Секунда вечности. Юлия Лисовец

ГЛАВА 1

Осторожный сигнал деликатно сообщил о доставке сообщения. Дмитрий мельком взглянул на экран. Мама! Беспокоится. Но боится отвлекать. Привычка, выработанная годами.
Взгляд зафиксировал время. 17:02. Две минуты, как он в долгожданном отпуске, но пока еще здесь. Тридцать три часа и две минуты. Двенадцать родов, в том числе три кесаревых. Две операции – экстренные. Сон – час и восемнадцать минут. Два раза просыпался. Один раз – на три секунды, чтобы проверить пиликнувшее сообщение. Второй – из-за того же телефона. Девятнадцатилетней Колпаковой на тридцать седьмой неделе показалось, что начались схватки. Потом еще два раза казалось ее мужу. И еще двум мужьям и трем будущим роженицам. Но Дмитрий Александрович тогда уже не спал.
– Дмитрий Александрович, – обеспокоенно заглянул в ординаторскую сонный интерн. – Главврач просит зайти, пока вы еще здесь. У нее Дудкина. Скандалит. Говорит, что отказывается рожать.
Чернов вздохнул. Дудкина! Не первая и не последняя. И не в первый раз. Что ж, столь манящий отпуск пока откладывается.
Бодрой походкой он вышел из кабинета, стараясь не замечать уважительного взгляда интерна. Да, в его возрасте и Чернову хотелось спать. Сон был главным и несбыточным желанием. Шесть лет в медицинском институте, когда Дмитрий по ночам зубрил фармакологию и мечтал о дне, а вернее – ночи, когда сможет наконец-то выспаться. Потом в интернатуре. Затем невыносимо хотелось спать первые годы работы.
А вскоре отсутствие нормального отдыха враз стало привычкой. Медработники, особенно сотрудники роддомов, умеют отключаться в любом положении. Вырубаются намертво в первую же секунду, как только закроют глаза. Стоя, сидя, на столе или даже полу. И чутко пробуждаются от малейшего шороха, умудряясь при этом выглядеть свежо, будто провели всю ночь на открытом воздухе в горах. Это первоочередная задача акушеров-гинекологов: всегда экономить, насколько возможно, свои силы, использовать любую свободную минуту на отдых, впадать в глубокий сон и выходить из него моментально. Интернам и молодым врачам особо сложно справляться с первым пунктом. Первые годы они слишком стараются. Пытаются быть сразу везде, во все вникнуть и всем помочь. Но буквально через пару лет понимают: главная обязанность врача – быть собранным и находиться в нужном месте. И в нужное время. Не распыляться на множество дел, пытаясь оказаться сразу во всех палатах и помочь всем пациентам, а появляться в необходимый момент. И молниеносно принимать верные решения.
На лестнице Чернов буквально споткнулся об молодую женщину. В плюшевом халате с поясом поверх огромного живота, она подвывала и часто моргала влажными ресницами.
– Чего рыдаем в три ручья? – Чернов смотрел на женщину, как смотрят только акушеры: по-отечески добро и чуть насмешливо.
Женщина расстроенно шмыгнула носом.
– Заблудилась.
– Бывает, – согласился Чернов. – Но, слава городским властям, не в лесу находишься. Кто-нибудь да найдет. В роддом часто прибывают комиссии – обнаружат все и всех, – взял он женщину под локоток и осторожно повел к лестнице. – Вот на выходных мэр должен пожаловать. Перед выборами точно всех найдет. Как фамилия?
– Мэра? – обескураженно выдохнула будущая мать. – Я не знаю. Меня из Переделкино направили. В патологию.
– Зачем нам мэр? Нам мэр не нужен, – ухмыльнулся Чернов. – До следующих выборов – точно. Он уже выполнил пункт своей предвыборной программы, новый аппарат УЗИ подарил.
– Да? – изумилась женщина.
– Конечно, – подмигнул Чернов. – И двадцать пять кроватей Рахманова. Так что рожать будешь на новеньком. Как по маслу пойдет. И глазом моргнуть не успеешь.
– Правда?
– А то, – усмехнулся Дмитрий. – Лечащего врача как фамилия?
– Я не помню, – снова шмыгнула носом пациентка. – Женщина такая. Худенькая, светленькая. Росточком невысокая.
– Тоже понятно, – аккуратно подтолкнул ее к коридору Чернов. – Росточком невысокая – дежурный врач. А обменную карту кто брал? Журнальчик такой, который в консультации выдали, сказали носить всегда с собой и отдать тетям-дядям в роддоме.
– А… – протянула будущая мать. – Его я другой женщине отдавала. Такой строгой и большой.
– Вот, – похвалил ее Дмитрий. – Это наш лучший врач, Ольга Александровна. Тебе очень повезло. Если бы я был роженицей, то рожал только у нее.
– Честно?
– Очень честно, – кивнул Чернов. – Ты, считай, счастливый билет вытянула. И новые кровати Рахманова, и Ольга Александровна. При таком везении – рожать да рожать. Сплошное удовольствие! – Он остановился перед дверью. – А вот и кабинет КТГ.
– А как вы… – изумилась собеседница.
– Ольге Александровне передавай привет! – Дмитрий неспешно удалялся по коридору в другое крыло.
Еще на подходе к кабинету главврача, услышав громкий голос Дудкиной, Чернов усмехнулся про себя. Зинаида Гавриловна, главврач, наверняка вне себя от бешенства. Он порывисто открыл дверь и сказал нарочито громко:
– Зинаида Гавриловна, уважаемая! Не пора ли нам сделать на пути следования к кабинету КТГ указатели? Каждый раз, когда я выхожу на лестницу – встречаю плачущих женщин. Для моей тонкой душевной организации это невыносимое испытание.
Фролова, как и следовало ожидать, пылала праведным гневом. Из глаз чуть искры не летели.
– Присаживайтесь, Дмитрий Александрович, – сухо произнесла.
Чернов с размаху плюхнулся в кресло. Что ж – юмором и природной харизмой в этот раз не отделаться. Мельком скользнул взглядом по Дудкиной.
– Рабочая бригада чинит лифт, – продолжала Зинаида Гавриловна. – Скоро женщины прекрасно смогут им пользоваться…
– Ну вы же знаете, Зинаида Гавриловна, – с серьезным видом перебил Дмитрий, – не все будущие мамы рискуют в него заходить. Боятся стремительных родов и разрешиться по пути, до прибытия на нужный этаж… То ли дело Дудкина – ничего не боится.
При этих словах будущая мать подпрыгнула на месте.
– Вот уж дудки! Я рожать не буду.
Чернов ухмыльнулся. Дудкина – дудки. Забавно. И опять двадцать пять.
– Ваша девочка? – спросила главврач строго.
– Моя, – кивнул Дмитрий. – Самая что ни на есть – любимая.
Телефон жалобно пиликнул. Чернов сбросил вызов.
