В гостях у сказки, или Дочь Кащея. Янина Веселова

ГЛАВА ПЕРВАЯ



- Царствие небесное Галине Михайловне. Хорошая была женщина. Пусть земля ей будет пухом, - словно сквозь вату услышала Люба и опять заплакала.

Бабушка, бабулечка родная, единственная умерла, отмучилась, как, сказала тяжело вздыхая, соседка Мария Петровна. ‘Что значит, отмучилась? - никак не могла взять в толк Любаша. - Кто ее мучил и когда? Всегда ведь жили с душа в душу, и никто нам не нужен был.’

И это была чистая правда. Моложавая, подтянутая Галина Михайловна после смерти дочери и зятя сама поднимала внучку: растила, водила в школу, музыкалку, художку и на самбо, кормила, рассказывала сказки, лечила... Она вообще всех лечила. Был у бабы Гали такой дар. Настоящий, всамделишный, а не тот, который в ‘Битве экстрасенсов’ показывают. Рожу заговорить, испуг с ребенка снять, родинки свести, бородавки и много еще чего могла Галина Михайловна, всего не перескажешь. Народ к ней толпами ходил.

Люба бабушкой гордилась, хоть и раздражали ее порой назойливые пациенты.

- Гони их, бабуль, - бывало сердилась.

- Нельзя, - качала головой та. - Не положено мне людям отказывать, - и никаких возражений не слушала, хоть ей кол на голове теши.

Так все и продолжалось до самой аварии, разделившей жизнь Любы на ‘до’ и ‘после’. Неопытный водитель, мокрая дорога, туман... Казалось бы мелочь, а в итоге напрочь снесенная остановка и трое человек с травмами разной степени тяжести в Склифе. Бабушка до больницы не доехала, умерла по дороге.

Потом, конечно, были разбирательства с молоденьким испуганным шофером, похороны, поминки, слезы и дикое непонимание того, как жить дальше. Что делать, если совсем одна и нету рядом никого по-настоящему близкого.

***

Сорок дней для Любы прошли как во сне. Она что-то ела, с кем-то разговаривала, даже умудрилась сессию сдать. Спасибо преподавателям за то, что не зверствовали, вошли в положение. По вечерам по большому счету неверующая девушка наладилась читать Псалтырь. Казалось, что зубодробительный церковно-славянский речитатив может помочь бабуле обрести покой и найти свое место там, куда она ушла. День - псалом, день - псалом... Очень удобно отсчитывать время.

А еще Люба подстриглась, отрезала свою длинную до попы косу и выкрасилась в сложный фиолетово-розовый цвет с голубовато-сиреневыми прядками и осветленными до белизны висками. Хотела еще татуировку набить, но побоялась. Слишком уж это невозвратно. Зато мехенди (нанесение рисунка хной) ее устроила полностью. Теперь на девичьем предплечье красовался лебедь - не лебедь, голубь - не голубь... Какая-то неведомая птица, карочь. Да еще и в завитушках.

Столь резкое преображение не было для Любы акцией протеста против вселенской несправедливости, отнявшей у нее бабушку. Гнаться за модой она тоже не собиралась. Просто почувствовала потребность что-то изменить в себе, чтобы обмануть судьбу и избавиться от пригибающего к земле неподъемного груза боли и одиночества.

Вышло на удивление красиво, и Любаше шло. Правда старухи в церкви, видя выглядывающую из-под платочка сиреневую рваную челку, крестились и торопливо отходили в сторону. Ну и тьфу на них. Нервные какие нашлись. Зато, службу на сороковину Люба отстояла как положено, помин по бабушке заказала, свечи купила - можно на кладбище идти...

Домой она вернулась едва живой от усталости. Тяжело дался визит на погост. Прошлась по квартире, по пути сдергивая с зеркал простыни, переоделась, приняла душ, запустила стиралку. Подумала, что надо бы поесть и завести собаку или кота, а то одной дома тошно.

- Решено, завтра же поеду в приют, - решила, не привыкшая откладывать дела в долгий ящик девушка. Конечно, зверика и купить можно, но, во-первых, пора начинать экономить, а, во-вторых, друзей не покупают. Так всегда говорила бабушка. Значит, быть по сему. Вздохнув и смахнув набежавшую слезинку, Люба взяла кружку с кофе и тарелку с бутербродами и поплелась к компу.

Вроде короткая дорога. Сколько раз за день мы шастаем из комнаты в кухню и обратно? Не сосчитать. А вот Любе не повезло, не дошла она до компьютера. Блеснуло посреди коридора невесть откуда взявшееся зеркало, отражая в серебряной своей глубине худенькую девушку в зеленой майке без рукавов и низко сидящих на бедрах мягких домашних брюках. Блеснуло и пропало, Любаша решила, что померещилось ей и даже шага не замедлила.

Мазнула по щеке то ли вуаль, то ли пленка радужная, на секунду в глазах потемнело, да вроде крик послышался, но издалека уже. Люба не разобралась. А потом замелькало все вокруг, закружилось, страшная птичья лапа подцепила ее и потащила куда-то.

***

На отлогом берегу Ильмень озера под сенью священных берез у храма Лады собрался народ.

- Высок, светел и радостен дом божий. Каждому рады в нем. Для любого отворятся резные двери. Всякого примет светлая Лада лебедица. Только, прийти к ней надо с открытым сердцем... - возгласил седой как лунь волхв, воздев руки к высокому небу. - В любой день привечает богиня всех, но не в этот. Сегодня ее милости удостоится только один из вас, - старик обвел ясными голубыми глазами собравшихся. - Ты, - ткнул он посохом в царского окольничего (придворный чин и должность в Русском царстве) Степана из рода Басмановых. - Тебя, отрок, зеркало Лады показало.

- Кхм, - закашлялся, скрывая смех разменявший четвертый десяток Степан. Только на прошлой неделе весь Великий Новгород гулял на его тридцатилетии. Возраст не мальчика, но мужа. А старый хрен, который по недоразумению божию зовется волхвом Лавром, его отроком кличет. ‘Хотя рядом с ним мы все сопляки,’ - вынужденно признал окольничий и низко поклонился, принимая милость высших сил.

- Следуй за мной, - велел волхв, скрываясь в глубине храма.

Хоть и посмеивался Степан, а все ж не ожидал такого. Даже сердце на миг зашлось, а потом застучало с удвоенной силой, разгоняя по жилам кровь, наполняя всего его азартом. Шутка ли, совсем скоро узрит Степа суженую свою. И не только узрит, но и в полное свое распоряжение получит. Жена потому что...

