Мой бывший холоп. Ольга Свириденкова

ГЛАВА 1

{Смоленская губерния, август 1873 года}

В ту пору, когда уже ничего не ждешь от уходящего лета, на помещиц Бахметьевых обрушились два важных известия. Первое было досадным и сулило одни неприятности. Но зато второе привело юную Александру и ее маменьку Любовь Даниловну в радостное волнение, от которого они были сами не свои.

Причиной явилось письмо брата Любови Даниловны, князя Новосельского, с которым они не общались двадцать четыре года – с тех пор, как Любовь Даниловна бежала из дома и обвенчалась с молодым провинциальным помещиком против отцовской воли. Князь Данила Петрович Новосельский не простил дочь и в порыве гнева завещал все свое состояние сыну. Возможно, старик бы и смягчился со временем, но, на беду, очень скоро умер. Роман Данилович же, под предлогом следования воле покойного отца, не пожелал делиться наследством. Просьбы Любови Даниловны выделить ей хотя бы небольшое приданое остались безответны.

И вот теперь, спустя четверть века, он вдруг захотел помириться. Впрочем, намерение князя не казалось таким уж удивительным. Роману Даниловичу было пятьдесят лет, и он не имел наследников. Его брак, заключенный в молодости по веленью отца, остался бездетным. Овдовев, князь не стал жениться вторично. Последние годы он вел беззаботную холостяцкую жизнь, заводя одну кратковременную интрижку за другой. Обо всем этом Любовь Даниловна узнавала от петербургской приятельницы. А брат не писал ей до нынешнего дня.

Письмо Романа Даниловича, занимавшее целых три страницы, было адресовано «драгоценной сестрице Любоньке». Князь горько сокрушался, что в свое время прервал с нею отношения, и выражал страстное желанье возобновить их. Заканчивалось письмо почтительной просьбой приехать в имение сестры, дабы примириться с ней, познакомиться с племянницей и обсудить переезд оной в Петербург.

«Недавно я узнал от приятеля, бывшего в Смоленске и видевшего Александру в театре, что она до сих пор не замужем. Это известие меня необычайно обрадовало. Я усмотрел в нем знак судьбы и возможность искупить свой грех перед тобою, любезная сестрица, – писал Новосельский. – Было бы огорчительно, если бы Александра, не имея хорошего приданого, вышла за какого-нибудь ничтожного человека. Однако, получив от меня приданое и перебравшись в столицу, она, конечно же, найдет достойную во всех отношениях партию…»

Прочитав пару раз письмо, Любовь Даниловна, ее свекровь Софья Аркадьевна и Александра принялись размышлять.

– Полагаю, мне нужно без промедления написать брату, – проговорила после короткого молчания Любовь Даниловна. – Чем раньше он получит ответ, тем скорее приедет сюда и… тем скорей все решится!

– Ты права, мама, – кивнула Александра. – Да, надо немедленно написать дядюшке и пригласить его к нам в Дубровицы. Познакомимся, начнем с ним общаться, а там… будет видно, что дальше!

Софья Аркадьевна скептически усмехнулась:

– Как легко и просто у вас все получается, голубушки мои! Немедленно пригласить, поскорей все решить… Значит ты, Люба, в одночасье простила брата, которого столько лет поминала недобрым словом, и готова помириться с этим подлецом?

– Но Роман вовсе не подлец! – возразила Любовь Даниловна. – Просто он неукоснительно следовал воле нашего отца, и потому все так нехорошо получилось.

– Да, неукоснительно следовал, как и полагается послушному сыну, – с сарказмом произнесла Софья Аркадьевна. – Тем более что ему это было выгодно: не пришлось делиться наследством с нежно любимой сестрой.

Любовь Даниловна досадливо топнула ногой.

– Вот, вы всегда так, maman! Вам бы только отравить мою радость, разрушить мои мечты! Вы всегда…

– Ради бога, только не затевайте скандала! – вскричала Александра, поспешно становясь между родственницами. – Мама, не горячись: тебе это вредно. Бабушка, зачем ты говоришь маме такие слова, от которых, как ты сама знаешь, она обязательно разволнуется? Сколько раз я просила тебя быть посдержанней! – она посмотрела на Софью Аркадьевну с упреком. – Итак, дорогие мои, я настоятельно прошу вас успокоиться и не затевать ссоры. Такие события происходят, а вы… Но давайте вернемся к дядюшкиному письму!

Она прошлась по гостиной, остановилась и внушительно посмотрела на притихших родственниц.

– Если вам интересно знать мое мнение, то я думаю так… Ответить на письмо в любом случае нужно. И пригласить дядюшку к нам, да! Пусть приедет, раз у него появилось такое желание, а дальше мы посмотрим. Как знать? Может, он и впрямь искренне раскаивается, что когда-то не поделился наследством с единственной сестрой. Так или иначе, а повидаться нам следует… Бабушка, ты согласна со мной?

– Да, моя милая, – вздохнула Софья Аркадьевна. Она уже остыла и обрела способность рассуждать практично. – Пущай приезжает… Бог с ним! Может, как говорится в пословице, с паршивой овцы хоть шерсти клок…

– Прекрасно, – улыбнулась Александра. – Значит, на том и порешим. Мама, ступай писать письмо! Если закончишь за вечер, отправим его прямо с завтрашней почтой, чтобы поскорее дошло.

– Да уж, тянуть ни к чему, коли решение принято, – кивнула Софья Аркадьевна. – Ступай, Люба, пиши этому пройдохе.

Любовь Даниловна посмотрела на нее с вызовом:

– Пройдоха он или нет, но, если он даст Александре приданое, это будет чудесно. Это спасет будущее нашей девочки, позволит ей вырваться из провинциальной глуши в большой мир! И она, наконец, сможет найти достойного жениха, которого не нашла здесь. Это, по-вашему, плохо?

– Кто ж спорит, что это было бы хорошо, – усмехнулась Софья Аркадьевна. – Мне просто обидно и горько, что приходится связываться с непорядочными людьми. А ведь он непорядочен, этот Новосельский, с какой стороны ни глянь! Мало ли что отец взбрыкнул, лишил дочку наследства под горячую руку. Разве это повод рвать отношения с сестрой и не выделять ей приданого? Деньги дороже сестры оказались… И вот, приходится с этакими людьми общаться, в гости их приглашать. Дожили!

– Ничего, бабушка, – успокаивающе сказала Александра. – Он нам все-таки родственник, причем, очень близкий, и мы должны быть к нему снисходительны. И я верю, что его намерения благородны, что он, правда, хочет нам помочь!

