Субару - 4. Алиса Тишинова
Магазин Книги автора Комментарии Похожие книги Предыдущая книга Следующая книга
Есть ли жизнь после карантина? Восстанавливаются ли после ковида и разлуки, вместе с обонянием, другие чувства? После разлуки, которая, казалось, разделила навеки, герои изменились. Теперь даже Лиле трудно решить, что главнее - эмоции, или относительное благополучие спокойной жизни.
цитаты
"Всем нужна свобода, чтобы дышать, даже если другой человек не делает ничего дурного. А уж если делает..."
"Она не звонит, тянет время. Странно, но даже не сильно переживает. Живет привычной жизнью, и находит в ней удовольствие. Вновь ловит себя на мысли, что, случись еще один карантин — пожалуй, пережила бы - теперь она знает, что такое может быть. Ведь ей было дано... (Вообще, чем больше на человека валится всего, чем хуже ему — тем больше он способен пережить, забившись в свою раковинку. Тем собраннее он, взрослее, серьёзнее и молчаливее. Стоит дать человеку счастья — и ему уже мало; хочется больше и больше. Счастливый человек становится сентиментальным, слабым, болтливым, детски-доверчивым. Получается — нет ничего хорошего в счастливом человеке? Есть. Счастливый человек хочет, чтобы все вокруг были счастливы; у него есть силы на сочувствие, сопереживание, желание помочь. А еще у него есть физические силы трудиться и сворачивать горы. Пусть даже это обманная эйфория."
"Накрывает, наполняет счастьем. Словно нектаром наполняется душа, залечивается любая царапина, счастье облекает ее сияющим защитным коконом, и она чиста, свободна!"
"Если он делает это, как бог, как никто больше, никогда, на этой планете?! Если, при всем его цинизме, — по прошествии одинокого года, когда думалось, что уже все... ну не сказать иначе, чтобы не звучало глупо и высокопарно! Нет, не женский роман, и не сказка, и не сериал! И не восточные поэты из "Тысячи и одной ночи", которых она терпеть не может за приторные метафоры. Это больше, больше, больше... Это неземная какая-то гармония, это бешеное счастье обоих одновременно..."
"Но, господи, какая разница, как он выглядит! Он - это он."
Возрастные ограничения 18+
История первая: Рассказы субару. Алиса Тишинова
История вторая: Рассказы субару 2. Алиса Тишинова
История третья: Субару-3. Коронавирус. Алиса Тишинова
История четвертая: Субару - 4. Алиса Тишинова
История пятая: Субару 5. Алиса Тишинова
Рассказы субару. 2 в 1. Алиса Тишинова
Отрывок «Субару - 4. Алиса Тишинова»
Это случилось. С утра позвонил муж, сообщив, что у него тридцать девять и пять. Спрашивал, что ему делать. А зачем ее спрашивать? Разве может она сказать: «Оставайся в «ковидарии», не заражай нас!» Ведь ясно, что накроется медным тазом школа, новый год, — все! Даже если ребёнок будет просто находиться в контакте. «Если я останусь в больнице, то, с моим иммунитетом, в куче внутрибольничных инфекций, скорее всего, помру. Дома есть шанс, что выживу. Скажи, что мне делать?» Отвечать противно на таким образом заданный вопрос. Можно подумать, ей оставили выбор. Лихорадочно отвела дочку в школу в последний раз — пока ведь они ещё «чистые». Сама рванулась на такси получить права — если это её последний выход, последняя возможность… Ведь после нового года, говорят, надо будет пересдавать экзамен. А поправятся ли они до нового года? Если выживут. Гори все синим пламенем, а она будет хотя бы с правами! Возвращалась домой с таким чувством, словно у неё есть личная субару в придачу к новеньким «правам». Хотелось выгнать таксиста и самой сесть за руль. Это был последний всплеск хорошего настроения, агония… Завтра начнётся ад. Все засядут дома по разным комнатам. Придется лечить мужа; мыть, дезинфицировать, встречать врачей…
…
Она приняла неизбежное, как постриг в монастырь. Закупила продуктов, завершила, что было возможно. На четвертый день заболела она, на пятый — дочь. Когда к вечеру температура поднялась выше тридцати восьми — вымыла голову, тщательно вымылась целиком. Мало ли, что завтра. Хоть не уродиной попасть в больницу…
