Этого в проекте не было. Yana NeTa

ГЛАВА 1.
Часы показывали «четыре пятьдесят девять» утра. Тонкая женская рука поднялась с одеяла и нажала кнопку, не дав разразиться звонкой трели на всю квартиру.
«Как не хочется вставать. Всю ночь шел дождь. Сейчас на улице будет сырость, грязь, лужи по колено», – мысли проснулись раньше, чем тело, но и ему не дали понежиться. Женщина свесила ноги с кровати, нащупала тапочки и, вздохнув, встала. Впереди еще один день, такой же, как многие предыдущие. И надо двигаться вперед. Она оглянулась на соседнюю кровать: там, уткнув нос в подушку, безмятежно спала девочка. Улыбка тронула губы матери – ей есть, ради кого жить.
Немного времени на себя хотя бы утром – это тоже привычка, выработанная годами. Душ, фен, макияж. Глядя на себя в зеркало, она не видела никаких изменений, словно ей все еще двадцать три, когда она, счастливая, выходила замуж. Или двадцать четыре, когда родилась Таша. А сейчас дочке почти восемь.
«Значит, мне тридцать два? Да, исполнится тридцать два», – мысленно разговаривая с собой, она накинула халат и прошла на небольшую кухню. Пришлось включить свет, потому что серость утра и густые кусты сирени за окном мешали даже яркому солнечному лучу просочиться в квартиру. Но аромат этих соцветий от белого до фиолетового оттенка стоил любых неудобств первого этажа. Когда-то, очень давно, ее отец прикопал несколько кустиков, не зная точно, какого цвета растения сажает. Оказалось, что не повторился ни один.
Женщина включила приемник, настроенный на «Авторадио», и начала готовить завтрак для дочери, которую надо будить ровно в шесть, не давая ни одной лишней минутки на сон, иначе опоздание гарантировано, а «любимая» начальница обязательно выговорит даже за тридцать секунд:
– Наталья, надо раньше вставать. Или меньше времени тратить на свои мазюкалки.
Даже сейчас плечи передернулись от воспоминаний ехидного тона, которым все это говорилось. Конечно, легко советовать, когда всех мужья возят на работу на собственных машинах. Только Наташе приходилось добираться общественным транспортом, влезть в который в утренние часы сравнимо с взятием Бастилии. И если первое время она еще пыталась объяснять, что ребенка поднимать раньше нет никакой возможности, что сама она почти не красится, что автобусы подолгу стоят на остановках, собирая всех жаждущих уехать, то потом перестала говорить что-либо в ответ. Зачем? Все равно при любой возможности ей скажут то же самое. С наслаждением, смакуя каждую букву. За пять с лишним лет работы в этом коллективе можно привыкнуть не реагировать ни на что. Правда, за это получать неприятные прозвища за спиной, пересуды и шипение, но – уже все равно.
За пять минут до подъема девочки ее мама оделась в легкий брючный костюм серого оттенка, чтобы не тратить на себя больше ни одной минуты времени.
– Таша, Ташенька, вставай, пора.
– Ну, мааам, еще минуточку!
Девочка пряталась под подушку, женщина тянула с нее одеяло, и так было каждое утро, кроме выходных дней. Не менялось ничего в течение всех рабочих лет.
– Таша, осталось десять дней сходить в школу, а потом будут каникулы целых три месяца! – говоря все это, она тормошила дочку, пытаясь прогнать ее сон. – А в пятницу ты не пойдешь в продленку, потому что… что?
– Мы с тобой пойдем на выставку!
– Правильно. Но если я опоздаю на работу, то моя начальница может не отпустить меня с работы, и мы с тобой не увидим картины того художника. Что выбираешь: поваляться еще минутку или вставать и собираться в школу?
– В школу, – пробурчала недовольная девочка.
– Очень хорошо. Позови, когда косички надо будет заплести.
Потом завтрак, сборы, портфель, в который надо положить пакетик сока, булочку и яблоко. И бегом на улицу. Если они не выходили из дома без десяти семь, то все – прощай, хорошее настроение, на целый день. Но сегодня пока все удавалось. Правда, кругом были лужи и грязь. Кое-где приходилось взваливать девочку себе на бедро и вместе с ней переходить через «проливы и океаны». На плече сумка, под мышкой ребенок, в руке рюкзак – облик современной женщины без мужа. При этом Таша болтала ногами и пачкала одежду матери. Отказать ребенку в удовольствии пошалить? Зачем? И так немного радостей она видит.
Иногда им навстречу попадался мужчина, работавший водителем у одного из руководителей предприятия, где трудилась и Наташа. Он здоровался, брал рюкзак и доносил до места, где кончалась лужа. Ребенка она никогда не отдавала никому на руки. Да, в общем-то, и не любила, когда он помогал, или кто-то еще предлагал свои услуги. Не хотела быть никому обязанной или опасалась сплетен. Но сегодня они с дочкой вдвоем преодолевали водные преграды, без чьего-либо участия.
В семь тридцать Наташа завела дочку в школу, пожелала хороших оценок и легкого дня и поспешно удалилась, пообещав позвонить на перемене. Оставалось добраться до работы. И с этим ей тоже сегодня повезло. Электронное табло над проходными показывало «семь часов пятьдесят восемь минут», а это означало, что на третий этаж заводоуправления она успеет дойти, даже не переходя на бег. К моменту начала рабочего дня Наташа была на ногах уже три часа.
Люди здоровались друг с другом, скорее, автоматически, не от души. Здесь не было такого понятия. Зато четко соблюдался непреложный закон курятника: «Клюй ближнего, гадь на нижнего», только несколько в более грубой форме. Она усвоила, что сближаться и доверять никому нельзя – предадут и подставят, не моргнув глазом. Хотя та работа, которой занималась Наташа, вряд ли кого-то могла прельстить. Именно поэтому здесь ей никто не мешал. Но личная жизнь, которой у нее и в помине не было, всегда активно стояла на повестке дня в обсуждениях отдела: иногда за спиной, иногда прямо в лоб. Почему? Может, потому что она была самой молодой из коллектива в девять человек. Средний рост, тонкое телосложение, серо-голубые глаза, светлые волосы. Что из перечисленного могло так раздражать женское сообщество?
Наташа никогда не задумывалась об этом, ей было безразлично мнение этих людей, лишь бы не касались в своих рассуждениях ее дочери.
– Здравствуйте, – сказала она, заходя в большой кабинет, где уже почти все были на местах.
Наташа давно заметила, что замечания по поводу опозданий достаются только ей. Остальных же начальница даже не журила.
– Привет, Наташа, – улыбаясь, ответила ей Ирина, чей стол располагался «лоб в лоб» с ее столом. – Как Таша сегодня вставала? Дождь ведь всю ночь шел, наверное, подъемным краном ее тянула?
