Виссон, фриссон...Виссарион. Наталья Ракшина

ГЛАВА 1.

Вечер. Полтинник. Фифа

Предвкушение праздника – какое оно? А если праздник – Новый год, что тогда? Вариантов масса.

Дети ждут с неприкрытой, чистой, нетерпеливой радостью: ну, когда же? Завтра Новый год? Ах, нет?! А сколько ещё? Ой, долго… Дети хотят чуда и имеют на него полное право, ибо когда же ещё вершиться чудесам, если не в детстве? То, что к волшебству прилагаются подарки, порой – весьма дорогие, – так это примета времени. Материальное стало часто вытеснять душевное и духовное, а виноваты вовсе не дети. Это делают взрослые, перестраивающие мир и подход к чуду на свой вкус и размер кошелька.

У взрослых тоже есть лист ожиданий. Иногда он никак не связан с очередным стартом отрывного календаря, он прост и бесхитростен. Кто-то безуспешно ждёт здоровья, но живёт надеждой. Пожелаем им удачи в Новом году, она так нужна! Другие пытаются устроить и наладить семейный быт, влипая то в ипотеку, то в крупные покупки в духе «чтоб не хуже, чем у других». Третьи рассчитывают наконец-то встретить свою половинку, с которой удастся пойти рука об руку по жизни – и пусть это будет навсегда. Есть и четвёртые, и пятые, и седьмые, и один миллион сто с хвостиком… Среди них непременно найдутся и те, кто ждёт праздника и длинных выходных с некоторой опаской, потому что в оные дни работы бывает непочатый край – как всегда, плюс довесок сверху.

Какой довесок? О, этого хоть отбавляй! В виде травматизма, пищевых излишеств, чрезмерных возлияний, правонарушений, возгораний и прочих неприятностей, ведь именно в праздничные дни простым смертным попадает вожжа под хвост так, что другим простым смертным приходится разгребать на работе последствия. Вот, так и есть. Праздник ещё не наступил, разве что начался продромальный период важных клинических симптомов в виде предновогодней лихорадки, а проблемки уже сыплются, как из рога изобилия.

Синие огни и спецсигналы «скорой» неслись по расцвеченному огнями центральному проспекту города. То есть, могли бы нестись, но мешала вечерняя автомобильная пробка, мокрый снег, накрывший город вязкой пеленой, стремительно налипающей на всём, чего касается, да покрытый грязным слоем гололёда асфальт. Погодка брр-р, какая-то не зимняя, не праздничная, сплошь сырость и слякоть. Коммунальные службы щедро унавозили дороги реагентом, который сейчас отнюдь не помогал, а только усугублял ситуацию.

«Скорую» же вызвали «пэпээсники» Прим. авт.: жаргонное бытовое прозвище патрульно-постовой службы полиции, чей экипаж дежурил нынче вечером в районе элитной застройки, где были коттеджи стоимостью энное количество миллионов (скорее – десятков миллионов), высокие заборы, ухоженный парк и свой мини-бульвар для всякого рода заведений – от офисов преуспевающих компаний до ресторанов и кафе, где в предновогодние дни некуда яблоку упасть, все места заказаны под корпоративные вечеринки и семейные праздники. Зажиточный райончик, в шутках горожан часто именуемый Полтинником. Поймут не все, тут нужен тонкий подход к юмору. Мол, в столице своя Рублёвка есть, а мы от столицы чуть дальше, так что местные богатеи до тамошнего дохода не дотягивают, застряли на полумосковском уровне в пятьдесят копеек…

И всё же: в Полтинник абы кого охранять общественный порядок не пошлют! Люди здесь живут шибко серьёзные, к которым нужен особый подход и трепетное отношение. И областная-городская администрация, и владельцы заводов-газет-пароходов, и какая-никакая творческая элита завалялась, и прочая. Господа занятые, нервные, с нежной душевной организацией из-за забот о благе других людей, кои на проживание в Полтиннике денежек не заработали. Поэтому командир экипажа ППС тут целый капитан, а не какой-то старлей! И сегодня под его могучей и опытной дланью проходит боевое крещение сержант Толокушкин, дико взволнованный дежурством в таком элитном месте.

Снисходительный капитан только усмехается в усы, глядя на служебное рвение Толокушкина. Ну, что тут может случиться? Бомжей отродясь в Полтиннике не водилось. Периметр парка, ограды особняков и каждый метр приветливо мелькающего огнями бульвара напичканы видеокамерами. Золотая молодёжь может развлекаться, да, гоняя на запредельно дорогих авто не в самом адекватном состоянии. В таком случае ситуация может осложняться. Плавали, знаем.

Командир экипажа ещё не успел додумать мысль насчёт чего-то такого-этакого, как вдруг бдительный Толокушкин, выходящий из «Патриота» на перекур, прервал ленивый ход размышлений старшего по званию:

– Товарищ капитан! Фифа…

Голос сержанта имел двоякие интонации. С одной стороны, он намекал: вот оно, первое дело на месте боевого крещения, с другой – разочарованно констатировал, что дело-то бытовое, далёкое от приключенческой составляющей профессии.

Тьфу! Принесла нелёгкая! Капитан только бросил взгляд в окно «Патриота» и поморщился. Пьяная деваха, похоже. С корпоратива или вечеринки какой. А хуже оной особы может быть только такая же пьяная деваха, но благородного происхождения разного уровня – от депутатской дочурки до любовницы крутого бизнесмена. Голубых кровей в ней не больше, чем в Машке и Таньке из спального района или рабочей окраины города, а гонору столько, что всякие там всамделишные иностранные принцессы в подмётки не годятся. Гонор, наглость, уверенность, что папик или реальный отец всё разрулит, а низший класс утрётся – вместе со своими судами, штрафами, общественным мнением и справедливым негодованием. Такую фифу в антивандальную клетку для буйных «клиентов» ППС в «Патриоте» запихнуть крайне проблематично.

Полицейская машина стояла в боковом «кармане», образованном ажурной оградой парка. Летели крупные хлопья мокрого снега, начало подмораживать, и в свете уличных ламп блестел асфальт тротуара, подёрнутый тонкой свежей корочкой льда. А по льду брела, спотыкаясь, фифа, одетая в роскошное праздничное платье, длиннющий подол которого волочился по снежно-ледовой каше. Да, платье шикарное, голубого цвета, с глубоченным декольте и голыми плечами – для ресторана, не иначе! В руке фифа судорожно сжимала какой-то игрушечный вычурный фонарь. Неудивительно, что судорожно! Кожа рук и полуоткрытой груди приобрела специфический оттенок, свойственный последствиям переохлаждения.

Капитан ругнулся. Сколько находится умеренно посиневшая полураздетая деваха на улице?  Кто её отпустил в таком состоянии? Компания аналогичных пьяных недоумков, кто ж ещё… И ладно, если только пьяных, а то ведь…

Фифа поравнялась с полицейской машиной.

– Гражданка! – строго воззвал Толокушкин, но как-то неуверенно-строго, поскольку в голосе теперь доминировали совсем другие нотки, нежели пару секунд назад.

Доза сочувствия с вкраплениями удивления и даже интереса.

«Ишь, расчувствовался!» – с неудовольствием подумал капитан, вызывающий по рации «скорую», потому что медицинская помощь тут явно требовалась, а возможно, и освидетельствование на предмет употребления специфических веществ. Как раз в этот момент фифа откликнулась на «гражданку», да как! Зуб на зуб не попадает, голосок такой… совсем не детский, но есть в нём что-то из детства. Как будто тоненько ударяются друг о друга дорогие ёлочные игрушки из настоящего хрусталя – звон на грани слышимости, посылающий иголку приятной щекотки куда-то прямо в сердце.