В святилище окольничий входил робея. Оттого совсем по-новому виделись ему и кружевные деревянные арки, поддерживающие купол, и дивной красоты цветы и деревья в кадках, превращающие храм в рощу, и малахитовые и сердоликовые колонны, и серебряные многосветные люстры, и золотая статуя Лады. В обычных-то храмах позолоченные изваяния стоят, но только не в столичном - главном. Да и лик богини тут иной. Обнажена прекрасная Лада. Только и одежды на ней, что три венка из цветов полевых да березовых листьев. Один из них возлежит плечах прекраснейшей, прикрывая нежную ее грудь, другой охватывает бедра, третий венчает чело.

Хороша, ах, как хороша Лада! Просто глаз не отвесть! Наверное, оттого и посещает она столичный храм свой чаще других! Видно, как и всякая женщина не лишена тщеславия и самолюбования.

Бросив последний взгляд на обольстительную небожительницу, Степан вдругорядь низко поклонился, а, выпрямившись, увидел, как из-за колонн выступили волхвы и выстроились вокруг алтарного камня. Следом за ними показались служительницы Лады, все как одна светловолосые красавицы. ‘Жалко, что одетые. Брали бы пример с небесной покровительницы своей,’ - святотатственно подумал окольничий.

Откуда-то сверху полилась музыка, нежная и прекрасная. Девы запели, зазмеился из кадильниц ароматный дым, суровые старцы скрестили посохи, образовав неразрывный круг, центром которого стал алтарь...

- Проси! - рявкнул Лавр, требовательно глянув на размечтавшегося Степана.

Тот глубоко вздохнул и перевел взгляд на статую Лады.

- Прошу, - повторил послушно, хотя, по чести сказать, не очень-то ему хотелось сей секунд жениться. Но раз надо, значит, надо. И так загулялся, пора уже остепениться. ‘Вот бы и мне голубицу кроткую,’ - скользнул взглядом по белокурым жрицам.

Странным был ответ на молитвы окольничего. Странным, зато быстрым. Практически моментально воздух в круге, очерченном волхвами, потемнел, наполнился клубами мрака, сгустился... А потом ка-а-ак сверкнет молния! Да ка-а-ак громыхнет гром! Ладины лебедицы на ногах не удержались, попадали бедные от дикого грохота, а волхвы ничего, стоят, за посохи держатся да круг держат.

А там вроде проясняться начало. Туман черный таять стал, медленно, но неостановимо исчезая и оставляя по себе... Долго и молча все присутствующие в храме смотрели на скорчившегося на алтаре мальчишку. Что это за странное явление божьей воли? И что с ним должен делать окольничий?

- Вроде речь шла о жене, не? - озвучил всеобщие сомнения Степан. - А тут такая бодяга.

- Не святотатствуй, отрок, - очнулся от транса Лавр и деловито подступил к алтарю.

- Иди пока в брачные покои, милок, - с жалостью поглядел на окольничего другой волхв. - Проводите его, девочки, - кивнул жрицам.

Те подхватились, окружили Степана профессионально щебечущей стайкой и повлекли куда-то. И чего оставалось делать бедному мужику? Не драться же с бабами и стариками... Лучше дать время служителям Лады разобраться в случившемся, да... И самому тож как следует обмозговать случившееся не мешает.

***

Приходила в себя Люба с трудом. Вернее, постепенно возвращалась к себе. Можно сказать, поэтапно. Поначалу она вольной пташкой летала в какой-то оранжерее, если судить по обилию растительности в горшках и кадушках. Хотя, воля была довольно относительная - пределы зала покинуть у нее не получалось. ‘Ну и ладно, тут тоже есть на что посмотреть,’ - с удивившей саму себя легкостью решила девушка и принялась за детальный осмотр помещения. По всему выходило, что это какой-то храм, и, если ориентироваться на изваяние, занимающее главенствующее место, языческий. Что-то знакомое чудилось Любе во всем. Как-будто она видела или читала о чем-то подобном...

Ну правда... Статуя прекрасной девы, зелень, много дерева, изображения лебедей, стилизованные звезды... ‘Это же... Нет, правда, это Звезды Лады и Ладинцы - женские обереги, дошедшие до нас еще от древних славян,’ - узнала Люба. И тут все враз встало на место!

Она поняла, что спит и видит сон. Замечательный сон про храм богини Лады. И ничего удивительного в этом нет. Кому как не историку, специализирующемуся по русской старине, наслаждаться такими грезами. А то, что сон настолько яркий и детализированный - не беда, наоборот, интересно! И вызван он скорее всего переутомлением на фоне стресса! ‘Да, именно так!’ - обрадовалась Любаша.

Тут ее внимание привлекла группа людей преимущественно мужского пола. Одетые в длинные белые одеяния старцы, дедульками их назвать язык не поворачивался, столпились вокруг...

- А правда, что это они там рассматривают? - заинтересовалась Люба, подлетая поближе.

И тут у нее включился слух. И тоже не сразу. Сначала голоса стариков были едва слышны, но понемногу громкость прибавилась, и стало возможно разобрать сначала отдельные слова, а потом и целые фразы.

- Что будем делать, братие? - спрашивал один.

- Ситуация неоднозначная, - осторожно отвечал другой.

- Богиня в мудрости своей!.. - патетично начал третий, но на него зашикали.

- Для начала мальчика нужно привести в чувство, - задумчиво огладил бороду еще один. - Переворачиваем, братие, - скомандовал он.

- Оооо! - дружно простонали старцы.

- Да это дева! - ахнул один.

- До чего ж страшная, - передернулся другой.

- Нечисть, как есть нечисть! - воскликнул третий. - Изгоним ее, братие! И дело с концом!

Любе тоже было что сказать этим... Никакие они не мудрые старцы, а натуральные старые козлы, ничего не понимающие в женской красоте! Возмущение девушки было вполне понятным и легко объяснимым - на инкрустированном драгоценными камнями алтаре лежала она сама! Очень даже милая, стройная и красивая! И стрижка ей к лицу! И цвет волос! И вообще! Чего бы они понимали, пеньки замшелые!

- Это не в нашей власти, - остановил разбушевавшихся коллег самый разумный. - Лада призвала сию несчастную под свой кров именно сегодня. Значит, быть ей женой Степана сына Басманова.

- Что ты говоришь, Лавр, - возмутился молчавший до этого, пусть будет волхв (а кто еще?), - Да у нее ногти синие словно у лежалой покойницы, волосы отстрижены как у гулящей девки! А цвет?! Не рожала еще земля русская такого кошмара!

- Значит, она из заморских краев, - Лавра хрен проймешь такими мелочами. - А ногти... Что ногти? Не в ногтях счастье. Лишь бы рожать могла.

- Вот ты добрый, - восхитился первый. - За что Басмановым мстишь?

- Опомнись, что болтаешь? - вскинулся тот. - В чем хочешь обвинить? А может ты сам?.. - тут Лавр подозрительно сощурился.

