Шанталь. Часть вторая

- Мама, я разберусь. Не вмешивайся.
   - Не вмешивайся? – терзаемый дарьетой платок не выдержал и треснул. – Ты так ответишь императору? Не вмешивайтесь, ваше величество? Веришь, он послушает?
      Леон побледнел, на скулах заиграли желваки.
   - Что он тебе сказал? И когда?
      Из дарьеты словно весь воздух выпустили, она прошла к дивану, села, держа по привычке спину ровной, а подбородок высоко поднятым. Утомленно прикрыла глаза.
   - Вчера днем мне приказали, - взгляд Леон наполнился яростью, - прибыть во дворец. Его величество указал на твое плохое воспитание и недостаточное уважение к его монаршей особе. Я не понимаю, - Фэльма ВанКовенерх беспомощно посмотрела на сына, - ты столько сделал для страны, неужели нельзя было пойти навстречу, - ее голос сорвался на крик: - И одобрить эту бездной проклятую помолвку!
   Она перевела дыхание, расправила надорванный платок и продолжила:
   - ВанКоверберхи – не идеальная, но приемлемая партия. К тому же я слышала, средняя дочь хороша собой и не пустышка. Я знаю, ты предпочитаешь умных женщин, потому и связался с ВанДаргмейр, но поверь, я готова на любую невестку, только не на Роалину. А теперь, можешь объяснить, почему Шанталь ВанКовенберх признана неподходящей партией для тебе?
      Леон не выдержал, отвел взгляд. Дошел до кресла, пододвинул его к дивану, сел, вытянул ноги, остро жалея, что в присутствии матери нельзя налить что-нибудь крепче чая.
   - Шанталь арестована.
   - Что? – Фэльма округлила глаза и даже рот приоткрыла. – Но почему?
   - А вот это я и хотел выяснить у своего венценосного родственника, - со злостью выговорил Леон, - за последнее время у меня к нему накопилось мно-о-ого вопросов.
   - Ничего не выйдет, - покачала головой Фэльма. – Его величество внес тебя в список нежелательных персон для двора. На сколь долгий срок – не знаю, но пойдешь завтра – только на посмешище себя выставишь.
   - Я должен, мама, должен. И вытащу ее из тюрьмы, чего бы мне это не стоило.
      Дарьета по-новому посмотрела на сына. Отменила утомленный вид, синяки под глазами и лихорадочный взгляд, который так не вязался с маской невозмутимости на лице. Впрочем, сейчас сквозь истаявшую маску были различимы и решимость, и болезненное упрямство, и боль.
      Фэльма скорбно улыбнулась – неужели ее сыну не повезло влюбиться? Столь плачевное чувство для тех, кому нельзя выбрать себе пару. А если - ее сердце болезненно сжалось – он не смирится? Пойдет против императора, против правил высшего света и женится на той, кому уже закрыт путь в благородные дома?
   - Пойду я, - она встала, - но ты должен быть готов ко всему. Знаю, нелегко это принять, особенно, если девушка невиновна, но ты не хуже меня знаешь, его величество всегда ставит интересы страны выше любых браков или чьих-либо чувств.
   

   
   Глава вторая

      Мои мысли были столь далеки от мыслей благородной дарьеты, что впору было идти, нет, бежать на покаяние в ближайший храм. Например, в такой, какой мы сейчас проезжали: простой, деревенский с выкрашенной в синий – цвет неба – краской. Бедный храм с покосившимся забором был под стать деревеньки: пара десятков домиков, грязный снег на обочине, глубокие лужи на дороге, и проезжающие по ней три автокара – жители еще месяц нас обсуждать будут.
   К моему удивлению мы свернули с главного тракта почти сразу, как выехали за город, и наш путь превратился в сплошные потрясывания, подбрасывания и подкидывания нижних частей тела с жестких сидений автокаров. Не знаю, как мои тюремщики, но я отбила себе все, что могла. Давно уже были забыты приличия, и мы с соседями по очереди заваливались друг на друга. По началу еще извинялись, смущались – исключительно я, а потом перестали. По мере нашего странного пути до столицы, усталость все больше опутывала липкой паутиной, превращая нас в бледные тени самих себя.
   Мне был любопытен выбор маршрута, но офицер на мой вопрос лишь непочтительно усмехнулся, а когда я поинтересовалась: кого он так боится, что прячется по деревням, избегая удобного тракта, посоветовал не лезть во взрослые дела. Еще и намекнул, сторожевой пес, что кляп у него всегда под рукой – в левом кармане, а в правом - револьвер.
   Пришлось замолчать и сделать крайне неутешительный вывод из столь бесцеремонного поведения. Я могла сколь угодно надеяться, что мой арест – ошибка. И стоит мне появиться во дворце, как добрый и мудрый император выслушает объяснения, все поймет и отпустит, но внутри зрело твердое убеждение – нет, не отпустит. И обвинение в тройном убийстве не случайно, как не случайно и то, что меня арестовали, стоило ступить на родной берег.
   И где справедливость? Где милосердие? Разве я преступница?
   А кто выпустил череп? Кто испортил охранное заклинание своей кровью? Кто наделил сущность жаждой убийства? Разве этого мало для обвинения?
   И за что мне это все? Сколько можно расплачиваться за один глупый поступок?
   Шанти-Шанти, если твои домыслы верны, то расплата наступит скоро. Аристократов у нас расстреливают. Аристократок тоже. Могут, правда, заменить казнь на пожизненное заточение в монастырь, но, боюсь, это не мой случай. Мужчины свято уверены - женскую болтливость только могила исправит.