Проклятие Чёрной вдовы. Полина Ордо

ПРОЛОГ
Задыхаясь от бега, убирала непослушные прядки волос, липнувшие к лицу, покрытому испариной. Перепрыгивая через несколько ступенек, хотела добраться до крыши как можно быстрее.
Руки скользили по гладким перилам. Цепляясь за них, бессмысленно считала, сколько же осталось до верха.
Дверь оказалась открытой. Повезло!
Крыша встретила меня едким запахом разогретого битума. Щурясь от яркого солнца, неловко осмотрелась. Полопавшийся рубероид, антенны, какие-то уступы и трубы.
Я захлопнула дверь за собой, пожалев, что нет засова или какого-то предмета, которым можно было бы заблокировать ручку.
Плюнув на всё, откинула волосы с лица и пригладила их. Сердце колотилось так, что ещё мгновение, и оно лопнет от напряжения. Облизывая губы, нервно прикусывала их, чувствуя уже противный привкус крови.
Что же мне делать?
Память услужливо подкинула мне воспоминание о тёмном помещении, в котором пахло травами, чем-то горьким, сгоревшим деревом. Старые морщинистые руки, раскладывающие передо мной карты. Шёпот, пронизывающий до костей своим безразличным и ледяным тоном.
{Слишком длинная жизнь…}
Быть проклятой и не иметь возможности прервать всё это как можно раньше, чтобы… Чтобы никто не пострадал. Сколько на моей совести загубленных душ? Я не хочу снова это переживать.
Рыдая от бессилия, запрокинула голову.
Неужели всё, к чему я так долго и упорно шла, полная бессмыслица?
Я… я не могу!
Не могу!
– Нет! – мой пронзительный крик разнёсся в тёплом летнем воздухе. – Нет…
Упав на колени, прижалась лбом к дурнопахнущему рубероиду, не зная, что делать дальше.
Дверь с треском распахнулась, я в ужасе обернулась, чувствуя, как слёзы яро жгут мои щёки.
Он…
Он всё понял.
Вскочив на ноги, бросилась к краю.
– Алла, стой! Слышишь? Стой!
– Нет! Не подходи ко мне! Не подходи! Или… — я стояла у самого края крыши, в одном шаге от прыжка в неизвестность. Шестой этаж. После такого не выживают… А если и выживу, то превращусь в растение и никто больше не пострадает. – Или я прыгну. Я прыгну!
Мужчина испуганно поднял руки вверх, показывая всем своим видом, что и не собирается идти ко мне.
– Алла… Давай поговорим. Обычный разговор. Ты мне объяснишь в чём дело и я уверен, мы найдём выход. Только прошу, не делай глупостей.
– Ты ничего не знаешь… Ничего… — яростно шепча, сделала маленький шаг назад. Пыль, песок и каменная крошка с треском полетели вниз. Не оборачиваясь, расставила руки в стороны, сохраняя равновесие. Ветер трепал волосы, мешая рассмотреть лицо мужчины. – Ты ничем не можешь помочь. Ничем.
– Ты решила уйти так просто? А как же я? Неужели ты совсем меня не любишь? – он дотронулся правой рукой до своей груди, явно намекая на сердце, что испуганно билось там. – Не любишь?
– Люблю… — всхлипнув, зажмурилась. – Люблю больше жизни!
– Тогда дай мне руку и отойди от края. Прошу тебя… Пожалуйста!
Один шаг. Всего один…
– Алла, нет!

ГЛАВА 1
{ЗАДОЛГО ДО ЭТОГО...}

– Привет. Не думала, что так быстро вернусь… сюда. Как-то странно сейчас это говорить. Пусть время идёт, но сложно жить без вас. До сих пор не могу поверить, что живу без вас.
Моя узкая изящная ладонь коснулась холодного гранита. Его чёрный блеск ослеплял в лучах солнца. Вокруг стояла умиротворяющая тишина.
Странный шорох и шуршание гравия заставили воровато оглянуться. Никого. Пустые тенистые дорожки, одиноко стоящие кресты. Только шум ветра в высоких туях напоминал, что всё происходящее реально. Да, это не плод моего воспалённого сознания.
Здесь всегда так тихо. До этого как-то не замечала этой тоскливой оглушающей тишины. Даже птицы не поют. Изредка скрипнет гравием дорожка, уводя скорбящих людей к неутешительному напоминанию о бренности любой жизни.
– Здесь так тихо, всё никак не привыкну. В нашей квартире, оказывается, столько места. Женька, каждое утро я слышу твой смех, – я нерешительно прикоснулась к улыбающемуся лицу молодого мужчины. Он задорно смотрел сквозь тонкую оправу очков, светлые вихры как всегда торчали немного вверх. – Я всё жду, что ты зайдёшь и обнимешь меня. Скажешь мне: «Привет, моя маленькая». С кухни всё так же будет доноситься запах свежей выпечки, и мама позовёт нас завтракать. Будто мы с тобой снова оказались в детстве. Папа будет читать газету и курить свои отвратные папиросы, а мама — замахиваться на него полотенцем, обзывая паровозом.
Утерев слёзы, зарылась лицом в носовой платок, не сдерживая рыданий.
– Прости меня. Это я должна быть на твоём месте. Я должна лежать в этой земле. Но никак не вы… Господи…
Большое резное надгробие выглядело устрашающим.
Тётя Рая постаралась на славу. Трудно представить, что пережила моя мама… Сгорела как свеча. Я беспомощно отлёживалась в больнице, пока врачи по кускам собирали меня словно конструктор. Ноги на стяжке, металлические спицы и противный запах больницы. Он за полгода почти въелся в мою кожу. Даже сейчас, от одного только воспоминания, передёрнулась.
Моя ладонь с мертвенно-бледной кожей казалась почти прозрачной рядом с горячим чёрным камнем. Смотря в знакомое лицо, ласково гладила изображение улыбающейся женщины.
Почему люди на надгробиях всегда кажутся такими счастливыми? Чтобы живые меньше мучились муками совести? Не так сильно тосковали? Смотря на их лица, я испытываю только зависть. Они умерли и не знают ничего, что было после. Какого это быть совсем одной, зная, что виновата во всём.
– Здесь есть место и для меня. Моё лицо… Тётя Рая ведь не знала, что я выживу. Так странно. Савина Алла Дмитриевна. Фамилия теперь другая, придётся переделывать. Шестнадцатое августа тысяча девятьсот восемьдесят шестого. Да. Остался только прочерк. Один лишь прочерк.
Не знаю, зачем разговариваю с безмолвным надгробием. Зачем рассказываю всё это им. Иногда я ужасаюсь, что на таком маленьком клочке земли похоронено столько людей.
Савин Евгений Дмитриевич. Мой любимый старший братишка. Мама родила нас с большой разницей, почти двенадцать лет. Он был для меня самым лучшим другом. Я всегда оставалась для него маленькой принцессой. Женя любил изображать рыцаря, даря мне какой-нибудь цветок, сорванный им с ближайшей клумбы.