- Уймитесь, братья, - тяжело вздохнул самый разумный. - Деваться нам некуда. Божья воля явлена. Свадьбе быть... Как не жаль мне парня, а жениться ему на этой уродинке придется. А там уж как знает... К тому же у девы на руке знак. Зрите: лебедь - птица Лады.

- Да какой это лебедь? Голубь это! Сизарь помоечный! Плюнуть и растереть!

- Сам ты...

Некоторое время старцы спорили, выясняя, что же за птица красуется на Любашином плече, а потом, так и не придя к однозначному решению, смолкли.

- Надо бы невесту в чувство привести, - нарушил молчание первый.

- Где там отвар свадебный? Готов ли? - понятливо кивнул второй.

- Женишка тоже напоить не мешает, - несолидно хихикнул третий. - А то глянет на молодуху и супружеский долг отдать не сможет.

- Спасибо тебе, Лада, за явленую милость! - хором возгласило старичье и низко склонилось перед ликом своей богини.

- Прости нам минутную слабость, ибо сами грешники, - почтительно добавил Лавр. После чего принял из рук блондинистой жрицы серебряный кубок, в котором плескало темное питье, и подступил к бесчувственной Любе.

Не приводя в сознание девушку, он с помощью коллег принялся спаивать ей непонятный отвар. ‘Да у них настоящая шайка. Один на челюсть надавливает, другой отраву вливает, а третий горло массирует. Не волхвы, а бандюги! Старики разбойники!’ - возмущенно нарезала круги вокруг алтаря бестелесная Люба. Она так разошлась, что не заметила, как Лавр отставил кубок, подхватил посох и ткнул им в солнечное сплетение. В смысле в ее Любино родное, любимое и единственное солнечное сплетение.

Сон резко перестал ей нравится. Потому что одновременно с ударом девушку втянуло внутрь. ‘Словно мусор в пылесос,’ - обиженно подумала та и распахнула глаза, стараясь вздохнуть.

Старики тут же отступили прочь, уступая место белокурым жрицам. А уж те не терялись, принялись щебетать словно птички, задавая десятки вопросов и не ожидая на них ответов, а сами тем временем подхватили Любу под локотки и повлекли прочь из зала. Она шла за ними словно пьяная, не понимая и половины слов, чувствуя, как с каждым пройденным шагом ее охватывает возбуждение. То самое женское, глубинное. Возбуждение, от которого темнеет в глазах, дыхание учащается, наливается и становится болезненно-чувствительной грудь, а внизу живота собирается лава.

‘Не поняла, - пыталась собрать мысли в кучку Люба. - С чего это меня на эротику потянуло? А хотя пусть.’

Наяву двадцатилетняя Люба с эротикой сталкивалась не часто. Не то чтобы монашкой жила, но и с ума от этого дела не сходила. Может холодновата была, а может еще чего, но после расставания с Артемом заводить новые отношения Любовь Константиновна Кащеева не торопилась. Бабушка еще посмеивалась, говорила, что просто не созрела еще внучка-ягодка. А вот как подойдет ее время - держитесь мужики.

- Почему мужики-то? - каждый раз удивлялась Люба.

- Потому что с тобой только волчара заматеревший сладить сможет, а сосунка ты сама прожуешь, проглотишь и вкуса не почувствуешь, - неизменно отвечала Галина Михайловна.

Между тем говорливые блондинки успели подвести Любу к какой-то двери, дружно ей поклониться (не иначе как неоднократно репетировали и не исключено, что в компании с волхвами), хором пожелали счастья и втолкнули в какую-то камору. Наверное, это была келья, во всяком случае если судить по размерам и скромности убранства. Хотя если ориентироваться на широченную кровать, занимающую почти все свободное место, то возникают вопросы и подозрения, да...

На кровати, закинув руки за голову, лежал мужчина. Молодой. Этакий лощеный детина из помешанных на мышечном рельефе качков. Весь из себя холеный. Любе такие парни никогда не нравились, слишком уж зациклены они были на подсчете калорий, режиме питания, графике тренировок, а еще на шмотках, модных стрижках и прочих прибамбасах. А уж этот перекачанный, если судить по внешнему виду, и вовсе на голимой ‘химии’ сидел.

Короче, совершенно не Любин типаж. Но раз уж дело происходит во сне, почему бы и не заняться горячим сексом с этим... Терминатором? Тем более, что у него не только тело ого-го, но и морда лица симпатичная. Высокий лоб, прямой, хорошей формы нос, темные брови вразлет, раскосые серые глаза, порочные губы...

Жаль только, что изогнуты они в презрительной усмешке.

- Так ты не парень? - потянулся Терминатор. Пристально оглядел Любу с головы до ног... и скривился, словно уксуса хлебнул.

- Нет, - не поняла его реакцию, но напряглась Люба.

- Девка? - зачем-то уточнил тот.

Любаша в ответ только плечами пожала. А что тут скажешь? И так ясно, что у тестостеронового самца мозги атрофировались за ненадобностью. Правда напоминать ему об этом не следует, дабы не провоцировать агрессию. Иначе эротики не видать, а будут сплошные треш, угар, кошмар и ужас.

А Терминатор тем временем закручинился.

- Бедная ты бедная, - сказал. - И я тоже бедный, - добавил, подумав.

Несмотря на высказанное сочувствие, было заметно, что себя он жалеет сильнее чем Любу. Прям горюет. Однако же долго унывать парень не стал. Придя к какому-то выводу, потянулся еще разок и слез с кровати. Вернее стек. Одним движением. И оказался рядом с Любой. Близко-близко. Так, что его дыхание опаляло висок.

- Ты же понимаешь, что нас ждет? - спросил негромко и, не дожидаясь ответа, поцеловал.

Люба на поцелуй ответила. А что? Все к тому и шло! И сон, минуя стадию эротики, перешел в стадию порно. Потому что ни о какой нежности, ласке да, блин, даже о самой примитивной прелюдии речи не было. А был ОН. Страстный. Секс. В принципе можно еще добавить слово ‘животный’.

Люба рычала, кричала, кусалась, царапалась. Не от боли, нет. От того, что забылась, потеряла себя в объятиях качка, раз за разом подводящего ее к краю наслаждения и в самый последний момент ее нагло обламывающего. Вот, кажется, пара движений, и оргазм. Ан, нет! Терминатор замедляется или меняет позу, темп, глубину проникновения или еще чего-нибудь. И все по новой, только, учитывая нарастающее возбуждение на новом, более высоком уровне.

Любаша от такой постельной диалектики была далека. Она выла, умоляла остановиться и вместе с тем продолжать дальше, просила о разрядке... Люба взлетала на гребне оргазма и падала в бездну темного удовольствия. Рождалась и умирала. Рассыпалась на мириады частиц и становилась цельной.