– Почти. Спасло то, что уже конец учебного года, и поход на выставку в пятницу.
– А она тебя отпустит? – кивая в сторону стола начальницы, шепотом спросила Ирина.
– Обещала же. Да и в пятницу утром мне уж, по любому, надо сдать предварительный анализ.
– Сдашь, успеешь.
– Я тоже так думаю, – кивнула Наташа, наконец, садясь и включая компьютер.
О ее месте в кабинете старались не говорить лишний раз: она сидела рядом с холодильником, который «грел» ей правый бок, слева располагался ксерокс, перед ней два компьютера – один ее, монитором в лицо, второй – Ирины, соответственно, тылом в лицо. В общем, Наташа сидела в самом эпицентре всех электронных, магнитных и каких-то там еще полей, как сказал представитель проверки по охране труда и технике безопасности. Он выдал предписание об изменении условий труда Петровой Н.И., но никто и не думал его выполнять.
– Не нравится, ищи другое место работы, – было сказано прямо.
Наташа не собиралась чего-то требовать. Это всего лишь заработок, остальное, самое лучшее в жизни, ждет ее каждый вечер дома – дочь Таша. И ради нее можно было терпеть, что угодно. Тем более, какие-то незаметные волны и поля.
Все копошились на своих местах, негромко переговариваясь и не спеша броситься в рабочую пучину. В это время в дверь бочком продвинулась начальница, Тамара Григорьевна, женщина очень крупная. Очень… Килограммов под сто восемьдесят весом. И если бы это были килограммы добра! Но, увы.
– Здравствуйте, девочки, – ее елейный голосок уже не вводил никого в заблуждение. – Какую новость мне сообщили!
Она проплыла мимо Наташи, обдавая ее весьма неприятным запахом. Приходилось задерживать дыхание, пока начальница не достигала своего места. Весь ее вид говорил о том, что сейчас она поведает нечто такое, что обязательно повлияет на их жизнь. Все превратились в одно большое ухо. Лишь Наташа спокойно просматривала письма, делая на них пометки и внося данные в базы.
– Наталья! – повысила голос Тамара Григорьевна. – Тебя это касается в первую очередь!
– Я слушаю. Но еще и работаю. Одно другому не мешает.
Она кожей почувствовала испепеляющий спину взгляд начальницы, сидевшей позади нее, но продолжила изучать документы и работать с компьютером.
– Ладно... Итак, девочки, в руководящий состав предприятия вводится новая структурная единица – директор строительно-ремонтного комплекса. Соответственно, под него будет создаваться целая служба. Будет ли он брать тех людей, кто выполняет эти функции сейчас, или наберет новых, не известно. Но ему «отдают» все капитальное строительство и ремонты. А поскольку ты, Наталья, занимаешься ремонтным фондом всего предприятия, то твоя кандидатура тоже будет рассмотрена.
Все это было сказано таким тоном, что Наташа увидела схему выживания ее с работы не просто белым по черному, а огненно-красным по огненно-желтому. Но показать кому бы то ни было, как ей не нравится сложившаяся ситуация, значило порадовать сплетниц.
– Очень хорошо, Тамара Григорьевна. Может, у нового начальника есть идеи, которые оздоровят строительно-ремонтные службы.
– Ты на что намекаешь? – вскинулись сразу несколько человек, вместе с начальницей. – Если мужья работают в снабжении, это не значит, что они воры!
– Я этого и не говорила. Это ваши слова.
В кабинете повисла тишина.
Наташа спокойно работала, внося бухгалтерские данные в свои бесконечные таблицы. В какой-то момент она посмотрела на Ирину, сидевшую без движения, и спросила у нее взглядом, в чем дело? Та свела глаза к переносице и высунула язык набок. Ее вид привел Наташу в веселое расположение духа, она еле сдержала смех. Представить всегда серьезную пятидесятилетнюю Ирину в таком образе она бы не смогла никогда. Чтобы никто не видел выступивших от смеха слез, пришлось приложить ладонь козырьком к глазам, но, как назло, так и тянуло посмотреть на соседку, которая по-прежнему изображала, что будет с самой Наташей, если она не перестанет нарываться. Лишь косые взгляды Зины и Вали, чьи столы были за спиной Иры, немного утихомирили нервозно-смешливое состояние Наташи.
До обеда спонтанно возникали разговоры о новом руководителе, но его никто не видел, ничего о нем не знал, да и на сайте еще не было никакой информации. Ровно в двенадцать у Тамары Григорьевны зазвонил телефон.
– Ого! Сам Женечка! – презрительным тоном, переходящим в елейный, засюсюкала она. – Слушаю, Евгений Владимирович. Нет, она не ушла. К вам зайти? Конечно, передам.
Она положила трубку и сказала:
– Наталья, тебя твой воздыхатель вызывает. Смотри-ка, прямо не терпится ему! Хоть бы дал поесть, что ли. И так – два мосла и капля крови. Смотреть не на что.
Все это было брошено в спину выходившей из кабинета Наташи. Но она никак не отреагировала на эти высказывания. Все прекрасно знали, что заместитель директора испытывал чисто мужской интерес к Петровой, но получил отворот-поворот и теперь всячески цеплял ее, уподобляясь женской своре. Он имел постоянную любовницу в лице своей секретарши Наденьки, но почему-то ему этого было мало.
Наташа спустилась на второй этаж в приемную. Надя спокойно ее поприветствовала и кивнула на дверь:
– Заходи. Смотри, осторожней. Он злой сегодня.
– Вот на черта он тебе сдался? – не выдержала все-таки и спросила Наталья.
Пожав плечами, секретарь ответила:
– Просто скучно. А так – прикольно! Он думает, что гигант, и я, типа, от него в восторге. Вот баран. Ты иди к нему, а то сейчас начнет визжать в трубку.
Она перевела взгляд в какой-то глянцевый журнал и словно забыла о чьем-то присутствии в приемной.
Наташа толкнула тяжелую дверь и зашла в кабинет заместителя директора по экономике. Хорошо, что это помещение было огромным. Она остановилась, не доходя до стола руководителя.
– Здравствуйте, Евгений Владимирович, – отстраненно поприветствовала его.
Он смотрел на нее, прищурив глаза. Было видно, как подрагивают у него ноздри, до того ему хотелось эту худенькую Наташку. Она была с него ростом, метр шестьдесят пять. Светлые волосы, иногда прямые, иногда волнистые, сегодня были собраны в пучок. Глаза серо-голубого цвета смотрели равнодушно, совершенно безразлично, а иногда ему казалось, что высокомерно.
– Здравствуй. Без прелюдий – ты знаешь, что новый прибыл? Будет ремонтами заниматься.
– Сегодня узнала. Но, как я поняла, ему отдают не только ремонты, но и всю стройку?