Савина Елена Павловна. Леночка, только-только закончила университет. Сложно сказать, что она нашла в сорокалетнем мужчине. Видимо, то самое крепкое надёжное плечо, защитника, добытчика. За Женей любая женщина могла чувствовать себя как за каменной семьёй. Мне кажется, что я даже сейчас слышу её звонкий смех, вижу милое, немного смазливое лицо настоящей куколки.
Савин Андрей Евгеньевич. Андрюшка, славный колобок. Мерзко понимать, что лицо, которое скорее подходит для детского питания, смотрит на меня задорным взглядом с каменного надгробия. Они даже его первый годик решили отпраздновать вместе с любимыми бабушкой и дедушкой. Мой подарок лежал рядом с внушительной коробкой для отца.
Савин Дмитрий Евграфович. Папа. Через неделю после похорон брата и его семьи, у него обострилась язва, и открылось кровотечение. Лежал в одной больнице вместе со мной. Но только если мне ещё ничего не говорили, я могла лишь догадываться о том, что произошло, папа принял весь удар на себя. Так постарел, его худое измождённое лицо наводило на меня ужас. На сороковой день мама хоронила отца.
Савина Евдокия Степановна. Мамочка, родная моя. Сколько же тебе пришлось вынести. Мало того, что похоронила мужа, похоронила сына, внука, так ещё и я находилась в полусознательном состоянии, постоянно твердя, что не хочу жить. До сих пор не понимаю, почему выжила. Почему? Обширный инфаркт и я на костылях. Снова беспомощно смотрела на смерть близкого и родного человека.
Пять имён. Пять людей. Кто-то успел повидать мир, а кто-то – только начал свой путь. Одна могила для большой семьи. Одна на всех. Один год, унёсший всех.
Да, всех, кроме меня. Нет мне места на том свете, да и на этом тоже…
Тётя Рая потом рассказывала мне, что родители Лены сами настояли, чтобы её похоронили с мужем и сыном.
И снова непрошеные воспоминания. Испуганные карие глаза с застывшим ужасом смотрели на меня каждую ночь. Мой крик, тонущий в скрипе металла. Она понимала, что сейчас умрёт, судорожно хватаясь за переднее сиденье, закрывая рукой Андрюшку. Будто это могло его спасти.
До сих пор не могу вспомнить, что же я кричала ей. Был это вопль осознания или ободрения? Не помню…
Теперь они всё смотрят на меня. Такие счастливые, такие живые. Такие настоящие.
Смахнув невидимую пыль, я слабо улыбнулась.
– Приехала повидаться с вами. Сказать, что не забыла. Так стыдно жить и быть счастливой. Оказывается, и такое возможно. Я пойду. Мне ещё к Максу нужно. Он тут недалеко.
Я аккуратно развернула пергаментную бумагу и достала десять пышных благоухающих роз. По две каждому. Вдыхая свежий нежный аромат цветов, невольно улыбнулась, почувствовав обжигающие слёзы у себя на щеках. Розы. Почему именно они? Я ненавижу розы. Но купила именно их. Они выглядели слишком чистыми и невинными. Да. Вытащив искусственные цветы, воткнула их в землю. Налила воды в каменную вазу на невысоком постаменте и поставила в неё букет из десяти белых роз.
Ещё раз прошлась рукой по шершавому гранитному краю, с тоской и любовью оглядывая лица близких мне людей.
Оттряхнула юбку и поправила тёмный платок на голове. Прошло больше пяти лет, но мне всё казалось, что нельзя снимать траур. Разве могу я прийти радостная, живая к ним? И пусть тётя Рая твердит про то, что они хотели бы. Нет, не этого они хотели. Уж точно не лежать в тесных гробах в холодной земле. Никогда мне не узнать, чего они хотели на самом деле.
Уже на самой дорожке, захлопнув за собой калитку чёрной кованой ограды, обернулась, белая надпись на фоне лопнувшей жемчужной нитки ярким пятном выделялась на чёрном граните.
{Навсегда в наших сердцах.}
Тётя Рая хорошо постаралась. Деньги на памятник собирали всем домом. Все сбережения мои и родителей ушли на лечение. Чудо, что я хожу. Нет, на самом деле не чудо. Это заслуга Макса.
Ещё раз прочитав надпись, вздохнула. Внутри была пустота.
Казалось, что моё сердце с ними. Там, в сырой холодной земле. И я почти поверила в это, пока ледяная корка не начала таять. Это было очень больно и стыдно.
Хруст гравия казался оглушительным в скорбной тишине. Я шла вперёд, нервно сжимая в руках последние две белых розы. Оставалась ещё одна могила. На этот раз внутри всё тряслось и дрожало. Страшно. Просто обязана повидать ещё кое-кого. Поздороваться с ним, и извиниться, что не сдержала слово. Он не остался моим единственным на всю жизнь.
Солнце грело спину, золотя металлические ограды и едва колышущиеся на ветру искусственные цветы.
Скрипнув калиткой, зашла на небольшой участок. Аккуратный, вылизанный кусочек земли с деревянным крестом. У мамы Макса так и не нашлось денег на хороший памятник. Пожелтевшее фото почти выцвело, только стальная табличка с выгравированным именем говорила, что здесь тоже похоронен близкий человек.
Нелепая смерть, после которой совсем не хотелось жить. Я до сих пор не понимала, как это могло произойти. Прошло столько времени, а всё ещё ходила на костылях, пытаясь оправиться после аварии. Это он, дерзкий дьяволёнок, выхаживал меня долгими больничными ночами. Выбивал лекарства, отыскивал лучших врачей. Благодаря ему, я сейчас могу ходить. Жить. Смотреть на это ослепительно солнце и яркое небо. На эти вечно зелёные туи и кресты.
Кладбище всегда выглядит так. Место, где всё либо забывается, либо обостряется до оголённых нервов.
Макс, этот вечный двигатель, он обещал мне сюрприз. Улыбнулся на прощание, терпко поцеловал в губы и вышел, закрыв за собой дверь. Навсегда.
Я так и не знаю, чем закончилось дело. Трусливо сбежала, оставив всё в прошлом.
– Привет, Макс. Вот я и пришла. Знаю, это неправильно. Надеюсь, что ты видишь всё с небес и не осуждаешь меня.
Нервно теребила серебряное кольцо на безымянном пальце левой руки. Оно должно было стать началом новой жизни.
Я нашла бархатную коробочку в день похорон, перебирая вещи Максима. Не помню, зачем залезла в тот шкаф. Хотя нет, помню. Мне очень захотелось почувствовать его, тепло, запах. Вспомнила о его любимом свитере, тёмно-коричневый, из шерсти. Я так хотела этого, что даже не заметила эту маленькую коробочку. Помню тот страх и удивление, когда нашла её. Она пряталась на полке за стопкой идеально выглаженных рубашек. Он всегда гладил их сам. Долго сидела на полу, поджав ноги, на коленях лежал свитер и рубашки, в руках всё ещё была этот «сюрприз». Почему он так и не сказал мне? Не предложил? Боялся или чего-то ждал? Этого мне никогда не узнать. Как и не узнать того, что произошло на самом деле.
