Главная » Магазин » Год тигра и дракона. Осколки небес. Людмила Астахова, Яна Горшкова, Екатерина Рысь
Год тигра и дракона. Осколки небес. Людмила Астахова, Яна Горшкова, Екатерина Рысь
Магазин Книги автора Комментарии (3) Похожие книги Предыдущая книга Следующая книга
Велика Поднебесная и обильна, но надвое она не делится никак. Сын Неба тоже может быть лишь один. Вот и сойдутся на бескрайних равнинах две армии и два государя, чтобы победитель создал великую империю. Проигравшему же уготована смерть и забвение. Смогут ли две пришелицы из будущего изменить ход истории? Сумеют ли уцелеть в самом горниле судьбоносной войны между Хань и Чу? Никто не знает, какой выбор сделают Таня и Люся, даже древняя всемогущаяя богиня Нюйва.
Первая книга: в печати
Вторая книга: Дорога в две тысячи ли. Людмила Астахова, Яна Горшкова, Екатерина Рысь
Третья книга 1 том: Год тигра и дракона. Живая Глина. Людмила Астахова, Яна Горшкова, Екатерина Рысь
Третья книга 2 том: Год тигра и дракона. Осколки небес. Людмила Астахова, Яна Горшкова, Екатерина Рысь
Отрывок «Год тигра и дракона. Осколки небес. Людмила Астахова, Яна Горшкова, Екатерина Рысь»
ЛЮДМИЛА АСТАХОВА, ЯНА ГОРШКОВА, ЕКАТЕРИНА РЫСЬ
ГОД ТИГРА И ДРАКОНА
(3 книга трилогии)
ОСКОЛКИ НЕБЕС
(Том 2)
ГЛАВА 1. Сожженные мосты
«Удивительно то, что спустя столько времени не истерлись в моей памяти ни заковыристые китайские имена, ни названия городов и местностей, ни лица людей. Не иначе как дар Нюйвы. Знать бы еще, для чего он мне дан».
{(из дневника Тьян Ню)}
{Две тысячи двести девятнадцать лет}
Чжао Гао
Это был долгий путь. Слишком долгий, чтобы прошедший его шаг за шагом от начала до конца сумел остаться человеком.
Он снова явился в этот мир в год, когда деятельный Лю Чэ взошел на трон, взяв имя У-ди, и начал кровопролитную битву с собственной бабкой.
Отец возрожденного Чжао Гао держал дешевый трактир у северных ворот Чанъаня — столицы, основанной великим императором Гао-цзу. Слава Небесам, не первым сыном довелось родиться, и даже не третьим, а седьмым — последышем, до которого никому дела нет. Воспоминания возвращались отрывочно, доводя вечно голодного, драчливого мальчишку до исступления, но еще хуже стало, когда они вернулись полностью. Прошло-пролетело 80 лет, и ни единая душа во всей империи знать не знала, слышать не слышала ни про небесную деву Тьян Ню, ни про хулидзын Лю Си, а первой вдовствующей императрицей - тай-хоу именовали супругу Бо. Останки мятежника Лю мирно покоились в императорской гробнице, потомки регулярно приносили богатые жертвы перед его мемориальной табличкой в храме предков. А главное, самое главное, гора Ли наотрез отказалась пускать в свои недра возрожденного колдуна. Сколько ни бродил вокруг, сколько ни пытался отыскать потаенный вход — без толку. Ли-шань твердо решила сохранить тайну.