К мужу пришла врач на актив, в десятом часу ночи. Их с дочкой поглядели наспех — им же не нужен больничный. Взяли мазки, а «каковы дальнейшие действия» — никто не сообщил, в том числе, как лечиться. Конечно, купила противовирусное, литрами заваривала клюквенный морс. Полу-спала, иногда просыпаясь, чтобы сделать что-нибудь: поесть, приготовить, выползти до аптеки и магазина. Кто, спрашивается, принесет антибиотики и преднизолон для мужа, если не она? Кого волнует, что она сама болеет? А потом они возмущаются, что люди такие несознательные, инфекцию разносят… По ночам терзала мысль: «Сломаться? Попросить маму позвонить ему, и сказать?.. Ведь так страшно умирать, если он не узнает о том. Но, как стыдно. Перед мамой, в первую очередь. Они не понимают, никто… Что „без музыки и на миру смерть не красна“. Страшно, страшно… без него помереть страшно!» А мысли о конце присутствовали, как ни держалась она перед родными. Даже её, так называемая, «нетяжелая форма» — была тяжёлой. Ежедневная постоянная головная боль, обезболивающие три раза в сутки. Одышка, тахикардия — постоянно. Пневмонии у нее не нашли, но особо и не искали. Сатурация в норме, но состояние… три шага — сесть, три шага — постоять… Затем изменился вкус. Она ощущала еду, как «сладкое или солёное», и все на том. Заметив неладное, понюхала духи, спирт, бальзам «Звёздочка». Ноль. Полный. Как так? А если газом запахнет, а она не поймёт? А если где-то что-то прольется, пригорит, стухнет, — она не заметит, и так будет страшно вонять? Обрубок какой-то человеческий, ненастоящий. Так жить неинтересно. Ждать нечего. Любви не будет. Запахи исчезли, вкус тоже. Она существует, чтобы обслуживать родных. Зачем? А так надо. Финишная прямая. Кто бы знал, как близка она была к смерти. Морально. Для нее в этом мире не осталось ничего, кто бы что ни говорил, как бы ни веселилась она над смешными картинками и видео по поводу вируса. Она не здесь уже, и ей все равно. Он не знает. И даже если бы сейчас — к нему… куда она такая? Без вкуса, без запаха, с одышкой на три шага. Пустое бесчувственное бревно, которое лишь помнит — и то смутно — какой была когда-то. Из всех чувств — одна боль, что он не знает, не знает ничего о том, как она жила, как ей сейчас. И не узнает. «Почему это так важно для тебя?» — недоумевала мама в отчаянии. — «Какая разница, знает, или нет, если вы не встречаетесь; оставь себе хорошие воспоминания и отпусти его!»
Вместе с ковидом пришла еще напасть. Крысы в подвале, у подъезда. С каждым днём, наглевшие все сильнее. Никому в доме, кроме нее, не было до них дела. Сотрудники ЖКХ по телефону кормили обещаниями выполнить дератизацию, но ситуация не менялась, только прогрессировала. Крысы не давали спать ночами, шебуршали, грохотали в подполье, пищали, не обращая никакого внимания на топанье, стук по стене. Лишь включенный электрический пол на кухне ненадолго утихомиривал их. Лиля жила как в страшном сне. Муж не мог помочь, ему было слишком плохо, чтобы спасать Лилю. В конце концов она написала главе республики — и плевать, что о ней подумают. Пусть хоть кто-то займётся этим. Отреагировали, хотя бы. Клятвенно обещали приехать… когда закончатся новогодние каникулы. Кому есть дело до страха простых людей; все хотят праздновать и веселиться. Лиля выходила из подъезда, и уже разговаривала с крысами. Правда, в основном, матом… Человек ко всему привыкает. Раньше, увидев крысу издали, она бы рыдала сутки, а теперь вот так… И этого он тоже не знает. Как многого он не знает…
Седьмого числа она думала лишь о завтрашнем дне. Ругая себя. Неожиданно в Вотсап пришло сообщение от далёкой троюродной сестры: «С днем рождения!» Она так обрадовалась, не передать. Что ее сейчас поздравили, накануне Его дня… Привязали ее к нему! Что ответить человеку? Оля не поймет ее радости. Благодарила изо всех сил, плевать, что девчонка спутала дни! Лиля, если честно, вообще не помнила, в каком месяце Олино. Запомнить хоть месяц — уже супер! Тем более, Оля на «Скорой» работает, завалена вызовами по самое не могу…
Ближе к пяти вечера она набрала свое традиционное, сухо-стандартное, без восклицаний. Смотрела в телефон секунд десять. «Сообщение отправлено». Ее била дрожь. Бросила телефон в сумку, и отошла от нее подальше. «Когда он хотя бы прочитает — я икну! Не икается. Значит, не прочитал даже, тем более, не ответил.»
Пошли гулять с дочкой. Ну, то есть, добрести, держась друг за друга, до магазина. Она уже научилась заказывать доставку на дом самых тяжёлых продуктов — картошку, капусту, а заодно и еще что-нибудь. Как радовалась дочка, когда им принесли йогурты и пирожки — интересно ведь разбирать полученную посылку, а не только то, что сама купила…
К ночи стало тяжко. Не ждала ответа, не ждала. Без надежды писала. Но все же… все же, как он мог, так! Утром ей нужно будет позвонить на «горячую линию», спросить ответы очередных анализов. Как возьмёт она телефон, как сможет увидеть эту пустоту в нем? Она не выдержит… Нет, выдержит. Только это пусть будет утром, не сейчас… Ужасный день, когда он не ответил, останется в прошлом. Она сможет.
