.
— Не вслушивайся и не отвечай, — шипит Бранн.
— Ты кормил меня отбросами! Ты заставил меня уснуть! Эти твои разбойники!
Она всплескивает руками в жестоком разочаровании от проступков любимого, трясет головой с редкими длинными волосами.
Бранн бледнеет, но продолжает смотреть на Трясину как на обычный пень, а потом уводит взгляд чуть в сторону, словно не увидев ничего интересного. Её это злит. То есть, злит ещё больше.
— Ты уводил от меня самых лакомых! — рот оскаливается до середины щеки, потом со щелчком закрывается, и она продолжает подвывать: — Ты похитил у меня моего волка! Ты ш-ш-швырял мне отбросы!
Э нет! Волк тут только один! И он — мой! Мой и моей госпожи!
— Ну так полуш-ш-ши их обратно!
По легкому движению руки, роняющей комочек слизи, топь набухает бесчисленными волдырями.
Берегитесь!
Из глубин поднимаются опухшие, уродливые утопленники, и при жизни не блиставшие разумом или красотой, но сейчас вовсе их лишившиеся. Белые глаза без зрачков и радужки рыщут в поисках жертвы, из-под ржавых шлемов раздается хриплый вой и стон, мертвые руки ловко тянут клинки из ножен, а позади смеется, задирая голову к небу и раскрывая жадную ненасытную пасть, сама Трясина. Подгоняет, приободряет, вдыхает силы и жажду убийства.
— Ты отдавал ей разбойников? — шепчет Дей.
— Её надо было кем-то кормить! — шипит неблагой. — Чтобы совсем с ума не сошла!
— По-твоему, похоже, что не сошла?
Бранн косится на серьезного Дея. Недоверчиво, несмело приподнимает уголки длинных губ. О, старые боги! Шутка понятна обоим.
— Если бы я скормил ей всех тех бабок, которые пошли за клюквой да заблудились, боюсь, она бы старческое слабоумие заработала!
— Никогда не калечил старушек, — Дей разминает плечи, ожидая, пока враги двинутся вперед, — и впредь не собираюсь.
Неблагой подбрасывает деревяшек, дует в сторону костра, и тот разгорается мгновенно, как от сильного ветра. Чую, огонь нам еще понадобится!
— Еще была невеста. Еле отговорил ее топиться. Приходит раз в год, грустит и уходит. Вот сейчас бы вылезла в красном подвенечном платье!
Дей фыркает, перехватывает двуручник поудобнее.
— Хватит нам одной красавицы, которая тебя жаждет!
Трясина подозрительно смотрит на приободрившихся ши, ей вовсе не нравится, что их настроение изменилось. Она поднимает руку, и остальные разбойники, послужившие ей ранее едой, а теперь — войском, резво бросаются в бой.
Единственный крепкий островок посреди топи вмиг оказывается очень тесным. Спина Бранна вновь прижимается к спине моего волка, воздух свистит под их мечами, но рубить утопленникам руки или ноги бесполезно: они и так мертвы, они не ощущают боли и лезут вперед все резвее, забрызгивают жижей из обрубков.
Особенно тяжко приходится Бранну, зловонное дыхание трясины давно стало его привычным воздухом и тянет силы быстрее, словно зная, куда бить старую жертву. Жертвой неблагой быть не хочет. Он торопливо стирает вонючую кровь с лица, замах — кривой меч сносит очередную голову, горящая палка прижигает шею, следующее умертвие падает, а потом еще одно…
Трясина заинтересованно подается вперед.
— Головы! Руби головы! — бросает Бранн волку.
Он кивает, полагая, что стоит пока сберечь дыхание. Разбойники прибывают.
— И вот что тебе стоило сначала лишать их оружия?
Волк пыхтит, ему изрядно надоело мельтешение коротких клинков перед лицом, он бы с удовольствием провел круговой удар, снося головы хоть ближайшим, но голову Бранна немного жаль.
— Когда я скажу, пр-р-ригнись!
Умертвия бросаются вперед.
— Пр-р-ригнись!
Бранн бросается на землю куда быстрее, чем можно просто упасть.
Полтора оборота, свист меча, рассекающего ходячие трупы, и первая линия опрокинута. Неблагой прижигает головы, а благой отшвыривает сапогами туловища разбойничков обратно в черную воду.
Передышка. Мне тоже неплохо бы отдышаться.
Трясина продолжает любоваться на сражение и пропадать не собирается. Я полагаю, что это далеко не конец. Может, ей нравятся сильные противники?
— И сколько было уморено душегубов на твоей памяти? — Дей отдыхает, опираясь на меч.
Бранн вздыхает не менее прерывисто. Он опускается на корточки, вцепляется руками в колени.
— Слишком много. Ещё раз пять по столько же и ещё столько же. Я долго был хранителем. Она почти уснула.
Пауза закончена. Чавканье трясины, всплеск — и вторая волна утопленников отчаянно рвется к нам. Тянут костлявые руки, хватают за сапоги, их не смущают удары, их цель — утянуть в родную топь.
