Жажда жизни

Предыстория, и история которой суждено было сбыться…
После прочтения книги «Любовная виртуальность», вы сможете узнать, что скрывает жизнь героя в романе «Человек или…?»

Роман о "мире", который меняется с каждым стремлением главного героя испытать и прочувствовать причуды жизни...


«Этот «новый мир» окружающий теперь меня и охваченный чувством стремления изменить жизнь, и может дать толчок для перемен ее пределов, и реалий».

«И я, взяв себя в руки, побежал. Оглядываясь вокруг и определяя необходимую дорогу, теперь почти даже не замечал все вокруг, все сливалось воедино, в однородную массу тусклых и ярких красок. Каким для меня был мой этот «новый мир» теперь? Мир в аквариуме, под непрестанным контролем жизни?! Было ощущение, как будто все ускользало, стиралось, необходимо было сохранить насыщенность красок и новые грани. Но только фотографии возникали вспышками и обличали сознание».

«Мне все равно, куда я попал, главное, чтобы это не была реальность – жизнь. Она страшней и безжалостней любого бытия своим лицемерием и притворством. Надеюсь здесь в моем «новом мире» я смогу найти покой и смирение».

«Опять бежать и опять от своей реальности. Кто знает, закончится ли когда-нибудь мой марафон, не имеющий конечной финишной полосы? Каков же теперь этот мой «новый мир»? Мир человеческого натиска и безрассудства, нетерпимости и любопытства. Выворачивающий меня на изнанку, обличающий невозможность моего неопровержимого существования. Разоблачающий перед всеми то, кем я был, и не знал, кем являлся. Теперь мир не реальный, тот, который может явиться только во снах, настолько реален, что осознание его гнетуще осязаемо и непомерно ощутимо».

«И эти великолепные шторы, излучающие невероятный блеск, скрывали за собой литые громоздкие прутья из грубого металла и являлись самым, что ни наесть явным примером того, что на самом деле таит в себе это яркая и чарующая мишура. И таким теперь был мой «новый мир» - мир роскошной бутафории, плена и обмана».

«Каждый мой шаг, каждое приближение порождало новый мираж и новое невообразимое и ошеломляющее видение. Этот мой «новый мир» был невообразимо ужасен, безжалостен и невыносим».

«Да, это мой «новый мир»! Яркими пятнами и зеленым шлейфом раскрывается перед моими глазами прекрасное зрелище из бутонов цветочных линий и изгибов, из причудливых и витиеватых стеблей, из закрученных и развесистых листьев. Они покрыты мутной сетчатой пеленой, под благоухающим скудным их ароматом. Я все еще могу видеть их, по крупице созданных мною, все еще чувствовать их запах, внимать и наслаждаться красотой и аурой света…»

***
Я увидел белую фигуру вдалеке – это было существо, худое и высокое, его торс обрамляли яркие лучи искусственного света, они окутывали cо всех сторон, создавая размытость и расплывчатость силуэтных очертаний, и ставили под сомнение сам факт его присутствия и существования в реальном мире. Он был похож на неодушевленную оболочку эфемерную и фееричную, не оставляющую сомнений в своем внеземном и потустороннем происхождении. Если бы это белесое создание несло в себе предназначение ангела или святого, оно, возможно, окутало бы меня благодатью и покоем, открыла бы мне свой мир смирения и совершенства. Но, приглядевшись получше и сфокусировав на нем свой рассеянный взгляд, я заметил, что это был лишь человек в белом длинном халате, а когда он немного приблизился ко мне, я смог разглядеть яркие красные пятна на безупречно чистом одеянии. Кровь! Она была и на его пальцах, на руках, одетых в защитные резиновые перчатки. Он пришел за мной, наказать за грехи и пороки, отвести в свой мир – в свое чистилище, подарить мир терзаний, но отрешенный от действительности – от жизни. Он шел прямо на меня, приближался все ближе и ближе, но теперь, когда все отчетливее и доступнее выявлялись его черты лица, с каждым его передвижением – с каждым шагом, я погружался в полное отчаянье и истерию. Это был Гарольд – это были его черты, углубившиеся и покрытые бороздами черной пыли. Он подошел ко мне и наклонился так близко, что я мог ощутить его дыхание, содержащее примесь «цианида и притворной щелочной кислоты». Значит, все-таки реальность… Я закрыл глаза, не желая видеть этого омерзительного лица и стараясь вновь окунуться в полный мрак неведения, но почувствовал, как его пальцы, коснувшись моих глаз, приподняли веки и резким зажиганием миниатюрного прибора, находившийся в его правой руке, мои глаза ослепили галогенные лучи непотребного их яркого света. Он выключил его почти сразу, но от нахлынувшей рези и жжения я плотно сжал веки, когда же немного разомкнул их, от влаги покрывшей мои глаза все вокруг окунулось в пелену размытости и потеков, и было такое впечатление как будто с рук Гарольда, покрытых красными пятнами, стекают капли крови. Чья это кровь? Быть может, моя? Это было более, чем очевидно…