Как гремучую змею, вытянула телефон из сумки за провод наушников. Сразу, сразу набрать «112», резко, не глядя! Два сообщения… Нет, не то… Конечно, скидка из «Улыбки Радуги». Но вторая-то! «Спасибо, приятно!» Отправлена вчера, двумя минутами позже, чем ушла её. Ты ж моя идиотка! Полсуток мысленно рыдать… чтобы сейчас затопило счастьем. «С чего бы?» — скажут умные эксперты отношений. Он всего лишь вежливо ответил, забыв через секунду. К черту всех умных экспертов! Да знают ли они… конечно, не знают! Если бы хоть раз кто-то из них так любил, если бы знал его, — засунул бы все свои умные рассуждения себе… ах, нет, так выражаться неприлично. Но, в общем, все поняли…
К четырнадцатому взгрустнулось немного. Ну, это уж… хотелось, конечно, написать: «и меня с днём рождения…", или что-то в этом роде, — но не станет она. Подождёт нового года. Хотя на новогодние он раньше не отвечал никогда. Позже, когда она приходила, например, через неделю, или раньше, — выдавливал что-то из себя нечто поздравительное с прошедшим праздником. А в сам новый год обычно уезжал к брату, возможно даже, отключал телефон.
Приготовила салатик. В последнее время она заинтересовалась новыми рецептами с интернета. Случайно натыкалась на них, тупо зарабатывая в «Яндекс Толоке» — и дело вроде, и думать не надо. Зато там постоянно мелькают фотографии аппетитных блюд. Насколько ей надоело готовить ежедневку, настолько же стало интересно пробовать новое… только вот не хватало сил, и тупила голова — одна из главных побочек ковида. Стоишь на кухне полчаса, оглядываешься: «Зачем я сюда пришла? Что хотела? Есть ли у меня продукты для такого блюда? Не помню…» Но всё-таки… Нажарила оладий с яблоками, изюмом и творогом. Муж потихоньку начал вставать. Сам сходил на приём. Притащил шикарные розы. Просто шикарные. Почувствуйте себя звездой… Вот еще бы не надо было их подрезать, колоться шипами. Сейчас даже самая ерундовая нагрузка для нее — лишняя. Относительно неплохое настроение. Теперь можно отдохнуть, пока дочь сидит в компьютере, перенесенном в ее спальню, а муж ужинает, глядя фильмы в телефоне.
Она ушла в дочкину комнату со всеми тремя гаджетами, улеглась на кровать. Ответить, кому там что… На мобилке тариф надо сменить — операторы, пользуясь ее болезненно-равнодушным согласием, снова навязали ей какие-то ненужные опции.
Что это? Что?! Злая шутка? Сон? Сообщение от него?! Не может быть! Открыла, не веря. «С днем рождения! Обнимаю, целую, поздравляю!» Что-о-о?! Это не он. Это кто-то из виртуальных друзей, для которых ничего не стоит написать слова «целую, обнимаю». Которым и она может так… и порой это действительно от души, но дело не в том… Он никогда не писал в смс ничего, что указывало бы на личный характер их отношений. Это не он! Но на экране светилась фамилия. Кто-то другой с его телефона? Но откуда другому знать ее день рождения? Однако, с одиннадцати утра висит. Как бы ни было, а надо ведь ответить. Бегло набрала «Спасибо!», без всякого прочувствования момента, словно испугавшись, что, если на секунду опоздает — покажется, будто нарочно тянет время. Она не желает выглядеть перед ним нарочной, ни в чем! Перед глазами плыли круги. Больше всего хотелось закричать. Или нестись из дома на такси туда… просто, ни зачем. Его там нет. Просто сделать что-то. Набрать его? Набрать, и заплакать в трубку? Не делать ничего, потому что она не может ничего. Кроме как кричать нечленораздельно. Но этого она не может себе позволить. Муж дома. Мамы нет в сети. Сестры тоже. Все же она написала каждой судорожные, заикающиеся вопросы: «Это ты ему позвонила/написала, и попросила обрадовать меня? Скажи, кто из вас это сделал? Спасибо, конечно, но от таких шуток может случиться инфаркт». Никто не отзывался. Никого в сети. Она не может ждать! Ах, да ведь есть же простой телефон, тот самый, в котором его смс… Набрала маму. Шепотом кричала.
— Это ты? Ты ему позвонила? Скажи! Или Катя? Кто из вас? Сказал, что эта дура болеет, и думает только о тебе? Он не может помнить, когда мне! Он раньше-то не помнил особо! И не поздравлял, пока я не скажу!
— Очнись. Никто ему не звонил, мне бы в голову не пришло. Не стала бы я так унижаться. Катя тем более не может — она все равно категорически против ваших отношений. Только не говори ей. Вообще не говори, не напоминай о нем. Ну, не может она это принять. И никогда не стала бы ни в чем помогать. Все он помнит. Вид делал равнодушный, специально, чтобы немного тебя охлаждать, отдалять. А сейчас бояться нечего…
— Да? А это: «целую, обнимаю»? Как это понимать?!
— Так написал? — чуть ли не впервые она услышала изумление и злость в голосе мамы. — Вот сволочь! Зачем он надежду тебе дает!
…
Больше ничего не изменилось, собственно. Кроме одного — теперь она могла слушать музыку. И даже петь сама. Иногда. Изредка. Потихоньку, не сознавая. Хотелось большего, и сейчас уже казалось — без этой смс она бы просто не могла жить дальше. Казалось, конечно. Всегда нам кажется так. А на самом деле человек привыкает ко всему и живет в любых условиях. Просто поразительное существо, по приспособляемости. Эксперимент чей-то. Другое дело, как живёт — может ли улыбаться, может ли петь. Улыбаться она ведь тоже разучилась. Теперь старалась заново освоить науку.