– Я тоже! – подхватила Любовь Даниловна. – Да и какие у него еще могут быть намерения? Ведь ты – его единственная племянница, а он уже в преклонных летах, свои детки навряд ли появятся, раз не появились до сих пор. А под старость многие люди становятся сентиментальны.

– Все так, – кивнула Софья Аркадьевна. – Но давайте уже разойдемся: мочи нет больше слышать про Новосельского.

Другую важную новость они в этот вечер не обсуждали: о ней и так говорилось больше, нежели она того стоила.



ГЛАВА 2

Александра спала тревожно и проснулась рано. Мысли о том, что в ее судьбе могут произойти серьезные перемены, ужасно волновали девушку и лишали спокойного сна.

Нельзя сказать, чтобы Александра чувствовала себя несчастной. Но в последние годы ее жизнь уподобилась стоячему озеру, в котором перестали бить родники. Проще говоря, становилось все скучней и тоскливей. А хотелось интересных событий, веселых приключений, путешествий – одним словом, насыщенной жизни, полной впечатлений. Но впечатлений было взять неоткуда, сидя на одном месте, а на путешествия, увы, не имелось средств.

Выпив чашечку кофе, Александра велела седлать лошадь и облачилась в костюм для верховой езды – розово-вишневую амазонку с белым воротничком и небольшую черную шляпку с вишневыми лентами и развевающейся по спине вуалью. Наряд очень шел к ее внешности – ореховым глазам, светлой коже и пепельно-русым волосам с легким пшеничным отливом. Глянув на себя в зеркало, Александра приветливо улыбнулась своему отражению. Нет, она совсем не выглядит на свои двадцать три года – тот возраст, когда многие девушки начинают утрачивать свежесть только что распустившихся цветов. Двадцать, не больше. А если прогнать с лица выражение невеселой задумчивости, ставшее для нее привычным за последнее время, то ей можно дать и того меньше.

Впрочем, какая разница, сколько тебе лет, если у тебя есть деньги и ты можешь жить в свое удовольствие! Подумав об этом, Александра мечтательно улыбнулась, а затем нахмурилась. Неужели бабушка и впрямь хотела оставить дядюшкино письмо без ответа? Хороший он человек или нет, но ведь это единственный шанс ее внучки выбраться из провинции и зажить той жизнью, о которой она так страстно мечтала в глубине души. Той нормальной жизнью состоятельных дворян, которую вела их семья несколько лет назад, при крепостном праве и даже еще в первые годы после его отмены.

Проезжая по усадебному парку, Александра невольно обращала внимание на следы запустения, которые раньше старалась не замечать, дабы не травить душу. Какие роскошные цветники были разбиты перед парадным фасадом особняка во времена ее детства! А теперь – всего лишь три жалкие клумбы. А вот на этом месте, возле самого озера, некогда стоял красивый павильон с колоннами, выкрашенный в нежно-голубой цвет. Нет его теперь: он был деревянным, сгнил от времени, и его пришлось разобрать, а нового не построили за отсутствием средств. А большая кирпичная оранжерея сохранилась, но какой у нее непрезентабельный вид! Краска облупилась со стен, даже не поймешь, каким был изначальный цвет постройки, то ли розовым, то ли желтым.

Слава Богу, что хоть на покраску дома удалось наскрести денег в позапрошлом году. Его выкрасили в нежно-желтый цвет, колонны побелили, и теперь он весьма живописно смотрелся на фоне парковой зелени.

Александра обожала свой дом. В Смоленске, где Бахметьевы обычно проводили зиму, у них тоже был дом, но он не шел ни в какое сравнение с этим, построенным в самом начале нынешнего столетия. Александре нравилась строгая классическая планировка дома и его просторные комнаты с высокими потолками, в которых так легко дышалось. Нравилась темная дубовая лестница с резными перилами, ведущая из вестибюля на второй этаж, и сам вестибюль, выкрашенный в желто-оранжевый цвет, с коричневыми плюшевыми портьерами на окнах и дверях.

А самым любимым ее помещением был розовый бальный зал, занимавший левое крыло здания, с колоннами, прямоугольными зеркалами и хорами для музыкантов. К сожалению, за последние десять лет в этом зале давали всего два бала. Первый раз – в то чудесное и полное светлых надежд лето, когда Александре исполнилось семнадцать, второй – на ее двадцатилетие, в конце апреля. Александра бережно хранила роскошные платья, в которых блистала на тех балах. Одно из них, шитое по моде конца шестидесятых годов, было еще с кринолином. Вскоре после бала некий заезжий художник написал портрет Александры в этом прелестном сиреневом платье, с верхней юбкой из белоснежного кружева и нежным сиреневым цветком с зелеными листочками в центре корсажа. Это был единственный «взрослый» портрет Александры, после него делались только фотографии, так как на портреты не находилось денег.

«А какие чудесные балы давались в нашем имении, когда я была маленькой! – с ностальгией вспомнила девушка. – Могла ли я подумать, что, когда вырасту, все так несчастливо переменится? Всего лишь два бала с тех пор, как я стала взрослой… за столько-то лет!»

Протяжный лошадиный храп вернул Александру к действительности. Она обернулась к подъехавшему всаднику и тут же ощутила прилив жгучей досады. Это был Олег Денисович Черепанов, дальний сосед по имению и самый несносный из ее поклонников.

Два года назад Черепанов сделал ей предложение. Александра ответила отказом, но Олег Денисович не унялся и при каждом удобном случае навязывался с любезностями. На светских вечерах, где Александра появлялась в сопровождении родных, он не осмеливался подходить к ней. Но зато, если где-то встречал одну, неизбежно начинал заигрывать и говорить всякие пошлости, порою граничащие с оскорблением.

Был ли Черепанов серьезно влюблен в нее? Александра этому не верила. Скорее, он испытывал к ней чувственное влечение и считал подходящей партией. Олег Денисович принадлежал к той породе мужчин, которых называют страстными охотниками до женского полу. Сейчас, когда ему стукнуло тридцать пять, он уже не был таким гулякой, как в юности, но слава о его былых похождениях до сих пор гремела по губернии. Естественно, бабушка Александры не помышляла выдать единственную внучку за подобного человека. К тому же состояние Черепанова было изрядно расстроено, и он нигде не служил. И вообще, по мнению Александры, он был на редкость противным. Вроде бы и на лицо недурен, и сложен изящно, а вот противный и все тут.

– Доброе утро, любезная Александрина, – с медовой улыбкой произнес Олег Денисович. – Как поживаете?

– Благодарю вас, неплохо, – сухо ответила девушка, не поворачивая к нему головы. Фамильярное обращение по имени давало ей право не проявлять светскую учтивость, и она собиралась им воспользоваться.