– Не беси меня! – заорал он так, что Наташа вздрогнула. – Такой жирный кусок отдали какому-то пришлому! Все прогнулись! Ты тоже под него ляжешь?
Привыкшая к хамскому поведению заместителя директора, она все-таки передернулась.
– Вас абсолютно не касается моя личная жизнь: под кого или на кого мне ложиться. Зачем вы меня вызывали?
– С*ка… Ты не понимаешь? Если не со мной, то он тебя может вообще не взять в свою структуру! Может, пора стать сговорчивее?
– Не смешно. Мое отношение к вам не зависит от места работы. Вы для меня только руководитель, в остальном – никто. Ноль. Я об этом вам говорила в разных формах. Что из сказанного мной не ясно?
– Короче, выбирай: или со мной, или я найду, как тебя уволить. И ты сдохнешь с голода.
На столе Евгения Владимировича подал сигнал телефон. Он посмотрел, кто звонит, и не придал этому значения.
– Ну?
Она раздражала своим усмехающимся безразличием.
– Я уже говорила вам, что лучше сдохну с голода, но…
Дверь кабинета за ее спиной открылась, и послышался медовый голос Наденьки:
– К вам пришли, Евгений Владимирович.
– Кто?
– Директор новой службы. К сожалению, я не запомнила его имя.
– Ладно, понял. Еще минуту пусть подождет.
Надя с сожалением посмотрела в глаза оглянувшейся Наташи – «я сделала все, что могла». И закрыла дверь.
– Петрова, ты все же подумай, кто лучше: я или неизвестный мужик?
– Никто. Точно – никто, – громко сказав окончательный ответ, она развернулась и изо всех сил толкнула дверь, выходя из кабинета.
– С*ка! – прилетело ей в спину.
Наташа вышла в приемную и посмотрела на Наденьку, которая ей делала какие-то знаки бровями, глазами.
– Да что у всех сегодня с глазами? Ирина меня насмешила, теперь ты удивляешь своими способностями.
Не обращая внимания на ее мимику, она продолжила:
– И спасибо тебе, что вовремя зашла.
– О чем ты? – делая страшные глаза и кивая ей за ее спину, спросила Надя.
Наконец-то, Наташа поняла, что здесь еще кто-то есть. Она медленно повернулась и наткнулась на холодный, почти презрительный взгляд молодого мужчины, стоявшего у дверей приемной.
Первое впечатление полоснуло по больному, тому, что спрятано далеко и глубоко в сердце. И все же порыв души чуть не толкнул ее навстречу незнакомцу:
«Ник… Ник! Это ты? – стучало в висок. – Тебе разрешили вернуться? Оттуда? А так бывает?»
Дыхание остановилось. В глазах потемнело. На грани потери сознания ее удержал взгляд мужчины – чужой. Наташа, стиснув зубы и прикусив щеку, сдвинула себя с места и прошла мимо нового руководителя.
– Проходите, пожалуйста, Герман Георгиевич, – обратилась Надя к ожидавшему аудиенции. – Евгений Владимирович освободился.
– Все-таки запомнили мое имя, – безразлично констатировал он, заходя в кабинет и закрывая за собой дверь.
Наденька пожала плечами и вернулась к своему журналу. К тому, что происходило в кабинете, она не прислушивалась. Ей это было не интересно. Она знала, что вряд ли долго здесь продержится: ей уже ехидно намекали на то, что жена ее начальника в курсе измен мужа, и обязательно явится для разборок. Надя этого не боялась. Наоборот, может, хорошая трепка заставит ее кровь бежать быстрее. Вообще, ей все было безразлично и скучно.
Наташа, все еще под впечатлением от встречи с человеком, очень похожим на ее мужа, медленно шла по коридору. Голова слегка кружилась, пальцы стали ледяными, и от этого ей было холодно.
«Глупая я. Оттуда не возвращаются. Я же сама поймала его последний вздох, сама хоронила!»
Слезы сдавили горло, она никак не могла протолкнуть и глоток воздуха. А в «террариум единомышленников» лучше заходить полностью отрешенной, внешне уж точно. Иначе разберут по косточкам, обглодают и выплюнут.
– Надо пройти коридор до конца, потом еще два лестничных марша, и вот он – мой любимый кабинет, мой любимый коллектив. Прости меня, Господи, за сарказм в адрес баночных пауков, – говорила она, шагая все выше и поднимая правую руку, намереваясь перекреститься.
В это время из-за поворота показался генеральный директор всего предприятия и пошел ей навстречу, выходя на лестницу. Следом за ним шел телохранитель, молодой симпатичный мужчина. По его смеющимся глазам Наташа поняла, что директор слышал ее мольбу о прощении. Она остановилась, не поднявшись на последнюю ступеньку, и покраснела. Владимир Петрович приблизился к ней, поднял руку и опустил ей на голову со словами:
– Прощаю, дитя мое.
Его тон, поза и смех в глазах вернули Наташе силу духа и настроение. А директор добавил, убирая руку и наклоняясь ближе к ней:
– Запомни: ничто нас в жизни не может вышибить из седла. Поняла?
– Да, – кивнула она.
– Так-то. Смотри мне! Завтра скажешь продолжение.
И пошел вниз по лестнице. Телохранитель за ним, поглядывая на Наташу с усмешкой.
– Я знаю продолжение, – сказала она. – «Такая уж поговорка у майора была». Это Константин Симонов.
Директор изумленно оглянулся.
– Ишь ты! А говорят, безграмотное поколение. Все они знают! Ишь ты.
И ушел. Наташа улыбалась. Все знали, что у Владимира Петровича удивительная память: он помнил всех и все. Только то, что знал. Но нрава был очень крутого, и выражения не выбирал. И любил вот так остановить человека и огорошить его вопросом, а потом обязательно истребовать ответ.
– Что хотел Женечка? – поинтересовалась начальница, как только увидела входившую в кабинет Наталью.
– Ничего. Просто говорил о том же, о чем и вы: о новом директоре-ремонтнике.
– А ты его случайно не видела? – спросила Зина, самая любопытная из всех сотрудниц.
– Нет, не видела и не смотрела по сторонам. Обед, вообще-то. Хоть бы чай успеть выпить, – не желая продолжать этот разговор, отрезала она.
В это время у нее прозвучал телефонный вызов.
– Алло? Ташенька, я тебе перезвоню. Сейчас выйду из кабинета. Жди!
Дверь за Наташей закрылась, и раздалось недовольное ворчание со всех сторон:
– При нас даже говорить не хочет. Звезда какая! Не смотрела по сторонам она, видите ли! А сама, небось, так глазами и стреляла. Мужики-то зря не будут за юбкой бегать, если им повод не давать. Тихушница хренова.
