Точка пересечения. Влада Воронова

Как и всегда, граммофонные пластинки с новинками джаза, сплетни жёлтых газет и листки с фигурами модных танцев — сегодня это был свежезавезённый из-за моря чарльстон — интересовали Гедрика, короля Валденны, гораздо больше государственных дел.

— Ваше величество, округ Аринделл на грани бунта, — сказал министр внутренних дел, сухощавый мужчина средних лет.

Король, очень красивый платиновый блондин двадцати восьми лет, со светло-голубыми глазами, высокий и спортивный, презрительно хмыкнул, не отрывая взгляда от листка, на котором была напечатана последовательность фигур танца:

— У короны хватит сил подавить любой мятеж.

— Вне всяких сомнений, ваше величество. Но истинной мудростью, достойной вашей божественности, государь, будет предотвратить кровопролитие. Это заставит людей Валденны говорить о вас как о великом правителе не только обязанности подданных, но и по зову сердца.

Король бросил на столешницу листок, мазнул по министру скучающим взглядом, встал, подошёл к окну и с тоской посмотрел на майский сад.

«Полдень. Самое время устроить прогулку или поиграть в волейбол, — думал король. — А приходится выслушивать всякую ничего не значащую чушь».

Он подошёл к стоявшему на специальном столике радио. Включил, покрутил настройки. Но ничего для него интересного ни на одном из первых попавшихся пяти каналов не передавали, а искать дальше королю стало лень. Он выключил радио и подошёл к другому столику, где стоял граммофон. Гедрик покрутил ручку и стал выбирать пластинку из стойки, которая была рядом. Поставил чарльстон, сделал несколько па, вернулся за письменный стол и посмотрел на министра:

— Чем недоволен Аринделл?

— Всё тем же, чем обычно недовольны простолюдины — высокими налогами и низким качеством работы чиновников. К тому же там много иноверцев и инородцев, которые хотят, чтобы вы отменили подать на чужекровность и иноверчество.

— Что за народы там живут? — лениво поинтересовался король.

— В основном чиальцы, поклоняющиеся разнообразным духам, и тайлинцы, исповедующие шанидийство. Есть ещё валденнские горцы со своей еретической трактовкой истинной веры. Остальные инородцы слишком малочисленны, чтобы принимать их во внимание.

— Инородцы и иноверцы всегда чем-то недовольны, — презрительно фыркнул король. — Но без поддержки истинных валдцев они ничего не значат и ничего не стоят. А валдцы никогда не поддержат чужаков.

— Сейчас всё не столь однозначно, — осторожно возразил министр и добавил: — Ещё многие недовольны отсутствием избирательных прав у женщин и недопуском их в университеты.

— С тех пор, как женщины взяли моду стричь волосы и носить юбки длиной до середины лодыжек, с ними нет никакого сладу. Избирательные права им… Мне с мужчинами-голосовальщиками головной боли хватает, так ещё и бабы лезут. Простородки совсем обнаглели. Но ведь мой отец разрешил открыть специальные университеты для женщин. Чего бабам ещё надо?

— В женских университетах курс наук ограничен по сравнению с мужским. Это не позволяет женщинам получить хорошую работу. Поэтому они хотят учиться в обычных университетах.

Король пожал плечами:

— И зачем женщинам работать, когда их содержат мужья?

— Они хотят содержать себя сами.

— Тогда им будут не нужны мужья. Это подорвёт нравственность, семейные устои и стабильность государства.

— Женщины говорят, что семья должна строиться на любви, а не на деньгах. Для этого у женщины должна быть своя работа, свои деньги и свой голос.

— Совсем бабы спятили! — фыркнул король. — Пошли все эти суфражистки к чёрту.

— Но их поддерживают и многие мужчины.

— Это ещё почему?

— Потому что у них есть дочери. Суфражистки придумали лозунг «Кто не поддерживает нас, тот убивает будущее своих дочерей».

Король посмотрел на министра с интересом:

— А они не глупы. Это сильный ход.

— Увы, ваше величество.

Король задумчиво погладил подборок.

— Почему суфражисток больше всего в Аринделле?

— Ведущий промышленно-торговый округ Валденны, ваше величество. Есть много работ, подходящих для женщин.

— Губернатор там действительно так плох?

— Не хуже других, ваше величество. Но простолюдины злы на сословные ограничения, которые губернатор поддерживает в полной мере.

Король сменил пластинку в граммофоне. Теперь это было соло чернокожего трубача, не то Армстронга, не то Легстронга, министр никак не мог запомнить их фамилии.

Король проговорил задумчиво:

— Полагаете, если я с треском уволю губернатора, чернь успокоится?

— На какое-то время, государь. Но пока они будут радоваться его отставке и считать себя людьми, способными повлиять на короля, вы издадите ряд указов, который позволит тайной полиции лучше и полнее контролировать чернь. Поскольку указы будут изданы лишь для одного округа, они не привлекут внимания всей страны. А вы со временем распространите их на остальные округа королевства.

Король кивнул.

— Совет не глуп. Подготовьте указы.

— Ваше величество, будет результативнее, если вы сами поедете в Аринделл.

Король брезгливо поморщился:

— Провинция. Скука.

— Этим визитом вы принесёте спокойствие в королевство.

— Да? — с сомнением сказал король. — Ну хорошо, распорядитесь о поездке.

— Слушаюсь, государь. Вы возьмёте с собой королеву?

— Обойдусь без этой дряни. Пусть на время моего отъезда отправляется в монастырь, как и положено добродетельной супруге, пока мужа нет дома.

— Суфражистки, ваше величество. Присутствие королевы их успокоит.

— Тогда устройте всё так, чтобы она не попадалась мне на глаза нигде, кроме церемоний.

— Не беспокойтесь, ваше величество, поездка не доставит вам неудобств.

Король жестом приказал министру убираться прочь.

*   *   *

Губернатору о визите монарха телефонировал прикормленный человечек при королевском секретариате. Один из секретарей губернатора, в свою очередь, продал новость нескольким знатным вельможам и богатым буржуа, у которых тоже были свои секретари.

Через сутки в Аринделле не было ни одного человека, который бы не знал о визите высочайших особ.

*   *   *

Барон Жозеф ле-Кардук — представительный, высокорослый сероглазый блондин сорока трёх лет, с неспешными, вальяжными манерами — мэр небольшого города Пьелла, в котором проездом должен был остановиться король, сегодня не находил себе места от беспокойства и метался по кабинету как напуганный заяц. Визит монарха мог закончиться как повышением, так и ссылкой.

