Жан Кокто: по обе стороны зеркала

Жан Кокто: по обе стороны зеркала

Роль Орфея справедливо считается одной из вершин в артистической карьере Жана Марэ. Эта роль была создана для него Жаном Кокто - поэтом, писателем, драматургом, художником и режиссером. И, безусловно, фильм “Орфей”, снятый в 1949 и вышедший на экраны в 1950 году, можно и должно считать важнейшей вехой в творчестве самого Кокто.
В этой загадочной картине, как разные виды золота в одном кольце, сплетены воедино трагическая простота мифа, поэтические метафоры, придающие сюжету красоту, глубину и новые смыслы, и зашифрованные намеки на личную историю автора. Возможно, секрет обаяния “Орфея” как произведения искусства, отчасти скрыт именно в этом - оно глубоко личное, исповедальное, а эмоциональный накал таков, что сопоставим с ядерной энергией солнца.

Будьте как дети

Сценарий фильма основан на одноименной пьесе Кокто и отчасти - на поэме “Ангел Эртебиз”, но сюжет и детали сильно изменены по сравнению с первоначальным замыслом. В определенном смысле, фильм намного “проще” пьесы, однако и после “упрощения” остается загадочным и не всегда понятным неподготовленному зрителю. Здесь можно и нужно сделать Кокто очередной комплимент: его сложность никогда не бывает скучной, и тональность рассказа лишена не только назидательности, но и снобизма, высокомерия. Сам он с иронией говорил о себе: “Я образец анти-интеллектуала, и мой фильм -тому доказательство”. Более того, призывал не искать в его историях скрытых смыслов, не увлекаться психоаналитическими ребусами, “чересчур глубокими поисками”: “Пусть я -эротоман скрытый преступник, однако видеть искусство там, где я его избегал, и перенасыщать знаками и символами произведение, благородство которого в их полном отсутствии, просто смешно”.
Если сказать еще проще, Кокто исповедовал евангельский принцип прочтения своих произведений: “Будьте как дети”. То есть не мудрствуйте, воспринимайте историю, что вам рассказывают, с доверием, с чистой и открытой душой - как дети слушают сказку.

Вернемся к “Орфею”. О самом фильме написаны десятки, если не сотни статей, а опубликованный текст пьесы и сценария, включенный во многие собрания сочинений Кокто, предваряется подробнейшими авторскими пояснениями, как следует понимать каждого персонажа и основные сюжетные коллизии.
Гораздо интереснее исследовать индивидуальные впечатления, в случае с Кокто этот способ постижения вполне можно назвать “сном о сне” - ведь особая реальность любого фильма или книги по сути сновидческая. Это набор символов, порожденных бессознательным автора, выстроенных в гармоничный узор с помощью сюжета, и чтобы прочесть и расшифровать эти символы, читателю или зрителю самому нужно “заснуть”. То есть выйти за границы обыденного восприятия, и отправиться в путешествие по психической реальности, подобно тому, как герои в сказках отправляются исследовать волшебную страну. Воспринимать происходящее на экране так же, как мы воспринимаем события сна: как некую данность, некритично, не подключая рационализацию. Говоря проще, если во сне к вам навстречу по улице идет слон, вы просто зафиксируете на нем свое внимание, и не станете задаваться вопросом, откуда он взялся в центре города. Итак, “будьте как дети!”