Ши перестали замахиваться широко, их удары резки, коротки и точны. Один поддерживает другого. Дей и Бранн берегут силы. Они будто о чём-то безмолвно договорились. Неблагой, зажав в руке длинную палку, терпеливо и дотошно прижигает головы, отрубленные обоими. Двуручник благого еще трижды очерчивает полный круг.
Кривой меч и горящая палка Бранна рассыпают удары щедро и с толком, разбойники отшатываются, попадая под замах Дея, а кто проскальзывает, натыкается на короткий меч неблагого.
Когда очередная волна утопленников успокаивается, Дей зашвыривает горящие головни в воду.
Трясина вскрикивает недоуменно, а Бранн за рукав тащит Дея к ней. Навстречу бледной болотной душе, поселившейся в теле давно умершей ши.
Ох, вот связался же я с этими двумя! Им, видимо, мало того, что сейчас нас хочет сожрать сама Трясина!
Там, куда ступает Бранн, топь схватывается, недаром Трясина назвала его хранителем — у неблагого тоже есть власть. Другое дело, что я не понимаю, как он собирается справиться с обезумевшей тварью. Да еще и Дея моего тащит! Он не сопротивляется, что и вовсе необыкновенно, следит, чтобы сапог попадал на твердую землю. Шаг в сторону от неблагого — и волк оступается, тонет, но быстро вытягивает ногу из черной, вмиг размягчившейся няши.
Трясина улыбается в полголовы.
— Ах, вы идёте ко мне сами, как это мило!
Рука вытягивается в нашу сторону, манящим жестом сгибает пальцы, будто рассчитывая соблазнить. Рука красива, но по ней ползают Детки Трясины, а это портит впечатление.
— Я надеялась, что мы ещё развлечемся! У меня ещё много разбойников! — подвывает красавица.
Пауза, и опять этот томный трепет ресниц!
— Благодаря моему Хранителю!
Бранн в ответ на это отбрасывает все ещё горящую палку, которая без плеска скрывается в болотной воде. Лишь поднимается легкий дымок.
И как прикажете это понимать? Он идет сдаваться?
Дей рвется вперед, но на его сапоге повисает сразу четыре всплывших трупа. Он на земле, ловко переворачивается, рубит руки разбойников, не давая никому приблизиться к его незащищенной спине.
Трясина успевает расхохотаться неблагому в лицо, раскрывая пасть, с игольчатых зубов летит жижа, внутри неё клубится и извивается тьма, из которой падают комки Деток. Бранн срывает с пояса флягу, выдергивает пробку и широким замахом выплескивает зелье в лицо Трясине.
Воздух наполняется ветром, визгом и зловонием. Призрачная ши тонет в черной воде, утопленники сползают, бессильно разжимая почти дотянувшиеся до ши руки.
Бранн прикрывает уши руками, сгибаясь, длинные губы мучительно поджимаются. Дей поднимается, преодолевая порывы ветра, обхватывает неблагого за плечи. Упадет Бранн — пропадет твердь под ногами.
Ветер разгоняет дым и развеивает крики, разносит их по всей топи, как предупреждение и команду. Мне вовсе это не нравится!
Бранн вместе с Деем возвращаются к островку, подбирают еще могущие сгодиться вещи. Молча, не сговариваясь, отходят от поля битвы и встречи с Трясиной. Протирают клинки, а потом так же молча оглядывают друг друга — не осталось ли где налипших частей разбойников, остатков коряг или деток болота?
Бранн, примостив рядом уже три длинные жерди, разводит огонь опять и принимается варить Чистую воду.
— По болоту идти будет очень непросто и опасно, — Бранн вглядывается в Дея как-то иначе. — Она так просто нас не отпустит, но на границе мы сможем её запереть, замкнуть, я недаром Хранитель, я умею запирать калитки!
Дей хмыкает, весело прищуриваясь:
— И это тоже твой выбор из многочисленных свобод?
— Разумеется! — Бранн не понимает шутки, он слишком устал. — Каждый выбор в моей жизни сделан мной самим, — отводит глаза. — Пусть и немного подготовлен обстоятельствами. Но ты представь: оставить такое болото без Хранителя вовсе!
Теперь, о-о-о, теперь мы с Деем прекрасно это представляем. Оно и с хранителем не очень дружелюбно.
Бранн разливает зелье по фляжкам, рука его дрожит. Он отпивает и валится на спину.
— Знаешь, что я тебе скажу, благой? — косит глазами туда, куда упал волк.
Дей хмыкает заинтересованно и поворачивает голову.
— Я тебе скажу, благой, что ты очень вкусный! Вкусный просто небывало! Ни одно поколение хранителей не помнит таких вкусных ши, чтобы за них стоило вырезать все живое на болоте!
Взгляд Бранна устремляется в небо. Неблагой ши и не меняет тона, но благому, я чую, тоже хочется рассмеяться.
Мне вовсе не весело. Если так встречает край земли неблагих, то что ждет нас дальше?