Что оставалось делать бывшему главному евнуху? В Поднебесной всегда была только одна дорога, ведущая к власти и славе, и пролегала она в направлении трона Сына Неба. Чжао Гао (тогда его звали, разумеется, иначе, но это уже не имеет значения) последовал традиции — он стал чиновником, поднялся в иерархии, и, в конце концов, вошел во дворец. Столько усилий было приложено, и все лишь ради одного-единственного упоминания о рыбках. Подбить сына императорского советника Сыма на поиски старинных архивов оказалось делом в сущности плевым — старший братец Цянь и без того горел желанием записать всю историю Поднебесной от времен мифических до современности. Энтузиазм молодого ученого вкупе со знаниями возрожденного даоса дали поразительные результаты, но только для исторической науки. Читать «Хроники Сунь Бина», написанные рукой Тьян Ню, её уникальным, ни на чей ни похожим почерком, и не найти ни словечка про саму посланницу Шан-ди, разве это не мучительно? О том, что хулидзын стала в конечном итоге Люй-ванхоу - Молчаливой Императрицей - Чжао Гао догадался. Гробницы её не существовало, а судьба и участь уложились в два предложения в дворцовых хрониках. Там она именовалась матерью второго императора династии Лю. Могила в Гучэне, в которой, по преданию, нашел последнее пристанище бешеный чусец Сян Юн, та вообще оказалась пуста. Как, собственно, и вся жизнь помощника и сподвижника Сыма Цяня. К глиняным рыбкам Чжао Гао в ту долгую жизнь так не приблизился ни на шаг.
Потом были иные рождения и многие смерти. Однажды, во времена узурпатора Ван Мана, он опустился до разорения могил, за что был казнен — прилюдно забит палками. От отчаяния - к надежде и обратно, словно на качелях, качался Чжао Гао несколько веков, однако же не забывая практиковать магию и копить духовную силу. Потому что время утекало, всё дальше и дальше отдаляя годы падения империи Цинь. Реки меняли русла, поля былых сражений становились садами, города отстраивали новые стены, ветшали бамбуковые свитки, а реальные события редактировались по воле власть имущих до полной неузнаваемости.
К тому же, в предпоследний год правления государя Хуань-ди в Лоян прибыли послы из невиданного далека — из самой Дацинь [1], что царила в землях полночного солнца: люди более всего цветом кожи и строением лица похожие на ненавистных сестричек. У одного из послов даже волосы были цвета пшеничного колоса. Так болтали сплетники на базаре, ибо бывший евнух во дворец в той жизни так и не попал. А зачем, если императорскую сокровищницу он уже обшарил снизу доверху? Оказалось, ближе к Печати, находясь рядом с Сыном Неба, все равно не станешь. Так есть ли смысл впрягаться в опасное дворцовое служение? Никакого!
Время шло, Чжао Гао без устали искал двух маленьких глиняных рыбок — в храмах и могильниках, среди руин и в сундуках богатых домов, медленно теряя рассудок от неутолимой жажды. Но отсутствие результата — это тоже результат. Чжао Гао сделал выводы из своего поражения: он стал искать не вещь, но знания, коих у даосов имелось немало. Не чурался он и свитков, содержавших совсем уж сказочные идеи. Поразительно, как много знали о времени и его законах те, кто никогда не покидал уединенных горных пещер.
Смена стратегии принесла желанные плоды — горькие, но истинные. Небеса всегда дают подсказку, но не каждый способен её понять. Появление из ниоткуда девиц, в ту пору, когда всё в Поднебесной по воле Императора взвешено, сочтено и измерено, обязано было натолкнуть на простую мысль, но не натолкнуло. Даосский колдун совершил одну из главных ошибок — он искал лишь там, где светло, он искал мертвых дев, а те, скорее всего, еще не родились.
Случилось это в год смерти великого Ли Шимина [2]. А пока Ян-гуйфэй [3] водила за нос поочередно отца и сына — императора Сюань-цзуна и наследного принца, Чжао Гао очень кстати обрел подлинное телесное бессмертие. Снова, и на этот раз, он верил — навсегда.
Рождаться, взрослеть, стареть, дряхлеть, а затем умирать было так... утомительно. Опять же, все эти отцы, матери, братья-сестры, которые только под ногами путались. Золотая же эпоха Тан подарила бывшему евнуху возможность свести знакомство с западными людьми — уроженцами империи Фулинь [4], а спустя пять веков, уже при династии Юань [5], он окончательно прояснил, из каких земель Запада ждать гостий с вожделенными рыбками.
