Сыновья. Марк Рабинович
Магазин Книги автора Комментарии Похожие книги Предыдущая книга Следующая книга
В современном Иерусалиме встречаются три совершенно чуждые друг-другу человека и вдруг выясняется, что их объединяет давняя история, произошедшая много лет назад в раздираемой войной Галиции. Что им теперь делать с этим неожиданно обретенным знанием?
Отрывок «Сыновья. Марк Рабинович»
ПРОЛОГ
Эту историю рассказал мне один мой заочный знакомый, с которым я познакомился на просторах Сети. Острый на язык, хороший собеседник и многогранный, интересный человек, наряду с множеством достоинств он обладает одним серьезным недостатком. Дело в том, что он родился и вырос в Одессе, поэтому я бы не советовал вам верить ни одному его слову, и, в особенности, этой истории. Да и вообще, повесть сия вызывает множество вопросов как натянутостью ее сюжета, так и бьющей через край сентиментальностью. Ну просто не могло быть такого в реальной, не книжной жизни. Однако бывают иногда ситуации, когда следует воздержаться от каверзных вопросов и просто слушать. Вот и в тот раз, я, с трудом удержавшись от комментариев, выслушал это повествование до конца и задумался. Теперь я пересказываю эту повесть для тебя, мой Читатель, в надежде, что и ты задумаешься.
ЧАСТЬ первая. Иерусалим, 2024 год
ГЛАВА Лях
Иерусалим... У моего деда одно это имя вызывало, надо полагать, душевный трепет, если не приступ религиозного экстаза. А уж кабы он ступил ногой на камни, по которым ходил сам Иисус... Не знаю, такое мне трудно себе даже представить. Но дед уже давно лежит под простым гранитным крестом на городском кладбище и раз в году, когда мне удается вырваться в городок моего детства, я прихожу на его могилу с букетом фиалок. Сам же я плохой католик и, наверное справедливо, Аля, которая за два десятилетия изучила меня лучше, чем я сам, называет меня "агностическим марксистом". Во всяком случае, сегодня Святой Город не вызвал во мне абсолютно ничего хотя бы отдаленно напоминающего душевный трепет. Вот и сейчас, я попирал брусчатку, по которой возможно ходил (а, скорее всего, не ходил) сам Спаситель и думал отнюдь не о божественном. Меня больше всего беспокоила необходимость купить подарки жене и сыну, в сочетании с патологическим неумением такие подарки выбирать. А вокруг меня бушевал всеми красками безалаберный восточный базар и глаза разбегались, не желая концентрироваться. Мимо неслись стада разномастных туристов, торопящихся поставить еще одну галочку в предварительно составленном списке достопримечательностей. И горе тому, кто пропустит хоть одну. Вот молодая японка, с трудом говорящая по-английски, судорожно улыбаясь из последних сил, пытается найти пропущенную ею пятую станцию "Скорбного пути" и похоже, что без этой станции вся ее поездка на Святую Землю потеряет смысл. Обвешанный оружием и разнообразной электроникой израильский патруль, смущенно пожимая плечами, уже терзает свои коммуникаторы в попытке предотвратить трагедию. А мимо них, ни на кого не глядя, меряет ступеньки старик-араб с хвостами моркови и сельдерея, выглядывающими из сумки с надписью: "Пепси". Древний город живет своей жизнью.
Я медленно спускался в базарные недра по щербатым ступеням, наблюдая эту вакханалию красок и звуков, дыша ею. Шаг за шагом я вбираю в себя, пью этот безумный город. Но моих шагов не слышно, потому что и слева и справа от меня владельцы сувенирных лавочек, похожих одна на другую, как два "фольксвагена", расхваливают свой товар на множестве самых разных языков. При виде меня они безошибочно переходят на ломаный польский с солидной примесью русских слов.
— Пане, пане! Выглядач! — кричат они — Наилепши памятки! Дешево!
В конце концов я купил у палестинского араба огромную металлическую пятерню с еврейской молитвой на английском языке. По уверению продавца, эта железяка гарантировала защиту и процветание тому дому, в котором ее повесят. Покойный дед, также как и ксендз соседнего костела, гневно осудили бы такое богохульство, но Алисии это должно было понравиться и я рассчитывал, что магическая пятерня займет почетное место на стене между куклой вуду и монгольским щитом с обратной свастикой. Оставалось еще найти что-нибудь для Мартина, что представлялось мне задачей совершенно запредельной. Но тут мне повезло. В лавочке напротив Башни Давида я нашел бейсболку с символикой израильской армии. Уж не знаю почему, но мой великовозрастных сын неравнодушен к ярким головным уборам. Их у него множество и на очередной персональной выставке его лохматую и безалаберную голову украшает очередная бейсболка. К тому же, похоже, что с переменой головного убора он меняет и мировоззрение. Надеюсь только, что израильское кепи не превратит его в агрессора.