Яд сочился из всех углов. Только Ирина помалкивала, удивляясь каждый раз такой перемене в отношении Натальи. Что она им сделала? Ведь, когда умер ее муж, все жалели и плакали. Значит, даже тогда врали. Ирина передернулась от презрения. Но и себя она ругала, только очень тихо, чтобы никто не слышал. А что делать? У нее и муж, и дочь здесь же работают, и сын в цехе. Куда против ветра плевать?
Потому Наташа и уходила из кабинета: чтобы не запачкать воздух этим смрадом, пока она разговаривала с дочкой.
Новый руководитель покинул кабинет Евгения Владимировича и, выходя, бросил секретарю через плечо:
– Всего доброго.
Не поворачивая к нему головы, она ответила:
– Вам того же.
Герман вышел в коридор и остановился. Он ничего не понял из разговора с заместителем директора по экономике и от этого очень злился. Было стойкое ощущение, что ему не торопятся предоставлять необходимую информацию. Да еще добавлялось чувство гадливости, будто он в борделе находится, хотя никогда там не бывал. Чтобы успокоить свое разгулявшееся недовольство, решил подняться пешком со второго на шестой этаж. И в коридорах, и на лестнице он наталкивался на любопытствующие и заинтересованные взгляды женщин разных возрастов. Это было понятно: все-таки Герман всегда привлекал внимание своей внешностью, несмотря на тяжелый характер.
На площадке между вторым и третьим этажом, рядом с лифтом он увидел ту самую девушку, которую вызывал к себе Евгений Владимирович. Герман слышал некоторые слова, сказанные в кабинете повышенным тоном. Да и последнее оскорбление, брошенное ей в спину, не вызывало уважения ни к ней, ни к ее руководителю. То, что она никак не отреагировала на это, говорило уже о ее привычке к подобному отношению.
– Да, мое солнышко, вышла из кабинета, вот – звоню, – ласково говорила она кому-то, – У меня все хорошо. Как у тебя?.. Скучаешь? Ну, ничего! До вечера осталось недолго – в шесть, как обычно. Буду бегом бежать. Пока-пока!
Наташа не обращала внимания на проходивших мимо людей. Там, где она стояла, был небольшой закуток перед лифтовой кабиной, и не каждый смотрел в этом направлении. Но не новый руководитель. Он все подмечал. И лишнюю болтовню, в том числе по телефону, не одобрял. Герман прошел мимо, поднимаясь на третий, и, взглянув на бумажку в руке, свернул к кабинету под номером триста двадцать шесть. Посмотрел на часы: двенадцать сорок восемь, что говорило об окончании обеденного перерыва. Но, судя по запахам, ударившим в ему нос, в этом отделе продолжали принимать пищу.
– Добрый день, коллеги, – негромко, но вполне слышно произнес он. – Если я не вовремя, прошу прощения.
После такого тонкого намека, все начали сворачивать свой затянувшийся обед, а с ним и журналы-газеты-вязание. Последнему явлению Герман был крайне удивлен, но виду не подал. В конце концов, это не его коллектив.
– Мне порекомендовали обратиться к Тамаре Григорьевне.
– Это я, – детским голоском пропела крупная женщина.
Она отодвинула в сторону копченую в собственной коптильне скумбрию, вытирая руки обычным листом офисной бумаги. Она в течение всего перерыва рассказывала, какое прекрасное приобретение сделал муж – теперь можно наслаждаться рыбой собственного копчения. Вместе с ней вынуждены были «наслаждаться» все.
«Как хорошо, что не надо с женщинами за руку здороваться!» – подумал Герман, едва сдерживаясь, чтобы не показать свое брезгливое отношение к такой неаккуратности на рабочем месте.
– Мне необходимо переговорить с вашим подчиненным, – говоря это, он заглянул в бумажку, – Петровой Натальей Ивановной. Ведь в ее ведении находится ремонтный фонд?
– Совершенно верно, но вы не представились.
– Громов Герман Георгиевич, директор строительно-ремонтного комплекса.
Каждое произнесенное им слово, будто вколачивало сваю в скалистую породу. Примолкшие дамы, наконец-то, полностью посвятили ему свое внимание. И не зря: мужчина был хорош внешне. Ростом около метра восьмидесяти пяти, русоволосый, худощавого телосложения. Выглядел он на тридцать пять – сорок лет. Цвет глаз видела только Тамара Григорьевна, потому что он стоял около ее стола, ожидая ответа на свой вопрос.
– Очень приятно познакомиться, – кивнула с улыбкой начальница в знак симпатии. – Наталья вышла из кабинета. Но как только она вернется, я передам ей ваше пожелание. Где вас найти?
– Это не мое пожелание, это рабочая необходимость, – жестко парировал Герман. – Кабинет шестьсот двадцатый. Будьте любезны, передайте Петровой, что я жду ее для ознакомительной беседы. Всего доброго, коллеги.
Он резко повернулся вокруг своей оси, сверкнув взглядом холодных голубых глаз по притихшим женщинам, и вышел.
– Какого черта?! – возмутилась Тамара Григорьевна. – Он так разговаривает и смотрит, словно мы все преступники или неучи! Увидим, долго ли он продержится. И где их только находят, этих зазнаек!
Она продолжала разговаривать сама с собой, выискивая поддержки своим выводам в лице подчиненных. Те согласно кивали, но гораздо больше их занимала внешность нового директора. Понравился он всем. Вынуждены были признать, что смотреть на него очень приятно. А лучше бы и не только смотреть. И тут их фантазии уносились прочь из этой реальности совсем в другую, где уже чего только не было содеяно с новым директором. Стук входной двери рассеял эти образы и забавы.
– Наташ, видела сейчас мужчину, выходившего от нас? – спросила Ирина.
– Нет почти. Только со спины. Он что-то очень быстро вышел отсюда, словно спешил куда-то.
Ее описание полностью соответствовало их ощущениям. Все поняли, что запах копченой рыбы, как и руки в жире, никоим образом не способствовали его желанию пообщаться подольше.
– Это был новый директор по ремонтам.
– Да? И как он вам показался? Умный? Или невежда-грубиян?
– Жесткий однозначно.
– Наталья, – обратилась к ней начальница. – Он заходил по работе, а ты прохлаждалась где-то. Вряд ли ему это понравится, если он решит брать тебя… к себе работать.
Эти многозначительные паузы в речи раздражали.
– Во-первых, я и не должна ему нравиться. Во-вторых, вы знали, где я нахожусь. В-третьих…
– Хватит! Учить еще меня будешь. Иди, он тебя вызывал. Шестьсот двадцатый кабинет.
Наташа видела, что Ирина отвела глаза. Возражать начальнице никто не решался или не хотел. Выходя за дверь, услышала брошенное в спину непонятное слово «дзыга». Что оно означало, Наташа не знала. Но одно то, что так же называли ее бывшую коллегу по работе Галку, немного успокаивало. Галина была умным и честным человеком, она ушла на повышение в другое подразделение.