***

Проснулась Люба от того, что кто-то не слишком ласково тряс ее за плечо.

- Вставай, солнце за полдень перевалило.

По голосу это вроде был давешний Терминатор.

- Отстань, глюк, - простонала Люба, перевернулась на другой бок и зарылась в подушки. Вставать не хотелось, да и сил, честно говоря, не было.

- Вставай, - не отставал он.

- Ты меня заездил, - отмахнулась Люба. - Всю ночь спать не давал. Только глаза закрою - будишь, ненасытное животное.

- А что ты хотела после брачного кубка? - в мужском голосе послышалось самодовольство.

- Чего? - исключительно из вежливости спросила Люба.

- Того самого. После вчерашнего питья на кого хошь влезешь. Ну, вставай штоль. Я одежду принес. В давешней срамоте на люди показываться нельзя.

- Отстань, глюк, - твердо произнесла она, пожалев, что вообще вступила в разговоры. Что, когда и в каких количествах пьет Терминатор Любу не интересовало. - Дай поспать.

- Никак нельзя, - не отставал он. - Домой ехать пора.

- Скатертью дорога.

- Ага, - покладисто согласился Терминатор. - Пить хочешь? - неожиданно спросил он.

- Давай, - желая, чтобы он поскорее отвязался, согласилась Любаша.

Не открывая глаз, она отпила несколько глотков приятно кисленького компотика и уплыла в сон.

***

Второй раз Люба проснулась... непонятно где. Да и не проснулась, а скорее очнулась. Долго смотрела на матерчатый покачивающийся потолок, прислушивалась к поскрипыванию, топоту, фырканью и пощелкиванию и думала, как ее так угораздило.

Было жарко, пахло сеном хотелось пить и в туалет. Девушка задумчиво почесала нос. Потрогала деревянный борт телеги, а может подводы или возка. Не суть важно. Главное сообразить, как она тут очутилась. Не конкретно в этих, блин, дрогах, а вообще.

Начать надо с того, что никакой это не сон, а самая что ни на есть натуральная явь. Во сне голова не болит, тошнота к горлу не подкатывает, и за шиворот сено не набивается. А тут... Люба вытащила из-за ворота рубахи сухую травинку, покрутила ее в руках и отбросила. С рубахой опять же засада вытанцовывалась. Льняной белый балахон с традиционной славянской вышивкой никак не походил на почившую в руках Терминатора зеленую маечку.

Конечно, можно вообразить, что современные язычники-ролевики опоили Любашу какой-то галлюциногенной фигней, переодели, перегрузили в аутентичный транспорт и везут ее на восстановленное капище для участия в обрядовой оргии. И все они как давешний Терминатор, да. И что тут хорошего, кроме самого плохого?

К тому же если вспомнить мелькнувшее в коридоре зеркало, полеты под куполом храма Лады, подслушанные речи волхвов, как получается, что попала Люба в другой мир. ‘Вот тебе и теория о множественности миров, блин, - невесело улыбнулась девушка. - И что теперь делать?’ Вопрос, как говорится непраздный, особенно если вспомнить вчерашний секс, упоминания о брачном кубке и сегодняшнюю поездку в телеге. ‘Дело ясное, что дело темное,’ - вспомнилась Любе бабушкина присказка. ‘Увидеть бы сейчас Терминатора да задать ему парочку вопросов,’ - размечталась она, но вылезать из телеги и привлекать к себе внимание не торопилась. Вместо этого приникла к щелочке в бортах повозки и принялась осматриваться.

Ничего особого она поначалу не увидела. Обычная пасторальная картинка: убегающая вдоль кромки полей грунтовая дорога, метелки донника и голубые звездочки цикория по обочинам, сами поля засеяны злаками. Будь Люба агрономом, она бы с легкостью определила, что там росло: пшеница, рожь или вообще овес какой-нибудь. Точно не кукуруза, и ладно. А вот то, что никаких людей в поле зрения не попало, огорчало.

Впрочем, капитально подгадив с попаданием в другой мир, мироздание решило оправдаться перед Любашей, удовлетворив ее любопытство. А как еще было расценить появление Терминатора да не одного, а в компании такого же бугаины. ‘Их тут чем-то специальным откармливают?’ - вспомнив здоровенных бройлерных цыплят, озадачилась Люба.

- Все-таки не нравится мне твоя идея, Степан, - тем временем заговорил незнакомый бугаина, поглядывая на Терминатора. - Зря ты надумал вести жену в имение.

- А куда ее? - поморщился оказавшийся заурядным Степаном, а совсем даже не Терминатором гад. При этом смотрел он на телегу, в которой ехала Люба. - Прикажешь такую уродину в Новгород ко двору царя-батюшки везти? Позора не оберешься.

- Так-то оно так, - не стал спорить детина. - Но я, уж извини, матушке твоей Ираиде свет Макаровне не то, что жены беременной не доверил, а даже крокодилицы распоследней.

- Как-будто есть разница, - хохотнул упертый Степан.

- Она твое дитя носит. Богиней, между прочим, благословленное. А ты ее на растерзание отправляешь.

- Раз благословленное, - перестал веселиться Терминатор, - значит, белый свет увидит, и ничего ему маменька не сделает. И вообще, кончай позорить боярыню Басманову, смерд! Помни свое место.

- Вот как ты заговорил, братец молочный. Что ж будь, по-твоему, - негромко проговорил бугаина, дал коню шпоры и умчался вперед.

Степан проводил его глазами, зло сплюнул в придорожную травку и решительно поворотил к телеге, в которой ни жива ни мертва лежала Люба. ‘Жена? Беременна? Уродина?’ - набатом звенело у нее в голове. Это что же получается? Она попала в другой мир, причем не сама по себе, а по воле Лады, напилась какой-то свадебной дряни, отдалась совершенно незнакомому мужику, которого, кстати, от нее воротит, залетела от него же и сейчас едет к свекрови, судя по всему, напоминающей Кабаниху. Охренеть. ‘Может это все-таки сон?’ - понадеялась Люба. ‘Господи, не оставь!’ - взмолилась горячо.

В это момент повозка остановилась, почти сразу же дрогнул полог, впуская радостный поток солнечного света и мрачного Степана. Ну, то есть это Люба так решила. Сама она как лежала, уткнувшись лицом в борт телеги, так и осталась. Только зажмурилась на всякий случай.

- Эй, ты. Как тебя там? Спишь что ли? - негромко позвал Терминатор.

Любаша благоразумно промолчала.

- Ну, спи, спи, - разрешил он, вроде бы даже обрадовавшись. Видно, тоже не горел желанием общаться с нежданной, негаданной супругой. - Дорога до Тихвина дальняя. После поговорим.

