Уроборос

Юлия Стешенко. Знакомимся с автором

В комнате было жарко, пахло тухлой водой, ржавчиной и сырой штукатуркой. Висящие на стене часы показывали 12.43, черные стрелки судорожно вздрагивали, будто пытались вырваться из невидимого плена, но не двигались с места. Иван Сергеевич сидел на стуле, привалившись плечом к стеклу. Террариум был ударопрочным, но дешевым, поэтому Иван Сергеевич никак не мог до конца сфокусировать взгляд, и от этого начинала болеть голова. Гигантский змей лежал неподвижно, только смотрел желтыми неподвижными глазами, по которым иногда скользила прозрачная пленка третьего века.
— Слушай, ну это же несерьезно. Ты не можешь отказаться.
— Могу. — Широкая, тупоносая голова Уробороса качнулась, тень скользнула по стене.
— Ты не понимаешь. Это конец времени. Все. Финита! Не будешь есть хвост — и времени не станет!
— И что? Ты куда-то опаздываешь?
— Не ерничай! Это серьезно. Это, на минуточку, апокалипсис. Слушай, неужели ты действительно не понимаешь?
— Нет, это ты не понимаешь. Знаешь, сколько я его жру, физик? Да я видеть его уже не могу. Только гляну — тошнить начинает.
— Что значит — не могу?! Надо! Там, между прочим, люди! — Иван Сергеевич экспрессивно ткнул рукой куда-то в сторону окна. — И они этого не заслуживают!
— А я, значит, заслуживаю? — Уроборос шевельнулся, глянцевые кольца бесконечного тела блеснули в свете обогревателя. — Вот ты сегодня обедал?
— Ну… Предположим. — Иван Сергеевич почувствовал, что ступает на зыбкую почву этического конфликта.
— Вот… и что ты ел?
— Так. Всякое. Ничего особенного.
— Нет, ты не стесняйся, ты рассказывай. Мое меню ты, в конце концов, хорошо знаешь. Вот и я любопытствую.
— Ну… — Иван Сергеевич отчаянно искал выход. — Гречку. Я, знаешь ли, терпеть не могу гречку. Но жена варит — и я ем.
— Каждый день? Утром, на обед и вечером?
— Ну почему каждый? Не каждый. Я еще кабачки не люблю. Но их я тоже ем.
— С гречкой.
— Нет. С мясом.
— Вот! С мясом! Я тоже хочу мяса! — глаза Уробороса вспыхнули, и Иван Сергеевич нервно отодвинулся. Террариум, конечно, ударопрочный, но Уроборос смотрел… нехорошо смотрел, в общем.
— Ну так хвост! Он из мяса!
— Серьезно? Из мяса, говоришь? Хочешь? Жуй! — Уроборос ударил измочаленным хвостом по стеклу, террариум завибрировал. — Давай, залезай, попробуй! Вот каждый день, без перерыва — жуй, жуй, жуй! Ну?
Иван Сергеевич с плохо скрываемым отвращением покосился на основательно потрепанный хвост. Было видно, что его жевали — долго, упорно, старательно. Кое-где даже блестели капельки слюны.
— Спасибо. Я не голодный.
— А я — голодный! И я хочу нормальной еды! Я не буду больше жевать хвост. Говядины хочу! Кролика! Скумбрии! Я морской змей, мне нужна рыба! Да хоть лягушек мне наловите!
Иван Сергеевич застонал.
— Ну не положено тебе! Возьми ты хвост в зубы, будь человеком! Уже пятый час, а у нас до сих пор без пятнадцати двенадцать!
— Не буду, — отрубил Уроборос, с отвращением тряхнул хвостом и, шурша чешуей, перетек в другой угол. — Надоело.
— Ты — символ бесконечности. Тебе не может надоесть.
— А если бы я был секс-символом, мне бы не надоедало трахаться. Отличный аргумент. Что ты вообще знаешь о бесконечности, двуногое?
— То, что ко мне приехала теща! И если ты не будешь жрать хвост, то время остановится, и она будет жить у меня вечно! Знаешь, честно говоря, мне плевать на апокалипсис, после пятнадцати лет преподавательского стажа меня такой фигней не испугаешь — но эту каргу я не вынесу!
— Сочувствую, — злорадно хмыкнул змей. — А мне вот мяска хочется.
— Да с чего это тебе в голову взбрело? Не хотел, не хотел — и на тебе.
— Потому что не лезет. Сам попробуй вечность один и тот же хвост жевать. Посмотрю, на сколько тебя хватит.
— Ну потерпи еще десяток лет! Я на пенсию уйду. А потом что хочешь делай. Ну что для тебя десять лет? На фоне вечности?
— Ха! Знаешь, который раз я это слышу? Тот мужик, что перед тобой был, то же самое говорил. И что? Где моя говядина? И вообще, не пойму, чем ты недоволен. Ты будешь жить вечно. Разве человечество не мечтало о вечной жизни?
— Ага. С тещей. Да я лучше повешусь.
— Не советую.
— Почему?
— Соскучишься. А слезть не сможешь.
— С чего это?
— А там подтянуться нужно будет. Ты меня извини, но не похож ты на человека, который сможет подтянуться. Я бы на твоем месте не рисковал. Неловко может получиться.