Как получилось, что страховочный трос оказался бракованным и при малейшей перегрузке лопнул? Можно ли было выжить при падении с высоты более десяти метров?
«Смертельная подготовка в столичном скалодроме» — заголовок, пестревший на страницах газет. Даже читать было тошно, а как не хотелось отвечать всем на надоедливые, мерзкие вопросы.
Лопнувшая верёвка, слишком маленькие маты и множество других мелких недочётов, привёдших к смерти человека.
Казалось бы… Это всего лишь совпадения, случайности. Кто мог знать, что верёвка не того плетения? Или что в матах некачественный наполнитель, и он усох? Что тальк отсырел и в нём было слишком много чужеродных примесей?
Сколько раз я просыпалась в жутких кошмарах, видя перед собой испуганное лицо Максима. Вот его руки соскользнули с уступа, ногти бессильно царапнули тёплую поверхность в последний раз. Скальники предательски съезжают, лишая последней опоры. Он летит вниз. Секунда испуга и мысль о страховке. Ремни выдержали, пусть хрустнули застёжкой, но оказались крепкими. Верёвка натянулась, страхующий замер внизу, удерживая Максима.
Он не упал.
Но как только страхующий предпринял попытку опустить Максима вниз, верёвка с лёгким хлопком рвётся…
И я вижу его лицо. Он понимает, что это конец. Что ему остались секунды жизни… Или не понимает? И тогда всё заканчивается слишком быстро.
Одним ударом.
Сон-то заканчивается, кошмар забывается, а вот страх и ощущение дикого ужаса намертво прилипают к коже.
Максим.
Глупая, нелепая смерть. И вновь пропущенные похороны. Мама Максима настояла, чтобы похоронить его дома, там, где она всегда могла бы прийти к нему на могилку.
Так и осталась я одна в нелюдимой, бурной и стремительной Москве. Мой организм оказался на редкость живучим и стойким, пережив всех родных и близких.
Но сейчас всё наладилось. Денис сделал всё возможное, чтобы она забыла прошлое. Это было почти невозможно. Почти.
– Денис, он – молодец. А мне нужен кто-то, чтобы жить дальше. Не ради себя… Ты бы знал, как мне хочется увидеть всех вас. Я бы отдала всё на свете, чтобы вернуться назад. Не пустить тебя. Но это так не работает, – задумавшись о чём-то, нервно теребила выбившуюся прядь волос. – Даже работу нашла. Ни шатко ни валко. Не везёт мне. Если бы не Денис, уж не знаю, чтобы было тогда. Он учитель в школе. Физику преподаёт. Больно тихий и спокойный для меня. Не хватает ему твоей чертовщинки, непредсказуемости. Но и я уже не та. Надеюсь, в том мире тебе хорошо.
И вновь непрошеные слёзы на моих щеках. Рьяно вытирая их платком, продолжала запойно говорить.
– Я теперь Григорьева. Да, силком затащил меня в загс. Но твоё кольцо ношу всегда. Это было бы нечестно. Григорьева Алла. Смешно звучит. Он же Денис, а не Григорий… Глупости я говорю. Странно это всё, нелепо.
Меня как прорвало. Я ещё долго говорила, выплёскивая всю боль. Где бы ещё выслушали, не осуждая, терпеливо, молчаливо? Мне так нужно было это. Сказать всё, что чувствовала, что не смогла при жизни родных людей. Не смогла проводить их в последний путь, не смогла удержать их в мире живых.
Судьба была слишком несправедлива ко мне.

Ключи гулко звякнули о комод. Пустая квартира уже успела прогреться под лучами летнего солнца.
Я сняла лодочки и с усталым вздохом потёрла ноги. Столько исходить за день. Даже не заметила, как добрела до дома. Всё думала, вспоминала и жалела. Их, себя. Родной городок казался тесным, после шумной Москвы. Узкие улочки, утопающие в цветах сирени, старинные дома с лепниной. Время здесь застыло.
Мы с Женькой часто бегали в булочную на углу за свежим хлебом. Тёплый, с хрустящей корочкой и запахом детства. Или баранки, усердно посыпанные маком. Сладкая сдоба с карамельной крошкой. Ром-баба с приторно-пряным запахом и липкой шапочкой из глазури.
Булочная так и работает. Я с трудом сдержалась, чтобы не зайти в неё. Слишком болезненные воспоминания.
Тишина. Гулкие щелчки часов. Половицы всё так же скрипят под ногами.
Дом, родной дом. Опустевший, мрачный и холодный.
Надежда найти покупателей ещё жила. Всё-таки квартира не слыла нехорошей. Роскошная трёшка, почти в центре. Окна выходят во двор, с другой стороны – проспект, центральная улица города. Но…
Отпуск уже подходит к концу, а покупателей всё нет.
Я поджала губы и сняла платок с головы, повесила сумку в прихожей на крючок и по привычке взглянула на себя в зеркало. Холеная белая кожа, идеальные локоны волос цвета тёмного дерева, спускающиеся почти до поясницы. Большие глаза, так наивно и доверчиво смотрящие на мир. Они напоминали своим оттенком густой, горячий шоколад. Аккуратный прямой нос. Чуть припухлые губы казались слишком бледными, но это оттого, что я жутко нервничаю.
Макс всегда звал меня Белль. Был ужасно разочарован, что я теперь никогда не встречу своё Чудовище, которое могло оказаться самым настоящим принцем. Смешно…
Теперь я с другим, но он тоже не похож на монстра. Денис совсем не такой. Он просто замечательный человек.
Так странно, что рядом со мной оказываются такие люди. Можно ли было надеяться, что после такого ужаса, я вновь буду с лихвой вознаграждена. Жизнь словно старается компенсировать мои потери. Хотя неправильно об этом говорить. Макс никогда бы не заменил мне мать или отца, брата, невестку… Племянника…
Так и Денис не заменит Макса.
Каждая потеря оставляла рану не сердце. И ничто, ничто не могло заполнить ту пустоту внутри меня.
Сколько воды утекло. А я усыхаю, становлюсь всё тоньше и белее. И если не Денис, уже давно бы лежала в больнице. Целиком погружаясь в тяжёлые рабочие будни, постоянно живя прошлым, порой совершенно забывала о еде.
Даже сейчас, после долгой и изматывающей прогулки мне совсем не хотелось есть. Денис же, постоянно беспокоясь о моём состоянии, присылал сообщения, звонил, спрашивая, как себя чувствую, и ела ли.
Может, стоило зайти за хлебом в булочную? Почувствовать вновь пьянящий вкус ушедшего детства и юности. Хм, завтра обязательно зайду.
Скорее по привычке, нежели по прихоти, я почти на автомате поставила блестящий хромом чайник на плиту, чиркнув спичкой, зажгла газ. Голубые языки жадно облизывали металл. Вскоре надрывный свист огласит квартиру.