– Во всяком случае, вид у вас цветущий, – продолжал Черепанов, игнорируя ее нежелание поддерживать разговор. – Еще больше похорошели за тот месяц, что мы не виделись. Но неужели со времени нашей последней встречи прошел целый месяц? – голос Олега Денисовича наполнился страстным волнением. – Да, ведь мы виделись последний раз на балу у княгини Друцкой-Соколинской. На том самом балу, где вы столь нелюбезно отказались танцевать со мною кадриль…

Он выжидающе посмотрел на девушку, но Александра, следуя своему намерению не вступать в разговор, молчала.

– Нет, это поразительно! – натянуто рассмеялся Черепанов. – Вы не только пренебрегаете моими чувствами, но даже не желаете проявить любезность! Александрина, неужели…

Александра резко обернулась к нему и окинула ледяным взглядом.

– Господин Черепанов! Во-первых, разрешите напомнить, что я для вас не Александрина, а мадемуазель Бахметьева. А во-вторых, мне пора домой, так что позвольте проститься.

Она хотела пустить лошадь в галоп, но Олег Денисович вдруг вырвал повод из ее рук и крепко вцепился в него.

– Нет, я не дам вам так просто сбежать! – воскликнул он. – Не для того я четыре утра подряд колесил вблизи вашего имения, чтобы, когда мы, наконец, встретились, отпустить, не заставив прежде меня выслушать…

– Четыре утра подряд?! – изумленно вскричала Александра. – Так, значит, это не случайная встреча, а подстроенная?

– Да, – с вызовом подтвердил Черепанов. – Потому что вы довели меня до отчаяния своей холодностью! И сейчас я прошу вас сойти с лошади и выслушать меня.

– Да вы, верно, с ума сошли! – возмутилась девушка. – Зачем вы хотите говорить со мной, что нового вы можете мне сказать? Немедленно дайте мне уехать!

Но Олег Денисович лишь сильнее стиснул повод ее лошади, а затем изловчился и схватил свободной рукой запястье Александры.

– Спускайтесь! – со злостью процедил он. – Ваша лошадь уже начинает нервничать, не дожидайтесь, пока она рванется вперед и сбросит вас на землю!

Не находя слов от гнева и изумления, Александра смотрела на него широко распахнутыми глазами. Она пыталась высвободиться, но тщетно. Положение усугублялось еще и тем, что Черепанов находился от нее с левой стороны. То есть со стороны дамского седла, в котором она сидела боком. Так ему было сподручно удерживать ее. А вот ей самой становилось все сложнее оставаться в седле, потому что Черепанов не просто держал ее за руку, но и слегка тянул вниз.

«Если он сумеет соскочить с лошади, не выпустив при этом моей руки, я вывалюсь из седла прямо в его объятия, – в панике подумала Александра. – И… О господи, что тогда случится?!»

Между тем ее лошадь и впрямь начинала нервничать. Самым благоразумным было поскорее сойти с нее, пока она не взбрыкнула или не рванулась вперед, рискуя сбросить наездницу. Но Александра медлила, опасаясь, что на земле она окажется беззащитной против Черепанова.

– Олег Денисович, опомнитесь! – она постаралась придать своему голосу твердость. – Ваши действия не только переходят все границы приличий, но и становятся опасными для моей жизни. Отпустите же меня и дайте нам разъехаться!

– Чтобы вы тотчас сбежали? – усмехнулся он. – Нет уж, не дождетесь!

– Да вы… вы просто…

– А ну-ка, любезнейший, быстро отпусти девушку! И давай убирайся отсюда, покуда цел.

В громком мужском голосе, внезапно раздавшемся поблизости, было столько внушительности, что Черепанов непроизвольно разжал руки и отпрянул от Александры. Почувствовав себя свободной, Александра тотчас натянула поводья и отъехала на другой край поляны. Там она придержала лошадь и взглянула на подъехавшего всадника. К ее радости прибавилось изумление, когда она поняла, что перед ней незнакомый человек. Она-то поначалу решила, что это кто-то из ее соседей так вовремя появился здесь.

– Какого черта?! – прорычал опомнившийся Черепанов. – Что вы себе позволяете, сударь, кто дал вам право вмешиваться…

– Я сказал, убирайся, – тем же внушительным голосом повторил незнакомец. – Или ты плохо слышишь?

– Да как… как вы смеете обращаться ко мне на «ты»! – в ярости закричал Черепанов. – Кто вы такой, откуда вас принесло?!

– Я не собираюсь разговаривать с человеком, который на моих глазах так неуважительно вел себя с дамой, – холодно сказал незнакомец. – Убирайся! Или тебя проводить в участок под дулом пистолета?

С этими словами он действительно вытащил пистолет и нацелил его на Черепанова. Олег Денисович побледнел. Он открыл рот, видимо, собираясь что-то сказать, но вместо этого натянул поводья и поскакал прочь.

– Ну наконец-то! – облегченно вздохнул незнакомец, пряча пистолет. – А то я уже начал бояться, что вовек от него не отделаюсь… Или мне все-таки следовало доставить его в полицейский участок?

Он вопросительно посмотрел на Александру, но она была так взволнована, что не могла говорить. Казалось, все происходит во сне. Сначала Черепанов со своим оскорбительным поведением, которого Александра, при всей своей антипатии, никак не ждала от него, а затем – появление «рыцаря-избавителя в сверкающих доспехах». Откуда здесь взялся этот незнакомец: решительный, бесстрашный, да еще и шикарно одетый, вдобавок ко всему? Великолепный жемчужно-серый костюм для верховой езды, белоснежные шляпа, перчатки, жилет и шарф… Ни один из соседей Александры никогда бы не сел на лошадь в столь нарядном и непрактичном костюме!

– Благодарю вас, но, думаю, это было бы лишним, – проговорила она, осознав, что молчание неприлично затягивается. – Лучше я расскажу маменьке, и она попросит губернатора потолковать с Черепановым, чтобы он раз и навсегда оставил меня в покое… О господи! – внезапно воскликнула она, схватившись за щеки. – Да ведь этот мерзавец только что пытался… Не знаю, может быть, он вовсе не хотел сделать со мной что-то ужасное, а хотел только поговорить, но… но я в таком шоке…

Голос Александры прервался, а из груди вырвался судорожный всхлип. Чувствуя, что вот-вот разрыдается, она соскочила с лошади и отвернулась от незнакомца, закрыв руками лицо. Но уже секунду спустя он стоял рядом, мягко отводя ее руки от лица и глядя на нее с ласковой улыбкой.