Новый год встречали радостно, несмотря ни на что. К этому времени уже пришли отрицательные результаты тестов, и навестить родных стало не опасно. За два дня до праздника поехали к родителям, и это было прекрасно — мама придумала не накрывать общий стол, так как еще не праздник, а всем разойтись по интересам. Зять с тестем обсуждали технику и политику; их полемика не заглушала все остальные разговоры. Дочка смотрела мультики, рисовала в бабушкиной спальне, периодически присоединяясь к женской половине общества. А Лиля с мамой обсуждали книги и цитаты, психологию и рецепты, ювелирные изделия в каталоге; рассматривали камни, пили чай, наслаждаясь отсутствием политики и прочих мужских тем.
Правда, на школьную ёлку не попали — дочке не дали справку о полном выздоровлении, отрицательный тест еще не означает этого. Хотя глупость бюрократическая, это ведь утренник, а не учёба. Ну, бог с ним… Главное, дома отметить. Хотелось. Уж как хотелось проводить две тысячи двадцатый… Зато, наверное, впервые, в этом желании объединился весь мир. Все желали одного… и бой курантов воспринимался особенно. Совсем не было желания слушать речь президента, смотреть «Иронию судьбы» и ужасный «Голубой огонек». Лиля нашла какой-то милый музыкальный канал, где исполняли старые песни. Они даже потанцевали с дочкой. Затем муж лег спать, а они продолжали слушать салют, звонить по Вотсапу Кате и племяннику, а также старым верным интернетным друзьям.
И, конечно, за час до нового года, она послала поздравительное сообщение с припиской: «Как вы?» Ответ не сильно порадовал, но успокоил: «С новым годом! Живем помаленьку». Все же он тут, рядом с ней, тоже встречает новый год. В отличие, скажем, от Вани, который куда-то исчез, и ответил-поздравил лишь через несколько дней. Зато и предложил встретиться, конечно. Но она пока не могла… Ни по времени, ни по своему состоянию ещё.
— Мам, а может, я должна сама позвонить? Он ведь не может. Хотя, нет… хотел бы — написал бы в смс, чтобы позвонила. Хотя, он гордый.
— Нет, не лезь. Не звони. Можешь опять поздравить с чем-нибудь, шуточно; будут еще праздники… Не навязывайся.
2. ПРИВЕТ, СУБАРУ
Тело совершает такие привычные, такие забытые, движения, а мозг молчит. Только изумляется про себя — почему? Почему ты ничего не чувствуешь?! Вернее, чувствуешь так, словно не было этого года, этой разлуки, казавшейся — навеки? Словно неделю назад виделись. Она-то думала — если вдруг (как много было этих «если» и «вдруг»! гораздо больше, чем реальной надежды) когда-то это произойдёт — с ней истерика случится. Ведь она дергалась на все похожие машины, на любого человека, тень которого могла быть его тенью. Услышать мечтала. Прикоснуться. Случайно столкнуться где-то в городе, в поликлинике, в конторе какой-нибудь. Ну, бывает же! Не сталкивались.
Его смс (большей частью — ответы на ее послания) заставляли улыбаться, против воли. Сколько друзей за этот год умоляли ее: «Улыбнись!» Бесполезно. Она могла смеяться в разговорах с ними, если было смешно, даже ржать над особо удачными шутками, но не улыбалась. От написанного им — от любой пары строк, совсем простых слов, — улыбка ползла непроизвольно. Умиляло все — он был единственным, кто говорил точно так же, как она. Без каких-то не нравящихся ей присказок, без новомодного жаргона; все ударения — идеально правильно, по-русски. Даже когда оговорился (в эту встречу) — и тут же поправился, — она уловила, отчего, с ней тоже такое бывало: если хочешь сказать сразу два глагола, и не успеваешь выбрать нужный, а язык уже начал раньше — например, «положил-положим», в результате может вылететь «полОжил» — как начало и конец разных слов. Только так. И у него такое случилось, и у неё случается. Просто они во всем, во всем…
Ах, начать надо было не с этого, конечно. С начала? Тогда будет слишком длинно. Описывать, как она жила этот год, сколько печальных, ужасных событий случилось, — по порядку? Или не стоит?
Итак, стоит она в разворошенном холле раскуроченной стоматологии. За ней — диван, сбоку — кресло и какой-то хлам; к стене прислонено длинное зеркало — выдранная, бывшая зеркальная дверь второго кабинета. В подсобку зайти страшно. Отопление после капитального ремонта здания практически не работает, даже в рентгеновском, где всегда было тепло. Между ним и окном — огромная дыра в полу. Крысам раздолье. Зато работает рентген, хоть и виснет комп, упорно выдавая: «01.01.03».
— Как он мне надоел с этим «ноль первым ноль третьим»! Видишь, третий год у нас сейчас, он считает!
Она молчит. Компьютер считает правильно. Третий год у нас. Какое бы ни было число на самом деле — сегодня оно у нас ноль первое, ноль первое… Просто он об этом не думает. Ему и не надо об этом думать. Если мужчина слишком заморачивается женскими предчувствиями и знаками — это лишнее. Если он машет рукой, и говорит, что все это бред — тоже неприятно. Золотая середина означает гармонию. Есть мужское, есть женское. Надо уважать темы друг друга, но не перехватывать их. Не тянуть одеяло на себя… Опять отвлеклась.