Я достал телефон и проверил время, сверившись с огромными часами на витрине ювелирной лавки. Все верно: переключившись на час вперед, аппарат исправно показывал начало седьмого и о том же сигнализировало проглядывающее сквозь Яффские ворота предзакатное солнце. До встречи с Майей оставалось менее часа, а мне еще предстояло найти рынок Махане Иехуда. Но оказалось, что до рынка можно доехать за пару минут на трамвае и я пришел на место встречи загодя. Ждать мне следовало на углу улицы Агрипас около подземной стоянки, там где на торце дома огромное панно нависает над невзрачной лавочкой. Друзья, побывавшие в этой стране, утверждали, что израильтяне вечно опаздывают и я приготовился к долгому ожиданию. Но Майя, разрушив все стереотипы, тоже появилась заранее. Выглядела она совсем неплохо и я вздохнул с облегчением: учитывая ее преклонный возраст, можно было ожидать и появления инвалидной коляски. Но нет, мне навстречу бодрой походкой шла миниатюрная старушка спортивного вида (если только этот термин применим к старушкам). А ее моложавое лицо выглядело даже лучше, чем на экране компьютера, хотя тут, надо полагать, постаралась косметика.
Познакомился я с ней, разумеется, именно так, как случается большинство знакомств в наше время: через Сеть. Надо признать, что инициатива принадлежала именно ей и поначалу я ничего хорошего от этого не ожидал. Когда она начала рассказывать про семинар с подозрительным названием: "Влияние мультикультурности на межнациональные связи", я заподозрил, что следующей фразой она попросит номер кредитки. Ее ломаный польский и таинственный акцент тоже не вызывали доверия. К тому-же было совершенно непонятно, какое отношение имеет скромный педиатр к межнациональным связям. А вот то, что она не стала форсировать события и предложила продолжить разговор на следующий день, произвело на меня более благоприятное впечатление. На следующий день все оказалось совсем не страшным, а перспектива поехать в экзотическую страну за чужой счёт - заманчивой. К сожалению, мою Алисию никак не хотели отпускать с кафедры и нам пришлось утешаться тем, что бесплатная поездка ей все равно не грозила, а оплачивать билет в разгар туристического сезона было на грани возможностей нашего бюджета. Таким образом я и оказался на улице Агрипас в самый разгар иерусалимского мая.
Знакомиться в Сети легко и приятно. Вначале ты имеешь дело не с самим человеком, а с придуманными им текстами. Даже потом, когда дело доходит до видеоконференции, ты общаешься лишь с грубой проекцией его (или ее) лица на несколько дюймов экрана. Совсем иное дело, когда полузнакомые люди (все-же встречи в Сети не стоит считать полноценными) встречаются вживую. Встретив тот же персонаж в реальной жизни, ты немного теряешься, начинаешь заикаться, "мнешь кепку" по меткому выражению одного моего русского приятеля. Однако, это не смертельно и легко преодолимо при наличии минимальных навыков общения. У меня, как у врача, принимающего пациентов, такие навыки, разумеется, были и поэтому нам относительно быстро удалось преодолеть первоначальное смущение. Уже через пару минут мы двигались по рынку и Майя рассказывала мне какие-то байки про местных торговцев, которые я, признаться, пропускал мимо ушей. Меня значительно больше интересовал предстоящий таинственный семинар и, в особенности, моя роль в нем.
— Дорогая пани Степинска — осторожно прервал я очередной рассказ — Спасибо вам за эту занимательную историю, но мне бы хотелось получше подготовиться к завтрашнему семинару.
— Никакой пани, прошу тебя — рассмеялась Майя — У нас даже Главу Правительства зовут уменьшительным именем. Так что называй меня Майей, пожалуйста.
— И все же... Майя — обращение к пожилой женщине по имени далось мне с известным трудом и я слегка запнулся — Я бы хотел...
— Будет тебе семинар — усмехнулась она — Вот прямо сейчас и будет. Пойдем!
Сказав эту загадочную фразу, она потащила меня вдоль рядов, свернула направо в совсем уже узкий проход, который быстро превратился в подобие обжорного ряда и закончился маленькой неприметной закусочной, предлагающей непонятную еду. Небрежно кивнув толстому мужчине восточного вида, она перекинулась с ним парой слов, после чего толстяк откинул перед нами прилавок и, отодвинув занавеску, пригласил внутрь. За занавеской обнаружилась крохотная комнатушка с двумя круглыми столиками и тремя пластиковыми стульями. Мы осторожно уселись. Хозяин что-то пробормотал и исчез, появившись через минуту с еще одним стулом, родным братом первых трех. Таинственным образом на одном из столиков появилась бутылка с надписью "Арак", графин апельсинового сока и разнообразные неидентифицируемые закуски. Мое недоумение, и без того запредельное, грозило уже перелиться через край и Майя это заметила.
— Не беспокойся, дорогой — мягко сказала она, прикрыв своей морщинистой ладошкой мою — У нас здесь действительно состоится семинар, вот только тема будет несколько иной.
— Иной? — мне никак не удавалось собраться с мыслями.
— Что ты знаешь о своих корнях? — вдруг выпалила она — Кем был твой прадед? А прабабка?