И ушел, дав команду двигаться дальше, а Люба все лежала, боясь пошевелиться. Поговорить, конечно, придется, но не сейчас. Сейчас надо затаиться и все как следует обдумать. Вот, к примеру, Степан. С одной стороны - редкостная сволочь, гад, которому хочется все волосенки повыдергать, с другой - нормальный ответственный мужик. Не бросил на произвол судьбы свалившуюся как снег на голову супругу, а в поместье везет. Под присмотр мамочки родной. А уж какой у нее характер - дело десятое. У Любы вот тоже нрав крутой, да...

Так что Терминатор пусть пока живет. Тем более, что он тоже пострадал. Подсунули в жены непонятную девку: стриженную, тощую, одетую в мужские шмотки. А цвет волос? А татуировка на всю руку? Да бедному Степочке посочувствовать впору. Просто обнять и плакать. Вот и прячет человек жену. Чтоб, значит, перед людьми не позориться.

Любе, правда, от этого не легче. Она сейчас в чужом мире, в телеге где-то между Новгородом и Тихвином. Названия вроде как знакомые, жаль только, что толку от этого нет. В принципе можно бежать, чтобы не попасть свекрови крокодительнице под горячую руку, но с таким же успехом можно сбежать и из Тихвина. Осмотреться, узнать, что к чему и почему, а потом уж сматываться. К тому же она вроде как в положении. Значит, думать нужно не только о себе.

При мысли о беременности у Любы заломило зубы. Вот, какая связь скажите на милость? А ведь ноют. И под ложечкой сосет. Это что же получается, у нее будет ребенок? От совершенно незнакомого качка? Кошмар! Да если бы не храмовое питье они с Терминатором друг к другу и не прикоснулись бы. А так у них будет ребенок. ‘Нет, об этом думать нельзя. По крайней мере сейчас. Лучше буду надеяться на то, что никакого залета нету,’ - до звезд в глазах зажмурилась Люба и для усиления эффекта еще и головой помотала. Мол, никаких детей! Не время и не место.

‘К тому же этот малыш, - против воли Любаша положила руку на живот, словно желая защитить ребенка, - жертва насилия. Храмового насилия над его родителями. Если бы нас не принудили, не одурманили... Что ж делать-то?..’ Не выдержав, она заплакала. Тихонько, чтобы не дай бог, никто не услышал. Давилась горючими слезами, вытирая глаза кулаками, пока не уснула...



ГЛАВА ВТОРАЯ



Разбудили Любу голоса. Мужские. Многочисленные. В большинстве своем совершено незнакомые. Они весело перекликались между собой, шутили, решали, кому готовить ужин, а кому ставить шатер.

- До Тихвина, видать, неблизко, - поняла девушка. - Не ясно только почему Терминатор решил привал на природе устроить. Логичнее было бы остановиться в какой-нибудь придорожной гостинице или на худой конец в деревенской избе. Хотя... Все с ним понятно - не хочет светить моей фиолетовой челочкой перед добрыми людьми. Стесняется гад. Паразит, блин! Ну и по фиг. Не очень-то и хотелось общаться с местным населением. Хотя и обидно, что за распоследнюю уродину держат. А, неважно. Плевать. А вот кушать хочется. И в кустики тоже. И непонятно чего сильнее. Так что пора на свежий воздух.

Словно отвечая на ее мысли, откинулся полог.

- Проснулась? - задал ставший уже традиционным вопрос Степан. - Ну и здорова ты спать.

Люба тоже традиции уважала, а потому промолчала.

- Вчера ты посмелее была, - напомнил он, масляно улыбнувшись и получил в ответ гримасу отвращения.

Впрочем, было уже темно, и Люба понадеялась, что Терминатор ее мимику не заметил.

- И не кривилась, - тремя словами разбил ее надежды Степан. - Ладно, иди сюда, - он протянул руку.

Любаша шарахнулась прочь.

- Тьфу, дура глупая. Ну и сиди здесь в потемках. А если надумаешь выйти, держи вот, - кинул в ее сторону какой-то сверток. - Оденься и голову повяжи, чтобы людей не пугать. Поняла? - дождался согласного кивка, хмыкнул и был таков.

Люба быстро развернула тряпичный сверток. Было жуть как интересно, что припер заботливый супружник. Оказалось, не так уж мало. Нижняя тонкая рубаха, сарафан и трогательный синенький платочек. Ну, в общем, справедливо. Белый вышитый балахон, полученный в храме - явно обрядовая одежда. А Терминатор принес повседневную. Не сказать, чтоб богатую, но вроде новую и чистую.

Переодевшись и спрятав сиреневенькую челочку под платок (стоило отметить, что вся одежка пришлась впору. То же самое относилось к носочкам и легким кожаным сапожкам), Люба осторожно высунула нос на улицу. Природа звала.

- Быстро ты, - похвалил Терминатор. Оказывается, он и не думал никуда уходить. Привалился к телеге и ждал. - Так и будешь молчать? Может, хоть имя назовешь.

- Вася, - брякнула Люба. - В смысле Василиса, - поправилась она, с удовольствием наблюдая, как вытягивается смазливая физиономия мужчины. И ведь не соврала ни словом, что интересно. Васькой ее в детстве бабушка звала. Бывало крикнет: ‘Вась, а Вась! Васе величество!’ - и смеется. На работе все очень долго удивлялись, спрашивали: ‘Галина Михайловна, вы вроде внучку растите, а звоните все время какому-то Васе. Кто это, если не секрет?’ ‘Тайна, покрытая мраком,’ - веселилась та.

- Надо же. Выглядишь как нечисть басурманская, а имя нашенское, - поразился он. - А я Степа, - брякнул Терминатор. - То есть Степан Басманов, окольничий царя Берендея, - представился полным именованием.

- Очень приятно, - буркнула Люба. - Можно в кустики?

- Пошли провожу.

- Я и сама...

- Сама заблукаешь, - отрезал он. - Нечисть по ночам балует. Закружит леший, только в путь.

Натерпевшейся со вчерашнего дня Любе было уже все равно. Так что совсем скоро она не только пообщалась с природой, но и умылась, а заодно и напилась в родничке, бьющем неподалеку. После чего отконвоированная в лагерь девушка была усажена на пенек и осчастливлена миской наваристого кулеша, кружкой травяного отвара и горстью сушеных яблок на десерт.

Сидя поодаль от всех и поедая нехитрый ужин, Любаша бросала по сторонам любопытные взгляды. Народа было немного. Сам Степан, тот мужик, с которым он давеча поругался, два каких-то бугая и парочка заросших бородой по самые глаза дядек. Надо полагать охрана и возничие. ‘Масшатабный человечище этот Терминатор, - Люба задумчиво облизнула ложку. - На одной телеге меня везет, а на другой что? Подарки маме? Хотя, неважно... Не о том я думаю. Больше напрягает постоянное упоминание нечисти и имя местного царя. Потому что получается, получается...’