А супруга, Бертина ле-Кардук, урождённая ле-Мантис, маленькая, кукольно-изящная и разнаряженная по последней моде голубоглазая кудрявая шатенка тридцати восьми лет, только подливала масла в огонь.

— Не мельтеши попусту! Разузнай о вкусах короля, о том, как ему угодить! Что он ест? Что пьёт? Каких женщин предпочитает — блондинок, брюнеток, рыжих? О боги, за что вы отдали меня в жёны этому чурбану?!

— Вот и разузнала бы сама, если такая умная! Была бы от тебя хоть какая-то польза! Только и можешь, что тратить мои деньги на тряпки! Часами мелешь языком со всеми городскими бабами, так хоть бы что-то дельное из своих сплетен извлекала!

В кабинет вошёл Витольд ле-Кардук, старший сын барона — двадцать лет, такой же высокий и крупнотелый, как и отец, но волосы и глаза унаследовавший от матери.

— Не о том волнуетесь. Король с одинаковым аппетитом ест и перепелиный суп, и бобовую похлёбку, а трахает всё, что шевелится. В Эльмирене, королевской резиденции, король использует только девственных аристократок в возрасте от шестнадцати и до двадцати, зато во время прогулок по городу не брезгует сорокалетними уличными проститутками.

Витольд сел в кресло.

— Всё, что действительно надо сделать, это показать королю нашу верность и поддержку всех его указов. Готовность безжалостно карать тех, кто противится его воле.

— Какой у нас умный сынок! — просияла баронесса.

— Да уж не в мать, — буркнул барон.

— И не в тебя. Витольд унаследовал ум от моего батюшки.

Жозеф хотел ответить гневной отповедью, но Витольд опередил:

— Прежде всего, отец, уберите из дома ваших нахлебников. Ильга публично отзывается о короле как о последней мрази, а её братец Ольгерд только и делает, что твердит о графском титуле, который вы у него отобрали.

— Именно ради того, чтобы ты стал графом ле-Лаваль, я и кормил этих гадёнышей столько лет. Ольгерда нельзя выставить на улицу до тех пор, пока ему не исполнится двадцать один. Иначе моё опекунство, а вместе с ним и титул, перейдут к кому-то другому. Ольгерду уже двадцать, нам осталось потерпеть всего лишь год.

— Тогда отправьте их на время визита короля в деревню, в монастырь, хоть к чёрту на рога!

— Это не так легко. Ольгерд возлагает большие надежды на приезд его величества.

Витольд с ужасом посмотрел на отца:

— Вы полагаете, он подаст на вас жалобу?

— Попытается. Но его не подпустят к королю. И шуметь, привлекая его внимание, не позволят.

— И всё же было бы надёжнее убрать его из города, — настаивал на своём Витольд.

Бертина немного подумала.

— Ильга. Она-то точно не захочет присутствовать при визите короля и с превеликим удовольствием останется в Нижней Пьелле. А вместе с ней будет вынужден остаться и Ольгерд.

Жозеф отрицательно качнул головой:

— В Нижней Пьелле живёт только Ильга. А Ольгерд — в моём доме.

— Если Ильга потребует, он останется на эту неделю в её квартире. Ольгерд всегда послушен старшей сестре.

— Не в этом случае, — возразил Жозеф. — Ольгерд бредит титулом и местом при дворе. Он останется здесь. А вместе с ним останется и Ильга, она не допустит, чтобы её драгоценный братик оказался без защиты и присмотра. Если до короля дойдёт даже самая безобидная Ильгина реплика…

— Отец, поэтому вы и должны отослать их подальше от Пьеллы! Дайте Ольгерду какое-нибудь поручение в деревне, а ещё лучше — в другом округе.

— Жозеф, поговори с Ильгой, — сказала Бертина. — Она не хочет, чтобы Ольгерд стал придворным. А потому с превеликой охотой увезёт брата подальше от искушения.

— О, матушка, вы так мудры! — восхитился Витольд.

— Пожалуй, в этом есть смысл, — согласился барон.

*   *   *

Виконт ле-Триаль, мелколорослый щуплый человечек сорока двух лет, принял секретаря барона ле-Кардука у себя в кабинете.

— Вас никто не видел?

— Нет, ваша светлость. И у меня хорошие новости. Но они дорого стоят.

— Сколько?

— Сто лийров. И деньги вперёд.

Виконт помялся — сумма равнялась месячному жалованию его камердинера, но вытащил из ящика стола пять двадцатилийровых купюр, по столешнице толкнул секретарю.

Тот проверил деньги на подлинность, убрал в карман.

— Если хотите стать мэром, ваша светлость, позаботьтесь о том, чтобы подле короля как можно чаще находились воспитанники ле-Кардука Ильга и Ольгерд.

— Дети Марка ар-Денна, графа ле-Лаваль? Какой толк от этих голозадых? Свет давно забыл об их роде.

— Но сейчас они будут вам полезны. Ильга считает короля никчёмным правителем и безнравственным человеком, не стесняясь говорить это вслух…

— Эта девка вообще мало чего стесняется! В двадцать пять всё ещё не замужем, но открыто сменила семерых любовников! Причём пятеро из них были простолюдинами. По рукам пошла, шлюха!

«Шлюха ни шлюха, — подумал секретарь, — а тебе не дала, как ты ни подкатывал. Вот и бесишься».

— Работает в лечебнице Нижней Пьеллы как мужичка, — продолжал разоряться ле-Триаль. — Ладно бы ещё в нормальной, а то в чиальской.

Секретарь кивал, но думал иное: «Зато Ильга ар-Денн может сама оплачивать себе квартиру, еду и одежду, а потому не имеет нужды идти в содержанки, как большинство барышень из обедневших дворянских семей. Она выбирает себе мужчин, а не они покупают её».

— Слепая дрянь! — не мог угомониться виконт. — Со своим убожеством она должна сидеть в задних комнатах опекунского дома и ждать пострига в монастырь, а не шляться по городу среди нормальных людей.

Секретарь посмотрел на него со скучающим видом.

— Вас интересует, чем может быть полезен Ольгерд?

— Очень интересует, — виконт вмиг забыл о своих филиппиках.