– Виссон… фриссон… Виссарион… – прозвенела-пробормотала деваха и затараторила ту же самую ахинею, будто другие слова из кукухи напрочь вылетели.

– Это по-французски или как? – задумчиво шепнул сержант.

Ну, точно, употребляла! Ладно хоть ахинеей ограничилась, без всякого «да – ты – знаешь – кто – я – такая»!

– Где вы живёте? Документы при вас?

– Виссон… фриссон… Виссарион… Виссон… фриссон… Виссарион… – пошатнулась стучащая зубами деваха.

– Давай внутрь её. – Скомандовал суровый опытный полицейский Толокушкину, кивая головой на «Патриот». – Включи посильней печку. Если в тепле срубится, даже лучше. Спокойно дождёмся «скорой». Достань термоодеяло.

– Ей бы чаю… – робко замолвил словечко оборзевший сержант, забывший даже обратиться к старшему по званию, как положено!

Это чем же его фифа зацепила-то, а? Капитан нахмурился, бросил на «клиентку» быстрый профессиональный взгляд и понял, что в первичной оценке состояния фифы ошибся. Она не пьяна. Запаха алкоголя и в помине нет. Насчёт употребления – а леший знает, без анализов не понять, но типичные внешние признаки приёма распространённых наркотиков отсутствуют. Кто-то мог заставить, вот что. Девушка совсем молоденькая, близка к шоку. Напугана. Замёрзла. Повреждений на открытых участках тела не имеется, но кто знает, что под платьем, и что с ней могли сделать, она же еле ноги переставляет. Ох, нехорошо это всё…

А сама девушка (куда-то исчезло из капитанских рассуждений определение «фифа») очень и очень хороша. Праздничный макияж не портил лицо, а украшал. Даже если смыть дамскую штукатурку, эта девушка останется красавицей, у неё и так всё в порядке – высокий открытый лоб, прямой изящный нос, а пухлые губы, кстати, явно без помады, вон как на них Толокушкин пялится! Яркие синие глазищи (похоже, радужка тоже естественная, тут не линзы) удивительно гармонировали с тёмными богатыми бровями. Из высокой причёски выбивались пряди волос – волосы на вкус капитана подкачали, зачем девки их перекрашивают во что попало? Серебристые, голубоватые и пепельно-серые переливы – для тусовок годится, а в повседневной жизни смотрится вроде попугая. Разве что сержанта это не смущает, совсем парень размяк!

Длиннющий подол-шлейф роскошного голубого платья кое-как затолкали в машину, чтоб не придавить дверцей – ткань промёрзла от снежной влаги и стояла колом. Снегопад усилился, провоцируя подозрения насчёт задержки «скорой». Хорош ждать, надо сниматься с дежурства и самим везти, что ли? Почему-то командиру экипажа ППС показалось, что он и сам сейчас размякнет. Девушка симпатичная, но дело не в этом, а в чём тогда?!

И опять капитан не успел ухватить за хвост неоформленную мыслишку. Потому что в стекло «Патриота» постучали. Настойчиво, даже властно, как будто имели право.

– Вечер добрый, господа офицеры! – ворвался в салон раскатистый, хорошо поставленный баритон, когда стекло в окне опустилось.

Оказывается, рядом с полицейской машиной в «кармане» ограды тихохонько припарковалось такси. Ну да, на дверце белого внедорожника ещё и здоровенные три буквы выведены. Не то, что вы подумали, а «V.I.P.», дабы у окружающих не возникало сомнений, для каких персон такси предназначено.

Обладатель звучного голоса, весь такой жизнерадостный и подвижный, был одет в чёрное длинное пальто нараспашку, из-под которого выглядывал смокинг, игриво подмигивающий экипажу ППС чёрной шёлковой галстуком-бабочкой на белоснежной сорочке. Из-под щегольской фетровой шляпы вились смоляные, с изысканной проседью, кудри, озорно сверкали разбойничьи карие глаза, высокомерно торчал скульптурно вылепленный нос, под которым топорщились короткие, какие-то игрушечные, чёрные усики. С губ гостя слетело облачко тёплого дыхания, отдающее дорогим коньяком и сигарным дымом:

– А не у вас ли моё сокровище, господа? Вижу-вижу, у вас! Налетели поклонники, пока автографы раздавал, убрело сокровище, не уследил, может простудиться. Мы торопимся на вокзал, поезд через полчаса.

Мелькнули смоляные кудри в изысканном, но почти шутовском поклоне. Затем баритон выдал ставшую комическим штампом фразу из телешоу, в народе уже получившую меткое определение – изображать бородача.

– Пр-ро-шу понять и пр-р-ростить!

Согнутая в локте рука тряхнула, как цыганка подолом, накидкой или шубкой из голубой норки. Мол, сокровище одеть надо, а то в поезд таких не пустят.

– Разрешите ваши документы? – коротко и веско спросил капитан.

Благоухающий коньяком торопыга весело расхохотался.

– У продюсера они, в кабаке забыли! Я ж рванул искать пьяненькое сокровище! Да вон они, на афишной тумбе! На каждой афишной тумбе в этом городе, господин капитан!

И впрямь, на ближайшем упомянутом уличном аксессуаре красовался портрет торопыги. Имя-фамилию не рассмотреть, слишком пестро написано. Звезда романсов и оперной сцены? Оно и видно, во как вызвездился…

– Ага, про уши, лапы, и хвост в качестве документов мы уже не раз слышали! – подал голос Толокушкин.

Что он там, на заднем сидении, делает?! Укутал в свой бушлат поверх одеяла фифу… тьфу, деваху… ну пусть, милую девушку? И раскупорил личный капитанский термос с чаем?! Ладно, с оборзевшим сержантом потом разберёмся.

– Кем вам приходится девушка? Фамилия? Паспорт её и ваш? – неожиданно для самого себя полицейский вдруг нахмурился и добавил: – Ну-ка, кто такой Виссарион?!

Между тем Толокушкин тихонько констатировал, опекая бормочущую девушку:

– Она его не знает, товарищ капитан, я уверен. Вон, напряглась вся. Вообще ни алё.

– Разговорчики!

Смоляные кудри затряслись, шляпа едва не слетела от смеха:

– Так я ж Виссарион, я. Это мой старый сценический псевдоним, по молодости! Перебрало сокровище, вы же видите!

– Не вижу. – Сухо ответил капитан.

– М-м-м, на поправку зрения надо, я понял…

Рука в чёрной перчатке извернулась в очередном цыганском хитром жесте, и из-под норковой накидки мелькнули сразу две денежные бумажки Банка РФ, не хухры-мухры, а максимального достоинства.

Капитан скрипнул зубами и вышел из машины, сильно хлопнув дверцей. В нём медленно закипала какая-то безбашенная ярость, заставляющая рассудок шмыгнуть в тень подсознания. Когда такое было? Да давным-давно. В детстве. Когда ходили в кино всем классом, и очень-очень хотелось покромсать в лоскуты сказочного злодея, обидевшего красную девицу.

Неизвестно, как бы эта ярость сказалась на плотности кудрей звезды романсов, их могли неслабо так проредить жилистые капитанские руки, но…

– Убирайся отсюда, мерзавец.

Эти слова произнёс тихий женский голос, принадлежавший уверенной в себе леди лет шестидесяти, а то и старше. Хрустальным звоном он не отличался, но был до безобразия убедительным – если таким тоном вас пошлют по самому нехорошему адресу, вы ещё будете долго думать, а как найти кратчайший путь, дабы угодить пославшей особе.