Это было неожиданно, как удар током. При чем тут мои корни? Я задумался, но ненадолго. Историю своего не слишком древнего рода, в особенности по отцовской линии, я знал хорошо, как и полагается уважающему себя поляку.
Она не простиралась столь уж далеко в прошлое, потому что в сентябре 1943-го года моего шестилетнего дедушку подкинули в польское село на Галиции. Родители его предпочли остаться неизвестными. Когда мальчонку нашли, он держал в грязной ручонке записку, в которой была записана русскими буквами его польская фамилия. Сам же он ничего не помнил, кроме своего имени. Сельчане, возможно, могли бы рассказать и больше, но их всех вскоре вырезала банда ОУН. Деда однако, успели передать во Львов, который тогда именовался Лембергом, и поместить в сиротский приют. Вскоре фронт приблизился и приют переехал западнее, в небольшой городок, лежащий вдали как от шоссейных, так и от железных дорог. Расчет оказался верен и то, что долгие годы местные жители считали своим проклятием, спасло их дома от разрушения. Уцелел и приют, а с ним - и мой дед, оказавшись при этом немного западнее советской границы. Приют был на иждивении церкви и даже в эпоху развитого социализма этого никто не оспаривал. Поэтому дед вырос добрым католиком и в том-же духе попытался воспитать своего сына, моего отца. Но тут вмешались власти и, в результате, отец в церковь не ходил и даже какое-то время был коммунистом, но порвал свой партийный билет сразу после выступлений Валенсы. Любопытно то, что никакого конфликта отцов с детьми в нашей семье не было, то ли благодаря христианскому всепрощению деда, то ли благодаря европейской толерантности отца, а, скорее всего, благодаря властному характеру бабки, не допускающей в своем доме разговоров ни о политике, ни о религии. Таким образом я неплохо представлял себе свое генеалогическое древо по мужской линии. Прочие его ветки, впрочем, были не длиннее дедовской, чему поспособствовала та далекая война.
Таким образом, о прабабушках и прадедах я не имел ни малейшего представления. Все это я и рассказал Майе, по прежнему недоумевая и жаждя разъяснений.
— Ну что ж — сказал она — Совсем неплохо. Можно было бы сказать: "исчерпывающе", если бы не одна деталь.
Тут она, в соответствии с законами жанра, мило улыбнулась, ожидая моей предсказуемой реплики. Но не дождалась, потому что я, немного оправившись от первоначального шока, решил игнорировать ее хитрые подходцы и занялся таинственными закусками, нарочито расхваливая каждую из них. Обескуражить старую пани оказалось, однако, не так просто.
— Умница — ухмыльнулась она — Ты тут подкрепись с дороги, только на арак пока не налегай. А я пойду приведу еще кое-кого на наш... семинар.
С этими словами она вышла, откинув занавески, а я сразу потерял интерес к закускам. Загадочная ситуация продолжала оставаться загадочной, но хотя бы прояснился смысл дополнительных стульев. Отсутствовала она с четверть часа и вернулась сопровождаемая двумя типами примерно моих лет. Это и были, надо полагать, остальные участники "семинара". Время от времени "семинаристы" бросали друг на друга очень странные взгляды и тут-же отводили глаза. Все чудесатее и чудесатее, подумал я, но задавать вопросы было пока рано.
— Знакомьтесь — весело сказала Майя по-русски — Это господин ХХ из Польши.
При этих словах она указала на меня острым подбородком и я успел заметить выражение ее глаз. Пани Степинска явно чего-то опасалась, старательно скрывая свое беспокойство неестественно веселым тоном.
— Ну а наши новые гости... — продолжила она — ...это господа YY из Украины и ZZ из России.
Сразу стало понятно беспокойство хозяйки "семинара". Нет, к украинцам у нас сейчас относятся неплохо, особенно после того как Украина стала частью Европы. Точнее, стараются хорошо относиться, как и полагается европейцам. Во время войны это было несложно, ведь так естественно пожалеть несчастных беженцев. И не только пожалеть, но и помочь. Думаю, что ни один украинец, по крайней мере из тех, что прорвались сквозь ад войны и добрались до нашей границы, не сможет упрекнуть поляков в ни в черствости, ни в равнодушии. После войны, однако, снова начали всплывать старые обиды. Особенно, теперь, когда они получили право работать по всей Европе, вызвав этим невиданный всплеск безработицы и рецессию. А ведь где-то там, глубоко в подвалах нашей генетической памяти, до сих пор полыхают пожары гайдаматчины, валяются вдоль дорог женщины со вспоротыми животами и звучат проклятые имена Наливайки и Хмельницкого. Волынскую резню тоже нелегко забыть.
Однако, если украинцев мы недолюбливаем, тщательно скрывая это даже от самих себя, то русских мы просто терпеть не можем и даже не пытаемся это скрыть. А ведь они до сих не покаялись за Катынский расстрел и за многое другое. Причем нас же при этом обвиняют в заносчивости. Про Украинскую войну я уже и не говорю. В общем, сомневаюсь, что на моем лице была написана безумная радость и я лишь старался изо всех сил, чтобы на этом лице не проявились мои истинные чувства. Со мной "семинаристы" поздоровались весьма сухо, что свидетельствовало о взаимности нашей антипатии. Ну а друг на друга они и вовсе смотрели волком и мне даже показалось, что сейчас между ними проскочит фиолетовая молния, снимая некие наведенные потенциалы. Впрочем, будучи гуманитарием, мыслю я, надо полагать, в неправильных терминах. Ну и хрен бы с ними.