Нужно выпить кофе. Хочу снова почувствовать этот бодрящий аромат. Кофе… Единственная любовь на всю жизнь. Ещё бы сливки и две ложечки сахара. Как тогда. Макс всегда к кофе подавал яблочную пастилу. Он один знал, где её делали по старому рецепту. Она просто таяла во рту…
Ненавижу яблочную пастилу.
Поморщившись от перспективы, со вздохом открыла пачку растворимого кофе. Я не умела варить кофе. Совсем. Это была прерогатива Макса. Он даже к турке меня не подпускал. Теперь же нет ни сил, ни желания учиться. Денис подарил на юбилей кофемашину, зная вкусовые пристрастия. А дома был только старый начищенный чайник и пачка грошового растворимого кофе.
Щедро насыпая ложку за ложкой коричневые крупицы дешёвого напитка в пузатую чашку, всё не могла не думать, почему же так рьяно хочу продать квартиру. Даже приезжать сюда было больно и неприятно. Всё здесь напоминало о лучших моментах жизни. Книжный шкаф, с любимыми книгами отца. Каждое воскресенье он покупал что-то новое, старательно пополняя коллекцию.
Накануне мы с братом купили ему на юбилей с десяток редких книг. Их упаковали в красивую коробку с бантом, которую потом поставили в багажник машины. Да, это последний раз, когда я видела лицо Жени так близко, целым и невредимым.
Его хоронили в закрытом гробу. Мама говорила, что от брата мало что осталось.
Горький обжигающий напиток почему-то отдавал кислятиной. Недовольно скривившись, поставила чашку на стол и включила маленький телевизор, стоявший на холодильнике. Добавив две ложки сахара, громко постукивала ложкой о фарфоровые края.
Удивительно, но всё работало. Даже вязаные салфетки всё так же мозолили глаза. Мама обожала вязать крючком, и меня научила. Хотя я находила сомнительным подобное «удовольствие». Нет, лучше читать, чем страдать, напрягая руки и спину. Или всё дело в том, что получилось у меня всё криво и косо?
На федеральных каналах ничего не было. Будни, середина дня. Сплошная ерунда. Гуляя по каналам, я заинтересовано остановилась на местном. Бегущая строка рассказывала о прошедшем празднике. Кажется, что-то связанное с благотворительностью. Да, заставка медленно сменялась: виды городского парка, центральной улицы, пруд с утками, милые картинки гуляющих мам, влюблённых парочек. Лето, город утопает в зелени, всё цветёт и пахнет.
Громкая музыка прервала меня, заставив прекратить созерцать красоты. Начинались новости. Милая женщина с приятным голосом приступила рассказывать о последних происшествиях.
Вернувшись к кофе, вновь задумалась о перспективах продажи квартиры.
Может, стоит снизить цену? Хоть риелтор и твердит, что цена оптимальная. Деньги не имели значения. Честно. Я уже готова отдать её за бесценок.
– Сегодня стало известно, что известный меценат и городской благодетель, Илья Бельский, активно занимающийся благотворительностью, получил президентский грант на развитие фонда «Открытое сердце».
Заставка с символикой фонда привлекла внимание. Да, этот Илья, похоже, хороший человек. Что может быть лучше помощи больным людям с пороками сердца? Ещё и бизнесмен. Не перевелись ещё люди на земле русской.
– Теперь у нас появилась чудесная возможность оборудовать детский реабилитационный центр «Радуга» всем нужным. А самое главное – расширить штат. Вскоре появятся новые, такие необходимые специалисты, способные облегчить состояние этих маленьких пациентов.
Мужчина оказался очень хорош.
Светлые и такие тёплые глаза красивого оливкового оттенка казались на экране неимоверно яркими. Широкая улыбка совершенно обезоруживала. Густые волосы каштанового цвета были аккуратно подстрижены и уложены на современный манер. Небольшая, но окладистая борода совсем не старила его.
Пиджак, надетый поверх футболки и джинсы – всё говорило о том, что он относится к жизни с некоторой лёгкостью.
Да и вообще от мужчины прямо-таки веяло уверенностью, жизнелюбием и весельем. Он действительно искренне радовался тому, что можно помочь этому центру и больным детям.
Просто само совершенство: красив, богат, умён, а ещё щедр и добр. Сказка, а не реальность.
Прихлёбывая кофе, отвлеклась на телефонный звонок. Сделав телевизор тише, переспросила:
– Что-что? Да, я – Алла Григорьева. Кто? – мой голос дрогнул, опешив, громко вскрикнула: – Что?
Расплёскивая остатки кофе, любимая чашка выскользнула из рук и с противным хрустом разбилась об пол, разлетевшись на несколько крупных кусков.

Приятный полумрак окутывал уютную комнату. Я, замотавшись в тёплый плед, сидела перед монитором компьютера, старательно разглядывая странные таблицы.
Денис бесшумно зашёл, держа в руках две дымящихся чашки с кофе.
– Пахнет вкусно. Не соблазняй меня. Нужно закончить с делами.
– Что теперь?
Тёплые объятия заставили меня блаженно улыбнуться. Потянувшись будто кошка, с удовольствием сделала глоток кофе.
– Компьютер на работе сломался. Опять. А сейчас приняли какие-то изменения в законодательстве, и мне нужно разобраться в них. Иначе как я смогу начислять тебе зарплату?
– Да. Это немного всё усложняет.
– Что именно? – недоумённо подняла взгляд.
– Нашу жизнь, – Денис почти допил кофе и отрешённо смотрел в окно. – Неловко выходит.
– Да ладно. С чего неловко?
– Жена начисляет зарплату мужу.
Поперхнувшись последним глотком, громко закашлялась. Денис заботливо похлопал меня по спине.
– Что?
– Муж и жена, что тут такого?
– Меня не забыл спросить? – возмущённо хлопнула ладонью по столу. – Мы говорили об этом. Нет и точка.
– Что тебя так напрягает? – мужчина резко развёл руки в стороны, будто хотел объять всю комнату.
Громко вздохнув, закрыла документы, раздражённо щёлкая мышью. Наконец, монитор потух, погружая в сумрак спорящих людей. Неловкая тишина сильно напрягала. Не выдержав, Денис начал нервно мерить комнату длинными шагами.
– Это всё он, Макс?
Я теребила тонкое серебряное кольцо, висевшее на цепочке, на шее. Мне так и не хватило духа надеть его на палец.
– Нет, Макс тут ни при чём. Я не хочу об этом говорить. Пожалуйста, давай сменим тему и не будем портить этот тихий спокойный вечер.
Что-то звякнуло, покатившись по столу. Я инстинктивно прихлопнула предмет ладонью.
– Что это?
– То, что я купил для тебя давным-давно. Наверное, это нужно сделать так, – Денис встал на колени передо мой, повергая в полнейшее недоумение. – Ты станешь моей женой?
И вновь тишина. Настолько пронзительная, что напряжение можно было резать ножом, а гулко бьющиеся сердца почти звучали в унисон.