Откровенно говоря, бессмертие тоже оказалось штукой непростой. Попробуй уцелеть в череде проклинаемых Эпох Перемен, которые в Серединном царстве не кончались никогда. Но у Чжао Гао получилось. Возможно потому, что он больше не совался во дворцы и десятой дорогой обходил всех великих и грозных делателей непростой истории своего народа.
Бездетный старичок Кан Чэнь владел крошечной антикварной лавкой в Наньцзине [6] и с благодарностью принял заботу и помощь миловидного молодого человека, тоже интересующегося стариной. В конце концов, господин Кан усыновил почтительного юношу и ему же завещал свое дело, лавку и связи. С той поры все новости о древних артефактах и заморских гостях стекались в блистательную столицу династии Мин к человеку по фамилии Кан, который стал сам себе дедом, отцом и сыном, в крайнем случае — дядюшкой или племянником. Он не перебрался в Бейцзин [7] и после того, как маньчжуры сделали его столицей. Климат в Наньцзине был всяко приятнее.
Пока новые владыки Поднебесной устанавливали свои порядки, принуждая ханьцев к покорности бритьем лбов и покроем одежды, господин Кан потихоньку торговал вазами, нефритовыми подвесками, буддами и курильницами. К слову, бритый лоб и коса его ничуть не портили.
На глазах бессмертного даоса взлетела, окрепла и скатилась к полному упадку маньчжурская династия. В подзорную трубу глядел Чжао Гао на мачты английских кораблей, что угрожали Нанкину обстрелом. Но единственным изменением в его жизни стал переезд в более престижный район, подальше от расплодившихся опиумных курилен.
Китай вступил в бурный 20 век униженной западными варварами полуколонией, в то время как Чжао Гао шагнул в него полный самых радужных надежд. Он вел оживленную переписку с ведущими мировыми синологами — английскими, немецкими и русскими, щедро делился знаниями, помогал с переводами. И ждал, терпеливо и усердно, как могут ждать только китайцы. И дождался. Профессор Санкт-Петербургского императорского университета спрашивал о возможном происхождении терракотовых фигурок, изображающих стилизованных рыбок. Пришлось вгрызться в собственную косу, чтобы не огласить тихую обитель ученого яростным воплем. Вот они! Печать нашлась спустя две тысячи лет и находилась на другом конце континента в северном мрачном городе на берегу ледяного моря. Пустяки! Чжао Гао готов был пешком идти в Петроград. Видят Небеса, кабы не революция, так бы он и сделал. В самом последнем письме он звал дорогого друга Петра Андреевича пересидеть смутные времена в Китае. Ответа «профессор Кан» не получил. Северного соседа поглотила кровавая вакханалия гражданской войны.
Чжао Гао перебрался в Шанхай, поближе к европейцам - обитателям сеттельмента - и к соотечественникам — главарям триад. А как без бандитов найти в огромном многонациональном городе, наводненном беженцами, двух девчонок? Только с эскадрой Старка в Шанхай прибыло несколько тысяч русских. Час Икс близился, русские девушки пришли к торговцу Хе продавать рыбок. Осталось только руку протянуть...
Потом Чжао Гао за локти себя кусал от досады. Надо было просто купить печать, дать вдвое, нет, втрое больше, чем те просили, чтобы не только на билеты до Сан-Франциско хватило, но и на безбедную жизнь за океаном. Просто купить! За деньги! Но тысячелетняя злоба взяла свое, господин Кан втравил в это дело ребят из Зеленого братства, а за Ушастым Ду не заржавело устроить настоящую облаву на русских девиц. Проклятые головорезы всё испортили! Вмешалась богиня, и её печать канула в мутные воды Хуанпу и в далекое прошлое. Чудовище Дунь проглотило свой хвост!