- Доела? - прервал ее раздумья Терминатор. - Давай миску, забрал пустую посуду и отдал ее одному из бородатых дядек, тем самым давая Любе новую пищу для размышлений.

То, что Степан никого не хочет подпускать к ней, Любаша уже поняла. Интересовало, зачем он это делает. Из каких-таких соображений? Ревнует? Не может этого быть. Не почину замужней женщине общаться с посторонними мужчинами? Тоже вряд ли. Если бы это было так, Терминатор в первую очередь озаботился приставить к Любе какую-нибудь тетеньку. Тогда что? Исключительное желание сохранить личность молодой жены в тайне? Похоже на то.

Между тем на лагерь спускалась ночь. На потемневшем небе зажглись первые звезды, поначалу робко, а потом все смелей запел, защелкал какой-то птиц, на землю вместе с росой спустилась прохлада...

- Спать пора, -откуда ни возьмись рядом с Любой оказался Терминатор. Только что не было и вот, стоит как ни в чем не бывало. Словно бы из воздуха сгустился.

- Не хочу. За день выспалась.

- Остальные устали.

- Пусть отдыхают, - пожала плечами Люба. - А я тут посижу. Можно? - решила проявить вежливость она.

- Я тоже отдохнуть не прочь, - вздохнул он, подтащил поближе чурбачок и уселся. - День долгий был.

- Так иди.

- Не дело это. Жену в лесу бросать...

- Ой, ладно! - слушать стенания про ночь, жену и нечисть сил у Любы не было. - Иду я! Иду! - и чуть не бегом кинулась к телеге.

- Куда, заполошная? - остановил ее мужской голос. - В шатер иди.

Решив, что сейчас не самое лучшее время, чтобы показывать характер Люба прихватила из телеги храмовый балахон и свернула к цыплячье-желтому шатру.

- Что тут есть? - замерла на пороге. - Сплошная лежанка? Ясненько, - скинула обувь и прошла внутрь, чтобы устроиться в уголке.

- Чего сидишь? - зануда Терминатор минуты покоя Любе не давал. - Ложись, спать будем.

- Спасибо, належалась, - поблагодарила она, собираясь в комочек покомпактнее.

- Боишься? - догадался он. - Зря. Уж прости за прямоту, но без брачного кубка у меня на тебя не встанет.

Любаша от такой простоты обалдела. Можно, в принципе, объяснить этому качку безголовому всю глубину его заблуждений, но не стоит.

- Ты, конечно, горячая штучка, - тем временем продолжал этот самоубийца, - но меня на кикимор не тянет.

- Завязывай хамить - из последних сил взмолилась Люба. - И так завыть хочется.

- От чего? - приподнялся на локте он.

- От великого счастья. Веришь? - не в силах находиться рядом с этим, блин, моральным уродом, она вскочила и, позабыв про сапоги, босиком побежала к телеге и забралась внутрь. Для разнообразия плакать Люба не стала. Хотелось не рыдать, а настучать по самодовольной терминаторской роже. ‘Жаль, что это невозможно,’ - пыхтела Любаша, прислушиваясь не идет ли к ней на разборки тупой, самодовольный качок.

Слава богу, все было тихо. Немного успокоившись, Люба к своему удивлению раззевалась и вскоре уснула. Сон ей приснился... эротический. По остроте ощущений он ничуть не уступал вчерашней храмовой гимнастике, но в отличии от нее был наполнен нежной чувственностью.

Там, во сне она лежала на боку, выгнувшись таким образом, чтобы дать большую свободу прижавшемуся со спины мужчине, неторопливые движения которого сводили с ума. Грудь налилась жаром. Дыхания не хватало. Между ног все трепетало.

- Сильнее, - не выдержала она. - Пожалуйста, - взмолилась, потому что уже чувствовала приближение мощного словно океанский прилив оргазма. - Еще! Да! - выгнулась сильнее, получив желаемое... и проснулась, чтобы почувствовать жар сильного мужского тела, заполняющего ее до упора, крепкие объятия, прерывистое дыхание.

- Степан, ты? - испуганно трепыхнулась Люба, подаваясь от него.

- Я, - выдохнул он, не переставая двигаться. - Или другого ждала?

- Пусти, - попытка освободиться вызвала тихий хрипловатый смех.

- Ты чего? - удивился он, без труда удерживая свою добычу. - Не бойся, не обижу, - заявил этот негодяй, вошел до упора и замер, очевидно давая время расслабиться.

- Убери его, - потребовала Люба. - И сам уберись.

- Не могу, - нехотя признался Терминатор. - Меня к тебе тянет.

- На кикимору встало? - она наугад ткнула локтем, точно зная, что куда-нибудь да попадет. И точно, не промахнулась. Жаль только, что Терминатору все было нипочем, а Любаша локоть отшибла.

- Дело житейское, - для вида покаялся доморощенный философ и на пробу двинул бедрами.

- Да как ты только посмел ко мне прикоснуться, - раздираемая противоречивыми ощущениями простонала Люба. Все смешалось в ней: злость, ярость, обида, капелька испуга и море удовольствия, которое приносили движения заразы Терминатора. В общем, вырываться, отстаивая свою честь, не получалось. Только и хватало сил, чтоб не стонать.

Ответа не последовало. Да она и не ждала.

Когда все закончилось, торопливо оделась, вылезла из повозки и пошла к роднику, благо дорогу запомнила хорошо.

***

Летние ночи коротки, а уж северные тем более. Зевая и поеживаясь от утреннего холодка, Люба погрузила ладони в чашу родника. Пальцы аж заломило, зато сна как не бывало, и мозги прочистились. ‘Может зря я убежала? - пришло в бедовую сиреневенькую голову. - Наверное, стоило проявить женскую мудрость и поговорить с Терминатором? Наладить общение. И вообще...’ Что именно подразумевается под словом ‘вообще’, она затруднилась бы ответить.

Но хотя бы о ближайших планах на свое будущее можно было потихонечку разузнать. Тем более, что момент был подходящий. Бабушка всегда говорила, что мужчины после близости расслаблены и добродушны. Просто бери и веревки из них вей. Жаль, что у Любы опыта не хватает и характер не тот. ‘Сам скажет, - отмахиваясь березовой веточкой от злющих комаров, решила она. - Такой гад молчать не будет.’

В лагере было тихо, не спал только один из бородатых дядек. Он неторопливо возился у разгоревшегося костерка, готовил завтрак.

- Вам помочь? - подошла к нему Люба.

- Кому нам? - засмеялся он. - Я туточки один, боярышня.

- Так помочь?