Вздрогнул в салоне «Патриота» сержант Толокушкин, которому показалось, что он снова в школе, опоздал, наследил на чистом полу гардероба и сейчас огребёт тряпкой по шее от злющей технички Веры. Вздрогнула, судорожно сглотнула и моментально отступила назад бесцеремонная звезда оперной сцены.

А затем вздрогнул капитан.

Этот голос он узнал.

ГЛАВА 2.

Долг. Фея. Ведьма

В закутке, сформированном изгибом эксклюзивной литой ограды, нынче вечером становилось тесно от машин. Третьей припарковаться было негде, потому остановилась она чуть поодаль, у тротуара. Тоже не дешёвая машинка, под стать и такси для важных персон, и общему престижу жителей Полтинника. На бортах и стёклах белого «Лексуса» – ни одного шлепка снежно-песочной каши, ни пятнышка; значит, автомобиль только выехал из гаража поблизости. А поскольку голос его хозяйки был капитану знаком (забудешь, как же!), то и местоположение дома при гараже он помнил отлично. Здесь рукой подать, квартал сразу за парком.

Женщина, которая скомандовала звезде романсов убраться восвояси, да ещё и припечатала «мерзавцем», была действительно не молода. Миниатюрная, в прекрасной физической форме, с короткой стильной стрижкой волос оттенка холодного платинового блонда. Ухоженное лицо зрелой женщины, не тронутое пластическими ухищрениями, несло вовсе не следы красы юности, а саму красоту, перешедшую на качественно иной уровень. Так бывает, когда уверенные в себе и полные достоинства дамы признают и любят свой возраст таким, каков он в паспорте – не скрывают, не молодятся, не кокетничают, не размещают нелепые статусы в соцсетях, вроде «…нам никогда не будет шестьдесят, а лишь четыре раза по пятнадцать!». Четыре раза по пятнадцать – значит, вы безнадёжно застряли в подростковой неопределённости. Ваше тело не приобрело законченных форм женственности. Ваша душа практически в пелёнках. Ваш статус – недоросль при родителях. Вам ещё учиться и учиться, прежде чем стать самостоятельной… И так четыре раза?.. А не слишком ли расточительно вы тратили жизнь?..

Даме из «Лексуса» – если верить её паспорту! – недавно стукнуло шестьдесят семь. При парадных и деловых выездах за рулём чаще находился водитель, нежели она сама, потому что выход из автомобиля в таких случаях обставлялся по этикету: водитель откроет дверцу заднего сиденья и элегантно подаст руку. Но сейчас состоялся экстренный выезд, а потому на даме было не меховое манто и ботильоны на каблучках, а спортивный костюм, ботинки-«дутики» и короткая пуховая куртка с капюшоном. Как говорится, выскочила в чём была, но и тут одежда подобрана гармонично и в тон.

– Мне повторять дважды? – высокомерно приподняла бровь дама, делая шаг в сторону звезды романсов.

– Да не извольте бес-с-покоиться! – трусливо прошипела звезда, суетливым жестом приподнимая над головой шляпу и бросая на слегка застрявшего в воспоминаниях капитана довольно-таки злобный взгляд, а в салон «Патриота» – откровенно вожделеющий. – Всем ореву-а-ар! Смотрите, не пожалейте. Мир-то тесен…

Последняя фраза относилась к полицейским, а явно не к даме из «Лексуса». Чернокудрый певец шарахнулся от неё, как чёрт от ладана, и даже крутанулся на месте, дабы на него не упала тень миниатюрной леди, порождённая светом дорогих ажурных фонарей зажиточного района.

Не успели участники сцены отреагировать на грубые слова, как звезда шустро прыгнула в такси, напоследок тряхнув норковой накидкой в руках так, что… она просто исчезла в воздухе. Неизвестно, заметил ли это таксист, а вот остальные… Толокушкин решил, что ему в сумерках померещилось. Девушка, укрытая термоодеялом и бушлатом, держала в тонких пальчиках кружку с чаем, но так и не решалась пригубить напиток. Хоть зубами стучать перестала, но вокруг себя по-прежнему не замечала ничего. Капитан вяло подумал, что надо бы удивиться манипуляциям звезды романсов, да чутьё подсказало ему, что там, где появляется леди из «Лексуса», возможно и не такое. Потому что путь её пересекается с самыми странными и непонятными стороннему наблюдателю вещами и явлениями.

Документиков командир экипажа ППС у леди не попросил. Он их видел чуть больше года назад – при обстоятельствах, связанных с правонарушением вот тут, в Полтиннике, как раз рядом с особнячком в квартале по другую сторону от парка. Полицейский не забыл, как зовут хозяйку. Необычные имена и фамилии вообще хорошо ему запоминались, а тут и повод имелся.

Изольда Марковна Гетте.

Имя ей очень шло. Оно ассоциировалось с холодом и блестящими режущими гранями льда. Оно даже намекало на характер – такой наскоком не растопишь, тут нужен атомный ледокол.

Сейчас дама твёрдой походкой подошла к «Патриоту» – легко, словно бы напрочь выкинула из памяти нахальную звезду романсов. Не приходилось сомневаться – в светло-зелёных, с тонким золотым ободком по краю радужки, глазах, мелькнула тень узнавания. Тронутые бесцветным блеском губы сложились в едва заметную улыбку:

– Как поживает ваш малыш? – смягчился голос женщины при обращении к капитану.

– Спасибо. Жив и здоров. – Коротко ответил офицер.

– Вот и славно. – Кивнула дама, вынимая из внутреннего кармана своей куртки нечто, при ближайшем рассмотрении оказавшимся паспортом в обложке из тиснёной бордовой кожи. – Очень прошу отпустить мою племянницу. Она ничего не нарушала. Просто стечение обстоятельств и предпраздничное мероприятие, осложнившееся… допустим, личной драмой.

Паспорт уже неведомо как оказался в руках командира экипажа ППС. Быстро глянув на имя (да, тоже Гетте, Юна Арнольдовна) и иногородний адрес прописки (из Петербурга, значит?), полицейский открыл дверцу «Патриота», быстро спросив у девушки:

– Как вас зовут?

Розовые губы шевельнулись – сперва беззвучно, а потом нежно звенящий голосок-таки прорезался:

– Ю… Юна…

– Какое имя красивое… – вздохнул разомлевший Толокушкин, но тут же осёкся, поймав недружественный взгляд старшего по званию.

– Говорить можете? Вы живёте здесь? – продолжил капитан. – Назовите адрес прописки или места жительства, а также – кем вам приходится эта женщина?

Лицо девушки постепенно обретало осмысленное выражение, словно она пробуждалась после глубокого сна или отходила от наркоза, и на этом лице отражалась сложная гамма чувств – от недоумения до решимости. Капитан вдруг понял, что у неё совсем не детские глаза. На дне блестящих чёрных зрачков мерцали острые иглы какого-то жестокого понимания – как будто пробуждение от сна оживило страшные вещи, которые девушка пыталась, как говорят в народе, «заспать». Жуткое событие из жизни. Смертельный диагноз. Приговор, в конце концов! Снова раскрылись розовые губы, и…

Опять никто ничего не заметил. Капитан стоял спиной к Изольде Марковне. Толокушкин вообще находился в каком-то трансе. А между тем, зрачки зелёных глаз дамы из «Лексуса» расширились до предела – так, что буквально проглотили радужную оболочку. Глаза на краткий миг стали полностью чёрными – как до глянца отшлифованные линзы из непроглядно-тёмного, мистического гагата. У гагата есть прозаичное научное название – метаморфическая горная порода, это всего лишь ископаемый уголь, и не бывает у него никаких магических свойств… В гагатовых глазах леди Изольды закипал холодный океан такой неслыханной мощи, что обернись капитан и поймай этот взгляд – встать бы ему на месте ледяной статуей. Но капитан, на своё счастье, не обернулся. Взгляд легко коснулся пригревшейся в тёплом салоне машины девушки по имени Юна. Упал, как тень полярной совы – на крохотного мышонка, ищущего убежища под снегом. Розовые губы теперь шевелились беззвучно, шея напряглась, как будто для произношения слов требовались колоссальные усилия.