— Как вы уже поняли... — начала Майя, когда Хохол и Кацап расселись — ...наш семинар представляет из себя сугубо семейное дело.
Я подумал, грешным делом, что ровным счетом ничего не понимаю и двое других были, похоже, того же мнения. Именно это меня и раздражает в евреях. Нет, я против них ничего не имею, но не стоило бы им так уж явно демонстрировать свое умственное превосходство. Вот и теперь пани Степинска явно наслаждалась нашим недоумением.
— А нельзя ли ближе к делу? — не выдержал Кацап.
— Хорошо — Майя задумалась, наверное затрудняясь сформулировать свою мысль — Дело в том, что все мы в какой-то степени родственники.
Я, признаться, уже давно ожидал чего-то в этом, поэтому мне удалось сохранить хладнокровие. А вот Хохол и Кацап вскочили почти одновременно и так-же синхронно шлепнулись обратно. Зрелище, надо сказать, было презабавное, но никто не засмеялся.
— Все просто — сказала израильтянка — Трое ваших дедов было родными братьями, причем погодками.
Пся крев, подумал я, только этого мне не и хватало. Дал же Господь родственничков. Украинец и русский! А китайцев прабабушка не рожала?
— А вот теперь самое время выпить — неестественно бодро сказала Майя и начала разливать арак по маленьким стаканчикам.
ГЛАВА Хохол
Этот самый арак оказался обыкновенной анисовкой. Но пора было перестать тупо молчать и хоть что-нибудь сказать.
— А вы, Майя — спросил я — Вы нам кто?
— У ваших дедов была еще и сестра. Моя мама была четвертым ребенком в семье или, если быть точным, то первым.
— То есть у нас еще и евреи в роду? — спросил Лях, непроизвольно поморщившись.
Да, неполиткорректно подумал я, поляки те еще антисемиты в душе. Впрочем... Но развивать эту мысль мне сразу расхотелось. Стоп... Прежде всего привести мысли в порядок. И как я вообще оказался в этой совершенно чужой мне стране среди совершенно чуждой мне компании?
Госпожа Степинская нашла меня в Харькове, заявившись прямиком ко мне на работу. Надо сказать, что в старой столице мы жили уже второй год и город начинал мне нравиться. Признаться, до войны я его недолюбливал. Я отнюдь не националист и уж точно не фанатик, однако город был в те времена слишком уж русским и это немного раздражало. Помнится, приехав в очередную командировку я три дня не слышал украинской речи, пока со мной не заговорил на моем родном языке администратор ресторана - иссиня-черный негр из Зимбабве. Однако во время войны харьковчане продемонстрировали такую стойкость, что я им все простил. Тем более что сегодня в городе считается неприличным говорить по-русски и повсюду слышится наш певучий язык, хотя и с сильным москальским акцентом. Дома они, конечно, продолжают говорить по-русски, ну и ладно. В Харьков я привез семью через два месяца после окончания боев, соблазненный хорошим местом в штате городской подстанции и обещанием почти не поврежденной квартиры, что было чудом в разрушенном русскими городе. Правда пришлось оставить под Киевом могилку Мии, но ничего, столица не так уж далеко и доченька меня простит. А вот я никогда не прощу, умирать буду, а не прощу. Говорят, к нам приедет по контракту инженер из Санкт-Петербурга, проклятого города. Ну что ж, пусть приезжает. Первым делом плюну ему в морду.
Поэтому, при встрече с Кацапом моим первым желанием было вцепиться ему в глотку. Но теперь мы европейцы и должны уметь справляться со своим интуитивно-подсознательным. Поэтому я сухо поздоровался, но руки, разумеется, не подал. И вообще, больше всего мне хотелось развернуться и уйти. А еще мне хотелось пойти в храм неподалеку и и прочесть "за упокой" Мии, хотя обычно я атеист. Но храм, как мне помнится, был русским, так что это тоже отпадало. Нехотя я проследовал за старухой Степинской, исключительно из уважения к ее возрасту. Но перспектива приобрести москальского родственника (против Ляха я ничего не имею) меня окончательно добила. Поэтому я немедленно поднялся, чтобы покинуть это мерзкое сборище. При этом я старался не смотреть на Кацапа, но все же не удержался, бросил беглый взгляд и этот взгляд швырнул меня обратно на пластиковый стул. Я увидел его руки.