Иван Сергеевич задумался, представляя себя в петле. Он неловко дергает ногами, пытаясь одной рукой подтянуться, а другой — ослабить узел, но каждый раз грузно соскальзывает. Зрелище было стыдным и жалким.
— Слушай, ну хочешь, я тебе кетчуп принесу? Или майонез? Поперчим там, посолим? Ну время же идет, то есть стоит! Будь ты человеком, жри хвост! Я ж уже дома должен быть, а рабочий день еще не закончился.
— И не закончится! — Мстительно хихикнул Уроборос. — Не буду. Тебе нужно — ты и жри.
Иван Сергеевич прислонился лбом к холодному стеклу. Он никогда не попадет домой. Теща никогда не уедет. Он никогда не выйдет на пенсию и не поедет на дачу, в Барвинково, выращивать смородину. Это был апокалипсис. Это был конец времен. Вечность рухнула — и погребла его под останками. Бездна разверзлась перед ним, и были в ней глад, хлад, чума и теща, Алевтина Макаровна.
— Змеюшка, миленький, — залебезил Иван Сергеевич, улыбаясь льстиво и коварно, как стоматолог, уверяющий, что больно не будет. — Змеюшка, ну ты хоть попробуй! Ну кусочек! Может, распробуешь? Втянешься?
— Хвостик за маму, хвостик за папу? Внуков так манной кашей кормить будешь.
— Жри давай! — Взорвался Иван Сергеевич, смелея от отчаяния. — Жуй свой поганый хвост, рептилия! Или я выключу обогреватель!
— А я вот сломаю стену — и сделаю кому-то а-та-та… — мечтательно протянул Уроборос, потягиваясь. Кончик хвоста раздраженно хлестнул по стеклу. Иван Сергеевич сник.
— Точно не будешь?
— Точнее некуда.
Выхода не было. Проклятая рептилия таращилась на Ивана Сергеевича немигающим взглядом, и не было там ни сожаления, ни стыда, ни совести. В одном желтом глазу с вертикальным зрачком Иван Сергеевич видел увольнение по статье, во втором — суд, тюрьму и оловянную миску с баландой. Он был сломлен. Он сдался.
— Ну… хочешь, я тебе завтра котлет куриных принесу? Парочку? А ты пока хвост пожуешь? Хорошо?
— Котлет хочу. Но не парочку, а тазик.
— Тазик ты долго есть будешь!
— Ничего. Времени у нас много, — пакостно осклабился змей. Зубы у него были длинные, крепкие, каждый — с локоть длиной.
— А… Ну да. Ладно, тазик. А потом — хвост. Договорились?
— А послезавтра?
— Что — послезавтра?
— Послезавтра что я буду есть?
— Ты еще и послезавтра хочешь?! Я ж тебя не прокормлю! — Иван Сергеевич мысленно прикинул длину змея, поделил ее на объем тазика и ужаснулся.
— Как знаешь, — Уроборос отвернулся, демонстрируя утрату интереса к беседе. Иван Сергеевич плюнул на пол, устыдился и растер плевок.
— Ладно. Послезавтра — отбивные. Любишь отбивные?
Змей искоса посмотрел на Ивана Сергеевича желтым глянцевым глазом.
— Люблю.
— Договорились?
— Договорились.
Иван Сергеевич вытер со лба пот, встал, отряхнул брюки.
— Ну, будешь хвост кусать?
— А, да. Сейчас. — Уроборос свил тело в изящную восьмерку и запустил зубы в кончик хвоста. — Фак нофмафно?
Стрелки часов вздрогнули и с торжествующим лязгом сдвинулись на деление вперед.
— Отлично! Гениально! — Иван Сергеевич даже зааплодировал от полноты чувств. — Замечательно.
— Кофлефы.
— Да. Котлеты. Я помню. Ты, главное, хвост не выпускай. Котлеты будут. Слушай, а ты можешь его как-то подальше закусить? Поглубже? Чтобы теща быстрее уехала? А я пюрешечки добавлю?
Змей мрачно зыркнул исподлобья, и Иван Сергеевич тут же отступил на прежние позиции.
— Нет, так нет! Я же просто, я же спросил… Ну, до завтра?
— Угу, — пробурчал Уроборос, не разжимая челюсти.
Захлопнув двери серпентария, Иван Сергеевич привалился к стене, тяжело дыша. Левая рука онемела, в груди кололо. Он сглотнул едкую, с привкусом желчи, слюну. Нужно было купить фарш — это раз. Нужно было сказать жене, что нужен тазик котлет — это два. Нужно было написать докладную на завсектором, что требуется мясо для объекта № 888 — это три. И, наконец, нужно как-то объяснить физикам, куда каждый день деваются тридцать минут — вряд ли эта хвостатая скотина будет жрать быстрее. Впрочем, это уже не его проблема. Это пускай завсектором объясняет.
Иван Сергеевич посмотрел на наручные часы. Было пять минут первого. До четырех еще три часа. Вот же сука чешуйчатая пресмыкающаяся! Тяжело вздохнув, Иван Петрович направился в лабораторию. Впереди его ждали докладные, долгая, малоприятная беседа с завсектором и поиски тазика фарша. Ну и, конечно, Алевтина Макаровна. Но об этом думать не хотелось.

Юлия Стешенко