И больше – ничего. Ни одного звука. Странный и пугающий взор гагатовых глаз закрыл девушке рот куда надёжнее скотча. Впрочем, кто сказал, что гагатовых?.. Обычные зелёные глаза. Или почти обычные. Леди из «Лексуса» даже зеркальце из кармана достала, быстро оценив их цвет и вид, а затем спрятала вещицу в карман – ловко и незаметно, отработанным и привычным движением. Кроме наложенной печати молчания, она, похоже, заставила девушку согласно кивать либо отрицательно качать головой в ответ на вопросы полицейских. Правда, сопровождалось всё это дорожками слёз на щеках Юны, поскольку жутко осознать, что ты лишена возможности говорить и распоряжаться собственными жестами. Полицейские тоже как-то неправильно задавали вопросы, даже бестолково.

– Давай-ка, деточка, поехали домой. – Ненавязчиво подсказала леди Изольда. – Молодые люди, помогите ей пересесть в мою машину. И хорошего вам дежурства! Термоодеяло вернётся, обещаю. Передадут. Быстрее, быстрее! Время дорого.

Хлопнула дверца «Лексуса», опять чуть не придавив многострадальный подол-шлейф голубого платья. Едва внедорожник тронулся с места, увозя леди Изольду и Юну, и шлифанув на прощанье ледяную корку асфальта, с другой стороны улицы показались огни спецсигналов «скорой».

– Растудыть твою кочерыжку! – максимально точно высказался капитан и махнул рукой Толокушкину: – Иди, объясняйся с ними.

– А почему я?! – возмутился сержант, вскипев праведным, в общем-то, гневом.

– А кто? Кто молодой, на того и шишки. Двигай вперёд и с песней.

Чувствуя себя несправедливо подставленным, младший по званию почесал в затылке и с обидой в голосе протянул:

– Това-а-а-рищ капитан! Дрища с усиками отшили, а этой зеленоглазой старой ведьме, значит, всё можно?!

– Разговорчики. – Буркнул командир экипажа.

– Так вы же… Я не знаю, зачем мы отпустили девчонку! Мутно всё, понимаете?!

– Отставить, я сказал! – тяжело бросил капитан и устало провёл рукой по лицу. – Я ей должен.

И, как будто оправдываясь перед самим собой, добавил:

– Заведёшь своих детей, тогда посмотрим, как запоёшь. Забудь сегодняшний вечер вообще. Да, это ведьма, вне всяких сомнений. Но зуб даю – девчонке она ничего дурного не сделает.

Капитан мог бы закончить фразу так: «…или почти ничего». Но до конца в этом уверен не был, потому что с методами леди из «Лексуса» познакомился в прошлом году. Тогда начало зимы для его семьи было окрашено самыми мрачными тонами – настолько, что хотелось выть на луну в тоске, словно одинокому волку. Полицейский одинок не был, а потому свои эмоции, как и положено нормальному мужику, внешне затолкал куда подальше, а первый налёт седины, предательски опыливший виски, проигнорировал. Не до того сейчас. Жене куда тяжелее, вся высохла и осунулась как тень… Он сам на работе целыми днями, домой только вечером, да и то, как повернётся, ночные дежурства никто не отменял…

– Лёша, нас сегодня выписывают. – Сказала супруга. – Приезжай, забери.

Капитан не успел обрадоваться долгожданной выписке из инфекционного детского отделения краевого стационара, потому что с холодком в груди осознал, насколько обесцвечен, пуст и даже как будто мёртв голос любимой женщины. Причина вскрылась мгновенно. Их первый ребёнок – и, в общем, единственный – появился на свет три года назад, когда счастливым родителям было под сорок. Все пороги в клиниках обошли, всех врачей, слыша только одно: «хм, вы идеально здоровы, не сдавайтесь!», но – никак. И вот, когда наконец-то получилось, когда долгожданный малыш прекрасно себе рос, набирал вес, топотал по квартире, бойко болтал и вот-вот должен был пойти в детский сад, грянул гром.

До этого момента капитан, как человек, далёкий от медицины, был свято уверен в том, что менингитом заболевают те, кто ходит зимой без шапки и лопает снег вперемешку с сосульками. Так говорила бабушка будущего полицейского, скрепляя просвещение внука любящим подзатыльником. Оказалось, всемогущая бабушка способна заблуждаться, гнойным менингитом можно заразиться и заболеть в столь юном возрасте в такой тяжёлой и страшной форме, что впасть в состояние комы, поскольку есть тип болячки, против которого не существует вакцины. А потом капитан и его супруга познакомились с медицинским термином «нейротоксичность». Дозы мощного дорогостоящего антибиотика для спасения их сына были максимальными, и врачи спасли малыша, вытащив с того света. Но сочетанное действие инфекции и побочных эффектов препарата сделали своё мрачное дело. Глухота. Частичный паралич и другие неврологические отклонения. Вспышки агрессии с приступами истерики. Нарушения речи.

– Готовьтесь, реабилитация будет долгой. – Попытался ободрить супругов заведующий отделением. – К сожалению, восстановить можно не всё.

Формулировка была намеренно щадящей. Тогда они ещё на что-то надеялись и отчаянно боролись. Пока не стало ясно, что впереди – инвалидность. После окончательного вердикта врачей бороться не перестали, но что-то как будто сломалось в обоих. Жизнь вертелась вокруг дорогого существа, единственного продолжения их совместного «мы», и каждый виток оборота был через боль.

В ту тёмную и холодную декабрьскую ночь капитан нёс обычную службу в Полтиннике. Настроение из разряда ни в звезду, ни в Красную армию. Многое изменилось, и уже не в первый раз полицейский позволял себе то, что раньше претило и казалось невозможным – он брал деньги с тех, кто их предлагал, рассчитывая договориться с представителем власти. Был сам себе противен, но брал… Денег теперь болезненно не хватало – на лекарства, на дорогостоящие процедуры и консультации специалистов. Раз, другой, третий… Зима вступила в права жёстко и бескомпромиссно, не чета нынешней! Такие морозы бахнули, что позволили администрации Полтинника быстро подсуетиться и организовать целую батарею ледовых скульптур вдоль ограды парка. Да ещё и с подсветкой изнутри! Зрелище волшебное даже для искушённого зрителя, и полюбоваться красотой шли не только детишки и их родители из особняков, но и рядовые горожане из соседних районов. Вход-то свободный, так почему нет?

Но кому-то чужая радость всегда поперёк горла. Кто-то очень любит считать чужие деньги. Кого-то хлебом не корми – дай нагадить в общественном месте, как помойному голубю. Компания подвыпивших молодых людей, ворвавшаяся на ночную улицу элитного квартала, с воплями псевдо-пролетарского характера (исторического клича «сарынь – на кичку!» они не знали, но заменили удалым непечатным аналогом) начала восстанавливать справедливость. Во все времена это делалось через элементарный вандализм. В ход пошли биты, краска и газовые баллончики – немудрёные средства, чтобы разрушить ненавистную ледовую красоту, которую «слепили себе богатенькие».