Подъем на шестой этаж занял некоторое время, так как идти пешком длинные пролеты не хотелось, а лифт пришлось ждать. Перед дверью нужного кабинета она вспомнила, что так и не спросила, как зовут нового руководителя. Но уж теперь не было выхода. Ей было страшно вновь столкнуться с человеком, лицо которого напоминало о муже. Наташа постучалась, выждала пару секунд и зашла.
– Здравствуйте. Мне передали, что…
– Садитесь. Долго же вы шли.
Он говорил отрывисто, раздраженно, словно ему было неприятно ее присутствие. Наташа села, думая о том, как похожи бывают люди внешне, и как отличаются поведением.
– Мне некогда прохлаждаться, – начал он. – От вас мне нужен полный отчет о том, чем вы занимаетесь. Все первоисточники, входящие-исходящие документы, с кем из других подразделений работаете. В общем, понятно, да?
Она кивнула.
– Сколько потребуется на это времени? День-два?
– Полчаса.
Герман поджал губы. Он явно не верил ей, но спорить не стал. Посмотрел на часы.
– Жду вас в четырнадцать ноль-ноль.
– Хорошо, – сказала Наташа, вставая. – Я могу идти?
– Да.
Слова вылетали, как пули. Уворачиваться от них не было смысла – не тот уровень. Он директор, она экономист. Такой прихлопнет и не заметит.
Наташа вернулась к себе, размышляя, стоит ли терпеть, или сразу увольняться.
«А куда идти работать? Здесь, по крайней мере, по линии профсоюза дополнительные крохи получаю. Вот обещали бесплатную путевку на юг в августе. Да и зарплату, и непрерывный стаж жалко терять. Мне еще Ташу надо поднимать. Ник бы не одобрил мою слабость. Нет, я еще поборюсь! Нравится это кому-то или нет».
В кабинете царила рабочая обстановка. Наталья начала готовить документы для разговора, не видя взгляда, сверлившего ей спину. Когда уже все сложила на угол стола и собралась вставать, Тамара Григорьевна спросила ее:
– Куда это ты намылилась с документами? Меня не надо поставить в известность?
Наташа поднялась и повернулась к начальнице.
– В два часа я должна быть у директора новой службы. Ему нужен полный отчет о моей работе. У вас есть возражения?
– Ты мой подчиненный. А он не имеет никакого права требовать что-либо у тебя.
– Так мне сказать, что вы запретили предоставлять ему информацию? – непонимающе спросила Наталья.
Вот именно такие прямые вопросы и не нравились никому. Принимать решение никто не хотел. Ведь проще подставить кого-то, использовать, а потом загрести жар чужими руками.
Тамара Григорьевна понимала, что все выходит из-под ее контроля: не сможет она больше пользоваться благами занимаемой должности – уплывает лакомый кусок из-под носа. Рушилась отработанная схема, в которой имели свои кормушки многие, в том числе и Женечка. Да он – в первую очередь. Ремонты квартир, строительство домов, бесплатная рабочая сила на садовых участках и прочие-прочие «мелкие» радости, к которым все привыкли и воспринимали уже, как должное. Все уходило под нового человека. А по Громову было видно, что с ним не удастся договориться. Тамара Григорьевна негодовала и злилась. И почему-то именно на Наталью. Хотя и была рада убрать ее из своего покорного коллектива.
– Иди, предоставляй ему информацию. Потом доложишь, что он выискивает.
Наташа ничего не ответила, взяла со стола кипу документов и ушла.
Разговор с новым руководителем получился интересным и конструктивным. Он задавал много вопросов. Вообще, беседа с ним напоминала блицтурнир: на ответ давалось минимум времени. Но Наташе это понравилось. Она поняла, что помимо работы, его интересуют ее способности к стрессоустойчивости, противостоянию давлению. Как раз это саму Наташу меньше всего беспокоило, потому что в таком режиме проходил каждый рабочий день. Был еще один момент, который удивил: он спрашивал ее мнение о том, правильно ли делается тот или иной анализ, какие документы можно исключить из работы, потому что они дублируют уже имеющуюся информацию? Задавал вопросы в открытую о том, где и от кого могут возникнуть препоны. Она понимала: говорить все, что ей известно, нельзя – пока не ясно, каков новый руководитель, как человек. Не посчитает ли, что ее нужно исключить из этого круга.
– Вы знаете, но боитесь мне сказать? – глядя сине-голубыми прищуренными глазами, казалось, прямо в душу, спросил директор.
Наташа на себе испытала, как не нравятся другим такие вопросы в лоб. Но тут она спасовать не могла.
– Да, боюсь, – спокойно ответила она. – Чего и от кого ждать сейчас, я знаю. А вас вижу третий раз за сегодняшний день, и еще не успела сделать выводов о вашей порядочности. Тут ведь человек человеку волк.
Похоже было, что он слегка опешил от ее честности. Но, собственно, сам задал тон их беседе. Герман откинулся на спинку стула и пристально посмотрел на Наташу. Он заметил, как учащенно бьется ее пульс в ямочке на горле, и уже хотел задать еще вопрос, но она его опередила:
– Вы не посчитали нужным представиться.
– А коллеги не сказали вам? Им я назвал свое имя.
– Нет, не сказали. Извините, просто неудобно как-то, не зная имени, общаться.
– Громов Герман Георгиевич. Теперь удобно?
– Да, спасибо.
– Продолжим. Все, что вы не хотите говорить, я узнаю сам. Проехали. Отвечайте только за свою работу.
Наташа кивнула.
– Итак. Мне нужна информация по объектам.
– Есть. Предоставлю.
– По подрядчикам?
– Есть.
– По цехам? По видам работ? По финансовой принадлежности?
Дальше Громов сыпал вопросами, а она только успевала отвечать, благодаря саму себя, что в свое время создала этот анализ, несмотря на то, что его никто и не спрашивал. Ей было интересно увидеть все связи, найти «узкие» места, представить, как это могло быть иначе.
– По трудоемкости видов работ?
– Нет.
Первый раз прозвучавшее слово повисло, как меч над ее головой.
– Как это «нет»? – удивился Герман. – Я уж думал…
– Эту информацию я могла бы получить из других источников. Но она никому не интересна, и объяснить, зачем мне это надо, я бы не сумела.
– Интересная ситуация… Ладно, я все понял. Не продолжайте. Теперь следующее: пока у меня нет рабочего компьютера, но есть свой ноутбук. Скиньте мне всю информацию на флешку, я в гостинице поизучаю ее.
Наташа достала из кармана собственную флешку и протянула ему.