– Так что же вы, Дмитрий Александрович, не проводите со своими девочками разъяснительную работу? – Зинаида Гавриловна щепетильно исполняла роль строгого руководителя. – Почему ваши девочки отвлекают меня от работы? Что вы лично можете ответить Дудкиной?
Дмитрий задержал взгляд на пациентке.
– То же самое, Зинаида Гавриловна, что мы говорили ей же на трех консилиумах, – снова растянул он губы в ухмылке. – По требованиям Минздрава, количество покидающих стены вверенного нам заведения должно быть увеличено минимум в два раза по сравнению с количеством вошедших в него. Мы не можем выпустить Дудкину без ребенка в руках – это противоречит политике перинатального центра и бьет по статистике. Придется держать ее здесь до тех пор, пока не согласится рожать… А если серьезно, Дудкина, мы же еще два дня назад все выяснили: у тебя прекрасная фактура…
– Ага, – перебила будущая мать. – Рожу, как по маслу. Слышала уже. Мы все выяснили до того, как я узнала о том, что вы отчаливаете в отпуск. А теперь бросаете меня… в положении!.. На произвол судьбы.
– Ну как же я тебя, Дудкина, бросаю? – вздохнул Чернов. – Я передаю тебя в руки Ольги Александровны…
– Ага, – прищурилась роженица. – Прекрасного специалиста. Вы бы сами рожали исключительно у нее, если бы были женщиной. Слышала! Не выйдет у вас.
Чернов потер переносицу.
– Послушай, Тамара. Тамара же, правильно?
Дудкина нетерпеливо кивнула.
– Так вот, Тамара, – осторожно продолжил Дмитрий. – Если я буду ждать, пока родят все женщины в роддоме, то вообще никогда в отпуск не уйду. А у меня, Тамара, уже заказан коттедж. В Хащевом, Тамара, на две недели! На две недели, которые я буду ловить рыбу, спать, и где каждая первая встречная женщина не считает, что может контролировать дату родоразрешения самостоятельно. Где вообще, Тамара, женщин нет. И других людей тоже.
Дудкина недоверчиво косилась на него.
– Сделайте мне кесарево сечение и уезжайте в свое Хащевое хоть на месяц, – стояла уже не так уверенно на своем. – Я хочу уснуть и получить готового ребенка. Без этих ваших «как по маслу».
Чернов нервно сбросил очередной вызов.
– Какое кесарево, Дудкина? В нашей стране кесарева без показаний не бывает. Сто раз уже это обсуждали, – подвел он будущую мать к одному из плакатов на стене. – Вот смотри, Дудкина, здесь у тебя расположены родовые пути. Когда начнутся схватки…
Через двадцать минут Тамара улыбалась. Фролова одобрительно кивала. Самое время отправляться собирать рюкзак. Чернов приоткрыл дверь, пропуская Дудкину вперед.
– Дмитрий Александрович, задержитесь на минутку, – ласково склонила голову на бок главврач.
Чернов глубоко вздохнул и излишне бережно прикрыл входную дверь. Сбросил очередной телефонный звонок.
– В отпуск собрался, Дима? – Зинаида встала из-за стола, обошла его и присела на край. Смотрела кристально и с едва заметной улыбкой. Ну просто Мона Лиза на торжестве по случаю своего выхода на пенсию.
– Ну если Дудкина не передумает рожать. Или кто-нибудь еще из отделения…
– Уезжаешь? – Главврач на «дудкиных» не отвлекалась.
– Заказал коттедж в Хащевом, – осторожно сообщил Чернов.
– Прекрасно, – похвалила Зинаида. – Хащевое, свежий воздух… Что там еще?
– Рыбалка… – Дмитрий старался моргать через раз.
– Ох как интересно, – мечтательно прикрыла Фролова глаза. – Не будешь за нами скучать? – приоткрыла один.
– Не успею, Зинаида Гавриловна. И так уже один день потерял.
– Ты помнишь, что Настюшка моя на тридцать седьмой неделе? – перепрыгнула скачком Фролова к интересующей ее теме. – Племянница моя?
Чернов кивнул.
– Помнишь, что я суеверная? – Зинаида сузила прищур до крайней степени возможности.
Дмитрию оставалось только кивать.
– Не могу принимать у своих. И доверить никому Настюшку не могу. Кроме тебя, Димочка! – Фролова тоже моргала редко.
– Ольга Александровна… – завел Чернов любимую пластинку.
– Да, да, да, – бодро кивала главврач.
– У меня заказан коттедж… – Дмитрий подошел к делу с другой стороны.
– Так всего-то тридцать седьмая неделя, у тебя полным-полно времени, Димочка. На коттеджи и рыбалку. И на это твое Лесное, черт бы его побрал.
– Хащевое, – поправил Чернов.
– Значит так, Димочка. Ты же знаешь, как я тебя безумно всего люблю… – Фролова теперь говорила резко, и хоть Чернов не знал, но продолжал кивать. – Только тебя и только из безумной любви своей прикрою. Так уж и быть, в плановый отпуск отпущу. Но только, Димочка, на две недели. Только в это твое Земляное. Знаю, что обещала месяц, но, как говорится, извини. За это время, так уж и быть, за ТВОЕЙ Фроловой Анастасией сама присмотрю. В ущерб прямым своим должностным обязанностям главного врача. Помещу ее в отдельную палату, все равно здесь сутками сижу. Но тебя, Димочка, тоже прошу не наглеть. Телефон не отключать и все время быть на связи. И как только начнется открытие, пулей примчаться сюда.
Теперь Чернов моргал часто. Быстро и обескураженно. Как незаметно и быстро племянница Фроловой стала «его»! И отдельную палату любимой родственнице главврач оправдала ловко.
– Ну вы же знаете, Зинаида Гавриловна, если я не отключу телефон, то все две недели с ним у уха и просижу…
– Дима, – оборвала его Фролова. – Работа в коллективе предполагает взаимопомощь. Я тебя прикрываю, будь любезен и ты.
За дверью кабинета главврача он набрал номер, который фигурировал в непринятых звонках двадцать два раза.
– Здравствуйте, – донеслось вкрадчиво. – Дмитрий Александрович?
– Я вас слушаю.
– Я беременна, Дмитрий Александрович, – донесли радостно.
Чернов фыркнул.
– Вы не поверите – это самая ошеломительная новость для меня за весь день. Я ей невообразимо рад.
– Я хочу рожать у вас. Мне вас рекомендовали как очень хорошего специалиста, – не отреагировал на шутку голос.
– Дело в том, что я уже три недели не беру контрактниц, – сообщил Чернов. – В отпуск ухожу.
– Так а мне что теперь прикажете делать? – Голос стал требовательно-звенящим. – Это же вам не шутки, в конце-то концов.
Чернов молчал.