Я подняла со стола дрожащую руку: даже в этой тёплой полутьме был виден желтоватый блеск золотого кольца. Обычное, гладкое. Самое простое. Чтобы не пугать меня, не внушать страх перед возможным будущим.
– Так нечестно. Я не могу сказать «да».
– Просто не говори «нет», мне этого будет достаточно.
Я грустно улыбнулась и нежно коснулась его тёмных кучерявых волос. Перебирая тонкими пальцами жёсткие завитки, думала, поджав губы.
Он сделал это специально, нарочно. Знал меня, видел насквозь. Использовал нечестный приём.
– Я не могу принять его. Пойми, мне всё ещё тяжело.
– Тебе не кажется, что пора отпустить прошлое? Столько воды утекло. Или ты теперь до конца дней будешь носить траур на своём прекрасном лице?
Обжигающее прикосновение пальцев, от которого я готова была простить ему всё. Лишь бы чувствовать огонь бешеной страсти. Он выглядел каменным истуканом. Неприступный, холодный, твёрдый, даже жёсткий. Но я-то знала, какой он на самом деле. Пылкий, нежный, страстный, заботливый. И как сильно любил меня.
Так сложно сдерживать этот сумасшедший водоворот чувств. Он не мог понять, какого это. Полюбить вновь, когда от сердца ничего не осталось, когда нет сил даже дышать. Как страшно потерять вновь обретённый вкус к жизни. Страшно лишиться его.
Каждую ночь я прижималась к нему в дикой панике, прогоняя наваждение и мужское лицо, заставляющее цепенеть от ужаса. Боясь пошевелиться, терпеливо дышала, ожидая неминуемое отступление ноющей боли в груди.
– У меня нет прошлого, нет настоящего и нет будущего. Понимаешь? Я умерла в ту ночь. Только сейчас сделала робкий шаг вперёд. Не торопи меня. Ты же не заставляешь своих учеников на первом в жизни уроке физики рассказывать про теорию относительности?
Я вновь улыбнулась, наблюдая за ним. Денис с нежностью смотрел на меня, выслушивая эту вынужденную тираду.
– Я люблю тебя. Люблю, – ласково прошлась по его щеке кончиками пальцев, отгоняя непрошеный страх.
– Я знаю. Иначе… — взял кольцо и уверенным движением надел его на нужный палец моей хрупкой ладони. —…всё это было бы бессмысленным. Просто носи его пока так. Ты всё равно моя. Только моя.
Его руки требовательно убирали плед, шаловливо дотягиваясь до домашней футболки, так соблазнительно подчёркивающей мою фигуру.
– Нет, это – грязный приём. Эй! Ты что делаешь? – я попыталась слабо сопротивляться.
– Ну… Тебе рассказать или показать? – Денис крепко сжимал мою грудь, игриво задевая соски кончиками пальцев.
– Грязный приём…
Я и сама не поняла, как они уже лежали в постели, торопливо скидывая с себя одежду. От горячих и страстных прикосновений мне казалось, что начинаю сходить с ума.
Тело горело, а страшные воспоминания отошли на задний план. Мы вдвоём, здесь и сейчас. Ничего больше.
Не сдерживая стоны, цепляясь за Дениса, я наслаждалась этими чувственными мгновениями. С ним было неимоверно хорошо. Поддаваясь удовольствию, только хрипло бормотала, обвив шею мужчины руками:
– Я люблю тебя… Люблю…
Каждый толчок лишал последних сил думать. Только жгучие, острые и такие обжигающие волны наслаждения, пронимавшие до дрожи, заставляющие стонать и яростно кусать и без того припухшие губы.
– Ты – моя, моя… – Денис склонился и страстно целовал меня, заставив отбросить все сомнения.
Пора начинать новую жизнь.

Рабочий компьютер надсадно гудел. Я раздражённо хлопнула ладонью по столу. Сегодня отправлять данные, а он, как назло, артачится.
– Ну что, ты идёшь на обед?
Мила оправила пиджак и игриво рассматривала своё лицо в небольшом зеркальце. Она была ещё совсем юной, только колледж закончила. Я по сравнению с ней чувствовала себя настоящим мастодонтом.
– Ты иди, я отправлю данные в программе и, может, успею ещё попить кофе и съесть конфету, пока меня не вызвали на ковёр.
Девушка хмыкнула и, пожав плечами, направилась к двери.
– Эй, это что? – Мила ткнула аккуратным пальцем с ярким маникюром на мою руку, явно намекая на красивое украшение.
– Где? Это? – я смущенно крутила кольцо на безымянном пальце. – Это просто кольцо.
– Нет, это обручальное кольцо. И ты молчишь?
– Я ещё не дала ответ, – многозначительно махнула рукой. – Если честно, это не твоё дело.
– Конечно, не моё. Ты собираешься замуж и молчишь, – девушка застыла в дверях, наигранно моргая нарощенными ресницами.
– Не делай так, сразу становишься похожа на корову.
– А что делать? Если природа пожадничала. Нужно как-то соответствовать, – Мила осмотрела себя, уделив особое внимание зоне декольте. Поправила платье и взбила причёску.
– Ты не туда пошла на работу, разве здесь можно найти кого-то стоящего? В женском коллективе?
– Кто бы говорил, ишь какого красавца отхватила.
Я вспыхнула и сердито отвернулась, вновь ругая себя и медлительный компьютер.
– Ты собралась обедать? Вот иди.
– Эх, Аллка, Аллка… Разбила всей женской половине сердце. Ты смотри, если не хочешь, желающие на него быстро найдутся, – Мила игриво подмигнула и громко хлопнула дверью.
И действительно. Чего держать его при себе, если он может осчастливить кого-то другого?
Я откинулась на спинку стула и, скрестив ноги, закрыла глаза. Гладкий металл уже нагрелся от тепла пальцев. Это кольцо сводило меня с ума. Зачем его носить, если так хочется сказать «нет»? Или «да»?
Нет. Я не могу сказать «нет». Это будет наглая ложь. Как же хочется согласиться. Но как же страшно!
Нервно покусывая губы, нехотя посмотрела на монитор компьютера. Программа отвисла и теперь медленно загружала данные. Зелёная полоса лениво ползла, процент за процентом.
Вот и я также ползу. Вперёд. В будущее, которое успело поменяться уже сто с лишним раз. Может, это мой последний шанс на счастье? Я же люблю его больше жизни. Он — тот смысл, который с таким трудом нашла. Нужно идти не оглядываясь. Денис не знает, как тяжело оставить прошлое в прошлом. Я до сих пор чувствую себя предательницей. Что всё это неправильно.
Солнечные лучи пробивались сквозь тканевые жалюзи, выхватывая мелкую пыль и нагревая воздух. Заваленный бумагами стол, шкаф с десятками папок. Доска для памяток, сплошь заклеенная заметками и напоминаниями.
Стол Милы отличался идеальной чистотой. Даже ручка всё ещё стояла в держателе. Мои же мгновенно улетали в никуда, поэтому даже пришлось выделить целую коробку под запасные. Чтобы в нужный момент лихорадочно не метаться в поисках такой пустячной вещи.