– О нет, ради бога, только не начинайте плакать! – произнес он с наигранным испугом. – Я из тех мужчин, что теряют при виде женских слез способность к разумным действиям. Если вы сейчас разрыдаетесь, и я не смогу вас успокоить, я брошусь вдогонку за Черепановым и накостыляю ему по шее. И тогда, чего доброго, в участок отправят меня, а не его!

Александра помимо воли рассмеялась.

– Это было бы верхом несправедливости, – отозвалась она в том же тоне. – А потому я немедленно прекращаю плакать, чтобы не доводить вас до такого состояния.

– Вот и замечательно, – улыбнулся он. – А сейчас… Полагаю, перед тем, как продолжить нашу приятную беседу, мне следует привязать лошадей, чтобы они не сбежали в лес?

Александра кивнула, и он пошел к лошадям. Пока он привязывал их к деревьям, Александра совсем успокоилась и сосредоточила все внимание на незнакомце. Теперь она окончательно уверилась, что никогда не встречала этого человека: по ее мнению, он был из тех, кого невозможно забыть, встретив один раз. И вовсе не потому, что он был каким-то необыкновенным красавцем. Напротив, его внешность была самой обычной: светлые волосы, серые глаза с легкой поволокой, прямой нос, небольшая, изящно подстриженная бородка, какую носили нынче большинство мужчин среднего и даже молодого возраста. Но взгляд, манеры, осанка! Во всем этом чувствовалось столько внутренней силы, спокойной уверенности в себе, что Александра была поражена и заинтригована.

– Ну вот, – проговорил он, вернувшись. – Теперь можно расслабиться и спокойно поболтать… о приятных светских пустяках!

– О приятных светских пустяках? – с улыбкой переспросила Александра. – Боюсь, что я не смогу поддержать такого разговора. Я мало выезжаю в свет и не знаю последних местных сплетен.

– И слава Богу! Нет ничего скучней, чем выслушивать сплетни и обсуждать людей, до которых тебе нет никакого дела. Лучше поговорить о самых интересных людях на всем белом свете.

– О ком же?

– О нас. Ведь самые интересные люди – это мы сами, не так ли?

На мгновение Александра опешила, потом рассмеялась.

– Я вижу, вы не из числа скромников, – она посмотрела на него с возрастающим любопытством.

– Скромников вообще очень мало, – философски заметил он. – Многие лишь притворяются таковыми: чтобы произвести хорошее впечатление или из расчета. Но даже настоящие скромники все равно считают себя «интереснее многих остальных».

– Да, это верно, – кивнула Александра. – Об этом хорошо написал Достоевский в своем «Преступлении и наказании».

– Слышал об этой книге, да никак не дойдут руки почитать. Я, честно говоря, почти ничего не читаю – некогда.

– Вы, наверное, ведете насыщенную светскую жизнь?

– Приходится… мотаться по этим дурацким вечерам ради поддержания знакомств. Сколько времени понапрасну убиваешь, господи помилуй! На природу выбраться недосуг, разве что во время таких вот поездок в провинцию.

– Пойдемте со мной! – внезапно оживилась Александра. – Покажу вам чудесный уголок природы. Тут совсем рядом, не больше пяти минут…

Они свернули в просвет между деревьями и вскоре оказались на открытой площадке, от которой начинался обрывистый спуск к Днепру. За рекой, живописно петлявшей в прибрежном кустарнике, поднимался густой еловый лес, уходя верхушками в голубое небо. Никакого жилья было не видать, и только в одном месте высилась белоснежная колокольня храма, сверкая на солнце золотым куполом с крестом.

Там, где стояли сейчас Александра и ее спутник, тоже было красиво. Только лес позади них был не хвойным, а смешанным, где рядом с березами и дубами росли сосны. А на полянке, по сторонам от них, красовался в слегка пожухлой траве розовато-лиловый иван-чай.

– Вот это места! – воскликнул незнакомец, становясь на краю площадки рядом с Александрой. – Сто лет не любовался такими чудесными видами. А главное, здесь совершенно не ощущается присутствия человека. Кажется, что находишься не в десяти верстах от шумного губернского города, а в заповедной глуши, куда до тебя не ступала нога человека.

– Почему же это – главное? – лукаво спросила Александра. – Вам так надоели люди, что не хочется видеть даже следов их присутствия?

– Не просто надоели, а надоели безумно, – он на секунду поморщился. И тут же добавил, ослепительно улыбнувшись Александре: – Но, разумеется, это не относится к юным красавицам, имеющим привычку скакать по глухим лесам в девятом часу утра.

Александра смущенно рассмеялась, а затем нахмурилась.

– Какая же я невежа! Болтаю с вами уже несколько минут – и даже не поблагодарила за помощь!

– Пустяки, не стоит благодарности, – отмахнулся он. – Я лишь сделал то, что сделал бы любой нормальный человек, оказавшись на моем месте.

– Не думаю, – серьезно возразила Александра. – Другой бы проехал мимо, дабы, как говорится, не быть замешанным в историю. А вы вот не побоялись…

– Вступить в неравный бой с предводителем местной разбойничьей шайки? – докончил за нее незнакомец. – Честно говоря, я и сам не понимаю, как у меня хватило на такое смелости.

Он говорил так серьезно и рассудительно, что Александра снова рассмеялась.

– И все-таки я прошу вас не относиться беспечно к тому, что вы нажили себя врага в лице этого человека, – предостерегла она. – Олег Денисович Черепанов, конечно, не злодей крупного масштаба, однако устроить вам неприятность в отместку за сегодняшнее унижение он вполне способен.

– Не стоит тревожиться, – улыбнулся незнакомец. – Уверяю вас, я сумею за себя постоять. Да и друзья, пригласившие меня сюда, надеюсь, в обиду не дадут, – прибавил он с непонятной Александре многозначительной интонацией.

– Вы, конечно, из Петербурга? – спросила она.

– Почему вы так решили, из-за моего вида? – задал он встречный вопрос. – Да, надо заметить, не очень благоразумно разъезжать по лесам и пыльным дорогам в таком наряде. Но что же поделать? – он с философской усмешкой пожал плечами. – В юные годы, когда так хочется красоваться и строить из себя франта, я был беден и не мог позволить себе шиковать. Так что теперь наверстываю упущенное. Умом-то зрелого человека прекрасно понимаешь, что это дурной тон, но ведь сердцу, как известно, не прикажешь.

Александра на минуту опешила. Столь откровенно заявить о своей тяге к дурному тону и желании жить напоказ! На такое не был способен никто из ее знакомых состоятельных или внезапно разбогатевших людей. Многие так поступали, но никто и под дулом пистолета не признался бы, что делает те или иные вещи с намерением пустить окружающим пыль в глаза или удовлетворить ненасытное тщеславие.