— Как известно, Марк ар-Денн участвовал в заговоре против прежнего короля на стороне его брата. Заговор был разоблачён, заговорщики, включая принца, казнены, а их имущество конфисковано. Однако конфисковывались только счета и земли, но не фамильные замки, которые давали право на титул, дабы не допустить пресечения высокородных генеалогических линий. Поэтому Ольгерд по достижении двадцати одного года должен вступить во владение замком Лаваль и графским титулом. Если он умрёт бездетным, то титул перейдёт к Ильге. Если и она не оставит потомства, титул отойдёт короне и будет передан Дворянской Ассамблее для вручения достойному продолжить судьбу одного из Высоких Домов. Барон ле-Кардук, будучи шапочно знакомым с Марком ар-Денном, воспользовался царившей в период следствия, суда и казней неразберихой и выдал себя за близкого друга Марка.

— Это был огромный риск! — охнул виконт. — Ле-Кардук тоже мог оказаться под судом.

— Он сначала позаботился об алиби. Получилось чахленько, по делу он прошёл свидетелем, однако риск оправдался. Ле-Кардук получил опекунство над детьми Марка и их замком. Сразу после этого барон стал от имени своих подопечных выписывать векселя под залог замка, а затем сам же все векселя и скупил. Иначе говоря, приобрёл титул за треть цены, поскольку оплатить векселя ар-Денны никогда не смогут.

— И Ольгерд надеется, что король признает векселя недействительными?

— Как минимум, ваша светлость. Но в основном мальчишка надеется получить место при дворе, которое позволит добиваться монарших милостей. Как, впрочем, и большинство аристократов.

— Однако графский титул даст Ольгерду в этом немало преимуществ, — заметил ле-Триаль.

— Как может дать и барону ле-Кардуку. Совершеннолетним Ольгерд будет через одиннадцать с половиной месяцев. И тогда мэр надеется забрать графство Лаваль себе и стать если не придворным, то губернатором.

— Два идиота, — фыркнул ле-Триаль. — Поговорки «Подле короны — подле смерти» и «Дело хуже губернаторского» не на пустом месте появились. При дворе все только и делают, что норовят засунуть друг друга на эшафот, а губернаторы нужны лишь для того, чтобы у короля под рукой был козёл отпущения, которого можно отправить на каторгу или под нож гильотины для успокоения бунтующей черни.

Секретарь кивнул. Истинная власть и доход есть только у мэров и у преторов — глав уездов. Все остальные должности приносили хлопот и риска гораздо больше, чем влияния и прибыли. А потому барон ле-Кардук становился невыгодным нанимателем. Секретарь сказал:

— Если вы правильно поведёте дело, ваша светлость, то станете мэром, а то и претором.

Виконт задумчиво рисовал карандашом на бумажке для записок узор из завитушек и листьев.

— Что ещё ты знаешь о бароне и его подопечных?

— Только то, что рассказал.

— Этого мало, — отрицательно качнул головой ле-Триаль. — Должно быть что-то ещё. Ильга и Ольгерд нисколько не похожи. Она — смугловатая кареглазая брюнетка, он — очень светлый блондин с голубыми глазами. К тому же Ольгерд красив, тогда как у Ильги внешность вполне заурядная, можно даже сказать, что она дурнушка. А Марк, как и его жена, были весьма привлекательными шатенами с серыми глазами.

— У Маргариты ар-Денн глаза были голубые. И волосы гораздо светлее, чем у шатенки, хотя и не блонд. Но всё же этого недостаточно, чтобы у Ольгерда получились его оттенки глаз и волос.

— Из какого рода происходила Маргарита?

— Ар-Найчин, виконты ле-Шадд. Там ни у кого не было такого оттенка глаз и волос, как у Ольгерда. Да и как у Ильги — смуглости, пусть и такой небольшой, и по-настоящему чёрных волос не было ни у одной ветви Шаддов и Лавалей.

Ле-Триаль усмехнулся:

— Похоже, доанна Маргарита любила гульнуть на сторону. И если она принесла графу байстрюков, титул они не наследуют.

— Лишь при условии, что вы докажете их незаконное происхождение. А это нелегко.

— Так постарайся найти весомые улики. Сам шантажировать графёнышей или их опекуна ты не сможешь, силёнок не хватит. Но продать компромат тебе как раз по возможностям. А в моих возможностях очень хорошо за него заплатить.

Секретарь барона усмехнулся, кивнул.

*   *   *

— Это ты во всём виновата! — кричал Ольгерд на сестру. — Только из-за твоего языка нас отсылают из Пьеллы.

— Радуйся, будем подальше от этого козла в короне.

Комната Ольгерда в баронском доме маленькая, с низким потолком, крохотным тусклым окошком и старой, будто на барахолке купленной мебелью.

«Зато я живу в особняке Верхней Пьеллы, — думал Ольгерд. — А не в меблерашке плебейского квартала. Пусть квартира Ильги и больше, но я никогда не опущу себя настолько, чтобы соседствовать с низкородками, да ещё и чиальцами».

Он хмуро посмотрел на сестру.

Одета Ильга в простое светло-коричневое платье из дешёвого хлопка, но весьма изящного и элегантного силуэта, который с лихвой перекрывал дешевизну материи. Наряд Ольгерда был гораздо роскошнее и дороже, но вкуса и стиля ему недоставало, а потому юноша казался одетым хуже сестры. И его это раздражало.

— У меня появился шанс вернуть титул! — воскликнул Ольгерд.

— Тебе не о глупых погремушках надо думать, а о сессии. Хочешь остаться на пересдачу? Так ты потеряешь грант на учёбу.

— Я граф ле-Лаваль! Моё место при дворе, а не в университете для худородных дворянчиков! Боже, туда даже стали брать простолюдинов!

— Которые учатся лучше тебя, — заметила Ильга.

— Я мог бы поступить в колледж Святого Ульриха, где столетиями учились юноши из самых благородных семейств, а ты заставила меня пойти в университет-«стекляшку», никчёмную новоделку.

— В Святом Ульрихе нет грантов, да и учат там всякой никому не нужной ерунде: мёртвым языкам, древней философии и риторике. Основную часть времени ульрихские студенты гробят в дурацких клубах при университетах, где соревнуются либо в волейболе и крокете, либо в придумывании нелепых развлечений. А в новоделках или, как называют их глупцы, «стекляшках», дают профессию, которая будет кормить тебя всю жизнь. Ты и так потерял два года впустую, пока был пажом виконта ле-Триаля. В университет надо было поступать сразу после школы. Тогда к совершеннолетию ты был бы с дипломом.

Ольгерд страдальчески закатил глаза. Сообразил, что сестра не видит его гримас и сказал:

— Да мне и на хрен не нужен диплом из «стекляшки»! В Святом Ульрихе заводят знакомства, с которыми никакая профессия не нужна. Я мог бы вернуть титул и получить место при дворе, которое должно быть у меня по праву рождения.