– Возьмите. Здесь все, кроме последнего месяца. Предварительный анализ будет готов в пятницу до обеда. Окончательный – как только бухгалтерия внесет фактические данные. Примерно пятого – седьмого числа, в зависимости от дня недели.
Громов смотрел на ее тонкие пальцы, запястье, которое открылось из-за того, что Наташа вытянула к нему руку. Синие венки проступали сквозь бледную кожу.
«Какая-то она измученная, что ли. Сколько ей? Тридцать пять? Морщин не видно. Может, и меньше».
Заметив, что он разглядывает ее руку, она положила флешку на стол.
– Может, вам покажется несколько разноцветным изображение, но мне так удобнее. Кроме меня, никто не видел эту информацию.
– Очень интересно будет ознакомиться. Спасибо. Больше не задерживаю.
Наташа встала и повернулась, чтобы уйти, но Громов снова заговорил:
– Еще кое-что. Ваш рабочий номер телефона. Не могу же я звонить вашему начальнику каждый раз, когда у меня возникнет вопрос. А он обязательно возникнет после встреч с другими исполнителями.
Она назвала ему номер и вышла.
Спускаясь по лестнице, Наташа посмотрела на часы и удивилась: разговор с Громовым занял два часа. А свою работу она сегодня сделать не успеет.
«Сейчас меня порвут, как Тузик грелку. Разве Тамара Григорьевна упустит шанс пройтись по мне? И Зина будет поддакивать. А Ольга Александровна злобно поджимать губы. Вот ей-то что? Спокойно, только спокойно. Скоро конец этого дня, Таша ждет. Надо быть в норме».
Нажимая дверную ручку, Наташа, словно вдыхала последние капли кислорода, потому что потом будет только зловоние и смрад.
Она прошла к своему столу под утихающий стук пальцев по клавиатуре. Все восемь человек в кабинете смотрели на нее: начальница, ее зам – Татьяна Николаевна, Валя и Зина с другой стороны кабинета, Света у дверей, Ольга Александровна рядом с ней, Ирина и Ирина-младшая. Наташа села и потолкала мышку, пробуждая уснувший компьютер. Напряжение в воздухе было таким ощутимым, что казалось, достаточно одной искры, и все полыхнет. Не глядя даже на соседку напротив, Наталья начала проверять, сколько фактических данных осталось обработать бухгалтерии.
– Наталья!
Окрик Тамары Григорьевны заставил подпрыгнуть всех. От неожиданности Зина дернула рукой, которой держала чашку с чаем. Грязно-рыжий напиток выплеснулся прямо на документы, разложенные перед ней.
– Ох.. Бляха-муха! Чтоб тебя!
Она схватила тряпку и кинулась промокать бумагу, но все было испорчено. Глядя на эту суету, каждый радовался, что это не он сидел с чашкой в руке и чуть не «обделался» от крика начальницы. Началось дерганое хихиканье. Оно тихо расползалось по комнате, перерастая в хохот. Нервы Зины не выдержали, и она начала нести, как обычно, все подряд, за что и страдала потом:
– Что вы ржете? Цеховые письма же залила!
Смех только нарастал от ее горестных стенаний.
– Вот вы дуры! – огрызалась Зинаида, входя в раж. – Сидите на своих ***, греете их для кого-то. А что вы их бережете-то? Кто узнает-то? Лучше по назначению использовать, давать, кому надо, тогда и карьера в гору попрет, как у Галки.
Хохот разом захлебнулся. Наташа подняла взгляд на Ирину: та застыла с открытым ртом. Валя отвернулась к окну, качая головой. Зина поняла, что сказала глупость, но вылетевшее слово уже не вернуть. Оно обязательно будет донесено по назначению. И сделают это все, по очереди. А Галина в соседней структуре уже занимала хорошую должность, и перспективы у нее были огромные. Наташе даже жалко стало недалекую коллегу: болтливость доведет ее когда-нибудь до беды.
– Да вы не так поняли! – начала оправдываться Зинаида. – Я имела в виду Наталью: как она шустро пристроилась к новому директору. И чего ей бояться-то, она же одинокая. Вдова!
Последнее слово было сказано с издевкой. Полоснуло по сердцу – не любила Наташа это «звание». Но снова сдержалась. Хотя поставить на место зарвавшуюся тетку все-таки решилась.
– Зина… Ты бы поосторожней высказывалась в адрес Галины Александровны. Ведь вылетишь пробкой со своего насиженного места. Галка не простит оскорблений.
Зина часто-часто заморгала, побагровела вся, запыхтела.
– А я что? Что я такого сказала? Что вокруг нее мужики вьются, а она им улыбается. В командировку в Париж зачем-то летала, новую машину купила.
– Зинаида, – подала голос начальница, получавшая удовольствие от скандала, – лучше замолчи. Не закапывай себя еще глубже. У нас здесь есть только один человек, который дружит с дзыгой. Да, Наталья? Побежишь докладывать?
– Даже если бы я решила сплетничать, боюсь, я бы не успела. Вот смотрите: кто первый из кабинета выйдет, тот и окажется тем самым вестником.
Наташа посмотрела на Ирину: она еле сдерживала смех. Потом что-то написала на листке и подвинула вперед.
«Ты сегодня подписала себе не один приговор. Но все равно – уела всех. А я в туалет хочу, да из-за тебя терпеть придется».
Наташа показала ей язык: терпи!
До окончания рабочего дня никто не вышел из кабинета. Но в пять ровно, как взрывной волной всех выкинуло в коридор. Наташа не смотрела, кто и куда ринулся. Она спешила на остановку. Чем быстрее забьется в автобус, тем быстрее заберет Ташу из продленки. Но сегодня ей повезло: рядом с ней тормознула «копейка».
– Натка! Садись! До Победы подкину!
Наташа оглянулась: за рулем железной рухляди сидела ее одноклассница, Марина, работавшая в цехе водоснабжения.
– Маришка, спасибо! Вовремя. А то опять Таша будет одна на улице сидеть, меня ждать.
– Ничего! Довезу с ветерком! Ты ведь тоже сдала на права. Так какого хрена не ездишь?
– На чем? У меня даже велосипеда нет.
– Слушай-ка! У нас в цехе шум стоит: говорят, новый по ремонтам приехал. Ты его видела?
– Да. Суровый мужик. Подальше бы от него. А, с другой стороны, в моем змеюшнике не знаешь, что лучше.
Так, за пустыми разговорами, Марина довезла Наташу к школе, где во дворе гуляла Таша. Рядом с ней прохаживалась учительница младших классов, которая подрабатывала в группе продленного дня. К своему стыду, Наталья никак не могла запомнить ее имя.
– Наталья Ивановна, вы сегодня рано! Наташенька все уроки сделала, стихотворение выучила быстро. Но вот с математикой большие проблемы. Не понимает она. Сколько я ни билась – все мимо. Вы сами попробуйте.