Израильский месяц май, это как наша середина лета, а дождей здесь, похоже, не бывает совсем. Поэтому меня удивило, что Кацап пришел хоть и в легкой фуфайке, но с длинными рукавами. Сейчас он закатал рукава и мне открылись два бурых пятна на его левой руке, чуть повыше локтя. Это меня и подкосило, ведь я знал по каким причинам у русских появляются меланомы. Он взглянул на меня, криво улыбнулся и отвел взгляд. Может он и нарочно закатал рукава, не знаю, да и неважно это, потому что тот, кто добровольно занимался дезактивацией под Сумами, заслуживал хотя бы минимального уважения. Намного легче, впрочем, мне не стало, но и желание вцепиться ему в глотку пропало.
Зато захотелось снова выпить и я долил себе пряной жидкости из бутылки. Вообще-то мне, как истинному украинцу, полагается любить горилку и сало, но я, почему-то, люблю морепродукты и рислинг. Морепродуктами на столе и не пахло как, впрочем, и салом. Поэтому, залив в себя арак одним глотком, я намазал на кусок лепешки непонятной серой пасты из пластиковой миски. Неосторожно откусив большой кусок, я чуть не выплюнул его: вкус был не противным, но настолько необычным, что я не знал, что теперь делать с куском лепешки во рту. В конце-концов я все-же заглотил его судорожным движением гортани.
— Хумус — понимающе сказал Кацап.
Это мудрое замечание ничего не объяснило, да и не нужны мне были его объяснения.
— И что же теперь? Что вы нам предлагаете делать?
Только тут я сообразил, что говорю с ними на своем языке. Остальные трое говорили по-русски, но каждый по своему. Кацап, как и полагается кацапу, говорил так, как положено говорить уважающему себя русскому интеллигенту из центральных мест: Москвы или, не приведи господь, Санкт-Петербурга. Майя говорила с сильным акцентом, наверное израильским. Говорила она почти без ошибок, но иногда путала падежи и забавно тянула гласные в конце слова. Русский Ляха был ужасен, но все же понятен, тем более, что он был густо насыщен смутно знакомыми мне польскими словами. Я же отвечал им исключительно по-украински. Они, надо полагать, решили, что это у меня такая принципиальная позиция, но они ошибались. Никогда не был я упрямо-принципиален и уж точно не так по-глупому. Все обстояло намного хуже. Я просто физически не мог заставить себя говорить на проклятом языке, не смог бы выдавить из себя ни одного ихнего слова. Обнаружилось это сразу после гибели нашей дочурки и расскажи мне кто-нибудь раньше про такое, я бы и сам не поверил, но факт оставался фактом. Меня бесила эта русская дислексика и много раз, наедине с самим собой я пытался произнести простые фразы на этом языке, но изо рта вырывалось лишь нечто напоминающее хрипение немого. Наверное, здесь имел место некий психологический барьер, следствие шока, или еще что-нибудь в том-же роде. Выяснять это мне не хотелось, а объяснять сейчас этим троим - и того меньше. Впрочем, никто мне и слова не сказал. Наверное, им не так уж сложно было понять простые слова на близком языке.
Надо сказать, что соблазнила меня Майя не семинаром, о котором вскользь упомянул Лях, а экскурсией на энергоблок недавно построенной израильской АЭС, которой, как только что выяснилось, в природе не существовало. По правде сказать, на старуху я не сердился, ведь когда еще выберешься на Святую Землю, да еще и на халяву. Жаль только, что Лёля ни за что не соглашалась поехать: Сашко пошел в первый класс и она, не готова была это пропустить. Подумаешь - первый класс! Ему сколько лет учиться, еще успеет возненавидеть эту школу. Впрочем, это я так себя оправдываю, наверное. Но какова старушка Майя! Вот за это я и не люблю евреев: все им надо вывернуться и либо обмануть, либо еще как показать себя. Конечно, не все они такие, но многие. Правду сказать, были и в нашем взводе два еврея, так те все больше молчали. Одного из них убили фашисты под Николаевом, а второй получил пулю в ногу там же. Мы его дотащили до машины медиков и больше я его не видел. Хочется надеяться, что ногу ему сохранили, потому что козак он был правильный. И все же евреев не люблю.
ГЛАВА Кацап
Как я понял, Майя в свое время задалась целью заманить нас троих в Израиль и в этот закуток на рынке. Лях упомянул какой-то семинар, а Хохол мрачно проворчал нечто про таинственную электростанцию. Со мной же она не изощрялась в приманках и просто-напросто предложила отдохнуть за счет какой-то невнятной гуманитарной организации, занимающейся такими же как и я инвалидами Сумщины. На работе было затишье, дома меня уже давно никто не ждет и я согласился без колебаний.
В Израиле я побывал один раз как раз перед Украинской войной (некоторые упертые граждане до сих пор называют ее Спецоперацией). Мы с женой гостили тогда у друзей в Нетании и объездили с ними полстраны, добравшись даже до Эйлата. Надо сказать, что еврейское гостеприимство, будучи несомненно искренним, сильно отличается от русского своей назойливостью. Поэтому к началу второй недели мы смертельно устали восхищаться местными видами и хвалить местную еду. Особенно доставал меня хумус, которым полагалось неумеренно восторгаться. Но не надо о грустном... Однако араком нас тогда не потчевали, и слава всевышнему, потому что большей гадости я в жизни своей не пил. Вроде бы нам, русским, полагается любить водку и черный хлеб. Я же, почему-то, предпочитаю морепродукты и рислинг. Но морепродуктов я на столе не обнаружил, впрочем, как и черного хлеба. Ничего не оставалось, кроме как привычно расхваливать хумус, однако не злоупотребляя им. Пусть Хохол эту гадость ест. Или Лях.
