Я шла по направлению к Преображенскому. На пути находилась та самая каюта, в которой мне стало плохо. В которой я видела Оленьку на одном из мониторов… Черт дернул меня заглянуть внутрь!
– Александр Вячеславович? – удивленным голосом спросила я, чувствуя себя вправе интересоваться, почему он пропадает не там, где мы должны были встретиться. – Наше с вами занятие в силе?
С ним была Алина. За две недели спокойной жизни с ним впервые была Алина! И не будь она лейнианкой, я с уверенностью сказала бы, что она светилась от злорадства! И пусть создавалось ощущение оживленной беседы, хмурый вид Преображенского не оставил сомнений в том, кто именно был у приоткрытой двери моей каюты. Но я все еще надеялась решить все цивилизованным способом.
– А, Лейквун, – он собрался и нацепил на лицо лейнианскую маску с такой поразительной скоростью, возвращая лицу вежливое выражение, что я испытала нечто сродни удару под дых: когда Преображенский так делал, он имел свойство закрываться от внешнего мира, как бы прятал спальню в своей квартире за непроходимой стеной, оставляя доступ только до гостиной. – Я как раз направлялся туда, но вы немного задержались, и я решил побеседовать с коллегой. Что заставило вас припоздниться? – как можно заинтересованней спросил он, и мне захотелось на мгновение прикрыть глаза, сосчитать до десяти и попросить его прекратить играть спектакль. Он что – решил отомстить на виду у Алины?
– Майдиорн зашел. Поговорить, – чувствуя странную необходимость выяснить, до какой грани сможет довести нелепый разговор Преображенский, я сделала ударение на последнем слове. Ну, может быть, хоть сейчас этот истукан сообразит пораскинуть мозгами? С какой бы целью я стала дразнить его, да еще и с помощью Майдиорна?!
– И как, хорошо поговорили? – продолжал издеваться Саш. Алина только молча переводила заинтересованный взгляд с одного участника диалога на другого.
– Вполне, – как можно более спокойно отозвалась я. – Успел схватить меня за талию, полапать грудь и поцеловать.
– Схватить за талию? – делано изумился Саш. – Вот так?
И все бы ничего, вот только опытным образцом он избрал Алину. К явному удивлению – поначалу – и плохо скрываемой радости – потом, когда осознала свое счастье – той. Нет, ударом под дых это не было. Но очень близко к тому.
– Да, очень похоже, – живо кивнула я, под разным углом наблюдая, как уверенно держит рука Преображенского талию Алины и как явно крутятся шестеренки в голове блонди. Убить кадровика было на тот момент единственной мыслью, но я сдержалась. Чтобы я – и велась на обиду какого–то безэмоционального электроника?! – Он еще грудь лапал, – напомнила я, уже зная, что последует за этим.
Со второй попытки Преображенского задеть меня стало еще тяжелее. Наблюдать, как сжимающие меня этой ночью руки теперь уверенно занимают место на чужой груди, пусть и покрытой костюмом…это оказалось больно. Кажется, я слишком много внимания уделяла нашим отношениям. Кажется, из того, что между нами было, нужно было сделать один–единственный вывод: это ни к чему не обязывающий секс на благо организма. А я… Слишком рано я позабыла, кто по профессии этот мужчина и к какой касте принадлежит. Слишком рано раскрылась. Тяжело было верить в надежду на совместное будущее, приближаясь к исторической родине. Нереально – после такой вот попытки наказать меня за научный интерес Майдиорна. Получается, я сама же и оказалась виноватой в том, что когда–то Преображенский выделил меня из толпы землян. И когда внутри все умирало, я добавила заключительный аккорд к разыгранной композиции:
– Не забудьте горячий поцелуй, Александр Вячеславович. Но мне позвольте этого уже не наблюдать – не люблю вуайеризмом заниматься, знаете ли, землянам это несвойственно. Всего доброго, – повернувшись, я пошла в направлении своей каюты.