– Мне вас Ритка рекомендовала. Звягинцева – помните? Такая рыженькая, с веснушками. Года два назад у вас рожала.
Голос явно считал Ритку Звягинцеву весомым аргументом.
– Какой у вас срок? – вздохнул Чернов.
– Тринадцать, – обрадовался голос.
– Не понял? – оторопел Дмитрий.
– Тринадцать недель у нас срок.
Каждый раз, когда Чернов считал, что женщины больше его удивить не смогут, они преподносили какой-нибудь сюрприз.
– Дорогая, вам рожать через полгода, а вы уже хотите заключать контракт?
– Да, – голос невероятно гордился собой. – Я люблю действовать заблаговременно. Это же не хиханьки-хаханьки – ребенка родить.
Дмитрий по привычке потер переносицу.
– Это очень ответственно и похвально. Позвоните мне после тридцать четвертой недели. Как раз будет заблаговременно.
Чернов отсчитывал буквально секунды. Уже сел в машину и вставил ключ в замок зажигания. Когда раздался телефонный звонок – даже несколько мгновений размышлял.
– Это Захарченко. Дмитрий Александрович, вы меня слышите? Кажется, у меня воды отошли.
Дмитрий медленно вытянул ключ. Хащевое подождет появления на свет младшего Захарченко.

ГЛАВА 2

Уйти с работы повезло через десять часов. В машине Чернов позвонил маме и сообщил, что скоро будет. И только когда сбросил вызов, понял, как устал – чувствовал себя выжатым лимоном.
«Срочно нужен отдых, – подумал он про себя. – Мерещится уже полная хрень».
Ему действительно показалось, что за ним наблюдают. Четыре женщины, здоровенный мужик в бордовой кепке в клетку и такой же крупный бородатый дядька. Глупо-несуразно выглядывают из-за угла и нелепо жмутся к стенке, когда Дмитрий поворачивает голову в их сторону. Что за чудики? Бывшие пациентки? Но те всегда сразу бегут к нему. Часто – с ребенком наперевес. Бывает – тащат за руку сопротивляющегося супруга, который потом кланяется и икает от волнения. Уверенные, что он помнит их всех – черненьких, низеньких, с веснушками. Их Ванечек, Максиков и Дашуль.
Может, это пациентки с трудной историей? Но таких в последнее время он не припомнит. Тем более в количестве четырех персон.
Дмитрий пожал плечами и завел автомобиль. Нужно заскочить в супермаркет. Мама выдала целый список продуктов, которые нужно купить.
Переживает!
Радуется, что он выспится в отпуске.
Хочет, чтобы не ехал в Хащевое, а побыл с ней. Она его так редко видит. А еще реже – когда он не спит. Но гордится им жутко.
На стоянке перед супермаркетом снова померещились «чудики». Но видение быстро исчезло, когда Чернов обошел автомобиль. Чувствуя себя полным глупцом, он даже прошел за здание и выглянул из-за угла. Чудиков не было.
Нужно отложить пока рыбалку и хорошенько отоспаться пару дней. Чернов специально выбрал для отдыха Хащевое. Уединенный коттедж, конечно, вышел в кругленькую сумму, но зато он вдали от людей. Можно прожить две недели и встретить там только Петровича – тихого деловитого мужика, который никогда не начинает разговор первым. Даже здоровается едва заметным кивком. И только когда проходит несколько дней, осторожно начинает задавать вопросы о клеве и погоде краткими репликами. Владельцы коттеджей прекрасно знают потребности своих постояльцев: адвокатов, бизнесменов, руководителей подразделений и прочих, кто устал от людей. Кто выбрал для отпуска не шумную Европу, не людные пляжи и не громадные отели. Для кого молчание в обыденной жизни – просто непозволительная роскошь. Владельцы об этом прекрасно осведомлены и четко создают необходимые условия.
Чернов быстро сделал все покупки. Периодически ему казалось, что за ним продолжают следить, но Дмитрий беспечно отгонял от себя эту мысль. В Хащевом ничего чудиться не будет.
Когда на выходе кто-то осторожно дотронулся до его локтя, Чернов порывисто развернулся. Он не на работе, быть деликатным сейчас абсолютно не хотелось.
– Что вам угодно? – Он строго смотрел на худенькую девушку перед собой.
Девушка долго подбирала слова. Смотрела на него немного растерянно.
– Дмитрий Александрович? Нам срочно нужно с вами поговорить.
Чернов осмотрелся вокруг. Ну конечно. Остальная пятерка странных людей застыла невдалеке от них. Очень странных. Во всем.
Четверо из них явно чувствовали себя скованно. Будто жителей легендарной Помпеи, которых засыпало вулканическим пеплом, выдернули из места их последнего пребывания и зачем-то установили у входа в торговый центр. Если бы ветер не шевелил их одежду и волосы, можно было решить, что они из воска – правдоподобные и детально изготовленные копии людей очень редкой внешности. Внешность была странной. И национальность непонятна. Высокие и крупные фигуры, у двух женщин – немного удлиненные черепа, словно их нарочно растянули, у третей – наоборот, приплюснутый, а лоб чуть выдается вперед надбровными дугами.
Парни тоже выглядят весьма необычно. Один – высокий, бородатый, излишне нервный. Другой – крупный полноватый мужчина, явно родственник женщин. И ведет себя точно так же, как они. И как истуканы на острове Пасхи. Замер пучеглазой глыбой и будто бы совсем не дышит. Только периодически одергивает воротник рубахи, словно тот ему мешает.
Чернов подумал, что никогда прежде не встречал людей, категорически не подходящих к какому-то месту. И к одежде, которая на них. Но ощущение было удивительно таким: словно людям неуютно здесь, словно они чужие в городе. Чужие месту, но почему-то не ему, самому Чернову. Тоже странное чувство.
– Кому нужно? – спросил он у девушки. – Мне, например, совершенно не нужно.
Девушка поспешно кивнула.
– Да, я понимаю, – послышался странный шуршащий акцент. – Но, поверьте, вам это тоже нужно. А нам без вас совершенно никак.
– Я три недели не беру контрактниц, – догадался Чернов.
– Нет, нет. Вы неправильно поняли, – забеспокоилась девушка. – Среди нас беременных нет. Вы нужны нам по другому вопросу. Можно сказать – родственному.
Чернов усмехнулся. Если бы он так не устал за предыдущие сорок с лишним часов, обязательно пошутил бы по поводу «родственничков». И, может, даже ради забавы послушал историю чудаковатой шестерки. Но мама ждет. И Хащевое тоже. И рыбалка, черт побери, его ждет.
– Послушайте, девушка, – старался он говорить спокойным тоном. – У меня болеет мать. Серьезно болеет. Видите пакет? Я должен отвезти его маме, которая ждет меня вторые сутки. Я должен побыть с ней какое-то время, послушать воспоминания о людях, которых никогда не знал, а потом поехать в Хащевое. В отпуск, на рыбалку. Поверьте, мне женщин с головой хватает триста пятьдесят один день в году. Я очень хочу не видеть их хотя бы две недели. И забыть про все женские проблемы.