– Кажется, я шокировал вас своим неуместным откровением, – немного смутился незнакомец. И прежде чем Александра бросилась возражать, прибавил: – Ради бога, только не начинайте уверять в обратном! Я же не дурак и сам хорошо знаю, что такое не принято говорить… Да, я приехал из Петербурга: погостить к смоленским знакомым и решить некоторые дела. А вы? Как я понимаю, вы не замужем и живете с родителями в имении?

– Вы угадали, – кивнула Александра. – Да, большей частью в имении, хотя в Смоленске у нас тоже есть дом. Но там мы живем зимой, а летом бываем в городе лишь наездами.

– Надо полагать, в губернском городе летом ужасно скучно?

– Просто невыносимо!

В возгласе Александры прозвучало столько эмоций, что незнакомец не сдержал улыбки. Но тут же посерьезнел и посмотрел на нее с сочувствием.

– Прекрасно вас понимаю. Мы едва знакомы, но мне уже ясно, что вы утонченная и образованная девушка, истинная леди, как говорят англичане. Так что могу представить, каково вам живется в провинции.

Александра бросила на него признательный и слегка кокетливый взгляд.

– Когда я была моложе, я не ощущала рутинности нашей жизни, – сказала она, задумчиво обрывая листочки молодого дубка. – Но в последние года два она на меня страшно давит.

– Это понятно: вы стали взрослей и взыскательней. А также ощутили тягу к переменам. Вы куда-нибудь уезжаете хоть изредка?

– Практически нет. В Москве последний раз были три года назад, да и то недолго. А вы, наверное, часто путешествуете?

– Путешествую? Да нет, я, знаете ли, больше все по делам… Но, конечно, на месте не сижу. А вот в молодости… – его глаза интригующе блеснули. – Первый раз я покинул родную глубинку, когда мне было за двадцать. А до этого не видел ни Питера, ни Москвы.

– Вы тоже родились в провинции? – изумилась девушка. – Не верится!

– Почему же? – улыбнулся он.

– Потому что в вас нет совершенно ничего провинциального.

Он посмотрел на нее с легким лукавством:

– Вы тоже не похожи на провинциалку и, однако, живете здесь.

– Увы! – вздохнула она. И после короткой паузы прибавила: – Нет, на самом деле я обожаю свое родовое имение. Вот только…

– …Хорошо бы проводить здесь лето, а на сезон холодов уезжать в другие края, – докончил за нее новый знакомый.

– Верно, – кивнула Александра. – Да и летом здесь тоже скучновато. Раньше было не так. Дворяне были богаче, устраивали веселые праздники. Столичные аристократы приезжали на лето в имения, и местная жизнь оживлялась. Теперь же дворяне обеднели, а аристократы предпочитают проводить лето за границей.

– Да, это так, – согласился ее новый знакомый. – Но, надо полагать, и здесь бывают какие-то развлечения? Например, я заметил, что сейчас Смоленск весь бурлит…

– О да! – в голосе Александры невольно зазвучал сарказм. – Бурлит так, как не бурлил уже очень давно в это время года! А все из-за приезда этого богача Сурина, из которого наш губернатор надеется вытрясти денег на свои проекты.

– Так разве ж это плохо, если губернатор сумеет получить с Сурина деньги, которые пойдут на благие цели? – с улыбкой спросил собеседник. – По-моему, наоборот, хорошо. Впрочем, это мужские дела. А благородным дамам и девицам приезд Сурина интересен совсем по другим причинам. Вы ведь, наверное, тоже с нетерпением ждете послезавтрашнего бала?

Из груди Александры вырвался горестный вздох.

– Пожалуй, я единственная из местных дворянок, кто не ждет этого бала с нетерпением. И, будь моя воля, я бы на него не поехала. К сожалению, нам с маменькой придется ехать на этот злосчастный бал, иначе наше отсутствие непременно заметят и истолкуют превратно… Вернее, не превратно, а так, как оно и есть на самом деле, но именно этого нам и нельзя допустить…

Александра смущенно замолчала, заметив, что собеседник тщетно пытается понять смысл ее сумбурной тирады.

– Я запутала вас своим бестолковым объяснением. На самом же деле все просто. Беда в том, что почтенный Сергей Николаевич Сурин – наш бывший холоп… То есть я хотела сказать, наш бывший крепостной, – торопливо поправилась Александра.

И дернуло же ее употребить это грубое, оскорбительное слово – «холоп»! Разумеется, ее новый знакомый ничего не передаст Сурину, но что он подумает о ней? Пожалуй, решит, что она вовсе не истинная леди, а напичканная предрассудками неотесанная провинциалка.

– Черт побери! – вскричал он с веселым оживлением. – Так, значит, это в вашем имении Сергей Сурин появился на свет и провел первые двадцать лет своей жизни?

– Да, – кивнула Александра. И испуганно добавила: – А вы знали раньше, что Сурин – бывший крепостной, или я первая сообщила вам эту… нелестную деталь его биографии?

Незнакомец рассмеялся:

– Не вините себя в излишней болтливости, мадемуазель. Разумеется, я об этом знал: Сурин никогда и ни от кого не скрывал своего происхождения.

– И потом, он ведь только наполовину низкого происхождения, а по отцу – незаконнорожденный дворянин, – заметила Александра, желая загладить возможное неприятное впечатление от своего нелестного отзыва о Сурине. Кто знает, а вдруг ее новый знакомый относится к Сурину с уважением или даже приятельствует с ним?

– И это мне тоже известно, – кивнул незнакомец. – Впрочем, – небрежно прибавил он, – что нам за нужда обсуждать биографию Сурина? Меня гораздо больше тревожит ваше желание просидеть взаперти то время, как в Смоленске будут давать веселые балы. Мне кажется, это неправильно. Ну, подумаешь, приедет туда этот Сурин. И что? Не в его же доме будут проходить балы, а в дворянском собрании!

– Но ведь все эти балы и прочие развлечения устраиваются в его честь, – многозначительно заметила Александра. – И поэтому нам с маменькой неловко на них бывать.

– Но в то же время неловко и не бывать, – усмехнулся незнакомец. – Не очень веселое положение, надобно сказать!

– Какое уж там веселое! – поморщилась Александра. – Положение ужасно неприятное. Не явись мы на этот бал, все поймут, что это из-за Сурина, и будут о нас судачить. А приехать и видеть этого человека нам с маменькой, как вы понимаете, тоже радости мало. А как бы вы поступили на моем месте? – внезапно полюбопытствовала она. – Поехали бы или нет?