— По праву рождения у тебя должна быть способность думать, но увы — её не заметно. Ольгерд, мы же хотели после твоего диплома уехать в колониальные земли, а там всем плевать на титулы и связи в Валденне. В Киррене всё будет зависеть только от нас самих.

— Ты идиотка! — вскипел Ольгерт. — На кой чёрт рвать жилы в Киррене, когда в Эльмирене я мог бы получить всё просто так! Тебе, конечно, плевать. Слепая, да ещё и уродина. У тебя и раньше никаких перспектив не было, а теперь и подавно не будет — старая дева без девственности, тебя даже дворник замуж не возьмёт. У меня же вся жизнь впереди.

Ильга стремительным движением шагнула к брату и влепила ему крепкую пощёчину.

Ольгерд, несмотря на то, что был на полторы головы выше хрупкой маленькой сестры и широк в плечах, испуганно сжался. Способность полностью незрячей Ильги всегда точно знать, где стоит или сидит, а нередко и что делает собеседник, Ольгерда пугали.

Ильга сказала спокойно:

— Отец тоже хотел получить всё и сразу. В результате оказался на эшафоте.

— Но другие на эшафот не попадают!

— Потому что пресмыкаются и крысятничают. Ты этого хочешь?

— Как будто в Киррене этого не нужно, — огрызнулся Ольгерд.

— Не нужно. И даже в Валденне требуется далеко не всегда. Я работаю уже десять лет, стала из младшей ученицы одним из самых известных мастеров акупунктуры в городе, но задницу при этом никому ни разу не лизала.

— Ты говоришь как плебейка! Ты, наследница рода ар-Денн, графов ле-Лаваль.

— Мы давно уже простолюдины, а не графы, скажи спасибо нашим пустоголовым родителям и алчному опекуну.

— Я могу вернуть наше звание и достояние! — воскликнул Ольгерд.

— И что тебе даст словесная погремушка, именуемая титулом, и груда старых камней, называемая замком? Разве что продашь какому-нибудь нуворишу за банковскую ренту. Но хороший юрист зарабатывает больше среднего раньте.

— С тобой бесполезно разговаривать! Ты просто ограниченная, ничего не смыслящая дура!

Ольгерд вылетел из комнаты, громко хлопнув дверью. Ильга пожала плечами, взяла сумочку, на ощупь надела шляпку и пошла на работу. Сегодня была вечерняя смена.

*   *   *

Слуги переодели короля ко сну и, низко кланяясь, выскользнули из спальни. Король сам надел халат и вызвал герцога Вэлтена ле-Унфилье, своего ровесника и друга с детских лет.

— Гедрик? — удивился герцог, высокий и смуглый брюнет крепкого телосложения, с тёмно-зелёными глазами. — Ты не идёшь на прогулку?

— Завтра предстоит долгая поездка.

— Когда это тебя останавливало? И что делать в поезде, если не спать?

— Сегодня я останусь дома, Вэл.

Гедрик сел в кресло, жестом предложил сесть Вэлтену. Но тот сел перед королём на пятки, взял его руки в свои.

— Гед, что случилось?

— Я говорил с королевой.

— Это великое событие. С Ровейной ты говоришь не чаще одного раза в месяц, а это будет второй за неделю.

— Мне не до шуток! — король выдернул руки.

— Королева отказалась сопровождать ваше величество? — удивился Вэлтен. — До сих пор она никогда не проявляла даже самых малых признаков непокорности.

— Нет, она повинуется мне, как и всегда.

— Тогда в чём дело?

Гедрик опустил голову.

— Я собирался взять в поездку доанну Флоренс.

— В этом нет ничего нового. При тебе всегда какая-нибудь девица, причём каждые две недели, а то и каждую неделю другая.

— Флоренс помолвлена, — тускло проговорил король.

— И что? Дашь её жениху повышение в должности на пару ступеней — и дёшево, и сердито, а он за это будет подкладывать супругу в твою постель и после свадьбы. Все так делают.

— Флоренс вбила себе в голову, что должна достаться мужу непременно девственницей. И попросила у королевы защиты от моих домогательств.

Вэлтен хохотнул, но тут же оборвал смех.

— Королева подчиняется вашему величеству. Если государю угодно отправить нынешнюю супругу в монастырь Святых Небес и взять новую королеву, никто возражать не будет. Ровейна никогда об этом не забывала.

— Она и сейчас не забыла. Ровейна не пыталась противиться моей воле. Она…

+   +   +

Ровейна, красавица двадцати восьми лет, платиновые волосы и голубые глаза лишь немногим темнее, чем у короля, с бесстрастным видом стояла посреди кабинета своего супруга.

— Ваше величество, — говорила она ровным безэмоциональным голосом, — девица Флоренс ар-Финнел, дочь барона ле-Динса, придворная дама четырнадцатого ранга…

— Я знаю, кто такая Флоренс, — перебил король.

— Ваше величество, Флоренс помолвлена и любит своего жениха, а потому внимание, которое вы к ней проявляете, этой даме неприятно и обременительно.

Гедрик презрительно фыркнул:

— Я не собираюсь доставлять приятность ей. Я хочу, чтобы она доставила приятность мне.

— Ваше величество, тогда воспользуйтесь услугами дам, для которых доставлять мужчинам удовольствие вопреки собственным чувствам — это работа.

Гедрик сказал гневно:

— Я не желаю слушать советы о постельных утехах от женщины, которая на них не способна.

— Не вы ли внушили мне отвращение к тому, что для любой другой женщины является радостью и удовольствием?

— Не перекладывайте с больной головы на здоровую, сударыня. Нет вины мужчины в том, что вы не способны вызывать желание. И вернитесь в свои покои, ваше пребывание здесь неуместно.

— Как прикажете, ваше величество, — присела в низком реверансе Ровейна.

Она выпрямилась и пошла к двери, но на последнем шаге резко обернулась:

— Ты мерзкий выродок! Перевалялся со всем грязными шлюхами Эльмирена и столицы, а когда на них вставать перестало, начал паскудить порядочных девушек!

— Вы забываетесь, сударыня. За ваше непочтение вы наказаны месяцем монастыря по самому строгому уставу.

— Для меня наказание — твой поганый Эльмирен! А монастырь, пусть даже с самым суровым уставом — блаженство! А ты просто никчёмная тупая похотливая тварь! В тебе нет и не было ничего человеческого, ты…

Гедрик оборвал королеву пощёчиной, от которой та упала на пол.

Ровейна, к удивлению короля, не испугалась.