Всё пошло своим чередом: «пэпээсники» доложили оперативному дежурному о происшествии, потому что на десяток агрессивно настроенных хулиганов двоих полицейских маловато, а в ожидании подкрепления начали разруливать ситуацию своими силами. Только вот компания вандалов оказалась в том состоянии, когда берегов уже не видно. Закипела драка, но вдруг в центре её непонятно откуда возникла хрупкая немолодая леди в белой шубке и меховом беретике такого же цвета, украшенном крупной брошью. На другой стороне улицы, у обсаженной ёлочками и туей ограды одиноко стоящего особнячка с тёмными окнами, материализовался белый же «Лексус». Не иначе, леди вышла оттуда и прямиком направилась в центр боевых действий.

– Так. – Выдохнула она выразительным тоном, в котором сквозило немалое раздражение. – Второй час ночи! Перестаньте шуметь, был тяжёлый день, я собираюсь лечь спать!

Кто-то из хулиганов успел вякнуть про «старую крысу», но на этом высказывания закончились. Что-то случилось с тротуарной плиткой, очищенной от снега и присыпанной песочком. Напарник капитана не был надёжным свидетелем происходящего, потому что получил битой по затылку. Сам же капитан затряс головой, видя, как перетекают по тротуару туда-сюда дорожки из плотной ледяной чешуи, бросаясь под ноги разрушителей уличного декора. А те падали на ровном месте, не будучи в силах сделать хоть шаг, расшибали лбы и носы, сталкивались друг с другом и ледовыми скульптурами. Леди в белой шубке наблюдала за зрелищем, слегка склонив голову набок. Капитан видел улыбку, тронувшую её губы – от этой улыбки и от вида странно изменившихся глаз его бросило в дрожь.

В реальном времени сцена развивалась в считанные секунды, и вот уже прибывший на место происшествия дополнительный наряд полиции поставил жирную точку, увозя хулиганов в кутузку. Именно тогда леди в белой шубке была оформлена в качестве свидетеля.

– Я думаю, вы ничего особенного не заметили, молодой человек? – мягко проговорила женщина, обращаясь к капитану и тут же добавляя: – А если и заметили, то не для рапорта.

Капитан согласно промолчал. Кто ж вы такая, Изольда Марковна Гетте?

А та подлила масла в огонь, спросив резко изменившимся голосом:

– У меня сложилось ощущение, молодой человек, что единственным вашим желанием было раздробить череп кому-нибудь из этих выродков? Почему? Что не так в вашей жизни?

– Всё не так. – Нахмурился полицейский. – У меня… больной сын.

– Сколько ему?

– Три года.

– А ну-ка, идите за мной. Заодно и бумажки свои в тепле допишете.

Мужчина опомниться не успел, как послушно пошёл следом за леди и даже не мог бы ответить, зачем это сделал. Мимо ёлочек, «Лексуса», аккуратно подстриженной и укрытой на зиму туи – туда, где темнел проём в ограде особнячка. Он даже не рассмотрел, что было внутри, словно общение с Изольдой Марковной происходило в полной тьме, в которой островком света мерцала белая шубка.

– Вот. Подставьте руку. – Сказала хозяйка дома, опуская в протянутую широкую ладонь какой-то тяжёлый пакетик из плотной шершавой бумаги.

– Что это?!

– Всего лишь соль для детской ванны. – Пожала плечами леди. – А вы что подумали? Как закончите своё дежурство, быстро домой. Искупать дитя, обсушить полотенцем – и баиньки. Результаты по факту.

– Вы издеваетесь?

– Ничуть. – В полумраке блеснули глаза, и капитану показалось, что такие же взгляды зелёных глаз направлены на него из всех углов тёмной прихожей особняка. – Всё честно. Но у меня будут условия.

Ощущения посторонних взглядов исчезли. Темнота окружала хозяйку дома и её позднего гостя плотным, непроницаемым коконом, в котором слова рождались и вязли, утопая в густом снегу. И слова эти были странными и страшными, потому что произносивший их женский голос не лгал.

– Если ваш сын будет расти негодным, скверным мальчишкой… Мучить животных… Хамить старшим… Обижать слабых… Врать… Поднимет руку на женщину или не поможет нуждающемуся в самый трудный момент… Одним словом, станет очередным порождением хилого, обнищавшего времени, как те, кого забрали ваши сослуживцы… Я не дам за его жизнь и здоровье птичьего пера, вмороженного в лёд…

Капитан невольно оттянул ворот бушлата, чувствуя приступ влажного, беспричинного страха.

– Я… никогда… воспитание… – пробубнил он, и тут зелёные глаза леди Изольды полыхнули, как у рассерженной кошки.

– Да ну?.. – с силой выдохнула она. – А все предпосылки есть. Вам же, молодой человек, уже чужие деньги карман не жгут. Дальше что будет, думайте сами. Яблочко от родительского дерева никуда не денется. Ну так как, берёте средство для ванны или платить не готовы?..

Готовность заплатить любую цену капитан почувствовал дома, когда поддерживал безвольно запрокинувшуюся головку сынишки, аккуратно опуская ребёнка в тёплую, пахнущую старинным детским мылом (вот же, земляничное, которое бабушка будущего полицейского приберегала для внука!) и искрящуюся бирюзовыми огоньками воду. Жене он ничего так и не сказал. А утром… они проснулись от детского смеха и топота маленьких ножек, которого не слышали несколько месяцев. Условие действия ароматической соли капитан помнил свято, как и сказанное Изольдой Марковной вдогонку:

– Это ещё не всё. Земля круглая, сахар белый, а мы – в одном городе. Если понадобится, вы закроете глаза в нужный момент и сделаете то, что я попрошу…

Вот почему капитан задавал некой внезапно онемевшей Юне нелепые наводящие вопросы. Не для рапорта. Не для себя. Для какой-то видимости законности в глазах Толокушкина, тоже попавшего под действие странных чар леди Изольды. Он сделал то, о чём она попросила – отпустил с ней племянницу, дабы вернуть свой собственный долг.

***

А в тёплом салоне «Лексуса» вздохнула и скривилась, как от зубной боли, Изольда Марковна. Она поймала в зеркальце заднего вида напряжённый и испуганный взгляд пристёгнутой ремнём безопасности синеглазой девушки и бросила вполоборота:

– Ненавижу насилие! Но мне эксцессы при полиции не нужны, у них в машинке запись ведётся... Тебе лишняя трата сил тоже ни к чему. Давай-ка успокойся и выдохни. Дар речи я тебе верну чуть позже, переборщила.

Она крутанула руль, совершая манёвр для объезда парка.

– Ох, Юна… Арнольдовна, однако, бред какой… Уж как я наколдовала на скорую руку, так и будет! Обычно я вашу сестру в родню к себе не записываю, но тут дело из ряда вон. Просто катастрофа! Так что маленькое насилие над твоей волей – это ещё более маленькая, крохотная расплата за мои нервы. Я очень, очень, очень зла, девочка!

– М-м-м… – попыталась выдавить из себя Юна, дёрнувшая ремень, на коленях которой подпрыгнул и завалился вбок кое-как поставленный причудливый фонарь, мигнувший скромным серебристым огоньком.

Леди Изольда только фыркнула:

– Не вертись, уронишь свой фонарь. Если он вообще на что-то годится, тоже мне! Да вы там, в Фата-Моргане, ума лишились! С дуба рухнули? С бобового стебля? С башни? С седьмого слоя облака? С чего ещё?! Куда смотрел Оберон на пару с жёнушкой, если они решили отпустить тебя на верную погибель?! [Прим. авт.: согласно европейской мифологии, Оберон – король фей, супруг Титании.] Что же за предсказание зарядило тебе Зеркало, если ты сунулась сюда в самое суетное и дурное время для того, чтобы найти пару?! Жалкие пятнадцать дней! Фея Юна, чокнутая на всю голову! Жалкие пятнадцать дней, последние дни твоей жизни, понимаешь, что ты натворила?! Сейчас, перед Новым годом, ты лакомый кусочек для вишеров, один едва тебя не сцапал! Или в Фата-Моргане не знают, для чего нужна пыльца фей и как её делают?!