– Я? – переспросил он, слегка удивившись вопросу. – Я… поступил бы так, как мне заблагорассудится. То есть если бы мне хотелось поехать на бал и развлечься, я бы поехал, и плевать, что там будут какие-то неприятные личности. А если б не захотел, то не поехал бы, и плевать, что кто-то будет обо мне судачить.

– Прекрасный ответ, – Александра окинула его восхищенным взглядом. – Пожалуй, мне следует рассуждать так же, хотя женщине это трудней, чем мужчине.

– Почему? Из страха общественного мнения? – он скептически усмехнулся. – Да, мне действительно проще: я никогда не зависел от мнения разных болванов… Но Бог с ним, скажите мне лучше другое. – Он посмотрел на Александру с легкой торжественностью. – Как я понимаю, вы все-таки собираетесь ехать на этот бал? Тогда я наберусь наглости и попрошу у вас самый главный танец – мазурку. И еще… самый медленный вальс!

– О, разумеется, я охотно отдам вам эти танцы, – сказала Александра, ощутив такой прилив радостного волнения, что ей стало неловко. – Кому же еще мне отдать их, как ни отважному спасителю моей чести?

– И то верно, – рассмеялся он. – А теперь, мадемуазель, не сочтите меня невежей, но нам пора прощаться. Мне надо возвращаться в Смоленск, где меня ждут друзья. Черт бы с ним, да боюсь, заволнуются, что пропал без предупрежденья, и бросятся искать.

– Да, конечно, – кивнула Александра. – Меня тоже ждут родители к завтраку.

– Вы позволите мне немного проводить вас? – спросил он. – По правде сказать, очень хочется взглянуть на ваш дом: я люблю старые дворянские усадьбы. И потом, черт знает этого Черепанова! Вдруг он не убрался восвояси, как ему настоятельно советовали, а все еще кружит поблизости?

Александра кивнула, и они пошли к лошадям. По пути ей подумалось, что следовало бы пригласить его в дом и познакомить с родными. Но она тотчас передумала. Нет, лучше она представит его матери на балу. А пока… пусть знакомство с этим необычным мужчиной будет ее маленькой романтической тайной!

«Но ведь тогда придется умолчать и про Черепанова, – внезапно пришло ей на ум. – Ну и черт с ним! До этого ли болвана сейчас?»

Они подъехали к дому не со стороны парадного двора, а со стороны парка. Точнее, не к самому дому, а к тому месту, откуда на него открывался замечательный вид.

– Красивое здание, – сказал спутник Александры, придержав лошадь и любуясь открывшейся картиной. – И парк живописный, особенно вокруг озера.

– Если бы вы только знали, каким красивым и ухоженным был наш парк лет десять-двенадцать назад! – с прорвавшейся горечью воскликнула Александра. – Сейчас это, что называется, остатки былой роскоши.

– Лет десять-двенадцать назад, – повторил он немного задумчиво. – Да, я прекрасно это представляю… Печально, что дворянские усадьбы приходят в запустение! Сколько людского труда было в свое время в них вложено, как старались архитекторы и создатели парков. А теперь… все ветшает и приходит в упадок. И по всей матушке-России такая картина наблюдается, не только в Смоленской губернии.

– Да, – тяжко вздохнула Александра. – Не одни мы не в состоянии поддерживать усадьбу в подобающем виде, но и больше половины наших соседей. Правда, утешение это слабое.

– Конечно, – кивнул незнакомец. – Только измельчавшие люди могут утешаться тем, что у других дела идут так же скверно, а то и похуже… Но не будем о грустном, – с улыбкой обернулся он к девушке. – До свидания, милая Александра! До встречи на балу в дворянском собрании!

Он галантно поклонился ей и уехал. А она поспешила к дому, где мама и бабушка уже наверняка волновались из-за ее отсутствия.



ГЛАВА 3

Александра весь день вспоминала утреннее приключение, витая в романтических грезах. А следующий день был посвящен приготовлениям к балу. Нужно было еще раз примерить наряды, продумать все мелочи туалета и обсудить, как держаться в присутствии Сурина и в каком тоне вести с ним беседу, если он вдруг надумает с ними заговорить.

За этими хлопотами Бахметьевых застала подруга Александры, княжна Дарья Аладьина.

Даша была всего на полгода моложе Александры. Но, несмотря на хорошее приданое, которое давали за ней состоятельные родители, она тоже оставалась до сих пор не замужем. Причина заключалась в амбициях ее матери. А в последний год и сама Даша находила всех претендентов на свою руку «недостойными такой знатной и богатой красавицы».

На самом же деле у княжны Аладьиной не было ни больших запросов, ни высокомерия. Просто в ее жизни появилась любовь. Но о тайной любви Даши и бедного дворянина Кости Ракитина знали только Бахметьевы. Родителям Даша не решалась об этом рассказать, будучи заранее уверенной, что не встретит у них понимания. Тут виделся только один выход: венчаться вопреки родительской воле. Но беда заключалась в том, что положение избранника Даши, по образованию – инженера-железнодорожника, было пока неустойчивым. Не встречалось должности с приличным жалованием, на которое можно было бы содержать семью. А Дашино приданое находилось в руках родителей, и они могли не отдать его дочери после свадьбы.

Когда Даша вошла в будуар Любови Даниловны, Александра стояла перед зеркалом в новом бальном туалете, а мать с бабушкой внимательно оглядывали ее со всех сторон.

– Боже, какая прелесть! – воскликнула Даша. – Готова поручиться, что это бесподобное платье вы заказывали у Ларионовой!

– Да, у этой крохоборки, – ворчливо отозвалась Софья Аркадьевна. – Швыряем деньги на ветер, чтоб не ударить лицом в грязь перед бывшим холопом.

– Да Бог с ним, Софья Аркадьевна, – Даша успокаивающе улыбнулась старушке. – Зато у моей дорогой Александры теперь будет чудесное платье, которое так идет к ее внешности!

– Только это и служит нам маленьким утешением в нынешнем тяжком положении, – театрально вздохнула Любовь Даниловна.

– Нет, в самом деле, ma chere, ты выглядишь потрясающе в этом наряде, – обратилась Даша к Александре. – Белый с нежно-сиреневым – это, несомненно, твои выигрышные цвета. Правда, и все оттенки розового тоже. Я и предполагала, что ты будешь на балу в розовом.

– Розовое бальное платье у меня тоже есть, – сказала Александра. – Но мы решили, что оно не подходит для этого бала. В розовом наверняка будет большинство девушек, и мы рассудили, что мне лучше выбрать наряд в холодных тонах. И белое платье, сшитое из хорошей ткани, всегда смотрится дороже, чем пастельных тонов.