– Да, я понимаю, – снова повторила девушка. – Я думаю, мы сможем помочь вашей маме.
– Вы врач? – удивился Чернов.
Девушка размышляла какое-то время.
– Скажем так – ученый. С очень широкими возможностями.
Дмитрий фыркнул. Девушка понятливо дернула головой.
– Посмотрите на этих дам, – протянула она руку в сторону. – Вам ничего не кажется странным?
Чернов окинул взглядом женщин.
– Кроме того, что они сами странные? Поверьте, я встречаю странных дам по двадцать человек за день.
– Вы же врач, Дмитрий Александрович. Посмотрите внимательно.
– Я врач, но врач специализированный, – усмехнулся Дмитрий, но на секунду задумался. – Вы хотите сказать, что у этих женщин гиперостоз?
Девушка кивнула. А Дмитрий еще раз оглядел троицу.
– Это довольно редкая патология, вы в курсе? – растягивая слова, произнес он. Снова пристально посмотрел на женщин. – И по внешним признакам синдром весьма трудновато определить. Если он сильно не запущен.
– Как видите, здесь он запущен, – пронзительно посмотрела на него девушка.
– Это редкий синдром, – повторил Чернов. – Генетический...
– Женщины – в разной степени родственницы, – подтвердила собеседница.
– У моей матери лобный гиперостоз.
– Именно, Дмитрий Александрович.
– Вы занимаетесь изучением синдрома Морганьи? – Чернов заинтересовался. – Но его проявления не настолько опасны, чтобы таскать пациентов с собой.
– Я занимаюсь скорее самими женщинами.
Чернову надоели загадки. Хотелось сытно поесть и наконец-то выспаться.
– А те двое тогда к чему? Я понимаю, что синдром в особо запущенных случаях ведет к вирилизации, но не настолько же.
Девушка проследила за его взглядом.
– Один из мужчин мой помощник. Второй – дальний родственник женщин. И по совместительству – муж одной из них.
В голове у Чернова крутились разные мысли, но бессонные ночи дали о себе знать, и он никак не мог понять, что от него хотят. Какого лешего эта странная девица тягает пациентов за собой? Да еще и мужа-родственника в придачу. Синдром редкий – и она боится, что подопытные сбегут? Если она назвалась ученой. Вообще странно: синдром не так часто встречается, чтобы кто-то, особенно в этой стране, уделял ему такое внимание. Да и не настолько опасны его последствия, если соблюдать диету и следовать рекомендациям врача по режиму. Хотя вот его мать синдром привел к диабету. А в особо запущенных случаях, насколько знал Чернов, следствием гиперостоза могут быть ожирение и вирилизация – нарушение гормонального фона и оволосение по мужскому типу. Ну и головные боли вследствие утолщения лобной части черепа. Но на нынешнем этапе развития медицины дойти до таких последствий проблематично… Чернов оглядел мощные фигуры дам. И такой же крупный силуэт мужчины.
– Насколько я понимаю, синдром не передается мужчинам… И вы сказали, что занимаетесь женщинами.
– Да, я изучаю группу женщин, – кивнула девушка. – Ну и их мужчин, конечно. Синдром для меня – сопутствующее явление, но изучила я его детально. Кстати, в данной группе, как это ни странно, синдрому подвержены и мужчины.
Чернов еле сдерживал удивление. Что за бред? Если она кого-то изучает, то опять-таки-снова – зачем водит подопытных за собой?
– В изучаемой мной группе данный синдром наблюдается у двадцати восьми человек из ста.
Чернов оторопел.
– Вы уверены?
– Это очень закрытая группа, – подтвердила девушка.
Дмитрий посмотрел на двух женщин с удлиненной формой черепов.
– А…
– У этих двоих синдрома нет, – опередила его собеседница. – Это искусственная деформация. Все не можем их отучить от пережитков прошлого.
Теперь Чернову казалось, что бредит он. Даже не знал, стоит ли продолжать разговор. Вдруг долгое отсутствие сна играет с ним злую шутку.
– Вы сейчас серьезно говорите?
– Поверьте, Дмитрий Александрович. Это не самое страшное увечье, которое члены группы могут себе причинять. Некоторые из них удаляют себе грудь.
– Одну?
– Одну, Дмитрий Александрович. Тоже такие себе традиции предков. Я же говорю – это закрытая группа. Очень сложно поддается реформам.
– Где вы откопали женщин, которые деформируют себе черепа и удаляют груди?
– Откопали – не совсем корректное слово, Дмитрий Александрович. Но, в принципе, довольно точно отражает суть.
Чернов колебался – уйти или остаться? Дать странной девушке себя еще больше удивить? Хащевое ждало и еще немного подождет.
– Вы сказали, что можете помочь моей маме? – поинтересовался он. – Вы имели в виду гиперостоз?
– Да, – решительно кивнула девушка и к полному изумлению Чернова прибавила: – Хотя и диабет абсолютно не проблема.

ГЛАВА 3
Тремя днями ранее

Солнце только начинало окрашивать небо в фиолетово-оранжевый цвет. Едва заметными контурами угадывались очертания деревьев. Воздух пах свежестью и предвкушением чего-то важного.
Орифия всегда просыпалась рано. Открывала глаза, пока молчаливая ночь не успела передать бразды правления тревожному утру. Из года в год, из столетия в столетие.
Вот и сейчас она хмуро смотрела из шатра, как серый рассвет мягким туманом клубится над землей. Окаянная Нишка точно опять проспала. Дура девка, все не может взять в толк, что дисциплина, режим и короткий язык – это первое, что стоит усвоить в жизни. Нишке тринадцать весен уже, а в голове ветер гуляет.
Девка появилась на пороге в мятой рубахе, терла заспанные глазища ладонью и шаталась, полностью не отойдя ото сна. Орифия поджала губы. Даже спросонья заметив недовольство на ее лице, Нишка стала двигаться шустрее. Втянула в шатер деревянный таз с ледяной водой, а когда Орифия умылась, принялась расчесывать ее темные волосы, заплетая их в длинную косу. Волосы были настолько непослушными и тяжелыми, что Нишка кряхтела и вздыхала, пытаясь сделать косу потуже.
– Чего кряхтишь? – злилась Орифия. – Никакого послушания в тебе нет. Как ты управишься с сагарисом, когда еле-еле косу заплетаешь? Имей в виду: если завтра проспишь – высеку своими руками. И пять денниц будешь в яме сидеть. На одной воде, Нишка! Я к твоим пятнадцати веснам тебе всю дурь из головы палкой выбью. Так и знай.
Нишка судорожно сглотнула. Если матушка обещает, духи предков свидетели – совершит непременно. Посадит в яму да на одну воду. И палкой тоже отметелит, как есть отметелит. Тут даже на коре гадать не нужно.