— Хочу, чтобы ты влюбился, — сказала она. — Всей своей гнилой душонкой и ничтожным сердцем. Чтобы ты сгорал в этой любви и ничего не получал в ответ. И чтобы ты жил в такой безнадёжности до конца своей долгой, очень долгой жизни.

Королева встала и, не поклонившись Гедрику, вышла из кабинета.

+   +   +

Вэлтен вновь взял руки короля, поцеловал.

— Не печалься, мой государь. Ровейна — всего лишь глупая ничтожная истеричка. Отправь её в монастырь с полным постригом и возьми новую жену. Всех хлопот-то на неделю. Зато на свадьбе хорошенько повеселимся. А Флоренс своей пару лишних бокалов выпить прикажешь за здоровье королевы, и девица вмиг перестанет кобениться, заваливай её хоть под свадебным столом.

— К чёрту Флоренс!

Гедрик вскочил.

— Ты что, не понимаешь — проклятие Ровейны подействовало!

— Гед, проклятия действуют только на тех, кто сам в них верит. Поэтому наплюй и забудь.

— Нет, Вэл, я почувствовал это. Мир изменился. Боги услышали её проклятие и вписали его в Книгу Судеб. Даже если я казню Ровейну, ничего нельзя изменить.

Вэлтен поднялся на ноги.

— Ты просто был усталым и взволнованным. Вот и придумал всякую ерунду. Давай, я вызову священника, и он объяснит тебе, что боги запрещают проклятия. Дозволенной является только церковная анафема, которую без твоего позволения наложить нельзя. Постулат о божественности короля никто не отменял. А потому без твоего разрешения проклятие Ровейны не сбудется.

— В мою божественность никто больше не верит.

— Главное, чтобы ты не утратил эту веру сам. Тогда все остальные вновь в тебя поверят.

— Спасибо, — пожал ему плечо Гедрик. — Вели принести вина, позвать лютниста и доанну Флоренс.

— Ты же не собираешься её… этого самого?

— Твоё присутствие будет гарантом её неприкосновенности. Все знают, как ты стыдлив в таких делах. Даже со своей вдовушкой, к которой ходишь в город, любишься в полной темноте. Её слуги много об этом сплетничали в первые месяцы ваших отношений.

Вэлтен пожал плечами. Гедрик взял его лицо в ладони.

— Ты встречаешься с этой дамой больше одиннадцати лет. Только с ней, и ни с кем другим. Такая верность невероятна. Но ты так на ней и не женился. То, что она всего лишь дочь простого дворянина и вдова барона, не имеет значения. Я дам ей наследуемый титул и приданое, которые она сможет передать своим детям от первого брака.

— Элина не хочет выходить замуж, — Вэлтен убрал руки короля и отрицательно качнул головой. — Она затворница, а жена придворного обязана будет появляться как минимум на церемониях. К тому же Элина не хочет больше детей и ей нравится именно связь, не скованная брачными узами. Как и мне. Мы давно решили, что когда мне придёт время жениться, я выберу жену, которая будет соответствовать моему статусу как приданым, так и плодовитостью, но на наши с Элиной отношения это никак не повлияет.

— Вполне здравое решение, — одобрил король. — Завидую разумности твоей дамы.

— Она удобна, — пожал плечами Вэлтен.

— Зови лютниста и Флоренс, — улыбнулся Гедрик.

Вэлтен поклонился и пошёл выполнять распоряжение.

*   *   *

Ильга заперла дверь своего кабинета в «Целительском доме Яшмового Дракона» и пошла к регистратуре. В хорошо знакомом коридоре не было нужды нащупывать путь тростью, поэтому Ильга просто несла её в руке.

Возле кабинета гадальщика ждал своей очереди последний на сегодня клиент, судя по добротному костюму — житель Средней Пьеллы. Ильгу он проводил презрительным взглядом. «Тоже мне, целитель… Мало того, что слепая, так даже трость приличную купить себе не может, подобрала на какой-то из свалок кусок металлической трубки, попросила соседа покрасить в белый цвет и возомнила, будто теперь у неё есть трость».

Палка акупунктурщицы была длиннее аптечной, не до верхушки бедра, как обычно у слепых, а почти до груди, что позволяло ей, в отличие от большинства ссутулиных собратьев, ходить полностью выпрямившись. Диаметр трости сантиметра три, на нижнем конце гладкий чехол из тонкой стали, на верхнем — оплётка кожаной лентой. И то, и другое явно изготовлено местным умельцем.

Клиент следил за Ильгой неприязненным взглядом.

«Как слепой может заниматься акупунктурой? Она же не видит ничего, а лезет в людей иголки втыкать. Калеки вообще не должны вылезать на улицу, чтобы не оскорблять своим убожеством чувства нормальных людей. Правильно говорят, что их всех надо держать подальше от города в специальном интернате. В святоблагословенную эпоху Арни Третьего, прадеда нынешнего короля, уродов держали в особых поселениях, причём отделяли мужчин от женщин, чтобы не размножались. Жаль, что эта прекрасная практика прекратилась. Если бы ни хвалёный предсказатель, я бы и шагу не сделал в заведение, где работают инвалиды. Придумали тоже: врач — слепая баба, уборщики — пара хромых горбунов с костылями. Мерзость».

Ильга окликнула регистратора и положила на стойку ключ.

— Мастер Ильга, — сказал регистратор по-чиальски, — старший мастер Чань-Лянь просил вас зайти.

Голос регистратора похож на валторну, а в запахе есть нотки магнолии и имбиря. Внешность типична для северной части архипелага Чиаль: невысокий рост, худощавая, но крепкая фигура, высокие крупные скулы, небольшой нос, узкие раскосые глаза, прямые волосы длиной до плеч собраны в хвостик специальной заколкой со знаками рода. По словам зрячих, у регистратора смуглая кожа и карие глаза, а волосы чёрные.

— Хорошо, — кивнула Ильга и пошла к кабинету Чань-Ланя, владельца лечебницы.

Постучала в дверь и вошла.

— Садись, — сказал старший мастер.

Голос у мастера молодой, энергичный, похож на плеск воды в фонтане. Но едва заметная сиплость выдаёт, что принадлежит он человеку пожилому. Чань-Лянь южанин, он выше регистратора, хотя и тоже худощавый. Скулы не такие заметные, овал лица мягче и глаза больше. Губы узкие, чётко очерченные. Есть небольшая бородка, по сравнению с бородами валдцев кажется жидкой. Волосы Чань-Ляня гораздо мягче, чем у регистратора, но жёстче, чем у мужичин материка. Пахнет старший мастер теплым бархатистым запахом, немного пряным. Зрячие говорят, что у него светлая кожа, зелёные глаза и седые волосы.