– Хорошо… Спасибо вам. Мы будем стараться. Да, Таша?
Девочка улыбалась и кивала, уже держа за руку маму.
Учительница, что вела продленку, смотрела вслед уходившей паре: она знала судьбу молодой женщины и могла только посочувствовать. И помочь, чем могла, с учебой дочери.
Пока шли домой, Таша рассказывала маме об очередном дне в школе: об уроках, оценках, выполненном домашнем задании. А Наташа снова обратила внимание на темные тени под глазами дочери. Она знала, что Таша устает, но исправить ничего не могла. Группа продленного дня – это единственный выход в ее ситуации.
– Мама, а я сегодня три пятерки получила: одну в дневник и две в тетради. Помнишь, ты обещала мне за пятерку киндер-сюрприз покупать?
– Конечно, помню, – кивнула Наташа.
Она подумала, что как раз сегодня перечислили аванс.
– Мама, а ведь они дорогие. Давай, ты мне будешь покупать киндер только за пятерку в дневник? Да? Тогда нам будет хватать денег на жизнь.
Такие взрослые рассуждения маленькой девочки расстраивали Наташу. Она при дочери таких слов не говорила. Значит, Таша услышала это в школе.
– Таша, пока нам с тобой на все хватает. Сегодня можно и за все пятерки купить подарков.
Девочка от радости запрыгала на одной ножке, держась за маму. Так и скакала всю дорогу до магазина. Наташа несла в руке сумку и рюкзак на плече. Слушала счастливый щебет дочери и мыслями возвращалась в прошлое, которое невольно своей похожестью вернул новый директор.
Поужинав, Наташа с дочкой вышла на улицу. Прямо под окнами их квартиры был разбит маленький палисадник, который когда-то сделал ее отец. Кусты сирени, заборчик и качели… На них и села Наташа, наблюдая, как дочь играет с куклами, сидя на покрывале. За день земля просохла и прогрелась, на улице вечером было тепло. Аромат сирени подействовал, как катализатор, и память начала листать страницы…
Сколько она себя помнила, всегда жила в этой квартире. Только когда-то здесь еще были мама, папа и бабушка. Детство было счастливым, добрым, солнечным. Наташа росла в любви и внимании взрослых. Беда пришла, когда Наташе исполнилось шестнадцать – от сердечного приступа скончался ее отец. Ему было всего сорок лет. С того дня ее мама больше не сказала ни слова. Она медленно угасала. Не смогла жить без мужа. Часто сидела на качелях, как когда-то вдвоем с любимым. Наташа и сейчас, сидя на их месте, словно чувствовала родителей рядом. Они любили друг друга так, что только в красивых фильмах можно было увидеть... Мама умерла через год после смерти папы. Бабушка, похоронившая единственную дочь, тоже прожила только год после ее смерти. Казалось, что она ждала, когда Наташа окончит школу, поступит в институт, и – все, жизненные силы иссякли.
Похоронив всех, Наташа осталась одна в целом мире. Ей было всего восемнадцать лет. Хорошо, что соседи – неравнодушные люди. Не оставили ее – поддерживали, помогали, чем могли. Но ей пришлось уйти с дневного отделения института сначала на вечернее, а потом и на заочное. И искать работу. Тогда, осенью к ней первый раз подошел Ник, ее будущий муж. Вообще, его звали Николаем, но ему самому не нравилось это имя, да и не шло оно Нику. Он был старше Наташи на десять лет. И его внимание показалось каким-то чудом: как такой красивый приятный мужчина заметил ее, серую уставшую девчонку.
Ник потом рассказывал ей, что влюбился в нее еще несколько лет назад, но ждал, когда она подрастет. А потом все, что случилось в ее семье, не позволило приблизиться к ней. Но он, наконец, решился. И оба были счастливы от этого. Ник ухаживал красиво: они побывали во всех интересных местах города. Когда Наташа не работала в маленьком магазинчике «24 часа», он брал ее с собой на тренировки. Старался не оставлять ее одну. Вообще, Ник был приверженцем здорового образа жизни, занимался альпинизмом, много времени проводил в «качалке».
Работал в строительной организации монтажником. Зарабатывал очень хорошо. Помогал родителям. Вернее сказать, не помогал, а отдавал им почти всю зарплату, оставляя себе минимум. Ник был единственным и поздним ребенком в семье. Его родители уже тогда были пенсионерами.
Когда он привел Наташу в свой дом, его мама только поджала губы: не о такой невестке она мечтала. Ее сын достоин богатой состоявшейся женщины, а не нищей девчонки без роду и племени… Не сложилось у Наташи со свекровью. А свекор и вовсе не интересовался проблемами, у него была своя мечта – дом в деревне. И так как их единственный горячо любимый сын ослушался и женился на не угодной, то родители продали квартиру и осуществили мечту – купили дом в сотне километров от города. Ник продолжал им помогать, несмотря на то, что у него была своя семья. Он настоял, чтобы Наташа вернулась на дневное отделение. Только теперь пришлось платить и за ее учебу. За все годы семейной жизни они ни разу не поссорились. Казалось, что все и всегда так и будет.
По окончании института Наташа устроилась на работу на то самое предприятие, где трудилась и сейчас. Только это было не заводоуправление, а цех. Отработав около двух лет, она ушла в декрет. Как же Ник ждал дочку! Именно он сказал, что назовет ее Наташей, потому что любил свою жену больше всех. Ее он звал Натали… Когда родилась Таша, счастливее человека, чем Ник, не было. Он ее купал, гулял с ней, сказки рассказывал, песенки пел. Носил всегда с собой в «кенгурятнике».
Наташа вспоминала эти годы, как сказку, волшебную и сияющую.
И снова беда постучалась в ее дом. Это началось осенью. Ник возвращался с работы. Первые заморозки, первый лед. Поскользнулся, упал, зашиб ребра. Думали даже, что перелом, но все обошлось. Так им казалось… После новогодних праздников как-то утром у него подскочила температура почти до сорока градусов. Наташа испугалась, вызвала «Скорую». Те приехали, посмотрели на Ника и даже пристыдили: много вызовов к больным людям, а тут здоровенный молодой мужик отнимает их время. Сделали укол и уехали. А температура держалась неделю. Только Ник уже не разрешал вызывать ни «Скорую», ни врача на дом. Потом вроде все прошло. И даже стала забываться эта история. Но к весне у него появилось покашливание, слабость. Ник стал худеть. Наташа уговорила его сдать анализы, сама ходила с ним и с полуторогодовалой дочкой на руках. Врачи только руками разводили и ничего не находили. В июне он потерял сознание на работе, и его отвезли в больницу. Почти месяц обследований… В конце июля наконец поставили диагноз: рак легких, четвертая стадия. Приговор. Врач не обманывал Наташу, сказал, что осталось два-три месяца, учитывая, как быстро развивалась болезнь. Ник продержался дольше, до конца ноября. И все время с ним была только его жена. Родители не приезжали ни разу, узнав о болезни сына. Они только рыдали и говорили, что не могут видеть, как умирает их единственный сын. Ник не держал на них обиды. И помогать им больше не мог. Он говорил, что хочет быть только с ней, с Натали. Все, что было им заработано, ушло на поддержание его жизни. Как она все это вынесла, и сама не знала. Только благодаря тому, что Таша была спокойной. Ник уже только лежал. Наташа сама делала уколы, мыла мужа, спасала от пролежней, кормила, читала ему. А ночью, когда Ник забывался во сне, плакала в подушку. Она понимала все. Как и он.