Она постаралась побыстрее натянуть на мощную фигуру матушки рубаху и шаровары. Затем – как можно проворнее водрузить на нее кожаный панцирь. Тяжеленный, с пластинами из нарезанных лошадиных копыт, по весу не уступающий и самой Нишке. Матушка грозно вздыхала, глядя на ее не слишком ловкие движения и старательно упаковываясь в доспехи. Хотя ей прекрасно было известно – если даже тренированный воин упадет в такой защите во время боя, без посторонней помощи подняться уже не сможет. Чего ж тут удивляться, что Нишке – пусть она и дочь могучего племени, но не воительница же – сложно поднимать такую тяжесть.
Когда одевания наконец-то были закончены, Орифия вышла из шатра, а Нишка устроилась досыпать прямо на полу, в соломе. Она знала, что каждый день до восхода солнца матушка всецело занята тренировкой и не терпит, чтобы ей мешали. Пока войско еще спит и не приступило к изнурительным упражнениям, и самой Нишке можно досмотреть предрассветный сон.
Орифия тем временем остановилась у шатра. Вдохнула полной грудью морозный воздух и оглядела открывающиеся перед ясным взором просторы.
Земля предков! От нее можно взять столько сил, что сразу ощущаешь, как они с воздухом врываются в грудь, наполняют все мышцы и кости. Да, это не сравнится с временным изломом, с благоприятной реальностью и опекой богинь. Но эта почти видимая связь наделяет существование смыслом. Здесь чуешь кровь, опасность, родные могилы, пусть и уничтоженные созданным глупыми потомками водохранилищем. Но земля помнит все следы, хранит все очертания. Духи предков наблюдают из размытых курганов. В каждом порыве ветра чувствуется их леденящее дыхание, в коре каждого дерева видишь их лик.
Уже столько времени прошло с тех пор, как на благословенный берег высадились из кораблей праматери – испуганные, изможденные, голодные женщины. Перебившие «отпраздновавших победу» врагов, что хотели увезти их пленницами в свою страну. Проведшие несколько недель в открытом море и не лелеявшие уже надежд на спасение. И пусть затоплены их могилы и заметены следы, но эти земли помнят каждый вздох и радость прародительниц.
Орифия приступила к ежедневному ритуалу. После просьбы о благословении у Зари принялась с усердием метать стрелы по мишени. Потом долго протирала каждый наконечник войлоком, намазывала жиром деревянный лук и сосредоточенно проверяла состояние тетивы. Пусть войны сейчас нет, но оружие всегда должно быть в порядке. Ей еще хотелось навестить Лампада – крепко сбитого большеголового коня, служившего ей верой и правдой долгие годы. Но войско уже покинуло места ночевки, намереваясь с утра сытно перекусить. Воительницы стучали ложками по плошкам в дисциплинарно-одинаковом темпе и демонстрировали богиням довольно зверский аппетит.
Орифия заняла место возле одной из кибиток. Получила свою пайку и принялась методично ее поглощать. Краем глаза заметила Смирну. Младшая сестра уселась рядом и хмуро пережевывала пищу.
– Сколько еще нам здесь яйца высиживать? – спросила она мрачно и без приветствия. – Уже почти три луны здесь торчим. Плана нет, стратегии нет. Жрем и оружие протираем.
– А в изломе ты не этим же занята была? – прорычала сквозь зубы Орифия. – Уже двадцать лет мы не воюем, только едим и тренируемся. Такова воля богинь!
Смирна походила на своего любимца коня Грома – чуть не била копытом в землю и угрюмо жевала корм. Хмурила лоб, разглядывая кислый сыр в своей тарелке.
– В изломе мы хотя бы не так быстро стареем. И там привычней. Мне не нравится здесь, – посмотрела она на сестру с вызовом. – И остальным тоже не нравится. Скоро праздник Весеннего Солнца. Мы могли прибыть сюда на несколько дней, выполнить унизительный обряд и отступить опять в излом.
Орифия со всей силы отбросила плошку. Та угодила в стоявшую по соседству кибитку и рассыпалась на щепки. Мутный кумыс стекал по расшитым золотом тряпкам. Войско моментально насторожилось и перестало жевать. Матушка не отличалась добрым нравом, а в гневе и вовсе была страшна.
– Что ты предлагаешь? – рыкнула Орифия сквозь зубы сестре. – Видела, что происходит сейчас в изломе? Воздух словно кисель, по воде – сплошная рябь. Сказано – прибыть на Изюм. Значит, прибыли и ждем. А чтобы не было охоты лишний раз чесать языками – увеличим время тренировок. Если услышу, что кто-то перечит воле духов предков – своими руками разорву.
Гнев матушки необдуманно перевела на себя Нишка – придурковато ухмыляясь, она нервно дергала плечом.
– Чего ты гогочешь? – вскинулась матушка. – Чего ты все скукоживаешься, дергаешься, будто от коня тебе в голову копытом прилетело? Совсем от рук отбилась. Сейчас я тебя лично выпорю на глазах у всех. Чтобы и другим неповадно было.
На удивление, на сей раз Нишка не отреагировала на угрозы. Взгляд ее хитрющих черных глаз стал плутливей и озорней. Не испугавшись опасности, исходящей от Орифии, она приблизилась и шепотом, смешанным с нездоровым хихиканьем, донесла:
– К тебе гость, матушка, – закусила губу и с блеском в очах выждала, пританцовывая на месте. – Ждет.
Последнее слово она сказала, подняв брови на свой девичий лоб настолько, насколько было позволено природой. И зашлась в дурашливом смехе. Вытягивала шею и снова дергала плечом.
– Гость? – озадачилась на мгновение матушка и мимоходом привычно одернула Нишку. – Ну что ты дергаешься, дурында… Высеку, – добавила задумчиво и перевела недоуменный взгляд на Смирну.
– Дождались, слава богам, – возрадовалась сестра. – И трех лун не сменилось – духи прародительниц вспомнили про нас. Сейчас оповестят о тактике и стратегии да перенесут в привычный мир.
– Не, на духов праматерей не похоже, – встряла девка. – Гость именуется Инспекцией. Налогового рода. Или племени – леший поймет.
Она снова хитро наморщила нос.
Орифия озадаченно поджала губы. Снова выжидающе посмотрела на сестру. Не торопилась и размышляла.
– Странное имя, – произнесла через время. – Редкое. Никогда такого не слышала.
– Редкое, – согласилась с ней, кивнув, сестра.
– Местная она, что ли? – продолжала раздумывать матушка. – Зачем духи праматерей являют нам женщину этого мира?
Орифия вздохнула, Смирна пожала плечами.
– Так и не женщина она, – снова влезла с новостями Нишка, загоготав, как одурманенный шакал.