Ильга уверенно, по-прежнему не пользуясь тростью, прошла к клиентскому креслу, прикосновением проверила, на месте ли оно, и села.

За ширмой, которая стоит в левом углу кабинета, кто-то сидел, скорее всего, пациент: Ильга слышала тихий шорох, лёгкий запах мужского одеколона и закусочной, в которой человек был перед тем, как прийти к Чань-Ляню. Пациент нервничал, елозил по кушетке или дёргал ногой в нетерпении — звука слышно не было, но чувствовалась едва заметная вибрация пола от его движений.

— Что-то случилось, старшой? — спросила она Чань-Ляня по-чиальски.

— Я взял младшего ученика, — ответил он на валдском.

— Хорошо, — одобрила Ильга на том же языке. — У мастера всегда должен быть ученик.

— Этот ученик для тебя.

— Нет! — возмутилась Ильга. — Мне ещё рано брать учеников.

— В самый раз. Ты уже четыре года полноправный мастер. Накопила опыта и уверенности, добилась успеха. Пора делиться.

Ильга возразила:

— Я предпочла бы ещё года два поработать, и лишь после этого начать преподавать. Нужно повысить мастерство, прежде чем передавать его кому-то.

— Мастерство повышают всю жизнь. А твоя основная задача — научить ученика учиться. Мастерство акупунктуры — навык важный, но вторичный. Умение учиться и желание познавать новое гораздо важнее.

— Согласна, — ответила Ильга. — Я возьму ученика. Ведь это он сидит за ширмой?

Из-за ширмы тихо ойкнули.

— Как ты узнала? — спросил Чань-Лянь.

Ильга объяснила. Чань-Лянь засмеялся:

— Вот тебе и первый урок, Альберт. Если калека сам не считает себя ущербным, то увечье не мешает ему жить полноценно. А если здоровый будет чувствовать себя ущербным, то жизнь его будет искалеченной.

Ученик вышел из-за ширмы. Вибрация пола была как от человека под семьдесят кило весом, но шаги почти бесшумные, значит чем-то занимается — танцами, фехтованием, цигуном или чем-то в этом роде.

Ильга уловила запах молодого мужчины и собственный запах Альберта: коричный, теплый, с ноткой сандала. Она сказала:

— Ильга Денн, мастер аку-практик.

— Альберт Цейфер, — ответил потенциальный ученик. — Мне очень приятно, мастер.

— Взаимно, — кивнула Ильга.

Фамилия у парня тайлинская, но акцента нет, значит, закончил валдскую школу. Не то, чтобы там преподавали лучше, чем в тайлинских, скорее наоборот, но чистый выговор и умение читать-писать на госязыке без ошибок несомненный плюс для карьеры. Голос у парня похож на хорошо выделанную замшу. «Это означает крепкие нервы и спокойный выдержанный характер. Полезные качества для лекаря. А судя по уровню, с которого прозвучал голос, рост у него сантиметров сто семьдесят пять».

— Сколько вам лет, Альфред? — спросила Ильга.

— Пятнадцать, мастер.

— Хорошо, приходите завтра к восьми утра. Мой кабинет седьмой. При себе иметь два лекарских кимоно с поясом и шапочкой младшего ученика, сменную моющуюся обувь на мягкой плоской подошве и два чистых полотенца. Если нет на это денег, напишите заявление на имя директора и вам всё дадут в кредит.

Ильга встала и протянула юноше руку для пожатия:

— Приветствую, ученик.

— Приветствую, учитель, — пожал ей руку Альберт.

Рукопожатие было крепким, но не давящим, энергичным, но не торопливым. У парня действительно есть задатки лекаря. Ильга улыбнулась Альберту и сказала сразу двоим собеседникам:

— До завтра.

— А разве вы не будете щупать моё лицо? — удивился Альберт.

— Щупают кабацких девок. А незрячие смотрят руками. Щупающее прикосновение и осматривающее — разные вещи.

— Извините, — смутился Альберт. — Но разве вам не надо меня посмотреть?

— Нет. На самом деле слепые очень редко смотрят лица. Голос, запах, вибрация и звук шагов более индивидуальны и выразительны. По ним о человеке можно сказать гораздо больше, чем по лицу. А если было соприкосновение рук, например при пожатии, то получится полная картина. Знать, как выглядит лицо, не нужно.

Альберт разочарованно вздохнул. Ильга улыбнулась.

— Подойдите ближе.

Быстрыми лёгкими прикосновениями ладоней и кончиков пальцев она осмотрела лицо и голову Альберта — худое, остроскулое, немного вытянутое лицо, большие глаза, нос с лёгкой горбинкой, густые брови, пухлые губы, мягкие волнистые волосы.

Ильга убрала руки.

— Он смуглый, — добавил Чан-Лянь. — Чёрные волосы и карие глаза.

— До завтра, уважаемые, — сказала Ильга и пошла к двери.

Уверенно открыла, вышла в коридор, закрыла дверь.

Альберт с недоверием посмотрел на Чань-Ляня.

— Вы говорили, что мастер Ильга слепая.

— А сколько привычных дел ты делаешь не глядя? Если ты приходишь домой затемно, а лампу или свечу никто не зажёг, ты ведь идёшь в кухню в темноте и берёшь из шкафа спички со светильником. Или встаёшь ночью, чтобы выпить воды, съесть ломтик хлеба. Свет ты при этом не зажигаешь, но знаешь, где что лежит, а потому делаешь всё в темноте. И чем чаще это случается, тем легче тебе будет справиться.

Альберт немного подумал, кивнул.

— Вы правы. Всему можно научиться, было бы желание.

— Повторяй это себе почаще, когда начнётся твоё учение.

— Да, старший мастер, я понимаю.

*   *   *

По улице Ильга шла, проверяя путь тростью. Дорогу она знала прекрасно — особенности тротуара, все его незаметные зрячим выемки и выпуклости, уклоны и возвышения слепая чувствовала ступнями даже через толстую подошву зимних ботинок, не говоря уже об обычных туфлях. Особенности каждого тротуара неповторимы, и Ильга, пройдя по улице один-два раза, ориентировалась по ним не хуже, чем зрячие по виду зданий и деревьев.

Но путь палкой всё равно проверяла. Улица есть улица — здесь могут валяться обрывки магазинной упаковки, банановая кожура и прочие опасные предметы, которые грозили падением. А ещё любители скверных шуток могли бросить под ноги пивную бутылку или натянуть бечёвку.

