Кошка Белого Графа. Кира Калинина
Магазин Книги автора Комментарии (3) Похожие книги Предыдущая книга Следующая книга
Люблю вечерком обернуться кошкой, пройтись по крышам и заглянуть в окошко-другое. А порой и подслушать то, что не предназначено для чужих ушей. До сих пор это сходило мне с лап, но не сегодня. Один щелчок пальцев, и я больше никогда не стану человеком — если не встречу главную ночь года в главном храме столицы. А туда надо ещё попасть!
Он обещал помочь — тот, кого называют Белым Графом, повелителем снегов и морозов. Только сперва я должна сослужить ему службу…
Отрывок «Кошка Белого Графа. Кира Калинина»
ГЛАВА 1,
в которой любопытство сгубило кошку
У-у, не могу больше! Лапы коченеют, нос ледышкой стал, ушей не чую. Ветер сечёт розгами, от шубы толку нет. Вот тебе и дар богини... Снежа, где ты? Мы же договорились! Неужели дашь мне сгинуть, не исполнив обета?..
В ночи выло и мело, мелькали белые тени, раздавались голоса. Но я старалась не видеть, не слушать, думать о чём угодно, только не о том, что путь мой далёк, а кругом ни жилья, ни дороги, одна снежная пустошь, и в этой пустоши глухой замерзает кошка...
Нельзя сдаваться. Боги помогают тем, кто не теряет веры.
Если выживу, напишу роман о своих злоключениях.
И начну, пожалуй, так…
Алое платье, фата, венчальные браслеты, лепестки роз на ступенях храма… Ненавижу!
Ненавижу свадьбы.
У нас в Свеянске они случаются каждый день. По улицам мчат счастливые кортежи, ликует толпа, звенят бокалы, летят в воздух букеты, невесты плачут от радости... И ни сбежать от этого безобразия, ни спрятаться. Ведь моя мама — главная законодательница свадебных мод в нашем городке!
То есть как — законодательница? Фасоны она берёт из столичных журналов. Но переиначивает на свой лад таким образом, что никто и толики сходства не заподозрит.
У нас полгорода на свадьбы работает. Повара жарят в меду молочных поросят, запекают гусей с яблоками и томят в горшках рыбное филе с молоком. Кондитеры возводят сладкие замки высотой в человеческий рост. Каретных дел мастера украшают экипажи так затейливо, что, чудится, по улицам плывут каравеллы на колёсах и едут сказочные дворцы. У цветочников на прилавках круглый год красуются лилии и фиалки из магических теплиц. Музыканты день и ночь играют свадебные танцы, художники пишут портреты молодожёнов, гравёры множат копии на подарки родне и друзьям. Недавно из Альготы прикатили два искусника с новомодной диковиной — фотографическим аппаратом, который рисует светом на магически обработанной бумаге. Так у них с гравёрами такая война началась!..
А всё потому, что в нашем городе случилось быть второму по величине храму Свена и Свяны — божественной четы, ведающей делами любви и брака. Первый, само собой, в Альготе, но наш слывёт древнейшим. Будто бы в незапамятные времена боги отметили Свеянск особой милостью, и теперь все кому не лень стремятся к этой милости припасть.
Едут даже из соседних стран. Кто о сокровенном просить, кто свадьбу играть, а кто и посмеяться. В Вайноре за любовь отвечает богиня Мага, в Эйлане — бог Виш, и чужеземцам странно, что у нас, ригонцев, не нашлось божества, способного управиться с сердечными делами в одиночку.
Как будто сами не знают, что для любви нужны двое!
Свен и Свяна велят, чтобы девушка шла к алтарю в красном, и чем богаче наряд, чем длиннее шлейф венчального платья, тем счастливей будет её супружеская жизнь. Мы с Майрой, это моя сестра, помогаем маме радовать невест и вводить в расходы их родителей или женихов — смотря кто платит. Майра сама мечтает однажды надеть алое. А я… Я всё равно никогда замуж не выйду. Почему, спросите вы. А потому что!
И невестам не завидую ни капельки, особенно богатым. Среди них, по-моему, несчастных больше всего. Бедные входят в храмовый лабиринт по любви или ради лучшей жизни. У богатых жизнь без того хороша — но выбора им всё равно не дают. Иди, за кого велено, и не спорь!
Вот из-за такой несчастной невесты и начались все мои беды.
За окном стояла темень, мороз заплетал стёкла белым кружевом, гудел ветер в дымоходе. Свет масляных ламп переливался на красных шелках — магический лучезар у нас один, и в мастерскую мы его переносим только после закрытия. А пока стоит в приёмом зале — вдруг кто заглянет на огонёк?
Зима нынче выдалась на редкость студёная и вьюжная, будто за что-то прогневалась на людей. Санные пути и те заносит, по железной дороге полтора месяца движения нет. Оттого гостей в Свеянске поубавилось. Тем вечером к нам в ателье вовсе никто не заходил, и мы занялись заказом вдовы Кнот втроём.
Майра грохотала ножной машинкой братьев Меррит, подшивая шлейф — бесконечный, как зимние ночи. Мама возилась с фатой. Я прикрепляла к лифу розочки из шёлка-эксельсиора — в сердцевине каждой сшиты в пучок по пять крохотных золотых бусин.
Мне нравилось мастерить мелкие украшения. Но сейчас я на эти розочки смотреть не могла. Шутка ли — сто шестьдесят пять одинаковых цветков за три дня!
Госпожа Кнот, перенявшая у покойного мужа хлебную торговлю, и дело вела с размахом, и выдавая замуж единственную дочь, скупиться не стала. На платье, заказанное нам, одного шёлкового крепа пламенно-алого тона сорок аршин пошло. Это не считая шёлкового бархата, багряно-золотой камки, парчи, воздушной дымки-кристалла, четырёх видов кружева, красного тантальского жемчуга и ста аршин золотой нити.
— Ещё пара таких заказов, — заметила мама, нашивая на кайму фаты одно жемчужное зёрнышко за другим, — глядишь, и убытки покроем.
— Да уж, зима в этом году! — Грохот стих. Майра убрала ногу с педали, радуясь возможности передохнуть. — Сплошное разорение, а не зима. И куда Белый Граф смотрит? Совсем разленился!
— Он один, страна большая, везде не поспеть, — мама не поднимала глаз от шитья.
— Раньше-то поспевал.
— Раньше и зимы мягче были. А с этой, видно, не совладать, — жемчужины в маминых пальцах мерцали, как угольки, невесомая дымка струилась утренней зарёй. — Стихия сильнее человека, что ни говори.
Они с Майрой похожи, как и подобает матери и дочери. Не то что я — будто кукушонок в чужом гнезде. Обе невысокие, белокожие, темноволосые, с глазами серыми, как море в шторм. Истинные ригонки. Но мама красивее, хотя ей пятьдесят, а Майре двадцать. Когда улыбается, и вовсе глаз не отведёшь. Жаль, улыбается мама только заказчикам.
Но иногда её можно рассмешить.
— Белый Граф, — сказала я, — королевской невесте пути расчищает. Не до прочего ему!
У Майры заблестели глаза.
— Вот бы она к нам завернула! А что? Будущая королева Ригонии обязана чтить наших богов. Свену и Свяне перед свадьбой поклониться — святое дело. Подумаешь, крюк! Она же, небось, через Лейр поедет? Оттуда до Свеянска всего-то пятьдесят миль.