Бог с ним, с Ляхом, а вот к украинцам у меня, как у многих русских, отношение двоякое. Их можно уважать за стойкость, восхищаться ими, жалеть, сочувствовать, но не любить. Ну просто не можешь ты любить того, по отношению к кому испытываешь чувство вины. И добро бы, если бы я в ту войну проявил трусость, но нет, все обстояло много хуже. На улицу выходили немногие, но они были. Потом, когда маньяк сдох, так и не добившись Третьей Мировой, они возвращались. Возвращались без выбитых передних зубов, с наспех сросшимися ребрами и с отбитыми почками, но возвращались с победой. Я бы тоже так мог и меня бы не испугали проклятые автозаки и тупые морды силовиков. Но я не сумел переступить через пресловутое чувство национальной гордости. Не смог и все тут. Поэтому и на улицу не вышел. Наверное, мне было бы легче, если бы я бездумно верил зомбирующему ящику и ярким плакатам. Таких было много, да что там, их было большинство. Этим было легче, ведь у них не было выбора. Я же выбрал исконный путь нашей интеллигенции: ничего не делать. Не участвовать, отстраниться, не навредить стране, понимая при этом все ее убожество.
Национальная гордость! Как сказал один мой друг: "Национальная гордость особенно сильна тогда, когда гордиться нечем!" Мой друг был из тех, что вышли на улицу, но меня он ни разу не упрекнул. И все же теперь он мой бывший друг, потому что я не могу смотреть ему в глаза.
Вот такая вот дилемма, хоть в гамлеты записывайся, занимай очередь. Впрочем, душевный разлад всегда был свойственен русской интеллигенции, вот только национальной гордости это почему-то не помогает. А ведь еще Гоголь, согласно текстам школьный сочинений, страдал двойственностью. Впрочем, Николай Васильевич был как раз малороссом, то-есть, по сути, тем же хохлом. Интересно, куда это меня занесло? Что-то я слишком много думаю последнее время. А ведь это очень вредно как для здоровья, так и для национальной гордости. Знаменитое российской самокопание, бессмысленное и бесплодное. Самокопание, плавно переходящее в самобичевание. Мне вспомнилось как я ворочал отвалом бульдозера некогда плодородную, а теперь ядовитую землю сумщины и думал, думал… Тактический ядерный взрыв, конечно, не водородная бомба, но все же напакостил он предостаточно. Нам, конечно, проводили дозиметрию и корректная бельгийская врачиха из миссии МАГАТЭ уже несколько раз предупреждающе поднимала бровь. Но мне было все равно. Нет, неверно, не все равно. Скорее я подспудно хотел, чтобы где-нибудь на теле появились язвы, как знак прощения. Наверное именно поэтому юродивые на Руси так лелеяли свои раны. Но я-то не юродивый, мне-то зачем?
Был один случай, в Харькове, на обратном пути. Я возвращался домой и мне предстояло сесть на троллейбус, который увезет меня в недавно восстановленный аэропорт. Центральная площадь Харькова, Площадь Свободы, если я правильно запомнил, восстановлена еще не была, но прилегающие улицы уже расчистили и починили оборванные троллейбусные провода. Я встал в хвост длинной очереди будущих пассажиров. Нас там стояло человек сорок и было очевидно, что в первую машину все не влезут. Но никто не толкался и не ерзал, не проявлял нетерпение. Студенты уткнулись в свои планшеты, кто-то разговаривал по телефону, остальным, как и мне, оставалось наблюдать привычное зрелище десятка русских добровольцев, разбирающих завалы Госпрома. И только детишки бегали вдоль очереди, сопровождаемые тревожными взглядами родителей. Подошел мужчина в полувоенной одежде и на костылях, встал за мной. Пожилая женщина, под одобрительное молчание очереди, попыталась предложить ему свое место, но он только устало отмахнулся. Я стоял в этой спокойной очереди и мое чувство национальной гордости подвергалось очередному испытанию. У нас, в Питере, не бывает очередей на общественный транспорт: автобусы, троллейбусы и трамваи ходят часто и я никогда не видел их переполненными. И это хорошо, очень хорошо. Но если бы такие очереди были, смогли бы мы стоять в них так же терпеливо, не пытаюсь оттолкнуть ближнего локтями? Ответа у меня не было и это не давало мне покоя всю дорогу до аэропорта.