Нервно выстукивая пальцами по полированной столешнице до боли знакомый ритм, рука сама собой оказалась на мобильном телефоне. Взглянув на часы, чему-то улыбнулась и набрала номер Дениса.
– Не отвлекаю? Знаешь, я подумала и решила, что да. Согласна. Только без пышного платья и прочей чепухи, хорошо?
– Уговорила. Надеюсь, моей фамилии это не касается?

ГЛАВА 2
Дверной звонок надрывался противным писком. Тяжёлая входная дверь лязгнула и медленно открылась.
– Алла? Ты чего? Что случилось, на тебе лица нет.
На пороге стояла пожилая женщина в красивом махровом халате. Она отряхивала от муки руки и недоумённо смотрела на меня сквозь затемнённые стёкла очков.
Я же всё ещё с силой давила на звонок, словно ничего не видела и не слышала. Свободной рукой прижимала к груди мобильный телефон.
– Тётя Рая… можно мне зайти? – мой хриплый голос испуганно дрожал. – Можно?
– Конечно, конечно…
Раиса Павловна утирала руки о халат и утешающее приобняла меня, заводя в квартиру.
– Ну чего ты, чего ты. Рассказывай.
– Тётя Рая, мне нужно лететь в Москву.
– Разве уже прошёл месяц?
– Мне позвонили. Только что. С работы, – я словно прожёвывала слова, еле выдавливая их из себя. – Вы мне одолжите денег?
– Конечно, сколько нужно. Так что случилось? Что? – женщина усадила свою перепуганную соседку в мягкое кресло и отправилась на кухню за водой. – На, выпей. И рассказывай. Я ничего не поняла.
Я судорожно делала большие глотки, едва не захлёбываясь, не замечая, как вода течёт по моему подбородку. Быстро осушив стакан, прикрыла рот тыльной стороной ладони. В глаза резко бросился золотой блеск гладкого кольца. Не выдержав, закрыла глаза, всхлипывая от сдерживаемых рыданий.
– Они позвонили. Они. Глупость какая-то. Ему же всего тридцать три. Тридцать три. Разве умирают в тридцать три года от сердечного приступа? Умирают?
Раиса Павловна испуганно прижала руки ко рту, грузно оседая на диван.
– Денису стало плохо прямо на уроке. Тётя Рая, Денис умер. Скорая не успела. Не успела…
Гулко рыдая, я вцепилась себе в волосы. Вопль, полный боли и безнадёжности мгновенно оглушил меня. Заходясь в крике, не хотела верить. Не хотела…
Я в очередной раз стала вдовой.

Мерзкий скрип колёс потёртого чемодана отвлёк от грустных мыслей. Родительская квартира так и не продалась. Может это и к лучшему. Хоть без жилья не осталась. Страшно подумать, что было, если покупатели бы нашлись.
Теперь всё казалось каким-то блёклым и тусклым, нереальным. Стены с обшарпанными обоями, старые ковровые дорожки. Ещё советская мебель и затхлый запах. То ли нафталина, то ли чего-то подобного, старого и мерзкого.
Я закатила чемодан в свою комнату и устало села на кровать. Стянула чёрный платок с головы, закрыла глаза, погружаясь в воспоминания.
Бешеный водоворот эмоций тянул на самое дно. Все дни смазались, превратившись в непонятную тягучую смесь. Морг, полиция и плачущие родители. Они всё время что-то говорили, объясняли, просили. Я же невидяще смотрела на вмиг опустевший для меня мир. Устало согласилась на их предложение похоронить сына на малой родине. В последний путь проводила его в катафалке, увозившем тело в аэропорт.
Наверное, это выглядело трусостью. Не поехать с ним. Но мне самой было так плохо, что скорая уже ночевала под окнами нашей съёмной квартиры. Давление стремительно падало, превращая меня, некогда молодую, цветущую и пышущую здоровьем в безвольный овощ. Каждый раз, отказываясь от госпитализации, молила Бога, что бы в следующий раз они не успели.
Мрачная вереница печальных событий и не думала прекращаться. Москва теперь была живым напоминанием о Денисе. Как родной город – о семье и Максе. Я не хотела бы оставаться ни там, ни там. Жизнь же загнала меня в жёсткие рамки. Столица оказалась грубой, холодной и очень дорогой. Дома же была хотя бы квартира.
Возвращение было самым настоящим бегством. От ужасающего прошлого и настоящего, от самой себя. От воспоминания и потерянного счастья. От невозможности что-либо изменить.
Я обвела комнату тусклым взглядом. Серые стены с выцветшими обоями казались стенами тюрьмы, из которой выхода нет. Я вновь вернулась туда, откуда ушла.
Словно судьба показывала истинный путь, с которого нельзя свернуть.
Я нехотя встала и со скрипом открыла чемодан. Забрала с собой совсем немного вещей, остальные придут через транспортную компанию. Вздохнув, стала аккуратно доставать нехитрый багаж. Всё чёрное, однотипное, страшное. Гардероб вдовы. Почти дважды вдовы.
Пара белых блузок и синий кашемировый свитер ярким пятном выделялись на фоне другой одежды. Зелёный шелковый платок с жёлтыми турецкими огурцами заботливо сложен в отдельный карман. Воспоминание болезненной вспышкой прожгло сознание.
Денис купил этот дурацкий платок на первом свидании, желая хоть как-то поднять ей настроение. Сам надел его на мою шею и завязал мудрёным узлом. Я, тогда громко и заливисто смеясь, долго упрашивала снять его, он согласился сделать это в обмен на вторую встречу.
Трепетно сжимая платок в руках, осторожно поднесла его к лицу и вдохнула знакомый аромат духов. Всё напоминало о нём. И сейчас хотелось жить этими приятными моментами как можно дольше, чтобы никогда не возвращаться в эту реальность, этот мир без него.

День выдался на редкость жарким. Июль был в самом разгаре, город тонул в дурманящих запахах цветущей зелени. Пышные клумбы радовали глаз. Даже чистые и светлые стены старинных домов выглядели свежими, новыми. Будто весь город тщательно протёрли тряпкой, наводя лоск.
Я молча брела по узким улочкам, старательно выбирая такой маршрут, чтобы меньше встречаться с другими людьми. Срезая углы через дворы, задумчиво разглядывала тротуар.
Троицкий собор уже виднелся за скромными двухэтажными зданиями. Его жёлтые купола ослепительно сияли, беловато-зелёные стены выглядели неряшливо. Видно, не успели до конца отреставрировать.
Свернула за угол и нервно поправила сползший платок. Вдоль восточной стены собора коряво лезли вверх уродливые леса. Словно какой-то нарост.
Я торопливым шагом подошла к резным воротам и со вздохом протиснулась в приоткрытую калитку. Опасаясь, что снова передумаю, сильнее вцепилась в лямку сумки и, выстукивая каблуками, направилась к высоким белым ступеням.