Начало? Начало банально. Заболела многострадальная шестёрка, которую нехотя доделывали в «Дентале». Кое-как она держалась месяцев восемь, а затем… Лечить ее никто не будет, на удаление только. Противовоспалительные, антибиотики пила — не помогало. Надо сдаваться. Еще и заплатить за грустную манипуляцию. Еще и ждать записи, когда там хирург появится — раз в неделю. Остается поликлиника. Так. Завтра — пятница. И майские праздники. То есть придется решить сразу, или терпеть боль еще неизвестно сколько. Куда-то испарилась гордость и страх. Позвонила. Не ответил. Написала: «Нужен совет».
Перезвонил вечером. Нажала на отбой, выскочила под дождь.
Рассказала симптомы коротко, спросила, есть ли срочность. И про поликлинику добавила, что тамошних врачей не хвалят. «Я боюсь».
— А меня не боишься? Намекаешь, чтобы это сделал я?
— Тебя не боюсь… А ты можешь?! Так ты начал работать? и молчал?!
Не верилось, что правда. Что она слышит это. Что спасена…
— Ну, как работать… Не подняться мне уже. Могу. Завтра в городе, может, буду к вечеру.
— Можно и завтра, но только, если совсем поздно, занята весь день. Лучше послезавтра.
(Завтра. Послезавтра. Она вправду это слышит? Больше года прошло. Она его уже похоронила, попрощалась. Затем обрела в виде «сообщений из склепа», без надежды на встречу. Завтра! Да она не успеет себя в порядок привести. Она теперь так долго и медленно все делает. И ей так некогда. Помыться качественно — и то роскошь. А рыться в шкафу при муже, находя старое-красивое… Сменить чёрное кожаное — на пальтишко цвета топлёного молока — его не сожрала ли моль? До сих пор ей было все равно. Куда его было носить, не в магазин ведь? Господи, что там еще… волосы покрасить, маникюр сделать — то есть, просто привести в порядок ногти, покрыть прозрачной основой… Не засохло, интересно, парфюмированное молочко для тела? Ушки, шейку смазать… мало ли. Даже, если ничего не будет — она должна быть чистой, ухоженной и вкуснопахнущей. Можно не особо наряжаться, не краситься, не сверкать самым кружевным бельём. Это для других важно. Для него сложнее. Она должна вновь стать той собой, прежней; излучать ухоженность, словно весь год такой была. Почему это нужно для него? Потому что это главный критерий себя для нее самой. А что нравится ей, то нравится и ему. Наверное).
— Рита говорит, мол, «Папа, все открываются давно, один ты не развиваешься».
— Насколько я помню, летом, как раз Рита не пускала тебя работать?
— Ну, это было давно… Сейчас пандемии уже нет.
(Давно ли ты такой смелый? Привился, небось…)
— Сейчас цифры уменьшают.
— Так-то да. Бабушка у нас уже дома; прооперировали, все нормально. Только вот недавно она упала, я вызываю «Скорую»; приезжают. А потом там девчонка говорит: «Вы ведь сами врач?» И тогда…
— Я не слышу половину. Дети орут у подъезда. Я отошла, но все равно.
— Так он… так и не вышел на работу? Все время дома? — сообразил, почему она сбросила звонок, и вышла на улицу.
— Да…
— В общем, у нее с сердцем лучше, чем у меня. Я вообще загибался осенью, с монитором ходил, то больше ста молотило, то пятьдесят-сорок…
— Погоди, это нехорошо! А давление какое?
— Да не меряю я его, какая разница, высокое… Все время на энапе. Прописали еще конкор, а потом пошёл во вторую поликлинику к кардиологу, и он говорит…
— Слушай, давай покороче, а? Я же под дождем стою, из-за этих детей, и телефон мокнет. Вкратце?
— А, ну, конечно. Вкратце — сейчас все хорошо!
— Все?
— Абсолютно. Так что завтра звони.
— Хорошо. Пока…
…
— Привет! Пришла все-таки! Я уже полчаса то погуляю, то снова зайду. Потом опять уже хотел пройтись. Я тебе звонил.
— Я не слышала ничего. «Десятка» совсем не ходит, пришлось на троллейбусе. Полдороги пешком, наверное. А почему ты на этот телефон звонил? Я бы никогда не услышала, там звук выключен.
— Не знаю, звонил на твой номер…
— Ерунда какая-то. Ну, было время, когда я пользовалась этим телефоном, я писала, но это было недолго. Мне сюда никто не звонит. Я даже сама не знаю, какой здесь номер. Вроде тоже Мегафон.
— Пытаешься вспомнить, как здесь было? — глядя на ее попытки найти шкаф.
Разворочено все, конечно. Не хуже, чем в ее квартире. Масштаб другой.
Кресло, светильник. Его руки. Странно, он не просит снять помаду. Как все странно, и как обычно.
— Смотри, что они мне с правой шестеркой сделали! Там же хороший зуб был, просто пломба большая. До десны сточили! Коронку, мол, и все. А нельзя его… поднять, нарастить?