Хорошо. Культурно он меня натаскал по высшему разряду. На выносливость – по ночам – и того круче. На планету Лей я могла ступать с чистой совестью… Жаль только, что сердце при этом оказалось безнадежно разбито. С другой стороны, этого следовало ожидать. Быть может, даже хорошо, что Саш откололся именно сейчас, поскольку это автоматически освобождало меня от мыслей о нем и позволяло сосредоточиться на главной проблеме целиком и полностью. Все же, как ни крути, нет–нет, да и проскакивала мысль о том, чтобы попытаться освободить от влияния ведущих семей и для него тоже. Нет. Я должна была думать только о себе.
Бонни услужливо открыла дверь, навстречу бросился счастливый Веник, явно не ожидавший быстрого возвращения. Улыбнувшись и потрепав его по загривку, я, как была, опустилась по стене на пол и, спрятав лицо в густой жесткой шерсти прижавшегося ко мне живого существа, шумно выдохнула, не сдерживая всхлипа. Веня заскулил – как будто почувствовал, что мне плохо – и принялся облизывать мое лицо. Только тогда я поняла, что по нему катились слезы. Улыбнувшись и заставив себя прекратить минуту слабости, я серьезно посмотрела на пса:
– Вень, ты готов остаться только со мной? Твой уважаемый заводчик нас, похоже, все–таки кинул во имя благого дела по улучшению инопланетного генофонда. Так что завтра мы с тобой спускаемся на поверхность новой планеты одни.
Веня гаркнул далеко не молодецким голосом, и я расценила это в качестве согласия. Вставать совершенно не хотелось, к тому же, вот удивление, недолгая встреча с Преображенским и его визави отняла гораздо больше сил, чем все тренировки, вместе взятые. К чему я это? Голова Вени стала для меня лучше всякой подушки во время сна, случившегося здесь же, у двери в каюту, на следующие несколько десятков минут. Пробуждение, правда, оказалось не самым приятным. Все потому, что я забыла предупредить Бонни, чтобы больше не пускала кадровика на порог.
Стоило панели плавно отъехать в сторону, как я открыла глаза, наблюдая сначала его зеленые тапки, а потом и фигуру со спины. Поворачиваться Саш не спешил. Сделал это только тогда, когда дверь встала на место.
– Нам надо поговорить, – вот и все, на что его хватило.
Интересно, сколько я продремала времени? Если честно, на борту «Армады» я ориентировалась только по утреннему и вечернему сигналам отбоя и подъема, так что потихоньку стала примеряться к лейнианскому образу жизни. Отталкиваясь от того, что уходила я на «урок» ближе к полдню, сейчас должно было быть около двух–трех часов. Мысль одновременно была и злорадной, и нещадно ранящей: за это время Алина уже смогла бы стать потенциальной мамой. Но я отбросила ее, спокойно взглянув на визитера:
– Внимательно тебя слушаю.
– Возможно, я немного погорячился, когда спрашивал тебя о том, почему ты задержалась на занятие.
О, да, ты всего лишь успел облапать женщину, которая проводила экспериментальные наблюдения над людьми, одни из которых являются моими знакомыми.
– Но я хотел показать тебе нерациональность твоих собственных поступков, – Преображенский, поджав губы, замолчал на некоторое время.
– Каких именно? – и пусть желания выслушивать его объяснения у меня совершенно не было, я изобразила живейший интерес. Смешная, наверное, со стороны была картина: огромная псина, которую обнимала я, Преображенский, примеряющий на себя роль терпеливого профессора, и идиотское выражение моего лица.
– У нас не принято заводить отношения одновременно с двумя мужчинами, Лейквун. Если тебя что–то во мне не устраивало, нужно было прямо сказать об этом, а не уединяться в каюте с Майдиорном.
Ага, то есть все–таки это был кадровик. И это его любопытный нос унюхал факт несостоявшейся измены. А с Алиной это что было – ответная мера пресечения?