Вообще-то, моя добровольная командировка на Сумщину продолжалась недолго. Случилось так, что на четвертом месяце дезактивационных работ бельгийская докторша обнаружила долгожданные меланомы на моей левой руке и взбунтовалась. Меня пинками выгнали с территории и из общежития, предложив койку в любом европейском госпитале. Но я отказался, мне хотелось только домой, хотя я и знал, чего мне это будет стоить. Наверное, это был все тот-же застарелый мазохизм, что и на Сумщине. Посудите сами, чем плохо было провести месяц-другой в Швейцарских Альпах, нежиться на белоснежных простынях радиационного санатория, ходить в горы и вдыхать кристально-чистый воздух? Так нет же, приспичило мне таскаться каждый божий день в амбулаторию на Английском проспекте, преодолевая тошноту и слабость в ногах. Госпитальными злоключениями, однако, мои страдания не ограничились Вернувшись, я продолжал ловить на себе косые взгляды тех, кто органически не был способен принять какое-либо мнение, кроме своего. Точнее того, которое казалось им своим, хотя было навязано крупнокалиберной пропагандой. Теперь же даже телевидение пестрило палитрой мнений, не говоря уж о Сети, надо было выбирать, а выбирать они не умели, глухо ворчали в растерянности и мне было их жалко. Легко жалеть чужих людей и безумно тяжело, когда любимые люди бросают на тебя осуждающие взгляды, упрямо поджимая губы. Но об этом мне думать совершенно не хотелось и, чтобы заглушить ненужные сейчас мысли, я попытался высказаться.
— Ну, хорошо — резко сказал я — Обнаружились у меня дальние родственники в ближнем Зарубежье. И что теперь? Надо радоваться? Может меня теперь в Европу пригласят? Так теперь нам и так туда въезд открыт.
Я говорил нарочито грубо, стараясь ни на кого не смотреть, но неожиданно поймал одобряющий взгляд Хохла. Это меня обескуражило и я понизил тон.
— Поймите, Майя — продолжил я спокойнее — У меня этих родственников, седьмой воды на киселе, полна страна, да и за границей хватает. В том числе и в Израиле — добавил я непонятно почему.
У меня, действительно, существовал троюродный брат, живущий где-то между Хайфой и Тель-Авивом. Правда был он евреем только со стороны жены и, к тому-же, большой сволочью. Поэтому никаких контактов я с ним не поддерживал и приплел лишь для красного словца.
Сказав все это, я выдохся и ожидающе обвел глазами всю нашу пеструю компанию. Майя, оказывается, тоже смотрела на меня ободряюще, наверное ждала эти мои слова и подготовила ответ.
— Давайте, я расскажу вам, как все было — начала она.
ЧАСТЬ вторая. Галиция, 1943 год
ГЛАВА Лях
Наш капитан обладал множеством достоинств и всего одним, но очень существенным недостатком: недолюбливал штатских. А я был как раз сугубо штатским человеком и звание хорунжего, полученное мной во время обороны Львова, ничего не меняло. Вот и сейчас он только поморщился в ответ на мою неуклюжую попытку поприветствовать его по уставному. Но, как я уже упоминал, достоинств у него было великое множество и одним из них было снисходительное терпение. Его он сейчас и проявил.
— Вот что, хорунжий — начал он — Сходи-ка ты в то село западнее шоссейной дороги, как бишь его...?
— Задебри — подсказал я.
— Именно. Мне доложили, что прибилась к ним одна еврейка и бормочет невесть что про каких-то детей. Так ты пойди и разберись.
— А нам-то что? — удивился я.
— Хорунжий! — прикрикнул на меня капитан.
Я немедленно вытянулся во фрунт, но, вероятно, сделал это недостаточно хорошо, потому что капитан снова поморщился.
— Впрочем, тебе не помешает знать... — тут он сделал длинную паузу — Лондонское командование передало всем отрядам через львовскую ячейку, чтобы мы берегли силы и ни во что не вмешивались.
Капитан был явно нелогичен и у меня появилась к нему пара вопросов. Хотя задать их я не рискнул, они явно были написаны у меня на лице. Капитан это понял и, еще раз поморщившись, объяснил:
— Село-то польское и мы должны выглядеть для них защитниками, хотя по-правде сказать, защитить нам их нечем, да и приказ запрещает.
— Я-то причем?
На этот раз капитан не поморщился, а просто отвернулся и пробурчал почти неразборчиво:
— Дело-то получается, вроде как, политическое. А ты у нас учитель.
До войны я действительно учительствовал в одной львовской гимназии. Как вскоре выяснилось, никаких педагогических талантов у меня не оказалось, любви к детям - совсем мало, к юношеству - и того меньше. Поэтому служба в гимназии не оставила по себе никаких приятный воспоминаний и единственным ее достоинством была ее краткость: вскоре началась война. И все же я не улавливал связи.
— Твоя задача, хорунжий, утихомирить страсти, ежели таковые возникнут... Ну и просто произвести хорошее впечатление.
Последняя фраза прозвучала с несвойственной нашему капитану неуверенностью.
— А что там с детьми, пан капитан? — спросил я.
— Не знаю и знать не хочу — отрезал он — Не хватало нам еще каких-то там детей, да к тому же и еврейских. Ну, все. Исполняй.
— Слушаюсь, пан капитан — браво отрапортовал я, но разворот на носках получился у меня плохо.