— Сущая мелочь! — подхватила я. — А из храма — прямиком в ателье госпожи Эльс. Где ещё королеве платье шить?
Мы дружно засмеялись.
В этот момент в приёмном зале брякнул колокольчик.
— Карин, — сказала мама.
Будто я не помню, что сегодня моя очередь встречать заказчиков!
Скинула рабочий халат и поспешила в зал, на ходу обирая с себя нитки. Если занимаешься шитьём, нитки будут повсюду и всегда — сколько ни осторожничай. Маме с Майрой проще, у них наготове длинные расшитые жилеты на магической застёжке. Если понадобится, вмиг набросят и выйдут.
В зале у нас всё устроено, как в столичных салонах: манекены из воска в самых роскошных платьях, на полках лучшие ткани, под окном мягкие диваны. Не стыдно перед клиентами, даже самыми богатыми и требовательными.
А именно такие к нам и пожаловали.
Барышня, румяная с мороза, в белом горностае, господин — в соболях, шуба до пят крыта чёрным кастором, в меховых рукавицах трость, сам грузный, солидный, лицо тяжёлое.
Она — сразу к платьям. Он смахнул с бородки иней, потопал сапогами, оббивая снег — для кого скребок у крыльца поставлен? — и приготовился было скучать. А тут я. Господин сейчас же ожил и прилип ко мне взглядом.
В дежурные дни я тоже манекеном служу. Вернее, куклой.
Нынче в Альготе куклы в большой моде. Газеты пишут, у королевы-бабушки целая комната под коллекцию отдана.
Особо славятся куклы-невесты из мастерской госпожи Свон — Королевна, Купчиха и Крестьянка. Вот мама и придумала одеть меня в свадебный крестьянский наряд, чтобы стала точь-в-точь как та кукла: пшеничные локоны, синие глаза и стати здоровой сельской девки, подчёркнутые тугой шнуровкой и пышными юбками. Такой я, по воле богов и отцовской крови, уродилась на свет — хоть сейчас в витрину!
Заказчицы видят и ахают. Отцы и братья, увязавшиеся с ними, пускают слюни — и платят не скупясь.
Вот и нынешний господин смотрит, будто лис на цыплёнка, только не облизывается.
На благородного не похож, скорее купец или мануфактурщик. Насчёт барышни слёту не поймёшь. Наряжена, как принцесса, но при деньгах это не диво. В движениях изящна, спину держит прямо, ступает, будто плывёт, а прехорошенькая — не помню, когда ещё таких видела.
В ней чувствовалась ланнская кровь. И не капелька, как у иных, а полведра, не меньше. Кожа словно умыта солнцем, белки огромных бархатно-чайных глаз отливают синевой. Из-под шапочки выбился локон. Шоколадный, а не дегтярно-чёрный, как у чистокровных ланнов, но упругий, блестящий — и это в разгар зимы.
Повезло борову отхватить этакую красавицу. И с какой нужды на меня заглядывается?
Делать нечего. Пожелала доброго вечера, улыбнулась, присела заученным движением.
— Почтенные господа желают наряд к свадьбе? У нас в ателье шьются лучшие туалеты для самых разборчивых невест!
— Для самых, говоришь? — ухмыльнулся жених, сдвигая на затылок высокую шапку. — А для самых-самых?
— Особенно для самых-самых, почтенный господин.
— Зови меня кавалером, милочка.
Всё-таки дворянин!
— Какое необычное платье, — голосок у барышни оказался, как хрустальный звоночек. — Пан-бархат поверх атласа? А это ирлунское кружево?
Она неделикатно помяла в пальчиках отделку подола.
— Не просто ирлунское, благородная госпожа. Такое сложное и тонкое плетение умеют создавать только в двух деревнях у озера Кальгер. Но должна предупредить, кальгерское кружево заметно дороже простого ирлунского.
— И что с того? — барышня, надув губки, обернулась к своему спутнику. — Батюшка, вы же купите мне это кальгерское кружево?
Вот те на. Обычно я отцов с женихами не путаю! Но — батюшка? Дворянки так не говорят. В крайнем случае — папенька, и то если барышня росла в глуши. В Альготе нынче церемонии не в ходу.
— Конечно, деточка. Купим всё, что пожелаешь.
Господин улыбнулся, однако в его глазах, бледных, как зимнее небо, не было тепла.
Он швырнул на диван меховые рукавицы — пальцы сверкнули перстнями — и прошёлся по залу, будто хозяин, оглядывая фикусы в вёдрах, обёрнутых золотой тканью, и фигурки Свена и Свяны, развешанные в разных местах. Остановился перед грушевидной колбой лучезара на левом краю прилавка, заложил руки за спину. Колба из магически закалённого стекла сияла неярко, но в зале было светло как днём.
Барышня продолжала теребить и вертеть платье. Так и хотелось дать ей по рукам. Но я держала улыбку:
— Если вам нравится, благородная госпожа, мы можем сшить такое же по вашим меркам.
Платье и правда было из ряда вон. Пару идей мама подглядела у одной дамы из Эйлана — мода там более экстравагантная. Остальное додумала сама. Получился наряд, который привлекал внимание, демонстрируя фантазию модистки и мастерство швей.
Барышня задумчиво кивнула, разглядывая струящийся подол со сложными драпировками и разрезами, в которых виднелись слои других тканей.
Но господин хлопнул тростью по ладони:
— Платье для моей дочери должно быть единственным в своём роде!
С набалдашника скалилась звериная морда, не то волчья, не то собачья.
— Вы правы, батюшка, — барышня сморщила носик. — Будет глупо, если у кого-то окажется такое же.
Я кожей ощутила, как она теряет интерес...
— Это новинка! Мы выставили его три дня назад. Если вы решите сделать заказ, сегодня же уберём. Заверяю, второго такого нет и не будет!
На самом деле платье стояло уже полгода. Все изумлялись, восхищались, но покупать не спешили. Слишком необычно, и фигура нужна идеальная, иначе будешь посмешищем.
Эта красавица не будет. Надо только её удержать.
— А если заменить атлас на шармез, — я метнулась к прилавку, — получится ещё лучше… Нам завезли изумительный шармез, позвольте я покажу!
Только не умолкать. Говорить, говорить, что в голову взбредёт...
Позади прилавка был стеллаж с тканями, на его боковой стенке — витой шнур, на шнуре — деревянная подвеска с фигурками Свена и Свяны.
Выручайте, родимые!
Будто невзначай, я зацепила подвеску локтем — динь-динь, важные клиенты! Сдёрнула с полки штуку ткани и кинулась обратно к барышне.
Хвала Свяне, мама не стала медлить. И Майра вышла следом.
Не то чтобы я совсем не умела не морочить головы заказчикам, но у сестры к этому талант. Она белому медведю зимой снег продаст.
— Благородную госпожу заинтересовало платье, которое мы закончили три дня назад, — отчиталась я.
Ни мама, ни Майра бровью не повели.
— Рада вас приветствовать, благородные господа, — пропела мама мелодичным грудным голосом. — Я хозяйка ателье, Гудрун Эльс.
— Кавалер Льет, — представился обладатель трости с собачьей головой. — Моей дочери Агде нужен первоклассный свадебный туалет. И чтоб ни у кого больше такого не водилось!
Его глаза с одобрением пробежались по маминой фигуре. Майру он едва удостоил взгляда. Как же — личико пресное, сама доска доской.