– Не женщина? – от удивления Орифия даже не пресекла раздражающий ее обычно смех. – А кто же тогда?
– Ну это… – Девка скребла затылок.
– Овца или кобыла? – подсказала Смирна.
– Не.
– Птица или зверь? – уточнила Орифия.
– Это… как его, мужчина.
Тут же поднялась суматоха: воительницы вскакивали с мест, хватались за копья и колчаны. Полупустые плошки с глухим стуком падали на землю. Почувствовав настроение хозяек, взбесилась живность: лошади тревожно заржали, овцы заблеяли.
– Тишина! – рявкнула матушка. – Отставить панику! С чего бы здесь появиться мужчине?
– Ну так стоит же, – не унывала Нишка. – Сама лично его в щель ограды видела. Смотрит по сторонам и кулаком в забор стучит. Пока смирно, но головы требует.
Теперь настала очередь встрепенуться Орифии. Она грозно поднялась во весь рост.
– Какие такие головы? – зычно гаркнула. – Угрожает войску?
– Да вроде и не угрожает шибко, – стушевалась девка. – Просто шейкой по сторонам крутит и требует голову какой-то Организации. Я ему сказала – таких у нас отродясь и не нет. Он мне полотно хрустящее через щель в заборе просунул и сказывал старшей отнести.
Она сунула в руки матушки невиданный объект, который и правда оказался похож на небольшой отрезок тонкой ткани. Он легко мялся в руках и была испещрен загадочными знаками. Орифия поглядела на чудо озадаченно и отложила в сторону.
– Придется созывать совет, – добавила скупо. – Появление мужчины не к добру.
– Вдруг это посол? – предположила Смирна. – Если он пришел один, мы можем заслушать его речь.
– А если в засаде поджидает войско? – не соглашалась Орифия. – Мужчины подлы и трусливы, мы не можем им доверять. И о чем нам с ним говорить? И где? Мы же не заведем его в свою обитель?
Руководящие чины призадумались. Барабанили кончиками пальцев по держакам сагарисов. Видеть собственными глазами мужчин вблизи своих персон отказывались.
– Вряд ли он представляет угрозу, – высказалась Нишка. – Больно щуплый, глазами моргает… Потешный такой.
Орифия рассвирепела. Схватила Нишку за предплечье мертвой хваткой, резко подтащила к себе.
– Потешный, говоришь? – прошипела ей в лицо. – Весело тебе, дурынде? Напомнить тебе поучительную судьбу праматерей?
– Помню я, – пыталась освободиться Нишка. – Тысячу раз уже слышала. Каждый день одно и то же талдычите.
– А ты еще послушай, – перехватывала крепче ее руку Орифия. – Когда праматери высадились на берегу, то увидели поодаль табун лошадей. Воительница без коня – пустое место. В честном бою отвоевали наши предки табун у мужского племени… Есть, правда, сказания другой стороны, что украли… Но это самый что ни на есть наговор и поклеп. Да и если взяли, не спросив – прародительницы были уставшими и не в себе. Привычка присвоения сработала, и победителей не судят. А вот когда мужчины узрели погибших противников и поняли, с кем имели дело, то их тела сработали, как во все века: табун им уже оказался не нужен, им жениться подавай… Ну и все, что к женитьбе прилагается, тоже. Поэтому бросились прабабок догонять. А бабки, повторюсь, устали. Их по морям носило несколько недель и солнце в темечко светило. И рады, очевидно, были, что коней отдавать не придется... Или что там в их головы чумные навеяло... Забыли главный завет предков – держаться от этих всех мужчин в сторонке. Хоть без коня они, хоть с конем. Для мужчин один день в году – День Весеннего Солнца. Унизительный, но хотя бы один. А бабки решили с ними круглогодично жить. Править вместе решили! Двумя задницами на одном троне сидеть. И к чему все это привело? Растеряли в нежностях и ласках сноровку и были после перебиты чужаками.
– Так перед этим же они много весен жили в мире и согласии, – не сдержалась Нишка. – И вроде жили неплохо, воевали плечом к плечу. Все соседи их боялись, слава о них до сих пор гремит.
– Разумная ты шибко, – рявкнула матушка. – Преданиями интересуешься? Времени много свободного имеешь? Мы это упущение быстро сейчас подправим. Некогда будет глаза к небу поднять… Я не знаю, как они там себе «плечами» жили, с тех пор воды много утекло, – добавила она чуть тише. – Знаю, что некоторые мудрые женщины – наши праматери – на эти уговоры не повелись. И продолжили жить согласно заветам предков. И родили нас. И в головы нам главное правило вбили – встречаться с мужчинами только раз в году. А теперь прибило к воротам «отклонение природы». И что нам с ним делать, с этим у ворот?
– Ну погоди, матушка, – взяла слово Смирна. – Мы изучаем новую историю. Сейчас никто не нападает сразу. В почете дипломатия. Вначале дурманят мозги и обещают, а нападают потом. Что нам мешает выслушать «отклонение»? И подумай еще вот о чем, матушка, – с горящими глазами Смирна схватила сестру за руку. – Если этот посол действительно прибыл с объявлением войны, а мы ему не откроем, то упустим такую удачу. Орифия, ты только вспомни, как весело мы жили двадцать весен назад: кровь, грабежи, насилие. Жизнь играла всеми красками. А теперь эти… благоприятные условия, будь они неладны. Если на нас нападут – отличное дело. Мы будто и ни при чем, слово перед богинями держим, но и удовольствие свое получим. Если все равно здесь застряли, так давай хоть использовать это.
– Так кто же на нас нападет? – Орифии и самой ситуация казалась заманчивой. – В благоприятных-то условиях. И, главное, зачем?
– Так это ничего, матушка, – убеждала ее сестра. – Ты его только запусти, а повод мы найдем. Вдруг он скажет что-нибудь неосторожно или посмотрит не туда. Или молчать, допустим, будет.
Матушка долго размышляла, сомневалась. Но, в конце концов, нехотя согласилась.
– Передайте через щель в заборе «отклонению», что мы облачимся в парадные одежды и речь его заслушаем. В кибитки заводить недостойного не будем, но во дворе, так уж и быть, поприветствуем. Вынесите наш трон под забор, пока мы царское тело свое наряжаем.

ГЛАВА 4

Иван Петрович Хлебушкин не любил свою работу. Да что там скрывать: вообще работать не любил. Но человечество с давних времен придумало унылую традицию – трудиться и приносить обществу пользу. Вот и приходилось Ивану Петровичу весь будний день, с утра и до позднего вечера, носиться по недобросовестным налогоплательщикам для воплощения этой самой пользы. Ну как носиться? Садиться в служебный автомобиль и в жару-холод с черной папочкой наперевес тащиться навещать проклятых должников.