Отчаяние захлестнуло Чжао Гао с головой, ломая позвоночник и разрывая сердце. Он потерял рыбок снова! Он потерял всё — надежду и смысл жизни! Теперь уже окончательно и бесповоротно. Ему предстояло дожить оставшуюся вечность в чужом, ненавистном мире. Именно чужом, потому что настоящий дом находился в Санъяне, во дворце Эпан, рядом с единственным государем — великим Цинь Шихуанди, в тени его жестокости и силы. Что удержало бывшего главного евнуха от того, чтобы перерезать самому себе глотку одним из антикварных мечей? Ответа Кан Сяолун не знал до сих пор. Десять лет он жил по инерции, исполненный ненавистью и сожалениями: спал, дышал, ел. Пока в конце зимы 1933 года небо над его головой не треснуло, возвещая, что рыбки каким-то чудом вернулись обратно. Солнечное шанхайское утро заскрежетало, точно гусеницы танка по мостовой. Нечеловеческая сила швырнула Чжао Гао на землю и выбила дыхание. Над ним толпились зеваки, кто-то звал врача, какая-то старушка принесла стакан воды, а он лежал и смотрел в небо, точнее в Небеса, неожиданно пославшие новую надежду.
В человеческом океане, коим всегда был Китай, в 30-40х годах бушевал невиданной силы ураган. И кровь лилась на зависть всем древним правителям Поднебесной, никогда жизней подданных не жалевших. И, казалось бы, что среди миллионов воюющих, бегущих куда глаза глядят, перепуганных и отчаявшихся людей найти одного-единственного человека, в чьих руках находится печать Нюйвы, задача невыполнимая. Но времена изменились, мир уже не был так велик и непостижим как прежде. Самая великая война в истории сделала его маленьким и уязвимым.
[1] – Римская Империя
[2] — имя, данное при рождении императору Тайцзуну великой династии Тан
[3] — одна из четырех великий красавиц древности — любимая наложница танского императора Сюань-цзуна
[4] — Византия
[5] — династия Юань — монгольское государство, основной частью территории которого был Китай (1271—1368).
[6] — старое название Нанкина
[7] — старое название Пекина
{Поднебесная. Шестая луна года бин-шень (206 до н.э.)}
Люси, Лю Дзы и войско Хань
Ясным солнечным утром десятого дня шестой луны года бин-шень, ближе к полудню, благородная Люй-ванхоу, небесная супруга Хань-вана, восседала на расстеленном на камнях плаще и наблюдала, как ханьская армия пересекает ущелье. Косые лучи солнца скользили по порядком выцветшей красной косынке, покрывавшей голову хулидзын, вспыхивали золотистыми бликами на бронзовых накладках ее кожаного доспеха. Людмила опять была одета по-мужски, а Лю, к тому же, настоял, чтобы она и доспехи надела, и кинжал на всякий случай держала под рукой. Горы Циньлин, которые предстояло пройти войску, чтобы достигнуть Ханьчжуна, испокон веков служили пристанищем разбойному люду, не говоря уж о диких зверях. Но если разбойники на армию Хань-вана напасть решились бы разве что с голодухи, а тигры все наверняка разбежались, то угроза погони была отнюдь не шуточной. Мало ли что взбредет в голову вану-гегемону? Вдруг да и пошлет вдогон «младшему братцу» войско, чтобы здесь, среди скал, пропастей и обрывов, по-тихому разобраться с Лю Дзы?
Люся щелчком согнала с наплечника какое-то одуревшее от такого количества еды назойливое насекомое, похожее на летучего муравья, и вздохнула. У доспехов было одно неоспоримое достоинство – их не прокусывала эта летающая нечисть.