Поэтому, даже не посмотрев на очередную гримасу нашего командира, я сразу отправился на выполнение задания. Деревенька Задебри находилась по нашу сторону шоссе, так что опасное форсирование автомобильной трассы мне и двум моим бойцам не грозило. Надо признаться, что узкие полосы шоссейных дорог, да еще и железнодорожные пути, это то немногое, что немцы хоть в какой-то степени контролируют в нашей Галиции. Правда, во Львове немцев полным полно. Сам город они быстренько переименовали в Лемберг и присоединили Галицию к Польше. Казалось бы, надо радоваться, но Польши-то больше нет, вместо нее возникло проклятое Генерал-губернаторство. Большевики с началом войны получили было Галицию в виде платы за очередной раздел Польши, но подавились добычей. Результат, однако, не радовал.
Как бы то ни было, но немцев бояться не следовало. Это не означало, однако, что путь был совсем уж безопасен. Твердой власти в провинции не было, полиция была русинская, но в польские села они заходить опасались и леса не патрулировали. Поэтому, зная дорогу, можно было перемещаться относительно безопасно, лишь бы не напороться на русинское село, что, впрочем, было не столь страшно, потому что банды ОУН базировались где-то на дальних хуторах. В прошлом месяце они вырезали польскую деревню в соседнем районе и нашему отряду приказали совершить акцию возмездия. Я тогда стоял в охранении и в село не входил, чему был несказанно рад. Те же, кто вернулся из сожженной деревни, особой радости не выказывали, смотрели исподлобья и на вопросы не отвечали. Мы их, впрочем, и не расспрашивали. Но в наших местах, к счастью, не было ни сил ОУН ни русинского шуцманшафта. Правда были еще отряды красных партизан. Они получали из Москвы совершенно противоречивые и бестолковые приказы и невозможно было знать заранее, будут ли они сегодня союзниками, врагами или предпочтут нейтралитет. Но красных в Галиции было мало, в наших местах почти совсем не было и ими можно было пренебречь.
До Задебрей мы добрались задолго до полудня. Я выслал вперед бойца, но неожиданностей в селе не обнаружилось и мы вошли в него не слишком опасаясь. Таинственной еврейки там не оказалось, но нам указали на хутор старого Томаша. Итак, первую задачу мы выполнили, продемонстрировав селянам присутствие польской армии. Не уверен, что капитан имел ввиду именно это, но ему придется утереться. Пусть в следующий раз получше формулирует задачу. Оставалось разобраться с еврейкой и какими-то там детьми. До хутора было две версты по проселку и мы бодро зашагали по сухой, по летнему времени земле, соблюдая рекомендованный уставом патрульный порядок. На хуторе меня ждал сюрприз.
738 просмотров
Категории: Приключения, Рассказ, Остросюжетный роман, Исторический роман, Рабинович Марк
Тэги: марк рабинович, сыновья, иерусалим, галиция, война, manbook
| Доступный формат книг | FB2, ePub, PDF, MOBI, AZW3 |
| Размер книги | Рассказ. 2,07 алк |
Эксклюзивные авторы (77)
- появились новые книги
Авторы (1183)
Подборки
Комментарии
Свои отзывы и комментарии могут оставлять только зарегистрированные пользователи, купившие данную книгу!
Войти на сайт или зарегистрироваться, если Вы впервые на сайте.
Подборки книг
#Академка и Студенты #Вампиры #ВедьмаИщетЛюбовь #ГендерныеИнтриги #ДворцовыеТайны #Дневник моей любви #КосмическиеИнтриги #КурортныйРоман #ЛитСериал #Любовь на спор #ЛюбовьОборотня #Магический детектив #Наследница #Некроманты #Новые звезды #Отбор #Полюбить Дракона #Попаданка #ПродаМастер #СемейныеИнтриги #СнежнаяСказка #Фамильяры в деле! #ЭроЛитМоб Young adult Авторские расы / Редкие расы Азиатские истории Академия, школа, институт и т.д. Альтернативная история Боги и демиурги Бытовое фэнтези В гостях у сказки Вампиры Ведьмы, ведуньи, травницы, знахарки и т.д. Гендерная интрига Герой-преступник Городское фэнтези Дарк фэнтези Демоны Детективное фэнтези Драконы Европейское фэнтези Жестокие герои (18+) Истории про невест Квест / LitRPG Космическая фантастика Литдорама Любовная фантастика Любовное фэнтези Любовный гарем Любовный треугольник Любовь по принуждению Маги и волшебники Мелодрама Мистика и ужасы Молодежка Морские приключения Некроманты и некромантия Неравный брак / Мезальянс Оборотни Остросюжетный роман Отношения при разнице в возрасте Первая любовь Попаданки Призраки и духи Приключенческое фэнтези Прыжки во времени Рабство Сентиментальный роман Скандинавский фольклор Славянское фэнтези Служебный Роман Современный любовный роман Социально-психологическая драма Стимпанк Триллер Фамильяры Фейри Эльфы Эротическая фантастика Эротический современный роман Эротическое фэнтези