В последний день он был почти все время в полузабытьи. Не ел, не пил, только тяжело дышал. В два часа ночи спросил: «А ты кормить меня сегодня будешь?» Наташа скорее приготовила ему кашу, как он просил. Ник съел пять ложек, выпил чуть-чуть воды и снова уснул. Но дыхание становилось все хуже. У Наташи уже не было ни сил, ни слез. Она не отходила от мужа ни на минуту. Даже не садилась, потому что боялась уснуть. И вдруг… Она отчетливо услышала, как Ник тихо сказал:
– Коридор…
– Что? Ты что-то хочешь, Ник? Тебе что-то принести?
Но он нахмурился, как будто она помешала ему, и сказал:
– Нет. Ничего не хочу.
Дыхание стало ровным, все тише, тише…
– Ник? Ник? Ник!!! Нет! Не уходи! Слышишь? Ник!
Тишина… Все
– Мама! Мама! Ты плачешь? – голос Таши вернул ее из тех страшных дней. – Ты снова папу вспомнила?
– Я его и не забывала никогда.
И этот разговор с дочкой напомнил ей: она была на кладбище на сороковой день, к ней подошел какой-то полупьяный смотритель и спросил:
– Каждый день приходишь. К мужу, что ли? Любила его?
– Я его и сейчас люблю, – глотая слезы, прошептала Наташа.
– Мама, не плачь.
– Ташенька, это мне просто мошка в глаз попала. Ты наигралась? Пойдем домой? Математику проверим.
– Ох, не люблю я математику, – со вздохом сказала Таша. – Ну, пойдем.
«Прости меня, Ник, что не смогла тебя спасти. Прости. Люблю тебя. Всегда, пока жива, – загоняя слезы внутрь, говорила Наташа с мужем. – Только плакать мне нельзя. Таша пугается. Прости меня».
Проверив математику у дочери и убедившись в правоте учительницы, Наташа вздохнула и подумала про себя:
«Что тут поделаешь? Зато она рисует хорошо. Может, еще и с математикой разберемся, если хорошего педагога найдем. Не будем отчаиваться».
Она уложила Ташу спать, убрала со стола, пытаясь отогнать другие воспоминания, связанные уже с работой. После похорон мужа, с которыми ей помог одноклассник, пришлось выходить на работу. А Ташу оставлять на полдня в садике. После обеда ее забирала свекровь, которая все же приехала помочь. Правда, каждый вечер тихонько разговаривала сама с собой о том, что во всем виновата Наташа: если бы Ник не женился на ней… И так далее – каждый вечер одни и те же слова. Не простила свекровь невестку за то, что забрала единственного сына. Наташа молчала. Она вообще не хотела ни с кем говорить. Только на работе, только по делу, только изредка. Иногда казалось, что она не сможет вернуться в нормальное состояние. Кругом тьма. Лишь Таша держала ее. Ради нее приходилось жить.
Как-то раз Наташу вызвал к себе сам директор по экономике – небывалый случай. Это все равно, что на прием к президенту! Она пришла. Валентин Андреевич пригласил ее присесть, помолчал немного, а потом спросил:
– Ты хоть ешь что-нибудь? Худая, как палка. Нельзя так. У тебя маленькая дочка, она должна видеть улыбку матери. Учись заново, хотя бы для нее, улыбаться.
Она слушала его внимательно. Пожилой человек, умудренный своим жизненным опытом, говорил с грустью отца, видевшего, как загоняет себя в могилу его неразумное дитя.
– И вот еще, что хотел тебе предложить. Надо сменить обстановку. Как ты смотришь на то, чтобы перейти работать из цеха сюда, в заводоуправление? Экономист, что ведет ремонтный фонд, уходит в декрет. Ясно, что на три года, а потом, может, и в другое место уйдет работать. Я знаю, она в финансовом учится, так что, скорее всего, уйдет в казначейство. А для тебя и работа новая, и зарплата выше. Правда, коллектив сложный. Но смотри сама. Подумай.
– Спасибо за предложение. Конечно, я согласна. И интересно, и деньги, сами понимаете. Пенсию по потере кормильца я для дочки откладываю. А помощи мне ждать не от кого.
– Понимаю, Наташа. Ты еще очень молода. Тебе жить и жить. Набирайся сил. Я еще год буду работать, а потом сразу уйду на пенсию. Но пока, если кто-то будет обижать, сразу мне говори. Хорошо?
Она кивнула. Так начался новый этап в ее жизни.
И пару лет ее никто не трогал. Она молчала, ее жалели. За спиной крутили у виска – совсем двинулась рассудком. Наташа знала об этом, но не обращала внимания. Лишь бы никто не лез в душу. Тогда даже Женечка ее жалел и обходил стороной.
«Когда все изменилось? Да когда его назначили замом нового директора по экономике. Он вдруг решил, что мне «нужен мужик». Противно вспоминать его намеки, сальные глазки. Сморчок несчастный! И черт меня дернул за язык пройтись по нему – прямо в глаза. Хорошо, что никто, кроме него, не слышал».
Тогда интерес Женечки впервые вызвал зависть у коллектива Наташи. Все прекрасно видели, что он не дает ей прохода, а она шарахалась от него, как от прокаженного. Но на это закрывали глаза: раз Женечка пристает, значит, дала повод. И все, закончилась тихая жизнь. Чем чаще он вызывал Наташу напрямую к себе, тем больше бесилась начальница. А остальные не смели возразить, лишь поддакивали. После того, как Наташа в грубой форме отшила зам. директора, и он всячески стал ее цеплять, «коллеги» возликовали – фаворитка свержена.
«Какой бред! Все же знали правду. Сплошное вранье и лицемерие: и их жалость, сочувствие, и их молчаливое подглядывание за поведением Женечки. И сколько это будет длиться?»
Наконец она уснула. Рядом тихонько посапывала Таша. И это было единственным островком покоя в жизни Наташи.
Часы показывали «четыре пятьдесят девять» утра. Тонкая женская рука поднялась с одеяла и нажала кнопку…