Должники, закономерно, Ивану Петровичу были не рады. В лучшем случае, таились за дверями и старались не дышать. Но иногда, конечно, от избытка чувств могли Иван Петровича и с лестницы спустить. Невзирая на статус и должностные обязанности. Тут – как повезет налоговому инспектору и в какой ряд звезды встанут.
Сегодня же случился полнейший беспредел. Служебному Хлебушкина лицу и остальным частям его служебного же тела битый час пришлось выстаивать под дверью входа в особо вредоносную для общества организацию. Организация в уставных документах нареклась «религиозной», получила тем самым льготы на земельный налог и скидки на застройку да руки налогоплательные свои затем умыла. Отчеты не сдавала, авансовый платеж не перечислила, вела себя тем самым совсем недобросовестно. И по отношению к обществу в целом, и к Ивану Петровичу в частности, поскольку висела мертвым грузом на его участке и создавала опасность лишения премии за истекающий квартал.
А теперь еще странные налогонеплательщики не запускали проверяющий орган. Выглядывали в щели заборов и хихикали. Мурчали непонятное с протяжным акцентом. Когда Иван Петрович уже собрался доложить о неподобстве начальству, ворота организации внезапно отворились. Проверяющий зашел во двор и обалдел.
Не то чтобы Ивану Петровичу не нравились женщины. Скорее, наоборот – он не всегда нравился им. К тому же, после недавнего развода Хлебушкин к дамам особо и не тяготел. Но добрая сотня женщин в шеренгах, с колчанами и полущитами, в диковинных шлемах и чешуйчатых панцирях, обескуражила проверяющего знатно.
Лица женщин почти полностью скрывала экипировка, но те части, которые выглядывали на свет, являли полное отсутствие эмоций. Женщины смотрели равнодушно-строго перед собой, были собраны, но не зажаты.
«Нежить разберет, что здесь происходит, – обеспокоился Хлебушкин. – Секта это какая или община? Может, костюмированное представление или чего-нибудь совсем древнего имитация?»
Но вслух приветствовал спокойно. Равнодушных женщин и их ряды.
– Уважаемые дамы, – произнес. – Будьте любезны, – сказал. – Представьте мне вашего художественного руководителя.
Женщины молчали и бровями не вели. Смотрели сквозь и как бы мимо. Лишь одна соизволила выйти из масс и вытянула в сторону руку. Иван Петрович пошел в указанном направлении скорей от неожиданности и изумления. И от полуосознанного понимания того, что от шеренг добиться изъяснений будет трудно.
И вот, когда инспектор Хлебушкин решил, что сегодня видел предостаточно, перед его лицом появился трон и восседающий на нем руководитель.
Хлебушкин боялся потревожить воздух дыханием...
На богато декорированном «кресле», в немыслимом убранстве, сидела очень крупная женщина, глядя, как и остальные, сквозь него. Хлебушкин никогда прежде не видел таких крепких женщин. И нарядов таких, расшитых камнями, не видел. И такого количества бус на единственном человеке никогда Хлебушкин не предполагал. Взгляд лихорадочно бегал по женщине, не зная, где ему лучше всего притормозить.
Если бы Хлебушкина попросили вкратце описать увиденную даму, от избытка впечатлений он бы выбрал слово «очень». Очень, ну очень высокий рост. До ужаса очень развитая мускулатура. Очень сдвинутые брови и грозный взгляд. И очень много украшений и одежды. Ее нельзя было назвать красивой, скорее подавляющей. Сразу всем и всмятку. Низкий, будто чуть выдающийся вперед лоб; густые, почти сросшиеся брови; длинная коса толщиной с кулак; почти мужские мясистые губы. И главное – абсолютно чернильные глаза, смотрящие и равнодушно, и свирепо. Будто женщина только делает вид, что она спокойна, но в любой удобный для нее момент разнесет стоящего перед ней на составные части. Ивану Петровичу тоскливо вспомнились годы перед разводом. Мимо него вот так же точно смотрели тогда. И так же точно он не знал, чего в любую минуту ожидать.
Инспектор Хлебушкин прокашлялся осторожно и как можно громче произнес:
– Доброе время суток, гражданка. Я из инспекции на внеплановую проверку. Хлебушкин Иван Петрович, ваше предприятие веду. Вы, я так понимаю, здесь будете главная? Учредитель?
Гражданка и зрачком не повела. И, вполне возможно, не дышала. Сидела румяным истуканом и глядела вдаль. Из шеренги выпала одна из женщин. Тоже довольно крупный экземпляр. Поклонилась трону с дамой и Хлебушкину сказала:
– Царь-Мать.
Она говорила непонятно и тягуче. Немного будто «нараскат». Выходило что-то издали похоже на «Сар-Мат».
В мозг Хлебушкина плеснулись жиденькие воспоминания. Нечто почти забытое со школьной скамьи. И историчка зачем-то вспомнилась некстати. Тоже всегда смотрела строго на него. Когда он был еще Ванечкой Хлебушкиным.
– А по отчеству как к вам обращаться? – уточнил он у Сарматы, та по-прежнему не шевелилась. – По-батюшке как вас величать?
Вот на это дама вскинулась. Хрипела громко и недоброжелательно. Из всего выданного в пространство Хлебушкин сделал предположительный вывод: отец дамы был нехорошим человеком, и его знать она не знает.
– Я Орифия, дочь Птоселеи, – сообщила наконец.
«Точно секта, – подумал Хлебушкин. – Закрытый образ жизни и одичание. Не сообщить ли в Центр помощи подвергшихся насилию?»
По рядам случилось мельтешение. Хлебушкин осмотрел шумевших женщин – все были странными на вид. Те, что помоложе, глядели как на неведомую зверушку, дамы постарше – очень злобно и сердито.
Хотя недавно Хлебушкин читал в интернете, что особо радикальные женщины желают заменить отчество «матчеством». Ивану Петровичу, как родившемуся в неполной семье, обиды женщин были в целом понятны. Слегка неожиданны – это да, хотя бы ввиду более острых насущных проблем. Но спорить с одинокими матерями, как благодарный сын, он не будет.
– Как вам будет угодно, – пошел на уступку инспектор. – Я к вам вот по какому вопросу. Ваша религиозная организация на удивление зарегистрирована в ГНИ. Это похвально и законопослушно. Но вот квартал почти сплыл, а авансовых взносов от вас не видно. И наемными сотрудниками сотня женщин не отражена. Почему не подаются отчеты о начисленной заработной плате?
Дама молчала и взирала.
– Может, мне проще побеседовать с бухгалтером? – Хлебушкин встречал разных директоров на своем веку и многие из них молчали. – Кто у вас заведует финансами и основными фондами… отвечает за сохранность? – Дама продолжала созерцать даль, и Хлебушкин упростил задачу: – Кто считать умеет? Кто знает, сколько овец не удрало в лес?
– Скарбник, – ожила дама.
– Отлично, – обрадовался инспектор. – И фамилия как раз. Пригласите.