Но именно Майра решила дело. Как разлилась соловьём...
— Посмотрите, благородная госпожа, это редчайшая тибрийская парча, вдвое тоньше и легче обычной, но не менее прочная и прекрасная. Кроме нас, никто в Свеянске её не закупает, даже госпожа Принн, а у неё лучшие ткани в городе! Из-за метелей доставка задержалась, наши клиентки ещё не знают, что её привезли. Завтра набегут и завалят нас заказами до самого лета. Вы же понимаете, просто так мы ткани не продаём, у нас ателье, а не лавка красных товаров.
Никогда не могла понять, как ей это удаётся. Я чуточку приврала и уже чувствую себя мошенницей, а Майра сочиняет небылицы как дышит. И ей верят!
Барышня Агда Льет расстегнула шубку, не сводя с моей сестры горящих глаз.
— Вы уже видели наш новый шармез? Взгляните! — Майра встряхнула край винно-красного полотнища, которое я успела раскинуть на диване, и по гладкой поверхности прокатилась волна блеска. — Все наши ткани освещены в храме Свена и Свяны, как и нитки, которыми мы шьём. А всё, чего касаются божественные супруги, приносит любовь и счастье!
Сестра определённо была в ударе. Ох, не слышат её храмовые служители!
— Уверяю, вы станете самой прекрасной невестой, самой любимой и счастливой на свете женой!
При последних словах барышня Льет вдруг сникла, потупилась, и с губ её сорвался тяжкий вздох.
Эгей, а свадьба-то похоже не по любви! Или жених — гулёна, которого обручальный браслет не исправит?
Майра тотчас зашла с другой стороны:
— Это платье предвосхищает самые модные веяния будущего сезона. Скоро все в столице будут носить такое. А вы станете первой! В этом наряде вы затмите саму принцессу Вайнора.
Улыбка Агды, не успев расцвести, увяла вновь, уголки рта горестно опустились, пушистые ресницы задрожали.
Да что опять не так? Видно же, что барышня падка на лесть!
Не по нраву, что её, красавицу из красавиц, сравнили с другой, пусть даже эта другая — принцесса? Досадно, что сама родилась лишь дочерью простого кавалера?
Тут я бы растерялась, а Майра продолжала напирать:
— Северянкам алый не к лицу, они слишком блёклые. Надень на девушку из Вайнора такое платье, и все увидят платье, а не девушку. А у вас красота южная, огненная, её свадебный наряд только подчеркнёт. Это платье просто создано для вас!
Я тихо отошла в сторонку, чтобы своим видом не опровергать доводы Майры.
Барышня посмотрела на неё, на манекен в свадебном уборе и вздёрнула нос:
— Беру!
В такие моменты я думаю, что ателье должна наследовать Майра. Правда, шить она не любит. Но летом приедет мамина троюродная племянница из Дункаля — учиться у нас полезному ремеслу. Вдруг из неё толк выйдет?
Мама позвала барышню в заднюю комнату, чтобы снять мерки, я двинулась следом — помогать. А Майра собралась подать кавалеру чая и занимать его разговорами, покуда мы не освободимся.
Так у нас было заведено.
Однако кавалер повелительно указал пальцем на меня:
— Пусть она подаст.
Водовар в примерочной мы держали для заказчиков, да и сами за работой любили угоститься чайком.
Угли в жаровне были горячие, так что управилась я споро. Составила на поднос всё, что полагается, не забыв колотый сахар, мёд и пастилу, и вернулась в зал.
Кавалер Льет расселся на диване, положив рядом с собой шапку и расстегнув шубу. Под мехами он оказался совсем не толст, видимость полноты создавало обрюзгшее лицо, казавшееся ещё шире из-за светлой вайнской бородки.
Мёд пах липой и летом, над чашкой вился парок. Я придвинула чайный столик к дивану и хотела отойти, но кавалер схватил меня за запястье:
— Сядь-ка, красавица.
— Что вы, нам не велено!
Пусть считает меня работницей, боящейся хозяйского гнева.
— Сядь, я сказал.
В тепле Льет успел вспотеть, его рука была горячей и влажной, но держала, будто тисками. Так просто не вырвешься. А бить заказчика сахарницей по лбу — дело неблагое.
Он стянул с пальца перстень с кровавым камнем. Неужели рубин? Какой большой!
— Нравится? Подарю, если поедешь со мной в Альготу.
Кавалер попытался вложить перстень мне в руку. Я вырвалась и вскочила, но от крепкого, до боли, щипка увернуться не смогла.
— Ишь, коза! Грех такое богатство в глуши хоронить, — глаза Льета плотоядно блеснули. — Поехали. Настоящей дамой тебя сделаю. В шелках будешь ходить, во дворцах танцевать, прислугу гонять в хвост и в гриву. А?
— Что вы такое говорите, кавалер! — напоказ ужаснулась я. Руки чесались плеснуть кипятка в гнусную рожу. — Как можно!
— Брось ломаться.
Он привстал с места, и я попятилась.
— Не хочешь? Ладно, неволить не буду. Но подумай хорошенько. Мы в доме Снульва остановились, знаешь такой? Пробудем до послезавтра. Надумаешь, приходи.
Остаток вечера мы спешно кроили и сшивали муляж из дешёвого муслина. Завтра на барышне всё подгоним; если надо, подправим фасон. Получим задаток, и пусть катятся в свою Альготу — гладкой им дороги, попутного ветра. А мы по муляжу платье будем шить. Свадьба через месяц, успеем.
Майра чуть не плакала от зависти:
— Какая фигурка! А личико!.. Почему одним всё, а другим ничего? И у папаши денег что воды в море!
— Папаша — скотина, — не удержалась я.
— Но богатая скотина! Глаз на тебя положил, — Майра закончила пришивать оборку к подолу и упёрла руки в боки. — А ты? Сбежала, как маленькая! Распустила бы завязки, — она похлопала себя по плоской груди, — так он бы не то что свадебное платье, целый гардероб у нас заказал!
— Майра! — возмутилась мама. — Ты в своём уме?
— А что? Дано богами — пользуйся!
— Карин надо думать о репутации! Что скажет господин Стир?
Я бросила расправлять складки на платье.
— Моя репутация господина Стира не касается. Я не выйду за него, сколько раз повторять!
Нотариус Арнульф Стир, вдовец сорока четырёх лет от роду, был не единственным, кто сватался ко мне, но из всех женихов он один превосходил нас достатком. Прочие имели виды не столько на меня, сколько на ателье. Хотя каждый при случае норовил зажать в тёмном уголке, как бы скромно я ни одевалась и как бы строго себя ни держала. Каждый, кроме господина Стира. Этот только ел глазами, потихоньку багровел и покрывался испариной — весь, от тугого крахмального воротничка до залысин на лбу. Будь я обычной девушкой, всё равно бы за такого не пошла. Страшно.
Мама в сердцах отшвырнула непришитый бант.
— Лучшей партии тебе не найти! Карин, хватит тянуть. Тебе уже двадцать три. Сходи к Дакху, пока не поздно. Хочешь, вместе пойдём?
— Не хочу! Говорю тебе, я не откажусь от своей природы!
— Карин, посмотри на меня…
— Я и смотрю!..
— Прекратите! — выкрикнула Майра. — Давайте закончим, и я спать пойду, а вы ругайтесь потом, хоть лопните.