— И острый край… Можно, конечно. Так, теперь левая. Отека нет, не шатается. А точно шестёрка, это не семёрка была? Про которую говорили, что распадётся на половинки, что не сохранить?
— Точно шестёрка. Они посылали меня на МРТ, и по ней видно, что много материала за верхушками. Что из-за этого, мол, ничего не видно, и не понятно. И что так лечить нельзя, мол, не рассосётся, что хорошо еще, нерв не затронуло, не перекосило… Я молчала про тебя, на всякий случай, мало ли, где лечилась. Уезжала, может.
— Нет, что ты, это же лекарство — рассосется, и не опасно вовсе. По американской методике, немного вывести за верхушку… Они думали, что это пломбировочный материал. Они этого не знают, молодые… и не предполагали же, что лечилось так долго. Они-то думали — два-три посещения; никто же столько не возится. Пошли, сделаем рентген.
Никаких намёков. Но она идет за ним в рентгеновский, стучит каблучками по родному полу, и уже счастлива. («Почувствуй!») В этот момент она ощущает нечто, подобное тому, что должна испытывать.
— Холодно теперь здесь. Самое тёплое место ведь было. А после их ремонта сюда отопление не идет.
— Да, помню.
Она натягивает экранирующий фартук до самой шеи, пытаясь согреться хоть немного.
— Ну, вот что там? Видишь, меньше уже лекарства за корнями, уходит. В середине затемнение сохраняется, воспаление, или нет, не поймёшь. Не знаю я, что делать. Открыть его, начать снова все — хрупкий он. Разве что… не вскрывая, сделать маленькое отверстие в самом центре, и туда затолкать йодистой пасты…
Она знает, что он что-нибудь придумает все равно, сколько бы ни говорил: «Ну, не знаю, что делать».
— Когда станет больно, сразу кричи.
Теперь он касается ее иначе, точнее… как тогда. До того — прикасался, как к пациентке. Он сам замечает это:
— Я буду нежно… вот так…
Поворачивает ее голову движением, от которого мурашки по коже. Ах, это эротичное лечение — оно действует едва ли не больше, чем все остальное… Она рассматривает его глаза, брови, уши; заново запоминает. Отмечает, что он не полностью седой, на затылке есть чёрные волосы. Это хорошо, наверное…
Он проходит бормашинкой еще и справа; она понимает, что попутно он сгладил какие-то огрехи «Денталя».
— Убрал острые края…
Вот почему в «Дентале» она бы без толку объясняла, что и где ей мешает, а они все равно не нашли бы? Он просто увидел и сделал.
— Ну, все! Пошли еще посмотрим теперь.
— А закрывать не будешь?
— Уже закрыл, временная полимерная.
Картина на экране впечатлила. Зуб насквозь пронизывал чёткий и тонкий прямоугольник введённого лекарства. Все видно и понятно.
Она заметила, что он погасил свет в холле, и уже снял верхнюю часть формы, но делала вид, что не понимает. Прошла в подсобку налить воды. Боже мой, все завалено, ничего не найти, даже чайника не видно под грудой вещей. Бутылка, с непонятно какой, водой.
— Где ты?
— Здесь. Водички хочу.
— Водички… Я накипятил немного, а это ещё прошлогодняя, наверное.
Извлек откуда-то чашку, налил. Господи, какое запустение!
Отпив, она поставила чашку на столик, прошла мимо него, не коснувшись. Не специально. Привыкла уже мимо мужа просачиваться незаметно. Он догнал, обнял. Она послушно протянула руки вверх. («Почувствуй же! Это происходит сейчас, то, о чем ты мечтала, ревела, не жила, умирала — год!») Ничего. Как тот злой джинн, Омар Юсуф, брат Абдуррахмана ибн Хоттаба, который слишком долго просидел в бутылке, и в конечном счёте решил убить того, кто вызволит из заточения. Нет, ей приятно. Ей всего лишь умеренно приятно, и она не понимает, куда делся её восторг. Хотя… Нет. Просто ее сердце не в силах воспринять это ещё. Она не верит, вот и все. Она позже поймёт. Наверное, хорошо. Что не бьется в истерике сейчас, не кричит: «Ты есть!!!»
Он гладит ее медленно, не спешит переходить к активным действиям. Не совсем уверен в ее реакции; осторожничает. Они просто стоят, вжавшись друг в друга. Словно… словно весь этот год мысленно находились здесь, и в той же позе. Им не надо думать, как подойти, с чего начать. Он гладит спинку, она — его голову, плечи. Похудел, наверное, плечи, кажется, стали чуть уже. Не важно, она отмечает детали только, чтобы понять, как обстоят дела со здоровьем — лишь бы все хорошо. Но ведь не все, к сожалению. Судя по тому, что он рассказывал. Колючие щеки. Губы, смешно и нерешительно, целуют ее нос, ушко. Руки потихоньку начинают расстегивать лифчик, гладят грудь. Он стонет, она молчит. Он осторожно касается губами ее губ. Она отвечает изо всех сил. Он расстегивает джинсы, добирается до гладкой кожи. Кажется, его приводит это в трепет. Играет или нет? А она молчит. Пока. Лишь продолжает гладить его абсолютно невинно. Любя, а не соблазняя. Музыки нет. Она не решилась включить. Да и хотелось ли бы им сейчас слушать ту же музыку? Конечно, она закачала много новых трэков, но большинство — прежние. Она начинает слегка прерывисто дышать. Затем издаёт отдельный вскрик, означающий, что скоро… но ей не хочется ускорять, пусть все происходит плавно, само. Затем звучит вопль, которого давно не слышали стены этого дома. Соскучились, небось. Второй… Третий… Она отстраняется немного, начав лениво ласкать его.