Уже у самых дверей перекрестилась и вошла в прохладный зал собора.
Приятный полумрак и до боли знакомые запахи ладана, свечей и чего-то старого. Тонкие полосы света, пробивавшиеся через небольшие окна сверху.
Поправила платок и подошла к церковной лавке, она была практически у входа. Пожилая женщина в тёмных одеждах, с ажурным платком на голове раскладывала что-то на резной деревянной полке.
– Здравствуйте… – я вцепилась в сумку, теребя и без того потрёпанную лямку.
– Доброго дня.
– Скажите, я могу заказать сорокоуст?
– За здравие?
– За упокой…
Молча заполнила протянутую бумажку. Старательно выводя имя Дениса, старалась не плакать. Опухшие глаза щипало, они словно горели изнутри.
Купив семь свечек, отправилась в знакомый угол. Там был канон: прямоугольный стол с широким рядом подсвечников и небольшим распятием.
На душе было так тяжело. Я едва сдерживала рыдания. Снова это сумасшедшее одиночество. Когда хочется выть и грызть землю, когда хочется…
Нельзя думать о подобном в таком месте.
Но это так тяжко понимать, что я осталась совсем одна. Нет больше никого, к кому я могла бы подойти и просто поплакать. Кто бы утешил меня. Кто бы пожалел.
Дважды перекрестившись, зажгла первую свечку.
– Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего Дениса…
Пламя едва колыхнулось под моим жарким и сбивчивым дыханием. Перед глазами встал ещё открытый гроб. Впервые я видела такое. До этого люди бесследно уходили из моей жизни. А тут…
Бледная, холодная кожа. Мне так хотелось сжать его руку. Почувствовать в последний раз.
И нельзя…
Просто стояла и смотрела.
Я не могла провести его в последний путь, не могла поехать вместе с ним. Не могла уйти вместе с ним!
Не отводя глаз, всё ещё не верила, что это… случилось. Денис выглядел как живой. Просто очень тихий, спокойный и белый.
В задумчивости крутя кольцо на пальце, сняла его и подошла к гробу.
– Ты чего? Не вздумай! – мать Дениса обратила внимание на мой жест и крепко приобняла меня за плечи. – Даже и не пытайся. Этого делать нельзя!
– Почему? – я сжимала горячее кольцо в руке и разочарованно смотрела на гроб.
– Больше замуж не выйдешь. Отдашь себя покойнику…
Мать Дениса тихонько заплакала, украдкой вытирая слёзы белым платочком.
– Дочка, не надо.
– А я и не хочу больше. После Дениса не хочу. И не смогу.
– Ты молодая, встретишь кого-нибудь, – она прижалась лбом к моему плечу и горько зарыдала. Я утешительно сжала её руку, ничего не видя из-за слёз. – Меня только не забывай. Одна я осталась…
Шмыгнув носом, поморщилась от разъедающей соли слёз, быстро катившихся по моему лицу.
– Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего Дмитрия…
Папа.
Мама.
Брат.
Невестка.
Племянник.
Последняя свеча была за Максима.
Я смотрела на этот ряд и не верила своим глазам. Какой же он длинный, почти бесконечный. И как же не хочется его увеличивать. Не дай Бог пережить мне такое вновь. Чтобы ставить свечку за кого-то ещё.
Закрыв глаза, сделала шаг назад и решила подойти к иконе. Я плохо разбиралась в святых и не знала, о чём именно нужно просить.
Я извинялась… За то, что жива и что живу. Просила не держать на меня зла.
Стоило мне поднять глаза, как свечи у иконы потухли, будто невидимая рука накрыла их. Испуганно моргая, не знала, что делать.
Ко мне подошла та самая женщина из церковной лавки и вновь зажгла свечи. Но только она сделала пару шагов, как пламя мгновенно погасло.
– Они снова потухли… – мой робкий возглас сильно удивил служительницу.
– Странно.
Пока я стояла у иконы, свечи никак не хотели разгораться. Они будто льдом покрылись, огонь даже не плавил воск, просто тщетно лизал фитили.
Перекрестившись, я отошла в сторону. Стоит ли говорить, что как только это произошло, свечи прекрасно разгорелись, ярко освещая икону. Не веря своим глазам, опустила голову и поспешила выйти из храма.
Меня до жути напугала такая чертовщина. Я даже забыла снова перекреститься, когда так торопливо и спешно выбегала из храма. Стягивая платок с головы, перемахивала чуть ли не через ступеньку, спеша уйти из этого святого места как можно дальше.
– Девушка, постойте!
Я вжала голову в плечи и бросилась к воротам.
– Да погодите же!
Поморщившись, зажмурилась и остановилась. Прижимая сумочку и мятый платок к груди, замерла под свежими летними порывами достаточно сильного ветра. Тугой пучок на голове растрепался, и волосы противно щекотали лицо.
– Простите, что…
С тяжёлым вздохом обернулась назад, чтобы с удивлением и недоумением увидеть ту самую женщину из церковной лавки. Платок съехал набок и седые волосы уже порядком распушились, обрамляя мелкими кольцами бледное, морщинистое лицо.
– Давно с вами такое?
– Что такое? – я опустила руки, нервно наматывая платок на кулак.
– Свечи гаснут давно?
– Не знаю… Я редко бывала в храме последние годы. Повода не было.
Женщина нахмурила брови. Уже предвкушая проповедь о том, что в храм нужно ходить чаще, собиралась уйти. Но мягкая, по-матерински ласковая и тёплая ладонь легла мне на плечо.
– Это совсем не моё дело. Да и не должна я такое вам говорить. Но и молчать не могу, – женщина трусливо обернулась к храму и торопливо перекрестилась. – Давайте выйдем за ворота.

В комнате было совсем темно. Фонари уже погасли, луна не могла пробиться через густые тучи. Я не стала включать свет и просто сидела на кровати, не зная, что же мне делать дальше.
Сложно было рассмотреть что-либо в моей новой спальне. Я сделала ремонт: переклеила обои, поменяла мебель. Убрала всё, что могло хоть как-то напоминать о прошлом. Вся квартира была пропитана духом давно потерянной семьи.
Иногда начинало казаться, что я живу в прошлом. Стоит только поднять голову, приглядеться и тут же перед глазами возникали лица любимых людей. Они были здесь, жили вместе со мной.
Подняв голову, посмотрела в сторону комода: там стояли фотографии. Пусть они сейчас спрятаны во тьме, но я чувствовала на себе их взгляды.
Осуждающие.
Убийственные.
Не выдержав, встала и включила свет. Слишком невыносимо было бороться со своими страхами, с воспоминаниями.
Стянула с шеи шёлковый платок и намотала его на руку. Подойти к комоду так и не хватало сил. Но нужно это сделать, мне нужно попытаться…
Вытащив из кармана юбки небольшой стеклянный шарик, сжала его в руке – недавнее напоминание об очень тяжёлом разговоре и очень непростой встрече. Даже не знаю, зачем я это сделала.