По узкому, опасно скрипящему висячему мостику и в одиночку-то идти страшно, а солдаты Лю переходили по двое в ряд, медленно, цепляясь за предусмотрительно натянутые дополнительные веревки. Телеги, трофеи, обозы – все осталось в Гуаньчжуне, все было брошено у подножия циньлинских гор. Лю не смог отказаться только от лошадей. Коней переводили по одному, еще прошлым вечером, чтобы, по крайней мере, авангард, конница, оказалась на той стороне ущелья и могла прикрыть в случае нужды растянувшуюся пехоту.
Людмила поежилась, вспомнив вчерашний переход. Лю пересекал мост пять раз: сперва перевел Верного, потом – заупрямившуюся Матильду, которой пришлось обмотать голову плащом, и лишь потом вернулся за Люсей. Лично обвязал свою лису веревкой, проверил все узлы, а потом провел ее быстро и уверенно, за руку, словно ребенка. Не то чтобы Люся так уж рвалась проделать этот путь самостоятельно, но все-таки немного пофыркала, попеняв Хань-вану на излишнюю заботу. Дескать, вокруг меня, кроме свиты, еще с десяток бездельников топчутся, зачем самому-то лишний раз рисковать? Или решил, что раз небесная дева больше не дева, так и летать разучилась?
Лю шутку не поддержал, глянув так, что Люся натурально прикусила язык. И лишь переведя ее через пропасть, Хань-ван изволил отомкнуть уста:
- Не шути так. Кому-нибудь может придти в голову дурное. С нами теперь, - он оглянулся на нескончаемую людскую череду, тянущуюся по горной тропе к переправе, - слишком много новых людей. Случайных людей. И неслучайных, быть может.
- С каких пор ты перестал доверять тем, кто идет за тобой? – опешила Людмила. Из уст Лю Дзы этакие параноидальные речи ей довелось слышать впервые.
Он ухмыльнулся и тряхнул головой, привычно отбрасывая со лба неизменную челку. Несмотря на титул вана, Лю все еще любым царственным гуаням предпочитал старую красную повязку.
- Я доверяю. Свою жизнь я им доверяю. Но не твою.
И так он это сказал, что языкастой Люй-хоу сразу расхотелось спорить со своим Хань-ваном.
Ей вообще чем дальше, тем меньше хотелось с ним спорить, а хотелось совсем-совсем другого. Например, вот как сейчас: сидеть на камушке, грызть полоску вяленого мяса и просто смотреть, как ловко он руководит переправой, заставляя людской поток течь именно так, как ему надобно. Какой мистической силой наградили китайские боги этого мятежника Лю, если люди, самые разные люди – простолюдины и воины, торговцы и чиновники, зашуганные и заморенные крестьяне и гордые князья – рано или поздно, но все равно делали то, что ему хочется, причем добровольно и без ропота? Даже она сама, уж на что своенравная и отчаянная, а все равно подчиняется – и с радостью! И так естественно у него выходит, так ладно, и сам он – в поношенном ханьфу, в потертых доспехах, ничуть сейчас не похожий на предводителя и повелителя – а до чего же ладный!
Люся даже головой потрясла и пофыркала сама над собой. Вот же напасть! Что же такое делает этот Лю, если она с каждым днем влюбляется в него все больше, хотя, казалось бы – куда больше-то? Тут небесной лисе некстати вспомнилось, что именно и как он делает, и как они ночи проводят – того и гляди, шатер обвалится…
- Чертяка ты доисторический, - пробормотала она тихонько. – А спать-то мне когда?
Спать ей действительно приходилось урывками. Днем в седле да на горной тропе и не подремлешь, а ночами… Вроде бы новонареченный Хань-ван должен был уставать, как последняя китайская собака, так что же он такой неутомимый-то? Словно решил наверстать целый год вынужденного целомудрия. Теперь Люсе и самой не верилось, что они – о, Господи! – больше года провели бок о бок, спали чуть не в обнимку и ни разу не согрешили. Выдержка у этого Лю Дзы просто железобетонная! Ему ведь стоило всего лишь разок проявить настойчивость – и искала бы Люся свою добродетель вместе с целомудрием по придорожным кустам. И, как теперь ясно, ничуть бы не сожалела.