***
«Расправив крылья», находясь в полном замешательстве от сумятицы в голове, смятении чувств, желаний и возможностей, я смотрел вдаль – в серую пустошь, витиевато ускользающую в узкое дорожное пространство. Что сулила мне эта дорога? И что она от меня ждала? Какое решение и какой мнимый выбор? Но стоит ли покориться ей? Вступить в ее владения, погрузиться в кромешную темень и всепоглощающий мрак? Но пока я стоял, за ее пределами, на жухлой и сухой траве и думал: «сделать ли шаг, ступить и покончить с сомнительной дилеммой?» Только дорога слишком не предсказуема, она может быть и гладкой и тернистой, подстерегать за поворотом опасностью и неудачей, завезти в тупик или привести к спасению. Желание же вновь окунуться в потоки жизни, вновь почувствовать свою принадлежность к ней было беспредельно и неуправляемо. «Пойти по ней или отклониться от необходимого пути?» Нет, я так и не сделал, шагнув в сторону, оставшись у придорожья, пошел по направлению дороги. Но, не ступая по ее землянистой и клубящийся от порывов ветра пыли и не обременяя ее пределы своим присутствием и свободным вторжением. Я шел по сухой безжизненной траве по направлению дороги, но, так и не ступая на ее границы, только тень, тревожила ее своим неотъемлемым существованием, следуя за мной по пятам, темным корявым пятном медленно ползла по своей песчаной и пыльной насыпи, как будто преследовала и готовилась нанести последний решающий бросок. Холодный прерывистый ветер трепал одежду, которая, то растопыривалась, то облегала мое истощенное тело, обрисовывая и выпячивая острые кости, торчащие со всех сторон. Он со страшной силой своими резкими и внезапными порывами бил меня по щекам, проникая под рубашку и брюки, обволакивал и обхватывал ледяными пяльцами ноги и грудь. И все вокруг, все, что меня окружало, испытывало на себе его натиск и влияние, какофонией и диссонансом отзываясь нагромождением звуков и шорохов этого безлюдного места, которое не хранила в себе никакие признаки жизни. Здесь все как будто замерло, уснуло, все живое погибло или застыло в ожидании, лишь только ветер пытался напомнить о существовании и власти надо всеми, глухо и хаотично шелестя листвой на высоких и ухабистых деревьях. А они, похожие на гигантские перевернутые метла черными, растопыренными и корявыми ветвями, выделялись на сумрачном фоне, развесистыми и многовековыми кронами заполоняли все темное и безграничное пространство. Я пробирался сквозь их нагромождение и натиск, отстраняя и раздвигая их упругие, крепкие отростки, нависающие и торчащие со всех сторон, которые своими изуродованными кривыми пальцами тонкими и острыми на концах хватали и цеплялись за мою одежду. Они при каждом возможном случае хлестали по рукам и ногам, били по лицу и царапали кожу, впиваясь и оставляя мелкие, но глубокие порезы. Но, тем не менее, я не поддавался соблазну ступить на пыльную и ровную дорогу, иллюзорно заманивающую простором и свободой. Сложно было определить, сколько я передвигался вперед и шел по указанному Эмодом направлению, ощущение времени казалось настолько приблизительным и эфемерным, что являлось совершенно бесполезным и бессмысленным, но усталость в ногах и стянутость в суставах, свидетельствовали либо о моем ослабшем физическом состоянии, либо о немалом расстоянии пройденного пути. А ветер так и не умолкал, уже свистел и завывал по округе, даже толстые стволы деревьев под его несоизмеримой мощью прогибались и издавали скрипящие пронзительные звуки. Казалось, что все вокруг ходит ходуном, резвиться в зловещей пляске и торжестве, а черные тени от всего, что можно было созерцать вокруг, поглощали в свое мрачное и многогранное пространство. Они были настолько