Всё верно. Наши споры о храме Дакха и о секаче, который при нём служит, часто оканчивались жестокими ссорами, после которых мы дулись друг на друга по нескольку дней.
В Свеянске только один настоящий храм — Свена и Свяны. Есть ещё десяток святилищ других исконных ригонских богов. А неумолимого Дакха, бога суда, кары и воздаяния, завезли в наши края ланны — удружили подарочком! Храмов его на всю страну три штуки. Один как раз в деревушке Снее, в двух часах пути от Свеянска.
Мама считает, нам повезло. А я скажу: охрани Свен от такого счастья!
Все мы душой связаны с незримыми мирами. С миром снов и миром богов, Небылью и Зыбью — со всем их великом множеством! Некоторым эта связь даёт больше, чем другим: вещие сны, способность к магии, второе, звериное, тело.
А секачи Дакха обучены наши узы с незримыми мирами разрывать. Не своим произволом — по заказу или приказу.
Служители Дакха именуют секачей по-ланнски "кхальпуна кхелтари", что значит "восстанавливающие справедливость". Но разве это справедливо — отнимать то, что не ими дано?..
Следующий час прошёл в тяжёлом молчании. Говорили сухо и по делу, не глядя друг на друга.
Когда муляж был готов, я вздохнула с облегчением. Можно наконец избавиться от тугого корсажа, сбросить громоздкие юбки, потянуться от души и упасть в постель…
Но есть лучший способ расслабиться.
Должно быть, я кинулась к двери слишком бойко.
— Не вздумай оборачиваться! — крикнула мама мне в спину.
— На улице вон какой колотун, — поддержала её Майра. — Лапы отморозишь!
Знаю, о чём вы подумали.
На самом деле всё не так. Я не обрастаю шерстью и не выворачиваю суставы, разрывая на себе одежду, чтобы в корчах стать зверем. Сказки это. Как человек может перекроить себя в кошку? Это же совершенно разные объёмы телесного вещества!
Домик у нас с мезонином — папа в своё время надстроил. Думал, семья у него будет большая, и им с мамой понадобится местечко, где можно спрятаться от детей. Потом комната с широкими окнами и резным балкончиком досталась мне. Вернее, я её отвоевала. Мама хотела заколотить вход на лестницу, чтобы не топить вторую печь. А на самом деле — чтобы поменьше вспоминать папу.
Но как можно не вспоминать, если я всем пошла в него?
Иногда мне кажется, мама меня за это ненавидит. И любит тоже за это. И ателье оставляет... Королева Клотильда ещё сто лет назад дала ригонцам право завещать своё имущество, кому они сами пожелают. Но по старым вайнским законам, наследует всегда старший ребёнок. И мамино желание передать ателье мне одной — тоже дань отцовской памяти…
Я захлопнула за собой дверь, щёлкнула запором и запалила от свечи лампу в круглом стеклянном колпаке. Уютные жёлто-оранжевые мазки легли на стены, крытые тёсом и крашеные в белый цвет, на подушки в кружевных наволочках, на этажерки с фарфоровыми кошками и книжками в дешёвых переплётах.
От печи шло тепло, кровать манила пуховой периной, но в крови уже играло предвкушение, гоня прочь дневную усталость. Я открыла задвижки на балконной двери и, как была, в туфельках на тонкой подошве, в батистовой рубахе, корсаже и юбке, шагнула в снежок, который намело за день.
Ума не приложу, откуда ТАМ знают, когда я готова — но передо мной тотчас же завихрилась поволока чёрного дыма. Дыхание Небыли.
Я нырнула в неё — и на долю мгновения меня не стало.
Затем подушечки лап обожгло холодом. Студёный ветер взъерошил шерсть на боку, швырнул в нос пригоршню снежинок. Пол балкона сделался ближе, перила выше, но всё казалось правильным и естественным, словно я никогда не носила иного тела, кроме кошачьего.
Дальше — просто. Проскользнуть между столбиками перил на скат крыши, пройти по слежавшемуся снегу до угла. Мои лапы так легки, что не оставляют следов Перескочить на сук осины, вонзив когти в окаменевшее на морозе дерево, с ветки на ветку перебраться на соседский забор, потом на крышу сарая…
Своего человеческого тела я не ощущала, но между нами сохранялась неосязаемая связь. Я просто знала, что оно где-то там, в Небыли — ждёт меня и вернётся таким, каким ушло, с корсажем, туфлями и всем остальным, стоит только захотеть.
Под лапами скользили то лёд, то мёрзлая черепица, то кровельное железо, стылое, как чертоги самой богини зимы, но я без труда держала равновесие. Звёзды прятались за облачной дымкой, город глядел в ночь глазами окон, и белое мерцание снегов озаряло мне путь.
Прыжок на крышу собачьей будки. Старик Буян сонно брехнул, звякнул цепью — и затих. Бедняга. Даже в такую стужу его оставили на улице.
Потерпи, Буян, скоро Ночь Всех Богов, после неё день станет прибывать, и солнце повернёт на весну.
Заглянула в окошко к Фрине, подружке Майры.
Фрина вертелась перед зеркалом в одних панталонах. То распускала по спине длинные волосы, то поднимала кверху, изображая замысловатую причёску. Принимала зазывные позы, виляя бёдрами и покачивая на ладонях маленькие груди.
Вдруг сказала своему отражению:
— А посватался-то к Грете.
Отражение отозвалось горестным "эх".
Вот и Майра всё вздыхает. Мол, отнять бы у меня да ей прибавить...
Девушки завидуют грудастым и задастым, простите за грубый слог — потому что на таких смотрят мужчины. Так вот, девушки, не завидуйте! Смотрят пошлецы и нахалы. Проходу не дают, а по городу потом — сплетни. Приличные господа с тонким вкусом выбирают барышень, которых можно сравнить с тростинкой, лозой, ивовым прутиком или лучом света.
Когда я кошка, я именно такая! Изящная, грациозная, лапы у меня длинные, шёрстка короткая, гладкая, чернее самой ночи, а блестит, как самый дорогой атлас.
И чувства разом обостряются. Нос чует свечной чад в комнате Фирны, запах мясных пирогов с кухни вдовы Татсон и вонь застывших помоев через три двора. Уши слышат, как в доме напротив шепчутся молодожёны Бранд и Труда Ринтор — кровать у них стоит близко к окну. Как ворчат во сне Фин и Фан — карликовые мамонты господина Лердсона. Мамки, если по-простому.
В Свеянске мало кто держит мамонтов: едят без меры, летний зной переносят плохо. Но для нынешней зимы лучшей тягловой силы и вообразить нельзя. Лошади замерзают, тонут в снегу, а мамкам хоть бы что.
Ой, Бранд и Труда бросили шептаться!.. Всё, пойду, не буду подглядывать. Да там и не видно ничего — стекло замёрзло до самой рамы…
Мне было весело. И мама хочет, чтобы я променяла всё это на сомнительную честь называться госпожой Стир?!
Женщину уважают, когда у неё есть муж — или когда у неё есть капитал. Перед лаковыми санками Брюны Торнеке весь город шапки ломает, а госпожа Торнеке никогда не была замужем. Зато отец оставил ей серебряный рудник, и заводики, и лавки, и суда.
