КОГДА ТАЮТ ЛЬДЫ: ПЕСНЬ О СИБРАНДЕ. Часть 1 (фэнтези, романтическое фэнтези)

Привыкнут. Старшие скоро станут мужчинами, им пора становиться самостоятельными. Среднему тоже не повредит небольшая закалка. Все они крепкие, здоровые и смышлёные – милостью Великого Духа переживут мой уход. А вот Олан ещё нуждался во мне – так, как не нуждался ни один из них, уже способных отвечать каждый за себя. Олану ещё можно было помочь! И кроме меня, сделать это уж точно некому…

Вспомнив о беззащитном младенце, который наконец-то стал меня узнавать, я тут же стиснул зубы от пронзившей сердце боли: ведь уеду, и вновь забудет. Когда вернусь – шарахнется от незнакомца, разразится громким плачем, завизжит в истерике…

- Вечер, - буркнули от калитки, и я неспешно обернулся.

У плетня, мрачный, как сама ночь, стоял Фрол Стальной Кулак, поглядывая на наши упражнения в сумерках почти сердито. Я кивнул кузнецу: признал, мол; чего хочешь? Тот потоптался на месте и посопел, но наконец решился. Хлопнув калиткой – Зверь даже выскочил из будки, тявкнул неуверенно – Фрол подошёл к поленнице, сверля меня тяжёлым взглядом. Я какое-то время смотрел на него, прекрасно понимая, что у него на языке вертится с десяток вопросов, и наконец смилостивился над другом: в конце концов, первым пришёл на примирение. Нелегко ему, должно быть.

- Идите в дом, - обернувшись, попросил детей. – Погрейтесь.

Едва ли мои разрумянившиеся от упражнений сыновья сильно замёрзли, но послушались беспрекословно – мишени всё равно уж не видел даже самый зоркий из них, молчаливый Назар. Галдя, скрылись шумной компанией в доме, и Фрол тотчас выпалил:

- Недаром Великий Дух тебя больным сыном наказал! Грех, видимо, на тебе большой!

В сумерках кузнец и не заметил, как исказилось моё лицо, а потому продолжал с той же упрямой настойчивостью:

- Ты вроде человек истовый, верующий да в народе уважаемый… Если и грешил раньше, то свою кару уже понёс – но теперь-то что тебя на злую стезю толкает? Неужто мало скорби тебе досталось, Белый Орёл? Хочешь, чтобы за твои грехи не один только Олан, а все дети отвечали?

Кажется, Фрол добавил что-то ещё, но я уже не слышал: зашумела в ушах кровь, застучало в голове, поплыли перед глазами белые пятна. Вот, значит, как ты про меня думаешь, друг! Я-то, тугодум, решил, будто ты мириться пришёл…

- …воевал да убивал – вот кровь погибших-то и взыграла, потребовала отмщения! Но связь с Тёмным, да блуд с ведьмой заезжей – это уже ничем не смыть, Белый Орёл, подумал ли ты об этом? Будь ты мне безразличен, даже в твою сторону бы не взглянул – но ведь болит за тебя душа, брат! Оттого я здесь…

«Да что ты знаешь о боли», - слабо подумал я, разглядывая Фрола так, будто впервые видел. Не ожидал я, видит Дух, не ожидал! Именно ты, чьи слова и мысли мне ценнее всего Ло-Хельма, именно сейчас, когда я окрылён внезапной надеждой, именно в сердце – потому что только те, кто нам небезразличен, могут туда попасть…

- Пора бы уже и смириться, жить как-то с выпавшим тебе жребием, принять его… - Фрол всё говорил, но я уже почти не слышал.

Слова кузнеца ударили больнее тысячи неприятельских стрел, порвали тонкую плёнку на затянувшейся ране, сбили ровное дыхание и стальным кулаком стянули горло у самого подбородка. Почти задыхаясь, поднял руки – оттолкнуть от себя прочь, врезать от души, разбить в кровь такое близкое и такое предательское лицо – и тут же бессильно опустил плечи, отворачиваясь от друга.

- Уходи, - вытолкнул сухими губами.

Что я тебе докажу, Фрол? Да и захочу ли, узнав, что ты на самом деле обо мне думаешь? Грешен я, видит Дух, грешен! Только есть ли праведные среди нас? О, если б и вправду лишь виноватые по заслугам получали – не было бы в мире столько зла!..

Кузнец, кажется, считал себя в своём праве – хмурился, кусал губы, будто никак не мог преодолеть возмущение – но в конце концов развернулся, направляясь к калитке. Я присел на пень для рубки дров, по-прежнему не оборачиваясь – глядеть в спину уходящему другу оказалось выше моих сил. Старался себя убедить, что всё это от незнания, от неверно истолкованных слов – да только иглу обиды из сердца вырвать никак не удавалось. Да и Дух с ней – одной больше, одной меньше…

- Давай, давай, - раздался от калитки развязно-ленивый голос, - ступай скорее прочь, Фрол Трусливый Шакал! Не приведи Великий, замараешь свою белоснежную душу беседой с грешниками! Прости уж нас, несовершенных! Ты-то небось идеален! Как гладкая заноза в заднице…

Я признал голос свояченицы, но оборачиваться по-прежнему не хотел: не мог я сейчас смотреть людям в глаза. Плохо только, что эту грызню дети услышат – да только не находил я в себе сил оборвать разразившийся скандал.

- Какое лицемерие! – продолжала Октавия, поскольку ошарашенный кузнец не находился, что ответить бывшей искательнице приключений. – Какая предательская подлость! Какая непроходимая тупость, Фрол – верить деревенским пересудам! Кому ты веришь больше, Старый Кулак – дочке Хаттона, которая сплетню твоей жене принесла, или другу, который тебе ни разу в жизни не лгал? В ком ты усомнился, глупец?! Гнал