Сон об Орфее: мистика и символика

С эзотерической точки зрения Кокто, несомненно, был сильным медиумом, контактером. С научной точки зрения - обладал экстрасенсорными способностями, или, если сказать еще обыденнее, сверхразвитой интуицией. За шумом контекстной реальности он отчетливо различал звуки других измерений, и музыку райских сфер, и гул преисподней. Все это нашло отражение в его творчестве. Слово “отражение” выбрано не случайно, поскольку тему зеркала как портала, ведущего в иной мир, Кокто исследовал всю свою жизнь. Звучит она и в “Орфее”, более того, зеркала в этой мистерии можно считать полноправными действующими лицами. Из глубины зеркала Принцесса (Смерть) наблюдает за Орфеем. Зеркало повторно губит Эвридику. И, наконец, цитируя Кокто, “Смерть входит в зеркала, как мы в обычные двери”. Пройти сквозь зеркало - на языке Кокто означает умереть…
Должно быть, потусторонний мир, назовем его Зазеркалье, отвечал поэту полной взаимностью и не оставляли без подарков за тот глубокий и почтительный интерес, с каким он исследовал сферу сверхъестественного. Иначе сложно объяснить многочисленные творческие находки и уникальные художественные приемы, что рождались у Кокто прямо на съемочной площадке, как инсайты.
“Фишки” фильма давно и многократно описаны, упомянем о двух, новаторских и эстетически прекрасных: проход сквозь зеркало с помощью перчаток и… взгляд Смерти.
В мире, где еще не было компьютерных технологий, чтобы правдиво снять расступающуюся зеркальную мембрану, создать физически ощутимый эффект перехода в иную реальность, Кокто придумал руки актера, затянутые в резиновые перчатки, погрузить в бачок с ртутью… В результате на экране мы видим изумительный по своей достоверности кадр.
Жан Марэ, бывший и свидетелем, и непосредственным участником процесса, вспоминал: {“Жан без конца придумывал новые трюки для зеркала, через которое мы должны были проходить. А главное он использовал сверхъественное экономно, подчиняя его определенным законам”}. Наверное, тут можно добавить - не только подчиняя, но и следуя законам Зазеркалья.
Поклонники Булгакова нередко делятся своим желанием повторить полет Маргариты на щетке; поклонники Кокто, несомненно, испытывают искушение попробовать зеркала на прочность.
Взгляд Смерти - не что иное, как неживые глаза на живом лице. Жутковато и просто, как все гениальное… Кокто добился этого с помощью грима: открытые глаза были нарисованы на сомкнутых веках Марии Казарес, игравшей роль Принцессы.
От сцены веет мрачной романтикой Эдгара По - вспомним “Лигейю” - и… детским переживанием страшной сказки: белая фигура, выходящая из зеркальной глубины, молча приближающаяся, чтобы посмотреть на спящего. Орфей в постели беззащитен, Смерти достаточно протянуть руку, но она его не трогает...Лишь смотрит. Вероятно, так и проявляется любовь Смерти к человеку: в постоянной готовности подождать. До определенного момента, назначенного Кем-то. У Кокто он назван своеобразно -”Тот, кто отдает приказы”. Это напрямую перекликается с его мистической философией: Андре Моруа в своем эссе, посвященном Кокто, упоминает, что поэт всегда верил не просто в судьбу, но и в заговор неких мрачных и злобных сил против человека…
Маркеры потустороннего, или, в терминологии процессуальной психологии - флирты, рассыпаны по всей ткани фильма, как жемчуга.
Это изменение цветовых характеристик пространства - с позитива на негатив, после того, как Смерть говорит своему водителю : “Поезжайте обычной дорогой”. Полуразрушенный дом с ломаной крышей, множеством печных труб - замок Смерти; здесь и жутковатая метафора тела, изломанного болезнью, и души, охваченной кризисом, и метафора второго рождения, когда Смерть принимает умершего к себе на службу и… уводит в зеркало, в иной мир. Открывается же зеркальный портал буднично, по-больничному стерильно: с помощью резиновых медицинских перчаток.

Наконец, изображение мест, лежащих за пределами физической реальности, но еще не перешедших полностью в “страну, откуда ни один не возвращался”. Многие исследователи потустороннего мира (эзотерики, медиумы, адепты различных религий и духовных практик, а также художники и поэты, обращавшие взор за границу жизни) описывают сходные видения и переживания. Картография Зазеркалья у Кокто совпадает с духовным опытом многочисленных предшественников: это долина смерти - громадный бесплодный пустырь с песчаными дюнами, где просыпается Орфей после визита в замок Принцессы, со странным светом. Нечто похожее можно встретить у Данте, на полотнах Босха, в экзистенциальных сюжетах Кафки и Камю, и, конечно, во многих других фильмах второй половины 20 и начала 21 веков, посвященных тому, что лежит за гранью земной жизни, в том числе и в российских (например, “Я остаюсь”, “Замок”). Кроме долины, пугающей пустотой и одиночеством, есть еще и Зона: тоже в своем роде пустырь, полоса отчуждения, где, по словам Эртебиза - проводника Орфея, остается “ветошь прошлых жизней, руины чувств, привычек”. Вскользь заметим, что образ Проводника, того, кто сопровождает душу на мытарствах или дерзновенного человека, рискнувшего при жизни проникнуть в тайны Смерти (Орфей как раз из таких), присутствует повсюду, и в мифах, и в религии, и в духовных практиках.
Потусторонний трибунал, который судит и Смерть, и ее подопечных, состоящий из скучных и унылых чиновников-бюрократов - не столько выдумка, сколько видение Кокто (вообще его психофизическая конституция и набор заболеваний, включая пристрастие к опиуму, позволяли бы заподозрить причастность к трансперсональному опыту, даже если бы о таком опыте не было известно из документальных источников). В то же время подобный образ “небесного суда” впоследствии неоднократно встречался в европейском и даже в российском кино (“Завещание Орфея” -последняя работа Кокто (1961 год), “Парковка” (1987 г) -еще один парафраз “Орфея”, “Нет вестей от Бога” (2001 год), “Небесный суд”, “Богиня: как я полюбила”(2004), и другие).