Ателье Гудрун Эльс миллионов не приносит, но кормит нас, поит, одевает и какой-никакой вес в обществе даёт. А мы с Майрой позаботимся, чтобы так было и дальше — половину я ей, само собой, уступлю.
Так кто там к Грете посватался?..
Это ведь Грета Фроссен? Та, что училась с Майрой и Фирной в гимназии. Помню, они ещё спорили, кто раньше замуж выйдет.
У Фроссенов не спали. Окно маленькой гостиной выходило на подветренную сторону, мороз почти не тронул стекло, и вся комната была как на ладони. А голоса я различила ещё до того, как взобралась на занесённую снегом бочку у бревенчатой стены.
Отец Греты, которого все звали папашей Фроссеном, сидел боком к камину; огонь озарял рубленый профиль и всклокоченную бороду. Мамаша Фроссен, женщина полная, с густыми чёрными бровями, вязала полосатый носок. Сама Грета, одетая в домашний капот, металась из угла в угол.
— Ах, я не знаю! — её глаза, тёмные, как у матери, лихорадочно блестели. — Ходил вроде, ходил, и ничего такого. А тут вдруг… Страшно мне. Нет, я счастлива! Но замуж — это же как в колодец…
— И-и, — отозвалась мамаша Фроссен. — Страшно в девках остаться.
— Нет, погоди, — папаша Фроссен ухмыльнулся в рыжую бороду. — Если дочь сомневается, может, откажем ему, счетоводу этому? Кого получше подождём. А то у парня ни марки за душой, одна смазливая мордашка…
— А обхождение! — возмутилась Грета. — Обхождение дорогого стоит!
Всё ясно. Ларс Кальвер, счетовод из магазина мужского платья "Кале и сыновья". Весь последний год вился вокруг Фирны, Майры и их подруг.
Разговор, между тем, перетёк на вопросы практические. Где свадьбу гулять, кого звать, что надеть...
Я мёрзла под окном Фроссенов, пока они не разошлись по спальням, хотя заказ был, считай, у нас в кармане. Утречком моя сестрица забежит невзначай проведать старую подругу, Грета не вытерпит, похвалится, и Майра в два счёта добьётся от старших Фроссенов задатка.
Мама потому и терпит мои прогулки в кошачьем обличье, что я не просто развлекаюсь, а разведку веду. Отчего, спр[{о}]сите, мы преуспеваем? Нет, платья у нас хороши, но в других ателье тоже не мух считают…
Ох, не могу больше, коченею!
Соскок с переворотом, три прыжка, пробежка по расчищенной дорожке во всю прыть — вот и согрелась.
Села на столбе у ворот.
Кругом стояла темень, только снег мягко серебрился под луной. Дома утопали в сугробах по ставни, а где и по стрехи. Под зон бубенцов и свист полозьев по улице промчались сани, запряжённые парой гнедых, их морды были в инее, дыхание туманом клубилось в воздухе. Извозчик сидел на передке, укутавшись в косматую шубу, будто медведь. Лаяли собаки. Хрустел снег под ногам поздних прохожих.
Мужчина в мохнатой шапке свернул к ресторации Вардхуза. Её окна сияли ярче всех, а дым над трубами был таким плотным, что хоть на куски режь. Там сейчас самое веселье. Песни, гам, румяные пироги, а главное — жарко натопленные печи.
Всё, хочу домой, в тепло!..
Дворами-крышами петлять не стану. Сверну к усадьбе Снульва, а потом…
Тут-то до меня и дошло.
Чайный король Снульв уже год как перебрался в столицу, и с тех пор его каменный особняк пустовал. А теперь там остановился мерзкий кавалер Льет с дочкой Агдой.
Надо взглянуть, какова эта семейка дома, когда рядом нет чужих глаз. Надеюсь, они ещё не легли.
Я ощутила прилив азарта, даже мороз перестал казаться таким жгучим.
Эй! Нас, часом, не надули?
Ставни со стороны улицы были наглухо закрыты, крыльцо утопало в сугробах, ни одна из восьми труб на крыше не дымила.
Потом я заметила, что к калитке и дальше — к парадному входу протоптана тропинка, снег со ступеней сметён.
А двор почистить никто не удосужился. Пришлось передвигаться прыжками, каждый раз проваливаясь с головой. В ушах снег, в глазах снег, всё лицо в снегу!.. Пусть снаружи я кошка, но внутри человек, посему у меня не морда, а лицо.
Вон и свет в окне.
Деревьев близко к дому не нашлось, зато у летней веранды нарос высоченный сугроб, снег хорошо слежался и без труда выдержал мой кошачий вес.
Второй этаж дома опоясывал каменный карниз, украшенный фигурками крылатых человечков — духов природы. Карниз был достаточно широк для моих лап, но весь облеплен снегом и льдом. Чуть когти не сорвала, пока подобралась к окну.
А ещё назад идти. Не представляю, как я тут развернусь!
И с окном не повезло: иней на стекле нарос плотный, с наледью. Только у самой рамы оставалась неровная щёлка. К ней я и приникла глазом.
Видно было немногое.
Просторная, ярко освещённая комната, богатая обстановка. Веерообразная стойка магического обогревателя, край дивана с полосатой обивкой. На диване — ножки в пуховых носках, прикрытые бархатным подолом…
Я оперлась передними лапами о нижнюю перекладину оконной рамы и придвинулась ближе.
Барышня Агда в бардовом капоте полулежала, опершись локтем о валик. На грудь ей падала полураспущенная коса, являя всю роскошь волос, тонкие пушистые завитки обрамляли нежный овал лица с изящным носиком и пухлыми малиновыми губами.
Майра права, тут есть чему позавидовать. Даже любопытно стало, какому счастливцу Льет отдаёт всю эту красоту. И куда торопится. Ей же не больше восемнадцати!
На столике у дивана стояла перламутровая коробочка. Агда напевала мотив какой-нибудь модной песенки, и коробочка повторяла его на разные птичьи голоса. То соловьём зальётся, то канарейкой, то дроздом…
Нет, не только птичьи!
В ответ на хрустальное "ла-ла-ла" Агды коробочка сперва бодро затявкала, потом размяукалась, как голодный кот.
— Хватит играться, — просипел Льет.
Он восседал в глубине комнаты, закинув ногу на ногу. Под чёрным, с серебром, халатом — свободные штаны и рубаха с распахнутым воротом.
Что же вы так далеко от окна расположились, благородный кавалер? Вас еле слышно!
— Пусть играется, — прозвучал низкий скрипучий голос, мужской или женский, непонятно. — Когда… гра… а… не… мо…
Фразу я не столько разобрала, сколько угадала: "Когда играться, как не в молодости".
Выше щёлка расширялась, я привстала на задних лапах и уткнулась носом в ледяное стекло.
Кто там у нас?
Старуха — и престранная!
Она сидела в дальнем кресле, полускрытая боковиной высокой изогнутой спинки. Строгое тёмное платье, как у нашей классной дамы, на плечах толстый пуховый платок, вроде тех, что носят крестьянки в деревнях, на голове узорчатая шапочка-колпак с коротеньким шпилем — точь-в-точь ланнский рыцарский шлем. По ободу шапочки пришиты кругляшки. Наверняка старые монеты. В таких колпаках с монетками красовались на ярмарках дазские шаманки.
— Так сколько, говоришь, за платье просят?
Она подалась вперёд, повернула к Льету голову, и стало видно, что и лицо у неё дазское — плоское, цвета тёмной бронзы, с маленькими глазками и мелкими угловатыми чертами.