- Сам справлюсь, - отказался мужичок. - Не по чину вам, - добавил тихо, увидев, что девушка расстроилась. - Садитесь на пенечек да грызите яблочко. А то вот пряничек еще есть.

- Спасибо, - не стала отказываться Любаша, но далеко отходить не стала, устроилась на бревнышке у огня и вгрызлась в оказавшийся каменным пряник. Если бы не голод, который, как известно, не тетка, бросила бы, честно. Ни в какое сравнение с Тульскими или Покровскими собратьями он не шел да что там, даже до обычного расфасованного ширпотреба этому окаменевшему безобразию было как до Луны.

А ведь рецептуру знаменитых пряников Люба знала. Бабушка в свое время увлекалась и внучку пристрастила. У них дома даже знаменитые пряничные доски имелись. Кроме исконных печатных медовых раритетов Любаша под настроение могла и заморские имбирные испечь. Фигурные, украшенные глазурью, тающие во рту... А под Рождество они с Галиной Михайловной пекли и украшали белоснежным айсингом (сахарно-белковая глазурь) пряничные домики... ‘Эх, давно это было. Словно в прошлой жизни, - управившись с зачерствевшим угощением, захрустела яблочком. - А ведь и правда в другой. Вряд ли я теперь вернусь домой. Хорошо, что кота завести не успела. Ни за что пропал бы зверик.’

- Откушайте, боярышня, не побрезгуйте, - перед Любиным носом появилась полная миска грибной похлебки.

- Спасибо, - поблагодарила девушка. - Когда вы только успели?

- Да тут делов-то на пять минут, - смутился дяденька. - Места я эти хорошо знаю, вот и пробежался спозаранку, проверил значит. Глянул, а боровики как солдаты стоят. Сорвал один на пробу, гляжу - чистый. Поначалу даже глазам не поверил. Ни одного червячка! И давай рвать, да... А уж почистить грибки да обжарить с лучком и сальцем всякий сможет. Главное потом с крупой не переборщить.

- Очень вкусно, - от души похвалила Люба. - Спасибо вам.

- На здоровье, боярышня. Только эта... - смутился мужичок. - Это я к вам со всем почтением обязан, а вы на ‘ты’ и по имени должны.

- Ага, - кивнула она.

- Так что Капитоном кликайте.

- Договорились.

- А вас как звать прикажете?

- Не твоего ума дело, - раздался над Любашиным ухом злой голос Терминатора. - За котелком следи. - А ты, Василиса, - он хотел сказать какую-то резкость, но сдержался и, подхватив под локоть, потащил ее подальше от костра, - к смердам с разговорами не лезь и еду из их рук не бери. Сам тебя накормлю. Поняла?

- Грудью? - отдала ему только-только початую похлебку. Как еще не расплескала, непонятно.

- Ты не хами, а ешь, - попробовал сунуть миску обратно.

- Спасибо, сыта уже, - едва не добавила: ‘по горло’. Хорошо, что сдержалась, Терминатор и без того разозлился. Зубы стиснул, желваки на скулах заиграли.

- Запомни, - велел, - я для тебя царь, бог и воинский начальник. Как скажу, так и будет? Поняла?

- А что со мной будет? - посмотрела в злые серые глаза Люба. - Куда ты меня везешь? Откуда? Кто ты такой? Почему тебя слушаются эти люди? - она махнула рукой в сторону успевших проснуться мужиков.

- После поговорим, сейчас недосуг. Завтракать пора, - с удовольствием отхлебнул из миски. Прямо через край. Вот же зараза! - А потом ехать.

И пошел себе гад, скотина самодовольная.

***

Ехать предстояло само-собой в телеге. И не на козлах, а внутри, в душной полутьме. Стоит ли говорить, но Люба опять вскорости задремала. Удивлялась сама себе, а только со сном бороться сил не было. К обеду муж дорогой разбудил, накормил, напоил и в кустики проводил. Разговаривать, правда, особо не разговаривал. Люба тоже не настаивала, не хотела лишний раз нарываться на отповедь. ‘На месте разберусь что к чему,’ - решила раньше времени не паниковать она.

Ужин ничем не отличался от обеда - та же сытная каша с мясом и пара яблок. Зато потом предоставилась возможность искупаться.

- Тут речка неподалеку, пойдешь? - спросил Терминатор, забирая пустую миску.

- Пойду, - торопливо согласилась.

- Погоди, сейчас, - велел он. Обратно вернулся через пару минут, сунул Любе в руки тряпичный сверток и пошел себе вперед. Даже не оглянулся ни разочка пока не добрался до отлогого речного берега.

- Тебе туда, - указал рукой в сторону купающей ветви в воде плакучей ивы.

- А?..

- Тут постерегу, - не сказал, изрек, поставил в известность. - Поторопись.

‘Может зря я его Терминатором окрестила? - чапая в указанном направлении, задалась вопросом Люба. - Надо было Фунтиком назвать или Мурзичком, или...’ И все время, пока купалась в удивительно теплой, ласковой воде, выбирала подходящее имя нервному супружнику. Так ни на чем не остановившись, повернула к берегу и обомлела - на песочке сидел он. Собственной мускулистой персоной.

- Выходи, чего застыла? - ухмыльнулся масляно.

- Отвернись, - не торопилась выполнять команду Люба.

- Чего я там не видел? - даже не пошевелился он.

- Я стесняюсь, - пришлось соврать, надеясь, что голос звучит убедительно.

- Ну-ну, - Терминатор перетек в стоячее положение, и был таков.

Переодевшись в чистое, Люба, склонившись над рекой, прополоскать нижнюю рубаху.

- Я же просил поторопиться, а ты... - раздалось недовольное. - А ты... - интонация поменялась на игривую. - Хорошо стоишь. Правильно.

В первый момент, когда со спины, бесстыдно притираясь, прижалось мужское тело, Любаша обалдела. Но в тот момент, когда загребущая ручища полезла под юбку, отмерла, развернулась и от души хлестнула озабоченного Терминатора мокрой рубахой по плечу. Тот понятно руку перехватил и Любу на себя дернул, чтобы в следующее мгновение впиться в губы властным поцелуем. Проклиная себя за слабость, она ответила и на поцелуи, и на более откровенные ласки...

Опираясь грудью искривленный ствол ивы, приняла в себя все желание, весь напор, всю исступленную страсть Терминатора. Нет, Степана. Всего его. А потом долго стояла, пытаясь отдышаться и вернуться на землю. Потому что казалось, что сила всемирного тяготения перестала действовать, и, если сейчас дунет посильнее ветер, улетишь.

- Ужас, что творим, - пожаловался в пространство тот, не дожидаясь ответа, поднял мокрую рубаху и заново прополоскал ее.

- Я сама, - вяло зашевелилась Люба.