По обе стороны зеркала

Говоря об “Орфее” всерьез, внимательно читая символику, изучая каждый образ, эстетику и глубину каждого кадра, невозможно обойти молчанием очень деликатную и глубокую тему - отражение в ткани фильма личной драмы Кокто.
Не секрет, что “Орфей”, как и большая часть фильмов и пьес, поставленных в период с 1938 по 1950 год, создан Жаном Кокто для Жана Марэ, друга, воспитанника и любовника. И если верно, что дерево познается по плодам, не будет преувеличением сказать, что Марэ был самой сильной, яркой, глубокой и неизбывной любовью Кокто на протяжении двадцати шести лет, с момента первой встречи и до смерти поэта в 1963 году. Несмотря на все огорчения (а причинял их Марэ немало, особенно в молодости), бытовые неустроения, социальные потрясения (они пережили вместе войну и оккупацию Парижа) и множество других испытаний, их зрелая любовь оказалась неподвластной времени. Более того, сама приобрела мифологическое измерение, став одной из красивейших историй любви 20 века, Она до сих пор будоражит воображение мечтателей, романтиков...и коллекционеров, выискивающих на аукционах личную переписку Марэ и Кокто.
К 1948 году в жизни пары многое изменилось - и не все изменения были в лучшую сторону. Кокто и Марэ не перестали любить друг друга, но Жан покинул их общий дом в Мийи-Лафоре и переехал жить на катер. В жизни Кокто появился молодой рабочий Эдуард Дермитт (впоследствии им официально усыновленный), в жизни Марэ -танцовщик Жорж Райх. Говоря сухим психотерапевтическим языком - двое близких и давно живущих вместе людей вошли в нормативный кризис отношений, так называемый “кризис 11 лет”. Именно этот кризис часто знаменуется разделом территории и появлением новых объектов привязанности. Далеко не все пары его переживают, но те, что переживают, получают шанс выйти в новое измерение любви, зрелой и осознанной.

В случае с Кокто и Марэ, о происходившем свидетельствует переписка, дневниковые записи, мемуары, фотографии (для исследователя психических процессов всегда большой интерес представляет невербалика, язык тел), и, конечно же, творчество… Рисунки, стихи и проза, сценарии и режиссерские находки есть наиболее полное и откровенное выражение душевного состояния творца - причем из-под пера или кисти вытекает и воплощается в художественные образы даже то, что автор вытесняет или скрывает от самого себя.
Создание “Орфея” пришлось на пик кризисного периода, и можно только догадываться, насколько эта случайность была случайной… важнее результат. Так или иначе, сознательно или бессознательно, но Кокто сделал свой фильм своеобразным интимным дневником, дневником боли. Если знать о событиях, происходивших в жизни обоих Жанов, то сцены фильма приобретают еще одно измерение, символика становится глубже, многограннее. Каждый кадр - одновременно и признание в любви, и слеза, упавшая из глаз страдающего поэта. В том, как любяще камера следует за Марэ, как ловит его прекрасное лицо в самых выгодных ракурсах, как заглядывает в бездонные глаза, позволяя увидеть саму душу, невозможно не заметить то восхищение, любование Кокто объектом своей сердечной привязанности, которое он сам сравнивал с религиозным поклонением.
Так, в мистическом любовном треугольнике Смерть -Орфей-Эвридика угадываются контуры другой триады: Кокто - Марэ - “все другие”, земные, можно сказать, приземленные, те, кого Кокто, со свойственной ему деликатной мягкостью, в одном из писем к Марэ называл “наивными друзьями”. В тоске Смерти, приходящей по ночам смотреть на возлюбленного - тоска Кокто, всегда жертвенно отступавшего, когда Марэ требовалось пространство, но всегда страдавшего от его отдалений (читайте переписку, она доступна). Ощущение невозможности, трагической обреченности любви, рока, довлеющего над влюбленными, красной нитью проходит через все творчество Кокто, но в “Орфее” эта тема звучит особенно ярко и горестно, настоящим надрывом. Но ведь любовь Марэ и Кокто самого начала была и невозможной, и обреченной, и стигматизированной - вплоть до того, что порой приводила к метафорическому побиванию камнями… Наконец, финальное самопожертвование, когда Смерть возвращает Орфея на землю, выталкивает из Зазеркалья, в привычный мир, к женщине попроще, и вместе с тем отказывается от единоличного обладания им, освобождает от себя, чтобы дать поэту бессмертие - это ли не лучшая иллюстрация отношения Кокто к тому, кого он создал, как Пигмалион, сформировал как личность, дал образование, развил вкус и поддержал все творческие потенции? Иллюстрация, написанная не только золотом, но и кровью, текущей из самого сердца. Пожалуй, Жан Марэ -актер, художник, скульптор, писатель, и просто особенный человек с прекрасной душой - наилучший подарок Жана Кокто гуманитарной культуре 20 века… да и всему человечеству.

Не случайно много лет спустя, в 1972 году, Жан Марэ вспомнит об Орфее и еще раз войдет в Зазеркалье, чтобы отдать должное своему поэту, создателю и картографу потустороннего мира - сыграет в пьесе Кокто “Ангел Эртебиз”, в постановке Мориса Бежара, в актерском дуэте с гениальным Хорхе Донном. (с)

25.05. 2020
Ричард Брук

Примечание: использование любого фрагмента текста, перепечатка на сторонних ресурсах - только со ссылкой на Фейсовет, с полным указанием имени автора.