разнообразны, соединялись друг с другом, перевоплощались в новые формы и приобретали новые очертания, что я не мог распознать их принадлежность и то, что являлось источником их существования. Нервно протирая руками глаза от пыли и песка, гонимых и кружащих шальным разбушевавшимся до предела ветром, я смотрел вперед и силился классифицировать тени, разобраться в их сути, понять, что они хранят в недрах столь неопределенного и мистифицированного происхождения. А они лишь как черные дыры, манили мистерией и тайной, вселяли ужас и непреодолимый страх. Даже тогда, когда мне удалось прикрыть лицо руками, защищаясь от кружащего вокруг песка, щурясь завуалированными покрытыми пеленой влаги глазами, не обращая внимания на резь и жжение, разобраться во мраке было слишком тяжело. Я видел как темная мощная масса, нависшая и разбухающая, дрожа и разрываясь на части, модифицировалась в черные бесформенные пятна в купе представляющие собой нечто невообразимое и несусветное. Мне казалось, что одно из них похоже на доисторическое животное, скрещенное с дикобразом или росомахой, так как на огромном длинношеем теле, вырисовывались тонкие и длинные иглы. Другое же пятно принимало немного странный и неказистый, несколько искаженный в перспективе, скошенный в сторону, вытянутый и сплющенный по бокам но, тем не менее, человеческий облик. Я отчетливо мог распознать руки и ноги, а удлиненный контур головы характеризовал о возможном наличии шляпы, сутулый и даже немного горбатый торс в куртке с большим свисающим на спину капюшоном. Я чувствовал холод леденящий и пронизывающий, он еще больше обволакивал мое тело со всех сторон, все больше сковывал мои движения, но я шел прямо к этой тени, направлялся именно к этому человеку, не зная, кто он и какую угрозу несет в себе, его присутствие и устрашающая чернота отбрасываемой им тени. Ветки, покрытые жухлыми и жесткими листьями, уже не так цеплялись и били меня по лицу и рукам, не так рвали одежду, но повязка на шее немного растрепалась и пропитанным кровью мокрым концом прилипала к коже у основания шеи. Рана ныла, но холод сдерживал боль, нервные окончания же атрофировано способствовали этому и не давали о себе знать. Я смог заметить там вдалеке, рядом с все так же, и в той же позе стоящего человека, что дорога сворачивала налево – это и был поворот, о котором мне говорил Эмод, а за ним и должен быть город. Но прямо перед его пределами меня поджидает какой-то человек, готовый в любую минуту применить свою силу и власть над моим жалким и ничтожным существованием. Но по мере приближения к нему, я заметил, что он не так уж и страшен, не то слово, его присутствие вселяло радость и спасение. Фигура-тень все так же оставалась черной, но более явно прорисовывался силуэтный контур, а черты лица были теперь более заметны, становились рельефнее и четче. Марк – это он, стоит совсем неподалеку! Вдруг мне стало так легко, как будто я избавился от тяжелой ноши, как будто вновь смог дышать полной грудью без щемящей сдавливающей боли в сердце, как будто обрел свободу и избавление. Снова видеть Марка и быть уверенным, что ему удалось спастись, не думать о чернящем и оскверняющем его происхождении, не считать его таким же, как все эти люди – видеть его лицоооо. Ооо боже нет, его лицооо оно изменялось, только не его, только не он. Я смотрел прямо на него – в его лицо, не отрывая пристального безумного взгляда, не желая видеть то, от чего не возможно было оторвать глаз. Оно видоизменялось, теряло черты, кожа обволакивалась пеленой черной пыли, покрывалась трещинами, как будто окутываясь тонкой упругой паутиной и перерождаясь, приобретала ворсистую паучью оболочку. Я закричал нечто