- Стой, где стоишь.

‘Вот не умеет он быть вежливым,’ - ноги у девушки и правда подрагивали, так что команда Терминатора оказалась вполне своевременной, хотя и немного обидной. ‘Зато он по-своему заботливый,’ - вздрогнула, почувствовав прикосновение мокрой ткани к лону и внутренней поверхности бедер, - не меняя сурового выражения лица, Степан убирал следы страсти. Их общей страсти.

До лагеря дошли молча. У Любы сил на разговоры не было, а Степан и вовсе молчуном оказался. Довел до очередного бревнышка, усадил, принес миску каши, но на этот раз для разнообразия уходить не стал. Присел рядом. Так и поужинали, потом выпили чайку и, не сговариваясь, пошли в шатер. На этот раз вместе. Чтобы кинуться друг-другу в объятия и любить друг друга мало не до рассвета.

***

- Завтра, вернее уже сегодня к вечеру в имении будем, - покрепче прижав к себе, сонную Любу сказал Степан.

- Угу, - лениво согласилась та. На большее сил не было.

- Познакомишься с матушкой и сестрицей младшей, - продолжил он.

- Ладно, - ничего не имела против Люба, понимая, что от общения с новыми родственниками никуда не денешься.

- Потом я уеду, а ты останешься с ними. Поняла, Василиса?

- Когда? - спать ей как-то сразу расхотелось.

- Послезавтра, - коротко ответил. - Дела не ждут. Царь-батюшка долгой отлучки не простит, - все-таки снизошел до объяснений Степан. - Чего молчишь, поняла?

- Да.

- Будешь матушку слушать, всему чему надо у нее учиться, дитя вынашивать.

- Почему ты так уверен, что я беременна? - поднялась на локте Люба. - Может никакого ребенка и нет.

- Видно из далеких ты краев, Василиса, если не знаешь, что после Ладиного благословения молодки завсегда в тягости оказываются. Недаром ее еще Роженицей кличут.

- Странно это все, - Любаша присела на лежанке. Подтянула колени к подбородку, руками себя обняла. Словно хотела отгородиться от всех.

- Нормально, - не согласился Терминатор. - Так от предков заведено.

- Да, да, я помню. Славяне - внуки божьи. Не рабы.

- Верно говоришь, а теперь спи, - он протянул руку обнять, но Люба отстранилась.

- Попозже лягу.

- Василиса, не дури. Вставать скоро.

- Это тебе, - покачала головой Люба. - А я в телеге за день отосплюсь.

- Как хочешь, - зевнул он и отвернулся.

В шатер на мягких лапах прокралась тишина. Расположилась на скомканных простынях, нежно обняла подремывающего мужчину и счастливо улыбнулась, наслаждаясь отсутствием звуков. И правда, лес умолк, ветер стих, даже соловей и тот устал объясняться в любви своей невзрачной подружке. На Любу ночная гостья бросила понимающий и даже сочувствующий взгляд. Мол, сама соображать должна, что нечем тебе такого мужика удержать. Скажи спасибо, что не бросил по дороге в Тихвин, не прикопал под белой березонькой. А ведь мог. Вспомни, как дернулся, когда твою розовенькую головенку увидал. Да еще и стриженную. Не припомнишь, кому принято волосы отрезать?

- Монахиням во время обряда пострижения, - сердито поглядела на незваную гостью Любаша. - А еще девкам, которые невинность потеряли. Но это уже при христианстве. В языческие времена девственность не берегли. Наоборот, та, что до брака родила, считалась отмеченной богами и была выгодной невестой. Фертильность ценили. Но и в те времена коса была чуть ли не главным мерилом женской красоты. Отрезали волосы полонянкам, преступницам. Вдовицы горькие состригали косы. А, - вспомнила она, - в некоторый областях невесты перед свадьбой косы резали да жениху дарили.

- Вот и прикинь, за кого тебя муж принимает, - посоветовала тишина. - И не вздумай слезы лить. Рано еще. Не пришло время. Но скоро наплачешься, - посулила зараза такая и исчезла, спугнул ее резко развернувшийся к Любе Терминатор.

- Ну, не могу я тебя с собой взять. Не могу, - сказал с сердцем. - Погляди на себя. Как я тебя людям покажу? Засмеют. А матушка за тобой приглядит, откормит. А то... - он раздраженно махнул рукой . - С волосами опять же посоветует.

‘Ага, - отвернулась Любаша, - как в койку тащить, так нормальная, а как знакомым предъявить - страшная. Бедный Степочка. Ну просто сексуальный маньяк из анекдота. Тот, который: *** и плачу’.

- Все правильно, - не стала раздувать ссору Люба. Даже подумала, что в общем-то мужика можно понять. И посочувствовать ему. Вот только зачем он приставал со своей заботой? И вообще зачем приставал? Затрахал ведь гад! Ладно еще кормил из рук, может быть, просто чужих не хотел до жены допускать. Вернее, старался, чтобы Люба узнала о чем-то. Вот хоть о нраве Терминаторовой мамы, к примеру.

- Еще бы неправильно! - вскипел Степан. - Можно подумать, я тебя в каторгу везу, а не в боярскую вотчину!

- На каторгу, - автоматически поправила Люба.

- Чего?

- Не кричи, пожалуйста. Правильно говорить: на каторгу. К тому же я с тобой не спорю и ничего не требую.

- А ты потребуй! - предложил он.

- Не хочу.

- Конечно, - Терминатор орать перестал, но успокоиться никак не мог. - Конечно не просишь. Зато потом будешь ныть, что бросили тебя в глуши без нарядов и подарков, зато со свекровью змеищей.

- Вот когда заною, тогда и злись на меня. Пока не за что. Я вообще - сторона пострадавшая, - не выдержала Люба. - Выдернули из родного... - она чуть не сказала ‘мира’. - Из родного дома, - вовремя поправилась. - Выдали замуж за левого мужика и везут, хрен знает, куда. И я еще должна молчать и радоваться.

- Это я левый? - у Терминатора дернулся глаз.

- А какой ты? - тут уж Любаше шлея под хвост попала. - Чужой, огромный, наглый! Хамишь все время: и страшная я типа, и перед людьми стыдно. А сам чуть что под юбку лезешь!

- Больше не полезу! - они вскочил на ноги и навис над Любой.

- Прекрасно! - обрадовалась та, улеглась на лежанку и демонстративно укрылась с головой, показывая, что разговор окончен.

- А откуда ты вообще? - все же сумел удивить ее своим вопросом Степан. Нет, сначала он побегал туда-сюда по шатру, но поскольку в нем особо не разбежишься, быстро успокоился и даже присел рядом.

- А почему говорят, что ты меня на растерзание везешь? - вопросом на вопрос ответила Люба.