Говорят, дазы в родстве с нашими гобрами. Только гобры сидят в своих снежных домах на далёком севере в обнимку с тюленями и в чужие дела не лезут.
— Тысячу восемьсот, — ответил Льет.
Верно, так мама ему и сказала. Пятьсот — задаток будет.
— Недёшево, — старуха пожевала сухим ртом.
— У Кольдихи бы меньше пяти не стало! — барышня Агда оторвалась от своей забавы.
Я не сразу сообразила, что Кольдиха — это Вендела Кольд, самая знаменитая модистка Альготы. И самая дорогая. У неё одевались первые аристократки Ригонии и сама королева-бабушка.
— Может, и больше, — кивнула старуха. — А всё равно шить надо у неё.
— Чего это? — буркнул Льет. — Мне деньги не лишние.
— А того! — старуха хлопнула ладонью по деревянному подлокотнику. Хлопок вышел со стуком — все её пальцы, включая большой и указательный, были унизаны кольцами. Непохоже, что золотыми или серебряными, а какими, рассмотреть не удавалось. — Тут не в деньгах дело, а в престиже! Чтоб все знали: Эмкино платье сшито у королевской портнихи!
Не портнихи, а модистки, мысленно возмутилась я, ёжась под леденящим ветром. Портнихи просто шьют, а модистки придумывают и украшают. И только в следующий миг сообразила: "{Эмкино} платье"? Может, я ослышалась?..
— Но мне это нравится, матушка Гинаш! — надулась Агда. — Другое не хочу!
— Молчи, Эмка, — одёрнул её отец. — Матушка дело говорит.
И столько уважения прозвучало в этом "матушка", что я своим кошачьим ушам не поверила: чтобы самодовольный кавалер чтил кого-то, кроме себя, да не просто кого-то, а дазку, похожую на ведьму из страшных сказок!..
Когда ланны пришли в Ригонию, вслед за ними пришли дазы, как шакалы приходят за волками. Ланнов прогнали, а дазы живут себе не тужат. Торгуют, воруют, практикуют тёмную волшбу. Раньше дазов даже в города не пускали, они селились в слободках за воротами. А правили у них женщины-шаманки — когда через вожаков-мужчин, а когда и напрямую.
И это единственное, что мне в дазах нравилось.
При королеве Клотильде Ригония расцвела — сколько мудрых законов было принято, сколько нужных реформ проведено! Магию стихий поставили на службу стране. Ни один король столько не сделал. Молодой Альрик прославился пока лишь тем, что принял силу дождя, чтобы не угасла вместе с родом Регенскур.
И неизвестно, хорошо это или плохо. Говорят, таких морозов, как нынче, не бывало уже полвека. Вдруг одно с другим связано?
А я, между прочим, сейчас превращусь в ледяную кошку…
Но от следующих слов загадочной матушки Гинаш меня кинуло в жар.
— Нравится, так и славно, — старуха улыбнулась. — Фасон зарисуй, Кольдихе покажешь, она такое же сделает.
— Но я не запомнила! Там сложно…
— Тю! Пойдёшь завтра на примерку, всё рассмотришь как следует, пощупаешь, а потом скажешь, что тебе разонравилось. А ты, — обратилась старуха к Льету, — дашь им сотню за труды, пусть радуются. С таким женихом негоже у всякой деревенщины свадебный убор шить…
Я чуть с карниза не свалилась от возмущения. У деревенщины?! Да у нас баронессы платья заказывали! Два раза. И маркиза один раз… чуть не заказала.
— С таким женихом разориться недолго, — насупился Льет.
— Это верно, — согласилась старуха. — Мог бы раскошелиться на платьице-то, сделать невесте подарок. Хоть бы в гости пригласил, приличия ради. Ты же ему весточку послал?
— А как же! Загодя, — кавалер фыркнул. — Едем, мол. Везём будущую супружницу вашу к Свену и Свяне за благословением… Эмка, ты чего?
Барышня, как бы её ни звали на самом деле, села столбиком и слушала их разговор, бледнее снега за окном, а потом вдруг заревела полный голос. Коробочка-игрушка отозвалась поросячьим визгом.
За этим переполохом было не слышно, что говорят кавалер (если он кавалер, конечно) и таинственная матушка. Вернее, не говорят, а кричат. Когда старуха несильно шлёпнула барышню по щеке и та умолкла от неожиданности, голос Льета прогремел, как пушечный залп:
— Не реви, дура! Всё к лучшему!
Барышня всхлипнула:
— Куда же к лучшему? Он меня больше не любит!
— С чего ты взяла?
— Любил бы, не отдал этому…
Она опять заплакала. Коробочка, как видно, откликалась только на её голос, и сейчас разразилась громким кудахтаньем.
Старуха пересела на диван, обняла барышню и, склонившись к самому её уху, принялась уговаривать. До меня долетали обрывки слов и фраз:
— Кто ты сейчас? Никто! А будешь…
— …он должен жениться, сама знаешь…
— …ничего не значит…
— Но он будет с другой! — барышня заливалась слезами, коробочка квакала лягушкой.
— ...одну ночь… ничего, переживёшь…
— ...снадобье… сразу понесёт...
— …а будешь замужем…
— Но я не хочу, чтобы меня касался другой! Я этого не вынесу! — под совиное уханье барышня заломила руки.
— ...и не надо… сварю такое… лишит мужской силы…
Ого, да тут целый заговор!
— Правда? Так можно? — опухшее от слёз личико просветлело, но сейчас же опять сморщилось. — Она родит ему сына, и он полюбит её…
— Не родит! А если родит, то девочку, уж я позабочусь, — старуха повысила голос. — Нашла о чём печалиться.
— Я отдала ему всё, — пискнула барышня, шмыгая носом. — Он обещал любить меня вечно…
Зловредная коробочка закричала болотной выпью. Так громко и жутко, что я невольно подпрыгнула и заскользила на карнизе, цепляясь, за что придётся. Сквозь стекло долетел старухин ответ:
— Он и будет любить тебя вечно, не будь я лучшая в Кайлане ворожея и травница!
— Цыц, вы обе! — гаркнул мужской голос.
Я прильнула к щёлке.
Свяна, защити!..
Льет, грозный, как палач, шёл к окну с ножом в руке и смотрел, казалось, прямо на меня. Неужели слышал, как я тут барахтаюсь и скрежещу когтями? И глаз в щёлке заметил?
Всё, не гляжу! Нет меня. Вам почудилось, благородный кавалер.
Шаги всё ближе...
— Кошка! — прогремело над головой.
Верно, благородный кавалер. Просто бродячая кошка, которая жмётся к человеческому жилью. Вы же не станете вскрывать тройную раму, чтобы подпортить шкурку безобидному животному?
И как он только умудрился разглядеть чёрную кошку в чёрной ночи сквозь толстый слой изморози…
Мгновение томительной тишины — и шаги стали удаляться.
Я отважилась снова заглянуть в комнату. Льет стоял спиной. А старуха…
Она сложила пальцы щепотью, поднесла ко рту и дунула. Клянусь, в руке у неё ничего не было! Но в воздух сорвалась чёрная взвесь и тончайшей струйкой потекла к окну.
Я невольно пригнула голову.
Тяжёлая рама содрогнулась, сверху посыпалось крошево мёрзлого снега.