Отворились автоматические ворота в ограде особнячка с тёмными окнами, пропуская белый «Лексус». То же самое произошло и с гаражными воротами, бесшумно поглотившими внедорожник. Леди Изольда заглушила двигатель и снова повернулась к синеглазой девушке.

– Хочешь спросить, откуда я всё это знаю?..

Гагатовая глянцевая тьма нежно, как первые признаки коварно подступающего половодья, затопила зелёные глаза. Холодный океан в них дробил волны в ледяном крошеве. Юна выдержала этот взгляд – хотя, не будь спинки сиденья и крепко держащего ремня безопасности, она бы отпрянула как можно дальше. Голос хозяйки дома был столь же холоден, как полярный океан:

– Проблема мне знакома изнутри. Я была такой же, как ты, но не безрассудной. А знаешь, кем становятся на Земле феи-разведёнки, не сумевшие сохранить свою любовь, семью и счастье?

– М-м-м?..

– Ты не такая простушка, какой кажешься. Да. Я – ВЕДЬМА.

ГЛАВА 3.

[Особняк. Юна. Ужин]

Жильё ведьмы было вполне уютным. Отделанный светлым известняком двухэтажный особнячок в классическом стиле был аккуратно вписан в единый ансамбль всего участка, содержавшегося в идеальном порядке. И даже пристроенный с торца здания гараж уютно и элегантно поддерживал целостность архитектурной мысли создателя проекта. Внутри гаража имелся свой вход в дом – через какие-то погружённые во мрак хозяйственные помещения. Юна, аккуратно поддерживая подол платья, с бьющимся сердцем следовала за Изольдой, которая включала освещение в нужных местах вполне прозаичным, а не волшебным способом – хлопком в ладоши или даже щелчком пальцев. Срабатывала тонкая акустическая настройка, свет разгорался в той интенсивности, в которой был нужен.

– Иди-иди. – Поторопила Изольда Марковна, увлекая за собой то ли спасённую, то ли пленённую фею. – У тебя сейчас первая стадия, адаптация. Проведём профилактику, пока не заболела и не померла от пневмонии раньше времени.

Большая комната с высокими окнами, сейчас занавешенными лёгкой тканью жемчужного оттенка, была оформлена в холодных синих тонах, а диваны и кресла отличались белоснежным бархатистым материалом. Примиряли между собой цветовой контраст синевы и белизны отдельные детали: бирюзовые подушечки, раскиданные на диванах, ковёр с пушистым серебристо-голубым ворсом. Не успели полностью разгореться огоньки в роскошной люстре с ультрамариновыми, золотыми и серыми хрустальными подвесками, как откуда-то сверху раздался задумчивый, одновременно шепелявый и картавящий голос:

– Пиас-с-тр-ров нет!

Юна вздрогнула, поднимая голову и пытаясь найти источник.

– Естественно, нет. – Проворчала ведьма. – Откуда у тебя взяться пиастрам? Ты неимущая птица!

Сверху раздалось некое шуршанье, похожее на хлопанье крыльев.

– Р-ручку позолоти! – потребовал голос.

– Размечтался! Ты работаешь за еду! – погрозила кулаком в воздух Изольда Марковна и тут же ахнула: – Зачем на диван опять кляксу навалил?! Убью! Подушку сделаю!

– Пр-рофсоюз сож-р-рёт стар-рушку. – Прокомментировал голос.

– Ага, и косточки выплюнет, и в землю закопает, и надпись напишет. – Ядовито улыбнулась леди Изольда. – И хватит попрекать меня возрастом, ты тоже не мальчишка! Спускайся сюда, дело есть.

Послышались звуки возни, перезвон хрустальных подвесок на люстре, а потом из-за золотого рожка вниз спорхнула птица. В Фата-Моргане таких нет, но Юна провела у Зеркала Оберона достаточное количество времени, чтобы обзавестись некоторыми знаниями о земной флоре и фауне. Э-э, кажется, в данных широтах похожих птичек не водится, тут не жаркие страны?! Оперение – пепельно-серого цвета, но хвост – пурпурно-красный, аккуратная головка с чёрным загнутым клювом, умный и прицельно-любопытствующий взгляд жёлтых глаз, окружённых более светлыми пёрышками. Попугай жако? Тёмно-серой лапкой с коготками птица осторожно потрогала голубой атлас подола, раскинувшегося по ковру – так, будто рыбак проверил прочность льда, в котором собирался вертеть лунку.

– Пр-ривет. – Поздоровался попугай. – Кр-рылышко жми. Р-раслабься, тут не р-разбойничье гнездо.

Поскольку дар речи к Юне всё ещё не вернулся, девушка с любопытством наклонилась и вежливо притронулась пальцем к протянутому для знакомства крылышку.

– Хор-рошая. – Снисходительный жако поклонился, а затем шёпотом обратился к хозяйке: – Не говор-рит? Жаль.

– Заговорит, будь спокоен. – Переборщившая с заклятьем молчания ведьма вздохнула: – Юна, познакомься, это…

– Ар-ристарх. Фамильяр-р. – Закатил попугай глаза, заваливаясь набок прямо на голубой атлас подола и притворяясь смертельно измученным работой. – Тр-ружусь, не покладая клюва! Тру-рудоголик! Без зар-рплаты!

На Изольду Марковну эти действия впечатления не произвели.

– Так. – Скомандовала она. – В гараже лежит термоодеяло. Большая блестящая штуковина, тебе понравится. Надо аккуратно свернуть и донести до полицейской машины.

Жёлтые глаза птицы округлились в намёке на возмущение.

– У меня лапки. – С трудом просипел попугай, пытаясь закутаться в подол платья Юны и воспользовавшись фразой, составленной без единой буквы «р».

– Я тебе их повыдергаю! – ласково пообещала ведьма, но никакой угрозы в её словах не услышали ни птица, ни фея. – У всех лапки! Договорись с кем-то, я не посылаю тебя мёрзнуть самого. Грызуны, ночные птицы… Здесь в парке есть пара филинов, позови и скажи, что для меня. Пусть отнесут сей же час! И положат рядом с машиной потихоньку, хватит с полицейских впечатлений.

Жако продолжал давить на жалость, пытаясь найти сочувствие у Юны и попутно – отковырять с ткани платья блестящую опаловую капельку:

– Сож-р-рут филины!

– Хватит! То меня какой-то несуществующий профсоюз сожрёт, то тебя – филины! Быстро лети, неработь! И хватит когтить чужое платье!

Попугайская комедия прекратилась:

– Автор-ритет. – Крякнул жако, потёрся клювом об атлас подола, а затем – стремительно покинул комнату, нарочито громко хлопая крыльями и предварительно сделав кульбит у выхода.

– Ох, тут ведь даже волшебных животных нет. Прибился ко мне этот… мешок перьев, не выгонять же? А так хоть польза есть, обработала его под фамильяра. Умный, зараза, только много болтает. – Посетовала леди Изольда. – Это мир без официальной магии, понимаешь? Потихоньку играться можно, по мелочи. Ритуалы, заклятия – это всё приходится делать из-под полы, как торговцу краденым. Не принято и в глазах обывателей не существует. Если всё с тобой вдруг обойдётся, то надо будет учиться контролировать себя каждую минуту. Суп для мужа ты будешь мешать поварёшкой, а не заклинанием Архимедова винта!