несусветное и не членораздельное – то был крик из самой глубины души, из недр ее мистерии не понятный непосредственно насильственный и истомный. Порыв ветра накрыл мое лицо, оставив за собой слой пыли, которая снова заполонила глаза, и когда я снова смог видеть, то не поверил своим глазам - передо мной стаяла моя мать, в черном и длинном платье, развивавшимся по ветру, а улыбка на ее лице, вселяла любовь и веру. Но вдруг ее глаза запали, провалились в черные глубокие дыры, а лицо не только приняло удрученный и потерянный вид, но и потемнело, провисло, исказившись в шокирующей ошеломляюще омерзительной гримасе. Внезапно оно вновь стало светлым и ясным, но теперь уже принадлежало другому человеку. Энни, ее взгляд, как раньше был полон нежности и заботы, я не хотел упустить его, потерять из виду, я и не потерял, только теперь глаза Сары источали холод и неприменение, а лицо искажала насмешливая ухмылка, обнажающая гнилые желтые зубы. Каждый мой шаг, каждое приближение порождало все новый мираж и новое невообразимое и ошеломляющее видение. Этот мой «новый мир» был невообразимо ужасен, безжалостен и невыносим. Все новые люди, новые лица, даже те которых я видел первый раз, появлялись передо мной, сменяли маски, модифицировали и вызывали противоречивые амбивалентные чувства. Их лица то выражали сочувствие и излучали искренность, то искажались в зловещем оскале. Все люди, все такие разные, и все на одно лицо, все такие родные и близкие и вызывающие лишь ненависть и презрение: моя мать, Сара, Морган, Ноил, Греем, Лостер, Эмод и Марк… Все они здесь, все покрыты чернотой и мраком. Я иду к вам, я хочу быть среди вас – с вами!
Глаза мои были полны горечи и слез, но перед ними одни за другими возникали образы и лица, их было так много, что они хаотично и изнурительно мелькали, собирались воедино и пеплом рассыпались в разные стороны. Теперь это были все те люди, с которыми мне удосужилось встретиться, которых я знал хорошо или не очень, долгое время или пару минут. Они были изуродованы гримасой или искажены, но, тем не менее, это не мешало распознать и не иметь сомнений по поводу того, кто мельтешил перед моими глазами и раздражал мое сознание.
И ускорив шаг, решительно и чувством самоотверженности внезапно вселившимся в мое сердце я даже не бежал, я мчался, не чувствуя не боли не усталости – туда, где я смогу быть среди людей. Я почти добрался, тень – человек уже в двух шагах, я уже могу дотянуться до него рукой, и, протягивая вперед дрожащие пальцы, я застыл и обмер. Прямо передо мной, перед моими глазами прорисовывались черты грубые глубокие и властные, наполовину в плесени, покрытые буграми грязи, в которой копошились скользкие черви и жуткие зловонные клопы. Гарольд стоял прямо передо мной, сардоническая надменная улыбка красовалась на его самодовольном лице, обнажая остроконечные кроваво красные зубы. Упав ниц пред этим могущественным, полновластным человеком, чье существование, чья жизнь поставила мою на колени, чья жизнь явилась для меня возможностью существования и самой жизнью. Он и был ею - был темным пятном, тенью нависшей над валявшимся в его ногах пресмыкающимся, немощным жалким существом, не способным ни на что без его ведома и позволения. Тяжесть, навалившаяся со всех сторон, проникала и копьем била в самое сердце. Она вызывала боль и муку, я чувствовал как немеют руки и ноги, кружится голова, а капли черной крови с пропитанного ею бинта тяжело и звучно падали на сухую твердую землю, и обволакиваясь пылью и серым песком пропитывали и питали ее жесткую поверхность. Вдруг как будто какая-то яркая вспышка пронеслась перед глазами, и я упал на спину, распластавшись на холодной сухой земле, но, чуть приподнявшись, облокачиваясь на локоть, увидел, что передо мной Гарольда уже не было, он растворился в черном мраке, исчез в никуда. Это тень, персонифицировав, очеловечивший, ввела меня в заблуждение, да, это была лишь только тень – тень в моей душе, и в сердце. Она и была, и являлась вымыслом, точно так же как и жизнь, понятие как фактическое рациональное, так и метафизическое абстрактное.