Идти по шумной многолюдной улице хоть и возможно, но утомительно — много звуков, запахов, вибраций и движений воздуха. Они сливаются, путаются, их сложнее отличить и узнать. Но всё же не трудно обойтись без поводыря, поскольку Ильга была хорошо знакома с этим кварталом и знала, чего от него ждать.

Она подошла к бакалейной лавке и поднялась по лестнице, прошла к прилавку.

— Добрый день, мастер Ильга, — поздоровался продавец.

— Здравствуйте, Бин-Цао. Дайте, пожалуйста, килограмм шайланского риса, килограмм сахара, пачку чая «Танец журавля» и пакетик пряностей «Семь драгоценностей».

— Конечно, мастер Ильга.

Бакалейщик поставил на прилавок большой бумажный пакет с продуктами.

Ильга быстрыми прикосновениями проверила, те ли в нём покупки, что заказаны, и кивнула. Бакалейщик сказал:

— Лийр восемь ультов.

Ильга достала из кошелька лийровую купюру и монетку в десять ультов. Взяла с блюдечка сдачу, прикосновением к аверсу монеток проверила их номинал и убрала в кошелёк.

— Спасибо, Бин-Цао.

— Хорошего вечера, мастер Ильга.

— И вам.

Ильга улыбнулась, забрала пакет и пошла к выходу. Вибрация пола подсказала, что кто-то подходит к двери, а отсутствие звука шагов и движения воздуха говорило о том, что человек идёт со стороны улицы. Ильга отступила в сторону, чтобы её не задело дверью, придержала створку тростью и вышла на улицу.

Через двадцать метров она свернула в переулок. Здесь шума и движения было мало, что позволило резко прибавить шаг и не пользоваться тростью, которая хотя и помогала ориентироваться, но замедляла путь.

Ильга дошла до своего дома, поднялась на третий этаж, отперла дверь в квартиру.

Внизу хлопнула дверь. Ильга прислушалась к шагам и радостно улыбнулась — это пришёл Ольгерд.

— Ты ужинал? — спросила она, когда брат был на втором этаже.

— Виконт ле-Триаль приглашает нас в гости на целую неделю!

— У меня работа, у тебя канун сессии — нам некогда гостить у виконтов.

Ольгерд подбежал к сестре:

— Возьми отпуск! Ты не единственный акупунктурщик в лечебнице.

— В лечебнице у меня появился ученик. Я не могу оставить его в первую же неделю учёбы. И в школе для слепых набрали новую группу, я должна вести занятия.

— Сестра, речь идёт о нашем будущем, а ты говоришь о какой-то ерунде!

Ильга резко втянула брата в квартиру и заперла дверь.

— Человеческие жизни не ерунда! И у нас нет будущего, связанного с аристократией. Лучше думай о дипломе и стажировке.

Ильга сменила уличную обувь на тапочки и понесла покупки в кухню — отгороженную циновочной ширмой часть относительно просторной комнаты, где стоял стол и два стула, пристенный ларь для продуктов и небольшая тумбочка с примусом, в нижнем отделении которой были полочки для щёток, мочалок и моющих средств. Из кухни небольшая дверь вела в умывальню с раковиной, душевой кабиной, унитазом и водогреем, работавшим на керосине.

Вторая ширма отделяла угол с кроватью и платяным шкафом от той части комнаты, что играла роль гостиной и кабинета.

Ольгерд пошёл за сестрой.

— Если мы будем гостями виконта, он представит нас королю. А барон отправляет меня в Рагжен, к своему тамошнему поверенному, помогать с какими-то бумажками.

— Постарайся, чтобы он взял тебя стажёром. Рагжен — главный и самый крупный город Аринделла, возможностей для хорошего карьерного старта в нём намного больше, чем в Пьелле. Там ты на год, а то и два раньше получишь партнёрство.

— На этой неделе я могу не только вернуть титул, но и получить придворное звание. А это означает вкусную еду, удобную квартиру и красивую одежду бесплатно!

— И место уличного побирушки, когда король из-за какой-нибудь прихоти тебя уволит. А капризов у короля ещё больше, чем у старой девы в климаксе.

— Ты непристойна, — покраснел Ольгерд. — Барышня так говорить не может.

— Я лекарка, а не барышня, поэтому могу говорить всё, что захочу и как захочу.

— Ты невозможна, — вздохнул Ольгерд. — Виконт написал твоему начальнику, чтобы отпустил тебя на неделю.

— Вот тварь!

Ольгерд испуганно отскочил от сестры.

— Я его об этом не просил! Я сам не ждал приглашения.

— Я напишу Триалю, что мы не можем принять приглашение — ты едешь на практику в Рагжен, а у меня много работы. Не питай иллюзий, брат. Для Триаля мы всего лишь инструменты в его борьбе с Кардуком за пост мэра. А что станет с нами в ходе этой драки, виконта ничуть не волнует.

— Но почему ты думаешь, будто мы не сможем извлечь из визита короля никакой выгоды?

— Потому что её там нет.

В дверь постучали.

— Иди открой, — сказала Ильга.

Ольгерд метнулся в прихожую. Кем бы ни был визитёр, он позволял прервать неприятный разговор.

«А после гостя Ильга, возможно, подобреет, и я смогу её уговорить».

Пришёл мастер Чань-Лянь. Ольгерд терпеть его не мог, но сейчас старый чиалец мог быть выгоден — вдруг уговорит Ильгу принять приглашение ле-Триаля. Надо всего лишь убедить эту косоглазую обезьяну в том, что визит принесёт пользу Ильге.

— Добрый вечер, старший мастер! — сказал Ольгерд по-чиальски. — Вы очень вовремя — мы ужинать собираемся. Вы ведь к нам присоединитесь?

— Нет, спасибо. У меня срочный разговор к твоей сестре, а после я иду домой, иначе моя старуха меня запилит.

Ильга вышла в коридор.

— Выпейте с нами чаю, старшой, — сказала она. — И не беспокойтесь, мы с Ольгердом не идём к виконту.

— Ты не должна отказываться! — вскричал Чань-Лянь. — Это очень опасно.

— Триаль угрожал лечебнице? — ледяным голосом спросила Ильга. — Он вконец обнаглел, и акция протеста против произвола Верхней Пьеллы будет достойным ответом.

— Нет. Лечебницу я смог бы защитить и без акций. Сейчас всё расскажу.

Чань-Лянь переобулся в гостевые тапочки и пошёл в гостиную, сел на диван. Ильга расположилась в кресле, Ольгерд — за письменным столом.