Юна вдруг почувствовала, что для ответной реплики гораздо меньше препятствий – невидимый барьер для слов стал ниже, челюсти не сводит. Но раздражение этой невысокой нервной женщины до сих пор было ощутимым, и фея предпочла всего лишь согласно моргнуть, опустив длинные пушистые ресницы. О феях, вынужденных стать ведьмами, она читала, равно как была наслышана об их непредсказуемости и стихийно резком колдовстве. Полчаса полной немоты и зависимости движений от чужой воли показались девушке вечностью.

– Быстро греться! – Изольда Марковна указала направление. – Налево, по лестнице вверх и ещё раз налево – ванная. Не пользуйся своей магией, ручками крути краники. Обожжёшься – я вылечу, но быстрее научишься. На полках много флаконов со снадобьями, не перепутай с моющими средствами! Тебе нужен тот, что с малиновой солью, второй – с лимонным огнём, третий – с кедровым настроением. Сама понимаешь, это земные аналоги, а не то, к чему ты привыкла! Из каждого отсыпать в воду полной ванны по трети! Платье брось рядом, его нужно реанимировать чуть ли не как тебя саму. Не вздумай уснуть в воде, а то за твой внешний вид я не ручаюсь. В шкафчике есть полотенца и чистые халаты, а не старушечьи обноски. Это гостевая ванная. Потом найдёшь кухню – старым путём назад, но уже внизу двигай направо. Жду там.

Феи пространственным кретинизмом, как известно, не страдают. Они способны ориентироваться и перемещаться между семи слоями облаков Фата-Морганы с закрытыми глазами. А ведь облака меняют свои очертания, вы в курсе? Могут феи и шалить, уводя и заманивая путников в лесные чащи да холмы, и столь же легко выводить обратно. Это ведьма заманит и бросит, а фея непременно выведет. Так что найти ванную комнату – как сквозь облако прыгнуть. Красивые витиеватые флакончики со знакомыми снадобьями тоже сами просились в руки. Обошлось без ожогов и прочих недоразумений, и ароматная тёплая ванна с целительными экстрактами наконец-то полностью избавила Юну от остатков холодной дрожи, не желающей отступать под блестящей штукой, названной «термоодеялом». Приятно было также смыть макияж, частично устоявший перед мокрым снегом и непрошенными слезами – не мановением руки удалить, а с помощью ватного шарика. Единственное искушение, которому уступила фея – это высушить волосы магией, а не специальным устройством. Судя по шуму и струе горячего воздуха, волосы эта штука способна изрядно так попортить… А так – серебристые, синие и чёрные пряди распрямились, а затем сжались в мягкие прихотливые локоны кольцами сами собой.

Юна бросила взгляд в большое зеркало в простой металлической раме, висящее рядом с ванной. Изольда Марковна ведь права – жалкие пятнадцать дней надежды, а потом… Кому нужны будут тогда неповреждённые феном волосы, если их попросту не станет, как и самой обладательницы локонов?.. А также глаз, губ, тонких пальцев и нежного голоса. Да, да… Замечали ли вы, дорогие друзья, что порой просыпаетесь поутру раньше обычного? И не от звонка будильника, не от поцелуя любимого или любимой, не от голосов членов семьи – а так, словно кто-то провёл над головой крылом, а на вас повеяло самой настоящей грустью? В этой грусти слилось в единое стройное пение всё: падение хлопьев снега, плеск ручья по камням, потрескивание смолистых стволов сосен в жаркий полдень, печальный шелест опавших листьев под ногами. Это же обычные звуки природы, так чего же так кольнуло вашу встревоженную душу?

А потому что вы слышите то, чего в этих звуках нет и больше никогда не будет. Голос умершего близкого человека. Смех бесшабашной, ушедшей навсегда молодости. Плач упущенных вами возможностей сделать мир лучше или хотя бы не вносить в него чёрных порочащих красок своими поступками. Много чего слышите в момент пробуждения, и весь последующий день будете ходить в молчаливой задумчивости, пытаясь поймать ускользающую тень грустного воспоминания, суть которого так и не смогли постичь. Просто-напросто за миг до вашего пробуждения умерла фея. Вы где-то соприкоснулись с ней в повседневности земной жизни, куда она спустилась из своей беспечной и вечно юной Фата-Морганы, спустилась в поисках любви и не обрела её. Отпущенное фее время кончилось раз и навсегда. Вы всё забудете, и утро заиграет новыми красками – для вас, но не для неё.

Но вполне возможно, что вы и вовсе ничего не заметите, потому что такое особое пробуждение возможно лишь первого января, в отголосках праздничной ночи. А вы, поди, и спать-то не ложились, так что ничего не почувствуете. Или отмечали столь бурно, что пробуждение чревато не грустными воспоминаниями, а обострением панкреатита или похмельем. Дело в том, что в какой бы мир не попала фея, найти свою судьбу она должна до окончания тамошнего календарного года.

– Не раскисать! – самой себе сказала Юна, глядя в зеркало.

Она аккуратно свернула громоздкое голубое платье и положила на пол, запахнулась в халат из махровой бежевой ткани, с содроганием подумала, что действительно могла замёрзнуть на улице гораздо раньше, чем подоспела своевременная помощь в лице Изольды Марковны – и пошла на поиски кухни, с наслаждением ощущая под босыми ступнями тёплую поверхность полов или ковровых покрытий.

Ведьма ждала на просторной кухне – светлой, отделанной натуральным камнем. Жабьи и змеиные тушки по стенам развешаны не были, но по удобству и толковому расположению мебели, бытовой техники, декору, чувствовалось – это место у хозяйки в доме самое любимое, используемое по назначению: готовить, пробовать, угощать, наконец, просто отдыхать с чашечкой кофе в руках.

– Явилась и не сварилась? – встретила леди Изольда гостью ехидным вопросом.

– Здравствуйте, госпожа ведьма. – Наконец-то проговорила Юна, слегка приседая в подобии реверанса, который гораздо удобнее исполнять в бальном платье, нежели в банном халате. – Какое обращение к вам будет уместным?

– Без заморочек. – Блеснули зелёные глаза. – Не забудь, ты по документам моя племянница! Присаживайся к столу. Закрепить лечение ванной нужно с помощью хорошей еды. Мои девочки, да и я сама – за полночь никогда пищевому разгулу не предаёмся, ни-ни! Только перекус.

Юна благодарно кивнула и присела на предложенный стул. Она не чувствовала голода, но понимала, что «тётушка» права: первая фаза адаптации в новом мире включала и пищу тоже.  

Стол был накрыт на двоих, на кухне вкусно пахло. Чувствовалось, что Изольда Марковна и в мелочах любит порядок, а не только на придомовой территории: тарелки и блюдца из тонкого белого фарфора с синим орнаментом выглядят идеально, каждый столовый прибор на своём месте.

– Тебе понравится. – Кивнула она Юне, без суеты заканчивая расстановку тарелок с едой на безупречной кружевной скатерти и разливая ароматный напиток в изящные чашки, белые с позолотой. – Тут только лёгкие закуски. Тартинки с сыром и томатами, зерновой хлебушек, паштет из маслин, куриная грудка варёная холодная, к ней соусы… Лучше бери этот, без перца, с непривычки можешь поперхнуться. А я люблю остренькое, так что соус с перцем чили – мой. Чай заварила тебе травяной, с ромашкой и мятой, иначе ты просто не заснёшь нормально. Сладкого на ночь не советую по той же причине – не заснёшь, но вот тебе натуральный яблочный мармелад, если захочешь.

– Благодарю. Как вы узнали о том, что я здесь, госпожа ведьма? – поинтересовалась гостья, следя за ловкими движениями ухоженных рук женщины и намазывая на тонкий ломтик хлеба тот самый рекомендованный паштет из маслин.