– Та–а–к, – протянула я, призывая к продолжению.
– Поэтому я счел нужным показать тебе на собственном примере, как все это выглядело со стороны и сколько неудобств причинило твоему партнеру.
Неудобств?! Каких, к черту, неудобств?! Он на моих глазах, находясь в здравом уме и твердой памяти, освежил воспоминания о том, на каких местах у Алины находятся наиболее внушительные жировые образования! И делал это не ради эксперимента, а чтобы насолить мне! Скажите, пожалуйста, бедненький обиженный Саша! А мне что было делать среди всех этих кукловодов?
– Вот смотрю я на тебя и думаю, – освободив Веника и давая возможность метнуться к Преображенскому, заметила я. – Правила ты мне вроде объясняешь лейнианские, выход из сложившейся ситуации – тоже, а мстишь, как самый натуральный мужик из деревни.
– Что? – недоумение на лице Преображенского было настолько забавным, что я не удержалась от торжествующей улыбки и поднялась на ноги, ожидая, когда пройдет покалывание от долгого сидения в одном и том же положении. А потом стала наступать на него.
– То, Сашенька, что я теперь не совсем уверена, каким именно способом тебе показать меру наказания за мои якобы неправомерные действия с Диорном. То ли по–лейниански посоветовать предложить расставание, чтобы ты мог иметь Алину, как и десять лет назад, то ли по–деревенски, как у нас с гулящими бабами поступают.
Непонимание четко отразилось на его лице.
– Что значит – по–деревенски? – все же спросил он.
– То и значит, Сашенька, – обманчиво–ласковым тоном сказала я, приближаясь к нему. – Запирают в комнате и выбивают всю дурь, скопившуюся в голове. А знаешь, почему? – я помолчала, выжидая, когда до него дойдет смысл моих слов. – Потому что если бьет, значит, любит. Ну, так что, Саша? Тебе какой вариант по душе?
Он смотрел на меня, не веря, что я могу произнести подобные слова. Ну, конечно, бить – и женщину? Члена правящей семьи? Да просто – бить! Нет, лейнианцы не были на это запрограммированы. Зато они должны были подчиняться приказам руководящей верхушки беспрекословно.
– Ну что же ты, Саша? Никак не можешь решить, что делать? Хотя…я, кажется, знаю, в чем состоит твоя главная проблема. Ну, какая, к черту, любовь, да? Ты не сможешь воспользоваться этим методом, ты же не знаешь, что это такое! Какая, однако, жалость, какая потеря для воспитательных методов по очистке сознания! – все больше заводилась я, повышая голос и медленно приближаясь к Преображенскому, пока, наконец, не оказалась на расстоянии, с которого он мог бы до меня дотянуться. – А давай я тебе помогу? – предложила я внезапно. – Сделаем вид, что чувства тебе все же доступны, а, Саша? Ну же, ударь меня! Покажи, что будет, если я вдруг решу пойти налево!
– Лей… – предостерегающе заговорил Преображенский, но меня уже было не остановить.
– Да нет же, Саша! Ты ведь должен меня слушаться, разве нет? Так вот – я желаю, чтобы ты ударил меня! Ну же, бей! – последние слова я почти прокричала, ощущая, как взрывается сжигающий мою душу клубок из ревности, ярости и злости. Я действительно всем существом хотела, чтобы Преображенский ударил. Чтобы показать, что нам с ним никогда не быть вместе – или ровно до того момента, пока я не вспомню, что именно моя семья решила начать программирование остального общества. До того момента, пока свободная воля Суперменовича не будет погребена под пеплом от костра моей всепоглощающей ненависти.
Его рука дернулась. Я заворожено смотрела на это зрелище, боясь боли и одновременно надеясь, что Саш даст мне свободу своим ударом. Когда же он замахнулся, не выдержала – резко мотнула головой и зажмурилась. Вот и подошла к концу искусственно созданная сказка…
https://vk.com/malenkiy_veseliy_got