Чань-Лянь сказал с досадой:

— Триаль угрожал тебе, Ильга. Если ты не будешь на празднествах, он судебным предписанием отправит тебя в интернат для инвалидов на пожизненное содержание. Ты в уязвимом положении — слепая женщина живёт одна. Законы Валденны сильно ограничивают женщин и калек в праве на самостоятельную жизнь, а ты и то, и другое.

— Если я буду в доме Триаля, он вдвойне успешнее засунет меня в интернат, выдав за приживалку. А так есть факт самостоятельных заработков и самостоятельного проживания. Триалю, чтобы куда-то меня отправить, придётся подать иск в секторальный суд, а он гарантированно решит дело в мою пользу.

— Решение секторального суда можно оспорить в районном, — возразил Чань-Лянь.

— Однако с решением секторального суда у меня будет преимущество и в районном, который очень не любит, когда чужаки лезут в дела любого гетто, потому что это добавляет районным властям немало работы. Им выгоднее, чтобы все дела гетто оставались в самом гетто, поэтому они подтвердят решение секторального суда, даже не заглянув в него. Если же суд будет продолжен на уровне шерифии, это уже гарантированный скандал, провоцирование конфликта между Верхней и Нижней Пьеллой. Триаль на это не пойдёт.

— Возможно будет так, а возможно и нет. Калеку-мужчину суд поддержит совершенно точно, однако у женщины шансы на благополучный исход гораздо меньше. Сама ведь знаешь обычай: девка живёт за отцом, баба — за мужем, вдову опекает деверь. Даже здоровые женщины лишены самостоятельности, что же говорить о слепой? Триаль будет назван твоим благодетелем, который вырвал несчастную калеку из лап недобросовестного опекуна, вынуждавшего её работать, и отправил в интернат, под надзор сиделок.

— Я не приму предложение Триаля, — отрезала Ильга. — Пусть будет суд, а там посмотрим, чья возьмёт. Без боя я не сдамся.

— Триаль не только угрожал. Он предложил и плату за твоё согласие на участие в празднествах.

— Это какую же? — с иронией спросила Ильга.

— Сертификат Королевской Ассоциации рефлексотерапии.

— Невозможно. Я каждые полгода подавала заявку на экзамен, но её все семь раз так и не приняли, потому что я женщина и не имею права на диплом полноценного университета. А без диплома медакадемии и лицензии медкомитета получить сертификацию практически невозможно. Случаев такой сертификации всего три по всей стране.

— Однако Триаль уже получил и диплом, и лицензию, и сертификат на твоё имя, — возразил Чан-Люнь. — Если ты будешь на празднествах, их зарегистрируют в Книге Дипломов, Лицензий и Сертификаций. Ильга, ты ведь знаешь, что «Целительский дом Яшмового Дракона» четыреста лет переходил от учителя к ученику. Так было в Чиале, так продолжилось и в Валденне. Мне пора на покой. И я неоднократно говорил, что передам лечебницу тебе. Но без диплома ты вынуждена будешь несколько лет потратить на доказательства того, что просто можешь быть старшим мастером, вместо того, чтобы совершенствовать мастерство и развивать «Целительский дом».

— У вас тоже нет диплома, однако лечебнице это не повредило. А вот мой фальшивый диплом повредит, и сильно.

— Он не будет фальшивым. Инспекторы пьелльского отделения Ассоциации дважды в год проверяют лечебницу, и потому экзаменационный совет Ассоциации прекрасно знает твой лекарский уровень. Они дали бы тебе сертификат ещё четыре года назад, после первого твоего обращения, но боялись создавать прецедент — женщина-лекарь, да ещё и слепая… Для их предрассудков это было бы чрезмерно. Но поддержка столь влиятельной и знатной персоны как виконт ле-Триаль придала им смелости. Диплом, лицензию и сертификат тебе дадут.

— Тогда плата должна быть вперёд, — жёстко сказала Ильга. — Сначала в присутствии трёх лекарей «Целительского дома», включая вас, облздрав, медкомитет и Ассоциация регистрируют мои диплом, лицензию и сертификат, а вы с коллегами сразу же забираете документы в лечебницу. Лишь после этого я еду на празднество. И поскольку от Триаля надо ждать любых подлянок, мне понадобится зрячий помощник. Поводырём я, как и всегда, возьму кого-нибудь из сотрудников лечебницы или школы, причём с условием, что этот человек присутствует наравне со мной на всех церемониях, а за столом сидит рядом со мной.

— Разумно, — одобрил Чань-Лянь.

— Его светлость никогда на это не согласится! — воскликнул Ольгерд. — Диплом, лицензия и сертификат ещё так-сяк, но сажать за господский стол слугу… Это невозможно!

— Поводырь у меня не слуга, а партнёр, — с холодной твёрдостью сказала Ильга. — И я назвала лишь половину условий. Вторая часть заключается в следующем: я посещаю не все части празднеств, а только самые официальные и важные, да и то не больше церемониальной части. Вся эта великосветская развлекуха не должна идти в ущерб моей работе в лечебнице и в школе слепых.

— И это весьма разумно, — поддержал Чань-Лянь. — Если в голове виконта есть хоть капля здравого смысла, он примет твои условия. Если же нет, будем судиться. Виконт на собственном опыте убедится, что даже у произвола знати есть переделы.

Ильга встала с кресла и подошла к столу.

— Пусти меня, — сказала брату.

На столе в одном, раз и навсегда заведённом порядке лежали письменные принадлежности для плоского и рельефного письма, иначе говоря, зрячего и слепого.

Ильга взяла лист бумаги, положила на него планшет из тонкой листовой стали с вырезанными в ней длинными узкими окошечками, у которых по нижнему краю были небольшие риски вроде тех, что бывают на линейках, но без миллиметровых делений, расстояние между ними было в полсантиметра. Ильга ручкой-самопиской, которая заправлялась чернилами и не требовала макать перо в чернильницу, стала писать ответ Триалю. Писала она печатными буквами и ориентировалась на риски, чтобы буквы не налезали друг на друга.

— Ну вот и всё, — сказала Ильга. Она помахала листом, чтобы чернила быстрее просохли, сложила его и убрала в почтовый конверт, на котором написала адрес.

— Старшой, — Ильга положила письмо на край стола, — вам не сложно будет отнести его на почту? Братец мой, боюсь, потеряет по дороге.

— Нет-нет! — воскликнул Ольгерд. — Не потеряю.

От восторга юноша был готов прыгать и кричать — он будет на празднестве! Его представят королю! Да ещё и с жалобой на барона ле-Кардука наверняка помогут.