— Садись! — говорит он хрипло, подстилая простынку на диван. Стягивает с нее джинсы полностью, кроме самого низа и сапог. Наклоняется. Совсем непонятно, что собирается делать. Укладывает ее на диван, накрывает собой, стонет.
— Да не получится так!
— Все получится, — поднимается, стаскивает с нее сапожки, похоже, с трудом соображая, что на них надо расстегнуть молнию. Возится с этим в каком-то трансе. Они полностью погружены друг в друга. Сейчас для нее оказывается неожиданностью, что ее крик прозвучит еще раз... Она слишком отвыкла, слишком многое перенесла, пережила, чтобы так сразу — стать той, что прежде. Он… ей кажется, почему-то, что недоволен собой, что хотел дать ей больше, дольше… Но, как и раньше, он не показывает эмоций после. Говорит о всякой ерунде.
В тамбуре она нарочито стоит перед дверью. Он безропотно открывает, выпуская ее. Идут к машине совсем рядом, почти касаясь друг друга, но она не просовывает руку в его. Слишком уж светло, слишком много народу. Не так часто люди ходят под ручку вообще, будет вызывающе бросаться в глаза.
Субару. «Привет, субару. Как долго ты меня ждала… Но я не стану произносить при нем такие слова. Не стану гладить твои металлические ручки. Что-то ты какая-то, не очень блестящая. Но ты есть…»
— Хочешь курить?
Хм, не особо, но, — чем дольше она тянет время — тем дольше с ним. Пусть думает, что она хочет курить.
Опять какие-то тряпичные, в старинной одежде, куклы, на заднем сиденье. Он заговорил сам:
— Всякое барахло с дачи вожу, вот, попросили кукол вывезти, пристроить куда-то. Завтра снова надо детей за город.
Она промолчала. Не до ревности пока, не стоит. Но все же… Дети, куклы. Вдруг он вовсе не к бабушке торопится?! Внуки. Или даже его дети. И кто-то его ждёт, а она — дура!
Спущенное заднее колесо накачивалось насосом.
— Да, может дешевле все-таки залатать?
— Конечно! — («Ты до сих пор не сделал колеса?!»)
— Изнашивается двигатель, бензин идет на эту подкачку. Экстрасистолы опять прут, — поморщился.
— После меня… — расстроилась она.
Мир приходил в себя после карантина. Медленно, со скрипом, с огромными потерями. «Как после войны», — подумалось ей. Оба они уже не те. Станут ли люди прежними, когда-нибудь? Вряд ли. Возможно, они станут лучше. Но уязвимей.
Чистая, безмятежная радость исчезла. Притупилась, потускнела, как сегодняшняя субару. Она едет в субару. Это правда. Спокойно села, как в любое такси. Может, когда-нибудь пройдет постковидный синдром — во время болезни исчезали запахи, нарушился вкус. Вкус к жизни, кажется, тоже.
— Где тебя высадить?
(Господи, какая разница?! Что сейчас скрывать, и так ясно, что после девяти вечера общественный транспорт не ходит.)
— Хоть у подъезда…
— Не следят за тобой теперь?
— Наверное, нет.
До подъезда все-таки не доехал, и правильно, это дурной тон. Она вышла со смешанным чувством. Домой не хотелось со страшной силой, но не из-за него. Просто устала она от дома, как от тюрьмы, за этот год.
…
…
— Ты закрыл?
— Да. Порошок положил вместо пасты. Сейчас утихнет. Ну, скажи, правда ведь, уже затихает?
— Не знаю. Может быть. Все равно выпью кеторол. Да где же он? Ничего найти не могу, издевательство!
Он уже открыл дверь, она все еще роется в сумочке. Бесполезно. Фиг с ним.
— Что ты дома скажешь?
— Я только час сюда ехала… Пациентка была.
— Назад тоже час ехала? И на чем?
— Не важно. Единственное, что имеет значение — прийти с тем, что мне легче, что прогресс есть. А если нет…
— На улице как хорошо! Свежо.
На улице, правда, чудесно. Летняя короткая ночь, фонари и приятная прохлада. Романтика.
Он держит дверь.
— Мужик на балконе напротив уже устал стоять и курить, за нами наблюдая…
Она быстро просунула руку в его — идти далеко, и относительно темно. Хотя улица освещена, конечно, но, мало ли… Похоже, он этого ждал. Они идут под руку долго-долго, шаг в шаг, и это прекрасно. Они на воле. Господи, после такого года — как много значит это выражение. На воле.
— Где пойдём, дворами, или в обход?
— В обход. У вас тут крысы могут быть.
— Здесь налево.
В траве что-то подозрительно зашуршало.
— Что это? Опять?!
— Местные жители…
Пусть бегут местные жители. Она с ним.