– Оно не «смотрится» дорогим, оно и есть дорогое, – хмуро заметила Софья Аркадьевна. – И мне остается лишь уповать, что Сурин уберется из Смоленска раньше того злосчастного дня, когда мы разоримся из-за его драгоценной персоны.

Александра досадливо поморщилась:

– Бабушка, я тебя умоляю! Перестань постоянно трубить про это разорение! Конечно же, Сурин не задержится в Смоленске: что ему за нужда сидеть здесь до морковкиных заговин, когда у него в Петербурге полно разных дел?

Но Софья Аркадьевна была не в силах уняться. Она слишком долго держала в себе свои чувства, и вот теперь, накануне встречи ее невестки и внучки с Суриным, они прорвались наружу.

– Весь город в ажиотаже, дамы словно рехнулись: тратят сумасшедшие деньги на наряды, выписывают из Москвы драгоценности. И ладно бы только молоденькие, а то и такие, что годятся Сурину в матери. Да уж, воистину, важная птица залетела в наши края! Банкир, заводчик, богач… Даром что бывший холоп, бегавший мальчишкой в лаптях да затрапезной рубахе! Но кому до этого дело в наши времена? Звенели бы деньги в карманах, а все остальное – пустяк!

– Но что же поделать, милая Софья Аркадьевна, коли времена сейчас такие, – рассудительно заметила Даша. – Раньше ценилось хорошее происхождение, теперь – только богатство. Надобно смириться и не принимать к сердцу, не заходиться из-за того, чего нельзя изменить.

– Да, надобно, – проворчала Софья Аркадьевна. – Но лишь один Бог знает, как это тяжело!

Александра в сердцах топнула ногой:

– Нет, это невыносимо, так больше не может продолжаться! Бабушка, если ты не уймешься и не перестанешь твердить про этого проклятого Сурина, я, ей-богу, не поеду ни на завтрашний бал, ни на один из вечеров, что будут даваться в Смоленске. И пусть тогда все болтают о нас, что хотят, мне плевать!

– Плевать? Мой ангел, что за вульгарное слово, где ты его подцепила? – испуганно проговорила Любовь Даниловна. – Ради бога, следи за своей речью, а то ненароком брякнешь что-нибудь такое в присутствии Сурина!

– Ладно, в самом деле, довольно, – внезапно остыла Софья Аркадьевна. – В конце концов, не навек же приезжает сюда этот Сурин! Сама не понимаю, чего я, старая дура, так разошлась… Дашенька, ты, надеюсь, останешься с нами обедать? Оставайся, голубушка, не хочется тебя отпускать!

– Останусь, – сказала Даша. – Но только при одном условии: за все время обеда – ни слова о злополучном Сурине!

Софья Аркадьевна поклялась не упоминать о Сурине, и обед прошел весело и приятно. Потом девушки пошли прогуляться по парку. Обсуждая сердечные дела подруги, Александра на время забыла и о своем новом знакомом, и о ненавистном Сурине. Но к разговору о Сурине все-таки пришлось вернуться вечером, уже после ужина и отъезда Даши.

– Как держаться при встрече с Суриным? – Софья Аркадьевна внушительно посмотрела на невестку и внучку. – На это, дорогие мои, есть испытанный старый рецепт: вежливо-отстраненная светская улыбка. Не нужно рассыпаться в любезностях или выказывать неприязнь. Если Сурин все-таки заговорит с вами, улыбнитесь, скажите пару банальных любезностей да и в сторонку. Никакого интереса, а тем паче – любопытства, никаких расспросов или сожалений о прошлом. Да, Сергей Сурин – наш бывший холоп, но сейчас нам не до него, у нас иные заботы, и на всяких заезжих дельцов нам недосуг отвлекаться. И первая наша забота – подготовиться к приезду Новосельского и подумать, какую пользу можно извлечь из примирения со старым мошенником. И, конечно, – Софья Аркадьевна лукаво взглянула на внучку, – мечтать мы будем не о том, как обратить на себя внимание заезжего дельца, а о поездке в Петербург, где нас ожидают всякие занятные развлечения. Так, моя голубушка?

– Так, – улыбнулась девушка. – Будем думать об этом, а на Сурина смотреть как на пустое место. Да он и есть для нас пустое место… так же, как и мы для него, надо полагать. И не по наши души он сюда приезжает, а к нашему губернатору Александру Григорьевичу Лопатину, чтобы решать с ним какие-то дела.

– Все верно, – кивнула Софья Аркадьевна. – Нужны мы ему как прошлогодний снег. Так же само и он нам. И все, и не будем больше это обсуждать!

– Но если он все же попытается… напроситься к нам в именье с визитом или сказать какую-нибудь колкость? – с волнением спросила Любовь Даниловна.

– Ничего он не попытается, ежели вы сами ему повода не дадите, – отрезала Софья Аркадьевна. – А чтобы не дать повода, надобно держаться так, как я сейчас говорила. Держитесь, голубушки мои, в границах вежливого безразличия, и все будет хорошо.

Поговорив о менее важных предметах, Бахметьевы разошлись по своим комнатам. Было уже поздно, но Александре не хотелось спать. Ей хотелось немного помечтать: о завтрашнем бале, где она увидит своего интересного нового знакомого.

«Который будет танцевать со мною два танца и, конечно, не даст меня в обиду ненавистному Сурину», – внезапно подумалось Александре, и ее настроение тотчас стало веселым.

И правда, как она могла забыть, что теперь у нее есть защитник? Мужчина, который – Александра была в этом уверена! – не уступит по силе и твердости характера Сурину. И если Сурин заметит его интерес к ней, наверняка не полезет на рожон. Ведь от такого, как ее новый знакомый, недолго и пулю в лоб получить! И деньги со связями у него имеются, иначе он не держался бы так уверенно и не излучал бы всем своим обликом мощную внутреннюю силу.

«Но у кого из наших дворян он гостит? – подумала Александра, не в силах представить кого-то из знакомых мужчин приятелем такого человека. – Как досадно, что я не спросила его имени! Хотя он должен был сам представиться, не дожидаясь, пока я спрошу. Видимо, он слишком увлекся нашим разговором и забыл об этом. И моего имени он не знает»…

«До свидания, милая Александра! До встречи на балу в дворянском собрании»…

Вспомнив прощальные слова нового знакомого, Александра пришла в замешательство. Откуда он узнал ее имя? Может, они все-таки представились друг другу в начале разговора, и она просто запамятовала этот момент из-за избытка волнения? И еще он мог слышать, как ее называл по имени Черепанов…

Да какая разница! Главное, чтобы он приехал на бал и чтобы никакие обстоятельства не помешали им продолжить знакомство.