– Тётя Изольда! – одёрнула её хозяйка. – Или тётя. Или Изольда. Мир-то не магический, а обычный. Фонит от каждого волшебного существа, если оно сюда попадает! Ты – как стрекоза, плюхнувшаяся на поверхность воды. Хищные обитатели пруда кинулись из глубин к добыче. Другие такие, как ты, кто есть поблизости, уже почувствовали сполна и скоро примчатся. Это не беспомощные насекомые, а неравнодушные руки, которые помогут обсушить крылышки и не дадут хищникам тебя съесть. Завтра увидишь кого-нибудь из моих девочек, наверное.

Тёмные брови на лице Юны приподнялись домиком. Про неких «девочек» она слышала во второй раз за последние десять минут. Леди Изольда усмехнулась.

– Феи сюда не ломятся толпами, это правда, но если уж и случается свежий визит – то Зеркало отправляет по накатанной дорожке, в «проверенные» места. Например, ко мне. Оберон и Титания знают о результатах, иначе Зеркало никого бы сюда не выкидывало. Я помню, как мне самой было трудно поначалу. И сколько глупостей я наделала… Поэтому стараюсь помогать по мере сил… стрекозам. При мне ни одна фея не погибла! У меня, – торжественно сказала ведьма таким тоном, что сразу стало ясно, она не преувеличивает и сейчас говорит про дело всей жизни, – Дом моды. Не модельное агентство, гнездо разврата и интриг, а Дом. Никакого безобразия, псевдо-звёзд и звездулек, скандалов с подиумов и шумихи в прессе. Только достойная одежда для жизни и те, кто её демонстрирует – от юных прелестниц, среди которых тоже много стрекоз, норовящих шлёпнуться в воду, до замужних дам, чья элегантность заслуживает быть всеобщим примером. Разумеется, девять десятых такого коллектива – обычные земные женщины. Они не знают, кто такая я, и кто на самом деле составляет малую временную часть их сообщества.

Аромат травяного напитка щекотал ноздри, навевая мысли о летнем погожем дне, полном лени, об облаках, плывущих над лугом, на который ещё так нескоро ляжет снег.

– Вкусно! – честно сказала фея, отведав предложенные блюда и всё-таки прихватив в финале трапезы пару мармеладок; они таяли во рту, оставляя пряное послевкусие корицы.

Хлопанье крыльев звучно огласило прибытие жако Аристарха.

– Тр-ри минуты на языке – тр-р-ри года в бёдр-рах! – радостно объявил он, присаживаясь на край стола и бочком подбираясь к вазочке с мармеладом. – Тр-ребую!

– Можно ему дать одну? – спросила Юна у хозяйки, которая тут же замахнулась на птицу салфеткой.

– Тр-ри! – вставил попугай. – В нагр-раду!

– Не хами девочке! А ну, кыш со своими грязными лапками со стола! – возмутилась ведьма. – Топтался где-то по голубиным какашкам, а сейчас… Куда тебе три, ожирение будет! Ветеринар что сказал? Сладкого много не давать! Одеяло отнесли?

Жако так энергично закивал, что можно было предположить – не только отнесли, но руководство операцией стоило ему немалых сил и нервов, а возможно, даже здоровья. Он уже пересел поближе к руке Юны и демонстративно подсунул головку для поглаживания и почёсывания, что и было немедленно сделано.

– Не ведись на его попрошайничество. – Изольда строго нахмурилась – Одну мармеладку дай, у него вообще специальный корм.

– Кор-рм для бр-родяг! – горестно сказал попугай, шустро сцапав мармеладку с ладони феи. – Ноль калор-рий!

– Ну-ну, не прибедняйся. Кто все пакеты с орехами расковырял, не знаешь?! Спасибо за одеяло, оставь нас. Нам надо поговорить.

Фамильяр меру знал. По голосу хозяйки он понял, что дело серьёзное, а потому откланялся.

– Пр-рощаюсь до утр-ра!

Напоследок он выпросил у Юны ещё одну порцию щекотки под пёрышками на шее, а потом вылетел с кухни куда-то в тёмный коридор. Хозяйка дома разлила по чашкам остатки душистого, хорошо настоявшегося напитка и протестующим жестом прервала попытку Юны убрать со стола:

– Нет. Сядь. Не забудь, что я всё ещё зла, хоть и сыта, настроение улучшилось чисто символически. Свалилась мне, как снег на голову, никакого разгона для метлы! Дни – на счету каждый! Первое: Церемонию Выбора Миров я знаю, естественно, ибо сама проходила. Зеркало Оберона отбрасывает картинки в твой волшебный фонарь, их Волшебные Величества одобряют выбор, затем тебя готовят к путешествию, чтобы была во всеоружии для поиска любви и судьбы. Инструктаж по полной программе, чтобы ты не прокололась в новой для себя реальности, если в ней официально нет магии. Конечно, без тайного козыря никуда – мужчины в любом мире неравнодушны к феям. Даже распоследний разбойник захочет обогреть, защитить, приютить – может, и не сразу, но этот инстинкт точно сработает и у самой чёрствой души, потому что в ауре каждой феи есть что-то из приятных детских ассоциаций. Даже у жестоких душ, кроме… вишеров. У них и души-то поди нет, это только пустые оболочки.

Юне показалось, что на кружево скатерти внезапно упала зловещая тень, от которой повеяло стылым холодом. Она поджала губы и уставилась в чашку, словно рассчитывая там найти нечто интересное. Это движение от хозяйки дома не укрылось.

– Второе. – Продолжила та, сверкнув зелёными глазами и будто бы поставив некую мысленную галочку в невидимую записную книжку. – Я вижу, словечко отклик-то вызвало, ты дрожишь. Правильно дрожишь, но не пойму пока, насколько посвящена в подробности, почему сюда не ломятся феи… Это ведь единственный мир, где вас убивают, знаешь?.. И что могут с тобой сделать, для чего?..

– Да, тётя Изольда. – Юна подняла глаза. – Имею представление… немного. Как знаю и то, что может случиться через пятнадцать дней.

– Так какого… хвоста василиска, дитя!!! – возвысила голос ведьма. – Ты суёшься сюда сейчас, когда время почти вышло?! Церемония в Фата-Моргане всегда проходит вне времени! Она подогнана так, чтобы фея попала в новый мир или какую-то его часть в нужный момент. Весной! Когда всё расцветает и поёт! Когда у его обитателей играет кровь в поисках пары! На прощание Зеркало даёт тебе вполне понятное предсказание – на какие приметы нужно ориентироваться, чтобы добиться успеха. Так было всегда, это незыблемое правило. Что случилось в Фата-Моргане, почему тебя выкинули сюда, фактически обрекая на быструю смерть, а меня, старую курицу, на жесточайшую нервотрёпку в борьбе за твою жизнь – возможно, совершенно бесплодную, ты уж извини. Я всегда говорю молодым особам то, что думаю на самом деле.

Тонкие пальцы тихонько отставили чашку с остатками травяного чая в сторону. Нежно звенящий голос Юны как бы подвёл черту под сказанным:

 – Простите и вы, госпожа ведьма. Я всё-таки назову вас так, потому что… придётся выслушать меня и сделать выводы. Только прошу не замораживать на месте и не превращать в какую-нибудь зверушку. Никто меня не выкидывал из Фата-Морганы. Их Волшебные Величества меня не отпускали. Моё предсказание сломано, от него остались только осколки, я не знаю ни сути, ни подсказки. Только намёки.

– Уж не хочешь ли ты сказать… – зелёные глаза наполнились искренним изумлением.

– Да. Простите, госпожа ведьма, что свалилась как снег на голову. Я действительно сбежала.