— Я уже отвыкла от них. С нового года. Тогда я с ними уже разговаривала, правда, матом.
— Это правильно. А где они были?
— Прямо у подъезда. И никому, кроме меня, не было до них дела…
Она быстро рассказывает про кошмар в виде ковида и одновременной борьбы с крысами. Как она писала в мэрию. Как ей отвечали…
— Мы пришли.
А она и не заметила. Субару, как большой серебристый дельфин, неожиданно высунула свою блестящую морду из кустов. В свете ночных фонарей кажется невероятно прекрасной.
— А вот эту машину все хотят продать, — кивнул на чёрную, соседнюю.
— Что это за машина?
Эмблемы на капоте не было, а по форме автомобиль напоминал некий раритет.
— Мерседес.
Точно. Присмотревшись, она нашла малюсенький значок. Надо же. Закурила.
— Не знаю, куда этих кукол. Ручная работа.
— Ручная? Так продать можно, на «Авито».
— Ты будешь продавать? И сколько они могут стоить?
— Не знаю, но можно сориентироваться по ценам на похожие товары.
— Возьмёшь?
— Не, я продавать не хочу. А… возьму! Я в школу отдам, для музея; знаешь, как они такое любят! И дочке покажу. Только… скажи честно, почему они не нужны? Хозяева умерли? Болеют? У них чесотка? Это куклы вуду?
— Конечно, куклы вуду. Нет, никто не умер, и даже не уехал в Америку. Просто чистят завалы вещей, а что жалко выкинуть — отдают, просят пристроить куда-нибудь.
Хорошо. Она хоть дочке сунет кукол, чтобы та поиграла немного, и не сердилась за позднее возвращение. Боже, а она-то переживала! «Кукол детям везёт, это его дети…»
Субару несется очень быстро. Максим злится на очередного «козла», пытавшегося обогнать на переходе, и чуть не сбившего пешехода.
— Козлина уродская! Изображает из себя! На переходе! Сейчас увидишь, насколько моя машина мощнее!
Ох, ну не без этого соревнования, конечно. Детство остается во всех. Прорывается в моменты эмоций. Да еще она рядом сидит… И, кстати, балдеет от скорости.
— Заберёшь кукол?
Он выходит из субару вместе с ней возле ее дома. Вообще-то, она и сама могла их вытащить. Он не торопится уезжать, продолжает говорить что-то. Но в двенадцать ночи надо-таки идти домой. Она машет ему куклами, идет, улыбаясь. Картина из готического фильма. Ночь, фонари, зелень кустов, серебристая субару, садящийся в нее мужчина, и — блаженно улыбающаяся женщина с сумочкой через плечо, обнимающая двух кукол в старинной одежде, со странными личиками…
3452 просмотров
Категории: Любовный роман, Эротика, Роман, Серия, Эксклюзив, Драма, Любовный треугольник, Отношения при разнице в возрасте, Социально-психологическая драма, Тишинова Алиса, Современная проза, Эротический современный роман
Тэги: алиса тишинова, субару, любовь, страсть, коронавирус, социум, психология, страдания, жизнь без прикрас
| Доступный формат книг | FB2, ePub, PDF, MOBI, AZW3 |
| Размер книги | Роман. 7,34 алк |
Эксклюзивные авторы (77)
- появились новые книги
Авторы (1183)
Подборки
Комментарии
Свои отзывы и комментарии могут оставлять только зарегистрированные пользователи, купившие данную книгу!
Войти на сайт или зарегистрироваться, если Вы впервые на сайте.
Подборки книг
#Академка и Студенты #Вампиры #ВедьмаИщетЛюбовь #ГендерныеИнтриги #ДворцовыеТайны #Дневник моей любви #КосмическиеИнтриги #КурортныйРоман #ЛитСериал #Любовь на спор #ЛюбовьОборотня #Магический детектив #Наследница #Некроманты #Новые звезды #Отбор #Полюбить Дракона #Попаданка #ПродаМастер #СемейныеИнтриги #СнежнаяСказка #Фамильяры в деле! #ЭроЛитМоб Young adult Авторские расы / Редкие расы Азиатские истории Академия, школа, институт и т.д. Альтернативная история Боги и демиурги Бытовое фэнтези В гостях у сказки Вампиры Ведьмы, ведуньи, травницы, знахарки и т.д. Гендерная интрига Герой-преступник Городское фэнтези Дарк фэнтези Демоны Детективное фэнтези Драконы Европейское фэнтези Жестокие герои (18+) Истории про невест Квест / LitRPG Космическая фантастика Литдорама Любовная фантастика Любовное фэнтези Любовный гарем Любовный треугольник Любовь по принуждению Маги и волшебники Мелодрама Мистика и ужасы Молодежка Морские приключения Некроманты и некромантия Неравный брак / Мезальянс Оборотни Остросюжетный роман Отношения при разнице в возрасте Первая любовь Попаданки Призраки и духи Приключенческое фэнтези Прыжки во времени Рабство Сентиментальный роман Скандинавский фольклор Славянское фэнтези Служебный Роман Современный любовный роман Социально-психологическая драма Стимпанк Триллер Фамильяры Фейри Эльфы Эротическая фантастика Эротический современный роман Эротическое фэнтези