«Надо оставить для него еще один танец, – подумала Александра. – Ведь благовоспитанной девушке дозволяется танцевать с одним кавалером три танца, а не два! Но какой же выбрать? Конечно, помедленней, чтобы можно было поддерживать разговор»…

В таких приятных размышлениях Александра легла в постель и заснула. О Сурине она в этот час и не вспоминала. Как верно заметила бабушка, у нее сейчас были совсем иные заботы. Вот только мудрая Софья Аркадьевна не подозревала, в чем они состоят.



ГЛАВА 4

{Петербург}

Князь Роман Данилович Новосельский мрачно расхаживал по кабинету своего особняка на Большой Морской улице, когда к нему без доклада вошел старинный приятель, дворянин Василий Платонович Свербеев.

– А, Вася! – воскликнул Роман Данилович. – Где ты пропадал столько дней? Надо было потолковать с тобой, обсудить одно дельце, а ты как сквозь землю провалился.

– Да вот, дружище, все мотаюсь по чужим делам, – пожаловался Свербеев. – Тщусь раздобыть копейку на прожитье.

Новосельский глянул на него с одобрением:

– Вот как? Ну что ж, молодец! А я уж боялся, что ты снова запил.

– Типун тебе на язык! – перекрестился Свербеев. – Нет, нынче уж я решительно завязал с этой мерзостью и взялся за ум.

– Ну и замечательно, – кивнул Новосельский. – У меня как раз намечаются важные дела, в которых мне, несомненно, понадобится твоя помощь… Да, ты не видел, что там такое творится на нашей улице, отчего весь день стоит этот проклятый шум?

– Так это кто-то строится, переделывает особняк.

Новосельский нахмурился и снова заходил по комнате.

– Да, нынче все строятся, переделывают дома на новомодный манер, закупают причудливые мебели. Один только я не строюсь, не переделываю и не закупаю! Я – князь Роман Новосельский – живу хуже, чем какой-нибудь паршивый купец третьей гильдии!

– Мне кажется, ты преувеличиваешь, Роман… – начал Свербеев, но князь досадливым жестом оборвал его.

– К несчастью, mon cher Василий, никакого преувеличения в моих словах нет. Просто мое разорение пока не бросается в глаза. Но сам-то я прекрасно знаю, как обстоят дела! – Он красноречиво посмотрел на приятеля. – И размер своих долгов знаю. А также знаю, что мне совершенно не из чего их покрывать, – прибавил он, еще больше нахмурившись и понизив голос.

Свербеев прочистил горло и ободряюще улыбнулся.

– Да ну, брось! Не все так ужасно, как ты расписываешь. И потом, ведь у тебя есть такой грандиозный замысел…

– О да! – мечтательно улыбнулся Новосельский. – Замысел у меня поистине наполеоновский! Только бы сестрица не заартачилась и не помешала мне его исполнить.

– Зачем же она станет мешать, если ты собираешься устроить будущее ее дочери? – резонно заметил Свербеев.

– Александра, – протянул Новосельский, глядя перед собой сощуренными глазами. – Вот моя козырная карта в предстоящей игре, моя единственная надежда поправить свое положение и снова зажить, как подобает порядочному человеку! Но правда ли она так хороша, как ты мне расписывал? Не показалось ли тебе, mon cher, не преувеличил ли ты?

Свербеев обиженно фыркнул.

– Да что ж я, по-твоему, в женской красоте не разбираюсь? Не сомневайся, Роман, твоя племянница – настоящая писаная красавица, каких поискать. Но главное даже не это, – Свербеев сделал паузу, подыскивая подходящие фразы. – Понимаешь, дружище… В ней есть что-то такое, что сразу выделяет ее из толпы остальных барышень. Какое-то особое достоинство, что ли, порода…

– Ну, так она ведь по матери – Новосельская! – самодовольно заметил Роман Данилович. – Как же не чувствоваться породе при таком благородном происхождении? Кстати, а много ли времени прошло с того дня, как я послал им письмо? – Он в очередной раз озабоченно нахмурился. – Нет, еще слишком мало, чтоб мог дойти ответ. Но мое письмо они должны были уже получить…

– И я нисколько не сомневаюсь, что со дня на день ты получишь ответ с приглашением погостить в их имении, – убежденно произнес Свербеев. – Так что приободрись, дружище, и смотри в будущее с надеждой.

– Кстати, – внезапно спохватился Новосельский, – а я ведь так и не расспросил тебя про сестру! Все об Александре, а о Любови ни слова. Как она выглядит, сильно ли постарела?

Василий Платонович замешкался:

– Видишь ли, Роман… Тогда, в смоленском театре, я все старался получше рассмотреть Александру, так что на Любоньку почти и внимания не обратил. Да что о ней сказать? Обычная провинциальная дворянка за сорок лет, ничего примечательного.

– Ничего примечательного, – задумчиво повторил Новосельский. – А ведь когда-то она была настоящей красавицей, одной из самых прелестных петербургских барышень. Папенька все не выдавал ее замуж, ожидая, что вот-вот подвернется не просто аристократ, а еще и баснословный богач. Ну и дождался! – он сардонически усмехнулся. – Впрочем, мне побег сестрицы из дома сыграл только на руку.

Лицо Свербеева осветилось лукавой улыбкой.

– Да, Роман, помню, как твой папенька крыл тебя за твои проделки и грозился лишить наследства! Великовозрастный оболтус – так он, вроде бы, тебя называл?

– Было дело, – рассмеялся Новосельский. – Да и то сказать, чудил я тогда немало! Помню, как однажды папенька послал меня с крупными деньгами в один подмосковный монастырь. Он тогда начал сильно тревожиться о своем здоровье и решил сделать пожертвование, чтобы монахи за него денно и нощно молились. Ну, значит, поехал я. А по дороге, уже возле самой Москвы, повстречал своего сослуживца Павла Завалишина. И вместо монастыря пошел с ним кутить по подмосковным усадьбам да кабакам! – Роман Данилович снова рассмеялся, тряхнув головой. – Думал, сойдет с рук, монастырь-то далеко, как папенька узнает? А папенька вдруг поправился, и на другое лето понесла его нелегкая на покаяние в этот монастырь. И вот, подумать, какой был бестактный человек! Другой бы постеснялся спросить настоятеля про пожертвование – дело-то деликатное! – а этот взял и спросил напрямик. И тут-то и выяснилось, что никакого пожертвования не поступало!

Свербеев расхохотался…