Силы покидали меня, холод омертвлял, а действительность вводила в транс и ступор, но яркий золотой луч пробившегося сквозь темень, как будто проделал брешь в устоявшейся неизменной ауре пространства, одарил теплом и светом. Я слишком устал… Остаться здесь среди высоких многовековых деревьев, смериться со своей участью, отдохнуть, погрязнуть во мраке и раствориться в нем – я хотел этого, но, еще немного приподнявшись и схватившись за ветку, встал и направился навстречу свету, прямо в город.
По мере моего отдаления от пригорода ветер немного стихал, и проблески раннего утра заполоняли всю округу. Яркие солнечные лучи, покрытые блеском, как будто вырывались из плена, пробивая прорези в черных тучах нависших над пространством. Они прожекторами освещали мрачные высотные здания и улицы этого серого бездушного и пустого города. Под моими ногами была уже не сухая, жухлая земля, а асфальт, холодный и сырой. Я шел медленно, но уверенным и твердым шагом, стараясь находиться в тени и идти у самого края дороги, прижимаясь к стенам зданий, обходя широкие пространства дорог и улиц, преступая через мусор и грязь: консервные банки и бутылки, скопище и жижу отбросов и испражнений, сгустков и пятен крови. Но иногда мне приходилось наступать в эту мерзость, так как не было возможности обойти, и оставаться при этом не замеченным. Я чувствовал ее вонь и смрад, ее въедливый зловонный запах пропитал мою одежду, кисло-желчный ком застрял в горле, вызывая тошноту и рвоту, а ее количество по мере моего передвижения все росло и преумножалось. Откуда столько грязи? Неужели я не замечал ее раньше, неужели видя все это, я этого не замечал?! Теперь же я не мог оторвать от нее глаз, ее было так много, она была такой разной, одним взглядом за одно мгновение я мог определить и распознать все то, что я видел, по одному клочку бумаги, знать, что это было, по одному осколку домыслить его форму и принадлежность. Я шел, грязь вела меня, она указывала мне дорогу, я уже не брезгал наступать в нее, я уже стал с ней одним целым. Но я так хотел решиться поднять голову, оторвать свой взгляд оттого, что я видел под своими ногами, окунуться в чистоту. Яркий свет там вдалеке, светящаяся полоска на туче обрамляет его лучи, он падал вниз на землю, освещая часть серого высотного здания, которого не видно ни конца, ни края. Его поверхность столь безупречна, однотонна и гладка, без окон, без выступов и огрех – совершенная серая поверхность, на которой играют лучи яркого утреннего июльского солнца. Со всех сторон нависали стены зданий города, родного и чужого, как никогда раньше. А яркое солнце светило так маняще и зачаровывающее, что, шагнув вперед, моя нога застряла в грязи, липкой и скользкой, и еле высвободившись, я старался не замечать все то, что меня окружало. Но если бы я смог сделать это – не замечать грязь, серые и однообразные здания, яркие прекрасные лучи солнца, то смог бы почувствовать свободу, стал бы ее верным прислужником и слугой.