Не помня себя, я сиганула прямо со второго этажа в самый большой сугроб. Меня завалило, но я подпрыгнула — кузнечик, а не кошка! — и понеслась прочь, не жалея лап.
Не помню, когда в последний раз так быстро бегала и с такой скоростью взбиралась на балкон своего мезонина.
Тут бы в самый раз выдохнуть и расслабиться.
Однако всё пошло наперекосяк.
Я оборачивалась с шести лет, и у меня всегда — всегда! — получалось. С первого раза. Без заминок и осечек.
А сейчас — нет.
Небыль отказалась явить себя. Не приняла, не впустила, не откликнулась на зов. Не отдала мне меня — рослую белокурую девушку в свадебном костюме крестьянки из северных областей Ригонии.
Я даже в дом попасть не могла. Не лапой же за ручку браться!
Спасло то, что дверь открывалась вовнутрь. Я налегла изо всех сил — упёрлась передними лапами, лбом. И ввалилась в хорошо протопленную комнату.
Уже потом, прильнув к изразцовой стенке и впитывая, впитывая всем телом восхитительное тепло, я вдруг подумала, что чёрная пыль, слетевшая с пальцев старухи, была подозрительно похожа на дыхание Небыли, за которым осталось заперто моё человеческое тело.
Полночи я силилась добраться до него, движимая то страхом, то злостью, то отчаянием, снова и снова — пока не выдохлась. Свернулась под одеялом и даже заплакать не смогла. У кошек не бывает слёз.
Разбудил меня громкий стук и голос Майры:
— Карин, ты спишь? — дверь дёрнули. — Ты чего заперлась? Вставай! У нас работы полно!
В глубине души я надеялась, что усну кошкой, а проснусь человеком, и окажется, что вчерашнее мне пригрезилось. Но — нет. Хвост, усы и шерсть никуда не делись. Или меня слишком рано вырвали из мира снов? Не зря же голова пуд весит, а глаза не открываются. Может, стоит вернуться в уютное забытьё и подождать?..
— Карин! — Майра продолжала стучать. — Что за шутки?
А если ей надоест, и она уйдёт?!
Я вылетела из-под одеяла, как укушенная, и во всё горло завопила:
— Мя-а-а-а-а-у-у!
— С ума сошла! — взвилась Майра.
За окном светало, а у нас давно условлено, что обращаюсь я только в тёмное время. Соседи думают, у Эльсов живёт кошка Ночка, которая гуляет под луной, а днём отсыпается за печью.
— Прекращай балаган! Мама с тебя шкуру спустит!
Я кричала и скреблась в дверь изо всех сил, наплевав на саднящие когти и ободранные подушечки лап, и Майра наконец сообразила:
— Ты что, не можешь стать человеком? Свяна милостивая!.. Подожди, сейчас маму позову!
Мама сперва долго бранила меня срывающимся голосом, потом хотела ломать дверь — заперто-то изнутри на задвижку. Но Майра спросила, не смогу ли я выйти, как вошла, через балкон ("Мяукни, если да!"), и побежала отпирать заднюю дверь.
Дальше — каменный пол кухни вместо листа бумаги, печная сажа вместо карандаша.
Я давно забыла, как в детстве училась писать и как трудно рука привыкала выводить верные палочки и закорючки. Кошачья лапа для этого приспособлена ещё хуже. Но с восьмой, кажется, попытки мне удалось изобразить что-то похожее на "Льет".
— Кавалер Льет?! — у мамы кровь отлила от щёк. — Он знает, что ты оборотень?
Он, может, и нет. А вот старуха…
"Ведьма при нём", кое-как накалякала я.
— Что за ведьма? Агда? Нет, не Агда! Конечно, нет… — мама никак не могла справиться с паникой. — Она… знает, кто ты?
Я покачала головой. Хотя поди её разбери, эту дазскую ворожею. Вдруг она умеет заглядывать в Небыль — и видела там моё человеческое тело?
Хотелось верить, что мама сообразит, как его вернуть. Она была оборотнем на десять лет дольше меня. Может, бабушка ей что-нибудь рассказывала…
Но мама понуро опустилась на табурет у печи. Трещали дрова, за решёткой заслонки жарко краснели угли, по полутёмной кухне, не успевшей толком прогреться, плыл запах сосновой смолы. А мама сжимала руки и шёпотом перебирала имена богов, словно не могла решить, к кому воззвать.
— Льеты скоро придут, — напомнила Майра.
Мама вскочила с явным облегчением.
— Карин! Жди здесь. Нам надо подготовиться. Платье из зала вчера так и не убрали!
Я кинулась ей под ноги, вынуждая остановиться. Потом сунула лапу в совок с золой и торопливо написала слово "Обман".
Объяснять, что задумали наши несостоявшиеся заказчики, пришлось долго.
Майра задыхалась от негодования, у мамы гневно сверкали глаза. Куда подевались вялость и безволие.
— Так! Давай-ка спрячем платье. Скажем, вчера после них приходили, купили готовое за пять… нет, шесть тысяч марок! Не обессудьте, благородные господа, задатка вы не оставили, мы вам ничем не обязаны.
— Мама, — Майра нерешительно тронула её за рукав. — Может, лучше сторгуемся?Отдадим им платье, пусть расколдуют Карин.
Мама повернула к ней голову — резко, как хищная птица:
— Только не вздумай первой предлагать! Если это их рук дело, если они знают, то сами заведут разговор. А если нет… Ты представляешь, что будет, если станет известно, что мы укрываем оборотня?
Меня сдадут жандармам, вызовут секача… или станут использовать в грязных делишках. Говорят, такое бывает: оборотней принуждают шпионить для короны, если раньше не приберут к рукам богатые интриганы или бандитские главари.
Ателье госпожи Эльс в любом случае рискует потерять клиентов.
И всё же…
— Карин, из кухни ни ногой, — мама послала мне испепеляющий взгляд. — Услышишь, что идёт чужой — прячься! Майра, покорми её и быстро в зал. Посмотрим, что скажут Льеты.
Мы с Майрой попили чаю, она из чашки, я из блюдца, и съели по куску вчерашнего пирога с рыбой; в куске Майры было больше теста, в моём — рыбы.
В печи мы не готовили, для этого у нас имелась чугунная плита фирмы "Гьютер". Дров она ела мало, нагревалась быстро. Печь топили для тепла. Когда Майра убежала маме на помощь, я забралась в устье и устроилась лицом к двери. Кухню от приёмного зала отделяли мастерская и два коридора, но когда придут Льеты, я услышу. И если мама не заговорит с ними обо мне, сама явлюсь в зал.
За окном становилось всё светлее, время шло, а наши коварные заказчики не спешили.
Может, старуха уговорила Агду-Эмку плюнуть на фасон и довериться вкусу госпожи Кольд? Может, они сейчас грузятся в сани, чтобы укатить в сторону столицы... Тревожные мысли так и роились в голове. Но камень подо мной прогрелся, глаза после тяжёлой ночи закрывались, и пирог в животе нашёптывал, что стоит немного вздремнуть. Я незаметно соскользнула в полусон и там, в белой мути, куда-то бежала, карабкалась, искала что-то…
Тренькнул еле слышно наддверный колокольчик, раздались голоса. Я соскочила на пол — и остановилась. Кухонная дверь, которую Майра оставила нараспашку, оказалась затворена. Открывалась она наружу, и я пару раз толкнулась — дверь вздрогнула, но не поддалась. Выход во двор был заперт на защёлку. Её и человеку не сдвинуть без усилия, куда там кошке.