Дама размышляла какое-то время. Наклонилась к представившей ее женщине.
– Пусть Клония покличет Андромаху.
«Ух-ты ешкин кот, – оживился Хлебушкин. – Да это не секта. Женщины на любой вкус и, как говорится, цвет. Эротично оформленная одежда. Фантазийные имена».
– Могу я уточнить род деятельности фирмы? – спросил он осторожно. – Для отчета начальству и для себя? Для удовлетворения скромного любопытства?
Женщины продолжали молчать. Вскоре примчалась «бухгалтер». Замерла возле трона и хитро улыбнулась во весь рот. Таких «скарбников» Хлебушкин тоже уже видывал неоднократно.
– Что ж, мне не лень таки повторить для пользы дела, – обратился к ней инспектор. – Просветите, уважаемая, чем вы занимаетесь в периметре?
Три женщины смотрели с загадкой. Бухгалтер снова щурилась и улыбалась. Прятала за хитрой гримасой вид деятельности фирмы и размер ее уставного фонда. Довольно нелепо водила вокруг себя рукой.
– К соревнованиям готовитесь? – предположил Хлебушкин. – По редкому боевому искусству?
– Да, – не стала отрицать бухгалтер.
Инспектор окинул взглядом владения. Возле кибиток сиротливо топтался домашний скот.
– Или животных разводите?
– Да, – продолжала светиться счастьем бухгалтер, явно гордясь прибыльностью предприятия.
– А налоги не платите, – пытался вернуть ее с небес на землю Хлебушкин.
– Да, – радостно соглашалась с ним странная женщина.
Беседой все же заинтриговалась руководитель. Спросила емко: «Что?» Сложила в тонкую линию пухлые губы. На инспектора внимания не обращала, интересовалась мнением кадров.
– Дань требует, – сообщила ей бухгалтер, почему-то невероятно радуясь данному факту. – Угрожает. Хочет войны.
Такого инспектор не ожидал.
– Послушайте, женщины, – сказал деликатно. – Никакой войны и судебных разбирательств ни я, ни инспекция в моем лице абсолютно не хотим. Мы за мирное решение всех вопросов. Без судебных издержек и сборов. Инспекция – организация государственная, в связи с этим бедная, ей ждать возмещения судебных расходов тоже неинтересно.
Но руководители на мирное разрешение не рассчитывали. С азартом решили воевать.
– Хотят войны – будет, – постановили.
Пока Хлебушкин обдумывал ситуацию, откликнулись сотрудники. Переживали за судьбу родной организации и бессовестно руководство подстрекали. Скандировали яростно на непонятном языке явно что-то грозное. Авансовые взносы государству платить не желали.
Инспектор решил не усугублять и побыстрее откланяться. Пока ни за что ни про что служебную физиономию не начали бить.
– Давайте друг друга пока не расстраивать, – предложил примирительно. – Я вам вручу постановление, а вы решайте без меня – воевать вам или платить. Был рад со всеми познакомиться, до новых встреч, надеюсь, без меня, – и мелкими шажками начал отступление спиной к воротам.
«Сегодня же уволюсь, – обещал он себе. – На таких налогоплательщиков никакого здоровья не хватит».
– Я тебе говорила, что нужно уходить в излом, – прошипела Орифии Смирна, как только Хлебушкин скрылся из виду. – Здесь опасно… Мужчины ходят вдоль и поперек, неспокойно. Богини про нас, наверное, забыли. Пропадем, сестрица, как есть пропадем в этом подозрительном мире.
Орифия в ответ хмурилась и молчала.

Как бы там ни было – стенания подопечных богини услышали. Уже вечером того же дня в ворота ограждения раздался стук. Худенькая девчушка в странной темной одежде, второй кожей облепляющей тонкое тело, прошмыгнула в шатер Орифии.
– Наконец-то богини вспомнили про нас! – Царица старалась говорить равнодушно и не выдать голосом облегчение и радость.
– Сколько раз уже вам говорила, – отвечала девушка. – Не называйте вы меня богиней. Я обычный человек, просто родившийся гораздо позже вас… Ну и позже живущих на данный момент. Я сотрудник земного факультета Межгалактического университета истории и мифологии, простой кандидат наук. Моя группа занимается изучением и восстановлением утерянных цивилизаций.
Орифия кивала мелко и смотрела с надеждой.
– Ладно, – согласилась девушка. – Если вам так удобнее и привычней, зовите, как и прежде, богиней. – Она осмотрелась по сторонам. – Как вы обустроились на новом месте?
– Плохо, – доложила царица. – Воительницы растеряны, в рядах растет недовольство. За двадцать, как их называют теперь, лет мы привыкли к новому миру. Здесь же и вовсе двадцать столетий прошло. Мы согласились являться сюда раз в год – для встречи с враждебным племенем. И только для продления рода. А теперь что происходит: привычный мир разрушается на части, нас отправили сюда, а теперь и вовсе позабыли во враждебной, как вы там говорите – реальности…
– Про вас не забыли, – прервала жалобы богиня. – Вам дали землю, чтобы разместиться. Вложили в вас необходимые знания, в том числе и языка. Вы живете во вполне комфортных условиях всего-навсего третий месяц. Ваше дело – ждать совет и не высовываться, а вы умудрились привлечь внимание государственных органов. Додумались им угрожать! Вылезли в парадных нарядах, мололи всякую чушь, войну обещали. Вместо того чтобы молчать и кивать. В настоящем времени именно так делают, мы вас этому долго обучали – молчите, кивайте и делайте по-своему. И не смотрите на мужчин, как на главное зло природы. Мягче будьте, хитрее. Женственность сейчас – дефицит. И без вас по миру растет число агрессивно настроенных женских сообществ, в некоторых странах мужчины лишний раз по сторонам опасаются смотреть. А тут еще вы с матриархатом явились.
Орифия, до этого сидевшая спокойно, всполошилась. Явно желала донести мнение свое. Богиня раздосадовано остановила царицу рукой.
– Я не пререкаться сюда явилась. Через два рассвета состоится совет. Проведите беседу с приближенными, чтобы вели себя там спокойно. Ваши оппоненты… враждебное племя… тоже будут присутствовать там. В их мире такие же проблемы. Для нашей кафедры они такой же ценный, хм… материал… образец для исследований и восстановления. И такой же буйный. Давайте мирно придем к соглашению, определим дальнейший план, на равноденствие вы по традиции соединитесь и разбредетесь по восстановленным мирам. Согласны?
Орифия со Смирной недовольно кивнули.
– Вот и замечательно, – одобрила богиня. – Отдыхайте, дышите степью. Выгуливайте лошадей и овец. Нанизайте себе чудных бус… хотя на кой они вам в привычном мире – загадка, кого вы там ими поражаете? Но вам видней, – не получив ответа, прибавила она. – Только, прошу вас, не воюйте. Посидите тихо за забором.