Передо мной распросталась открытое пространство, как будто здания расступились, открыли пока еще безлюдную пустую площадь. Ветер уже совершенно стих и вокруг стояла мертвецкая тишина, я надеялся, что смогу пройти не замеченным. Я двинулся без какого-либо страха и опасения. И раньше бывал на этой площади – это было тогда, когда я искал Сару, но теперь это место казалось мне какой-то правильной, одинаковые здания по кругу окаймляли ее пределы, а по центру располагался небольшой торговый комплекс. Проходя мимо него, я ненароком бросил взгляд на витрину одного из секций предложенных на ней товаров. Пачки марочных сигарет лежали в ряд, яркие надписи и блестящая их упаковка привлекали внимание, приковывая к себе взгляд. В груди что-то колыхнулось, что-то обволакивающее и болезненно отягощающее, на глаза не произвольно навернулись слезы, а на душе было так тяжело, истерически уныло и пусто, что хотелось разнести все на части, разбить вдребезги и уничтожить без следа. Но мои руки сжатые в кулаки лишь задрожали, челюсти с треском и скрежетом сдавили зубы, а на виски сдавленные клещами нахлынула резкая пульсирующая боль. И все же вырвавшись из их плена, не без усилий отведя в сторону взгляд, за чисто вымытым прозрачным стеклом, я увидел свое лицо, некогда принадлежащее мне лицо – фотография в газете на первой полосе. Может, уже знают о моем побеге, может, мне еще рано чувствовать твердую почву под ногами? Рядом с витриной на выдвинутой открытой стойке находилось несколько изданий газет и журналов, они были сложены в правильные и аккуратные столбцы. Я взял одно из них, и нервно перелистав на нужную страницу, впился в текст. Но сопроводительная статья не гласила о моем внезапном исчезновении, она документировала и приводила доказательства причину взрыва в корпорации, повлекшего ряд событий связанных с выявлением моего происхождения. Расследование законченно, и эксперты пришли к заключению, что взрыв вызвало электрическое замыкание и опасное взрывчатое вещество, разлившееся в виду не полной герметичности бочкообразного сосуда ВЗВ№6… Нет! Не может быть! Замешательство и паника завладели мой разум, вспышка в сознании вернула меня несколькими месяцами назад. И возникло перед глазами, как наяву… Высотное здание, светящееся под ярким солнцем, такое завораживающее и манящее, голубое небо насыщенное, но безграничное и необъятное, звук сзади… Что-то опрокинул, прогнувшись и засмотревшись в высоту. Я?! Это я повлиял на ход событий?! Если бы не этот момент в моей жизни ничего бы не случилось! Я вернулся в нынешнюю действительность побитый и обескураженный. Наклонив голову и тяжело дыша, не мог поверить, не мог осознать нелепость, а с другой стороны уместность и правомерность произошедшего. Жизнь позволила мне повлиять на нее, и лишь этот ничтожный случай, именно он, воздействовал на все последующие события. Мои суждения теперь имели более реальную основу. Я сам дал толчок необратимому процессу, если бы это не произошло, может быть, вероятно, все было бы иначе, по-другому, может, не узнал бы, ведь любой мог бы быть на моем месте. Если бы я не думал тогда о невозможном, об излишнем, может я был бы обычным, как все. Почему я не смог?! – истошно простонал я, сжимая дрожащими пальцами эту бумагу, пропитанную беспощадностью и жестокостью и посмотрев перед собой на фотографию за стеклом и увидев свое отражение на нем мерзкое и отвратительное сливавшееся с ней воедино. И не одно из них не было лучше или хуже, в своем сочетании в купе они были едины, олицетворяли – лишь ничтожность и пустоту.
Мне казалось, что вокруг меня все обвешано моими фотографиями, они были везде, я чувствовал это, как никогда раньше – я лишний в этом мире – изгой. Жизнь никогда не подарит что ты хочешь и ждешь, а судьба предоставит совсем другое. Теперь не по моей воле, но меня знают все, я знаменитость, и мне нет места в этом мире, мир мне уже не принадлежит, а впрочем, и никогда и не принадлежал, я марионетка жизни.

Любовная виртуальность. Лим Март