Та женщина, из церкви, она порекомендовала мне обратиться к… гадалке? Ведьме?
Женщина, которая вхожа в церковь советует мне подобное?
Какой смысл?
Нет, мысли обо всём происходящем давно мучили меня. После смерти Дениса я была близка к помешательству. Я знала, что виновата во всём! Это не может быть совпадением, случайностью. Простым стечением обстоятельств. Только не знала как. Как делаю это со всеми людьми, которых любила.
Положив шарик на комод, посмотрела на маленький клочок бумаги с номером телефоном. Нужно позвонить и назначить встречу. Вдруг она скажет что-то другое, вдруг даст надежду? Та гадалка, что мне посоветовала тётя Рая, очень напугала меня и в то же время выглядела неубедительно. Может, всё дело в том, что она не нашла моей вины? Что нет шанса исправить всё. Что от меня ничего не зависит.
С одной стороны, это немного притупило боль, с другой – неотвратимость того, что произойдёт, убила надежду на нормальную жизнь.
Перекатывая шарик пальцем по полированной поверхности комода, волей-неволей возвращалась к странным ощущениям и пугающим словам.
Салон гадалки был тёмным, небольшим и насквозь прокуренным. Сама женщина оказалась худой и очень старой, едва песок не сыпался. Голова была замотана шарфом наподобие чалмы. Узкие очки-половинки поблёскивали в неровном свете тусклой лампы.
– Ну, ты от Раи? Она сказала мне, что нужно ждать гостью, — женщина хрипло закашлялась и потянулась за мундштуком с дымящейся сигаретой. – Садись и не бойся. А то от одного взгляда на тебя тошно становится.
Страх постепенно улёгся, и я стянула чёрный платок с головы. Прошло столько времени, а траур мне снимать совсем не хотелось. Скомкав его, сунула в сумку. Нервно закинула длинную косу за плечо и села на продавленный, но очень мягкий стул.
– Что ты хочешь узнать?
– Я… я сама не знаю.
Женщина склонила голову и посмотрела на меня поверх очков. Её взгляд выцветших глаз был сухим и очень холодным, цепким и внимательным.
– Что-то же тебя привело ко мне?
Я теребила край юбки, пытаясь сосредоточиться и собрать мысли в кучу. Сама не знаю, зачем пришла. Глупость сделала.
– Время – деньги. Моё время – дорогого стоит, так что не трать его впустую: есть люди, которым нужна моя помощь, раз тебе она без надобности.
От резкого и дерзкого тона, вздрогнула и сказала, как на духу:
– Я хочу знать, что происходит в моей жизни.
– Хорошо…
Гадалка взяла в руки пухлую колоду и начала старательно её тасовать. Карты противно поскрипывали, когда длинные ногти женщины задевали ламинированную поверхность.
– Дай свою ладонь.
Я протянула руку, гадалка вцепилась в неё и, что-то пробурчав под нос, положила её на колоду. Затем отпустила и начала раскладывать карты на столе, одну за другой. Фигура была похоже на большой, прямой крест.
Когда последняя карта коснулась потёртого стола, гадалка подняла взгляд и очень ровным, спокойным голосом спросила:
– Ты и сама не знаешь, что произошло?
– Нет, не знаю.
– Что же, этот расклад поможет нам понять, что же случилось с тобой. Пересечение нам придёт на помощь.
Женщина ненадолго замолчала и начала переворачивать карты. Первыми она перевернула те, что лежали ближе всего к ней. С каждой картой её лицо становилось всё мрачнее и мрачнее.
Последняя карта вывела её из себя. Вспыхнув, она щёлкнула пальцами и требовательно простёрла свою руку.
– Дай ладонь, быстрее.
Схватив меня, потянула на себя, разглядывая мою руку так, будто там было нарисовано что-то очень интересное. Водя пальцем по линиям на ладони, изредка поднимала голову и смотрела на меня диким и безумным взглядом.
– Попробуем ещё раз.
Гадалка собрала карты и снова перемешала колоду, дала мне её подержать и повторила расклад.
– Не может быть.
Я посмотрела на стол, ничего не понимая.
– Девочка моя, ты точно не знаешь, что с тобой произошло? – гадалка оперлась локтями на стол и озадаченно смотрела на меня. – Просто не верится, что не знаешь.
– Не знаю… — потеряв терпение, нервно выпалила. – Не знаю! Хватит пугать меня и просто скажите, что со мной происходит!
– Этот ряд карт говорит мне о том, что творится с тобой. Что ждёт тебя… Боль, страх, воспоминания. Ты живёшь только этим. Кубки, жезлы… Да, всё так и есть.
– Сложно это не понять по моему внешнему виду и чёрному платку на голове. И так заметно, что у меня траур.
– Это не первый и не последний траур в твоей жизни.
От этой фразы мне стало плохо.
Зря я пришла к этой шарлатанке. Зря! Она пытается залезть в голову, хочет внушить мне ужас и страх, манипулирует, угрожает. И всё из-за денег. Чтобы я пришла снова, чтобы платила…
Я же понимаю это, а встать со стула сил нет. И уходить не хочется, потому что она чем-то зацепила меня. Любопытство, интерес и ужас задурманили мне голову.
Застыв на месте, смотрела, не мигая, на стол, внимательно слушая гадалку.
– Но пугает меня не это… Девочка моя, я много чего повидала, но такое… Ни разу в жизни карты не ложились таким же образом несколько раз подряд. Это невозможно! Но я уверена, что разложи я пересечение ещё три раза, будут те же самые карты.
Женщина сняла очки и поджала губы, что-то обдумывая.
– Эта карта – причина твоих бед и несчастий.
Я внимательно посмотрела на странную и непонятную карту. Страшный рисунок с кем-то рогатым и языками пламени не мог не пугать.
– Это – Диавол.
– Дьявол?
– Да… Но сейчас это неважно. Перед тобой не бес и не рогатый чёрт. И не сам властитель ада. Это ты…
– Я?!
Обмякнув на стуле, выпучила глаза и задыхалась от гнева. Яростно дыша, содрогалась от ужаса, злости и отвращения.
– Это твоя тёмная сторона. Тень… Она управляет твоей жизнью, но не ты. Она открыла эту дверь в потусторонний мир и травит тебя своим ядом. Управляет твоей судьбой.
– И как же мне с ней справиться?
– Никак… Итог будет всегда одинаков. Если эти карты легли в другом порядке, хоть это и не меняет смысла, то эти две. Девочка, они с тобой до гробовой доски.
– И что же это?
Мой голос немного дрожал, пусть меня и охватило чувство дикого равнодушия и безразличия. Её слова ничего не поменяют. Просто лишний раз убедят меня в чём-то очень страшном и мерзком. В моём грехе. Усилят вину.
Гадалка придвинула ко мне две крайние карты, позволяя мне взять их в руки.
– Смерть и Любовники. На самом деле это хорошие карты, пусть первая не вводит тебя в заблуждение, но… При таком раскладе, с такими союзниками и спутниками...
– Смерть и любовь?