Я не находила себе места, прислушиваясь к далёким голосам — слов было не разобрать. Раз показалось, что разговор пошёл на повышенных тонах. И меня пробрал озноб, как от лютого мороза.
Мама же не знает, что с замужеством Агды-Эмки связана какая-то интрига. Я забыла рассказать. Обо всём забыла! Да и не приняла всерьёз те обрывки фраз.
Но Льетам неизвестно, много ли я слышала и сколько из услышанного поняла. Если старуха отрезала меня от Небыли, чтобы сохранить втайне их с кавалером козни… мама и Майра в опасности!
Голоса смолкли, стало тихо. Лишь изредка доносились — или чудились? — невнятные стуки, скрипы, шорохи. В мастерской пробили часы.
Почему никто не идёт? Вдруг с мамой и Майрой что-то случилось?..
Я поймала себя на том, что рву когтями обивку старого кресла в углу. Да что кресло? Ещё полчаса, и я хвост себе грызть начну!
Отчётливо хлопнула входная дверь, спустя некоторое время — ещё дважды. И опять ни звука.
Лишь когда скупое зимнее солнце добралось до кухонных окон, а случалось это хорошо за полдень, в коридоре раздались шаги.
Майра! Они с мамой ходят по-разному.
Сестра щёлкнула запором и проскользнула внутрь. Ей очень шло клетчатое платье с белым воротничком. Небось, к Орму бегала, вон как раскраснелась. А он её булочками угостил. Я чуяла запах сдобы.
— Карин, ты здесь?
Куда же я денусь.
Майра присела передо мной на корточки.
— Слушай, мама говорит, тебе всё привиделось. Не бывает такого колдовства. Это дар твой подвёл. И раз такое случилось, власть над ним уже не вернёшь. В общем, она договорилась с Брунном, он повёз её в Снею, сама понимаешь зачем. За кем. Клянётся, что другого способа нет. Надо уничтожить твою звериную половину, пока связь с телом ещё крепка. Чем дольше, тем трудней будет его вытащить, сама знаешь.
Я знала. Первый урок, который преподала мне бабушка: нельзя слишком долго оставаться в зверином обличье, иначе человеческое тело сольётся с Небылью и не сможет принять твой дух. Пара недель, самое большее месяц — и Карин Эльс навсегда останется изящной красоткой с усами и хвостом.
Майра вдруг наклонилась и почесала меня за ухом.
Я стукнула её по руке. Мягкой лапой.
— Брось, — фыркнула сестра. — Все кошки это любят.
Фхш-ш! Еле удержалась, чтобы не выпустить когти.
Я не кошка! То есть сейчас кошка, и люблю быть кошкой, но всё равно я человек!
— Тебе, может, во двор надо? — осведомилась Майра, с беспокойством оглядывая кухню. — А то сидишь тут весь день…
Она боится, что я сделаю лужу под столом?!
Ладно, мне в самом деле надо в кустики. И глоток воздуха не повредит.
— Я ей говорю, не спеши, — продолжала Майра, отпирая защёлки на двери. — Есть же другие храмы, другие боги. Поспрашивай. Вдруг их служители помогут. Даже Свен и Свяна не только любовью заправляют. Тайны сердца, выбор, предназначение, истинный путь и такое прочее. Может, это то, что надо? Или напишем Вере, пусть спросит этого своего...
Я подняла голову, пытаясь заглянуть Майре в глаза, и она замолчала.
— Ну да, Керст далеко. Пока туда, пока обратно...
Морозный воздух бодрил, сугробы искрились на солнце. Утоптанная дорожка, бегущая от заднего крыльца, казалась такой чистой, такой манящей.
Знаю, мама желает мне добра — как его понимает.
Но зачем спешить? Зачем вот так тишком, подло? Почему она хотя бы не зашла ко мне? Боялась, что после этого духу не хватит?
Майра стояла в дверях, кутаясь в тёмную шаль, и выжидательно глядела на меня.
Выбор, говоришь?..
В три прыжка я взвилась на забор и перескочила на крышу соседского сарая.
— Ночка! — летел мне вслед звенящий голос сестры. — Куда ты, дурочка? Уши отморозишь!
И даже перед статуей Дакха-правдовидца я не смогу сказать, что она нарочно дала мне улизнуть.
Выпустила по нужде, и только. По большой нужде. По делу жизни и смерти.
11227 просмотров | 3 комментариев
Категории: Фэнтези, Любовный роман, Приключения, Роман, Калинина Кира, Маги и волшебники, Оборотни, Приключенческое фэнтези, Любовное фэнтези
Тэги: кира калинина, кошка белого графа, приключения, любовь и магия, интриги и тайны, решительная героиня, оборотни, новый год, ssnow
| Доступный формат книг | FB2, ePub, PDF, MOBI, AZW3 |
| Размер книги | Роман. 15,64 алк |
Эксклюзивные авторы (77)
- появились новые книги
Авторы (1186)
Подборки
Комментарии
Свои отзывы и комментарии могут оставлять только зарегистрированные пользователи, купившие данную книгу!
Войти на сайт или зарегистрироваться, если Вы впервые на сайте.
03.07.2022, 15:56
> Юля:
> Комментарии пишу редко, но хотелось поблагодарить автора за хорошую книгу. Сейчас так много штамповок, что оригинальные сюжеты и хорошо прописанные герои встречаются не так часто как хотелось бы. В данной книге есть интересный сюжет, адекватные герои и весьма приятная атмосфера. Спасибо!
12.07.2021, 17:52
11.07.2021, 15:33
Подборки книг
#Академка и Студенты #Вампиры #ВедьмаИщетЛюбовь #ГендерныеИнтриги #ДворцовыеТайны #Дневник моей любви #КосмическиеИнтриги #КурортныйРоман #ЛитСериал #Любовь на спор #ЛюбовьОборотня #Магический детектив #Наследница #Некроманты #Новые звезды #Отбор #Полюбить Дракона #Попаданка #ПродаМастер #СемейныеИнтриги #СнежнаяСказка #Фамильяры в деле! #ЭроЛитМоб Young adult Авторские расы / Редкие расы Азиатские истории Академия, школа, институт и т.д. Альтернативная история Боги и демиурги Бытовое фэнтези В гостях у сказки Вампиры Ведьмы, ведуньи, травницы, знахарки и т.д. Гендерная интрига Герой-преступник Городское фэнтези Дарк фэнтези Демоны Детективное фэнтези Драконы Европейское фэнтези Жестокие герои (18+) Истории про невест Квест / LitRPG Космическая фантастика Литдорама Любовная фантастика Любовное фэнтези Любовный гарем Любовный треугольник Любовь по принуждению Маги и волшебники Мелодрама Мистика и ужасы Молодежка Морские приключения Некроманты и некромантия Неравный брак / Мезальянс Оборотни Остросюжетный роман Отношения при разнице в возрасте Первая любовь Попаданки Призраки и духи Приключенческое фэнтези Прыжки во времени Рабство Сентиментальный роман Скандинавский фольклор Славянское фэнтези Служебный Роман Современный любовный роман Социально-психологическая драма Стимпанк Триллер Фамильяры Фейри Эльфы Эротическая фантастика Эротический современный роман Эротическое фэнтези