В общем, этот аспект ее невероятного замужества Людмилу вполне устраивал. Более чем устраивал. Даже слишком. Даже чересчур. По правде-то, еще месяц-другой такого хронического недосыпа, и она сама начнет настаивать на исполнении долга главной жены – или как это у них правильно называется. В том смысле, что подберет Хань-вану десяток-другой наложниц соответственно его статусу и темпераменту, будь он неладен, кобелина. Может, хоть тогда выспаться получится?
- Ага, мечтай, - снова шепнула она себе под нос. – Сначала заведешь ему наложниц, а потом начнешь их тихонько давить, травить и резать. Так и станешь настоящей кровавой Люй-хоу.
- Небесная госпожа предается созерцанию?
Цзи Синь подкрался незаметно, и Люся так же незаметно поморщилась. Взаимная нелюбовь небесной лисы и мудрого конфуцианца, словно ядовитый цветок, росла и крепла под летним солнцем. Сейчас же, напоенная, образно говоря, свадебным вином и чистой водой горных ручьев, нелюбовь эта готова была уже заколоситься.
- Вы так подкрадываетесь, мудрый Цзи Синь, словно ищете случая ненароком столкнуть меня с обрыва.
- Ну что вы, небесная госпожа, - движение веером означало что угодно, но только не отрицание. – Такой поступок был бы крайне необдуманным.
Люся оценила увертку и ухмыльнулась.
- К чему эти церемонии, мудрый Цзи Синь. Для вас я – просто Люй-ванхоу.
Мудрец скривился так, словно у него разом разболелись все зубы.
- Ванхоу, - вымолвил он, будто сплюнул. – Ванхоу наблюдает за нашим войском от скуки? Может быть, ванхоу следует занять себя делами, более приличествующими женщине? Возможно, тогда…
- Уверена, - перебила Люся, - что как только мы наконец-то доберемся до Наньчжэна, Лю найдет мне дело, чтобы занять мои дни. Потому что ночами нам с ним и так есть, чем заняться.
- Дела Внутреннего дворца – единственная обязанность, подходящая жене вана.
- О, конечно же, этим я непременно займусь. Как только у нас появится Внутренний дворец. Прямо сразу, - Людмила не удержалась и подмигнула насупленному мудрецу. – Так что достойному Цзи Синю не стоит беспокоиться. С дворцами, сколько бы их ни было, я управлюсь. А пока нам бы с лагерем разобраться. Что там с едой для беженцев?
Цзи Синь запыхтел так возмущенно, будто она вместо этого невинного вопроса поинтересовалась, хорошо ли он справил поутру нужду. Веер, резко сложенный, даже не щелкнул – клацнул, словно челюсти.
- Ванхоу хорошо бы помнить, что возможности клана Люй не так велики. В Наньчжэне у Люй Лу нет влияния. Он не сможет защитить ванхоу.
И тут гражданка Смирнова разозлилась. Вообще-то, и на себя тоже. Проклятому конфуцианцу все-таки удалось вывести ее из себя и испортить настроение, такое солнечное еще совсем недавно.
- Защитить? – прошипела она, больше не пытаясь казаться любезной. – Как интересно! Полагаете, мне необходимо защищаться? Но кто же мне угрожает?
Конечно, для внушительности надо было еще и встать, и медленно пойти на назойливого «братца» Синя, грозно вращая выпученными глазищами и скаля зубы, но Люсе скалиться и пучить было лень. «И так сойдет», - решила она. Но лицо у небесной лисы, кажется, все равно стало зверским, потому что Цзи Синь осторожно отступил на шаг. Наверняка, чтобы чокнутая баба на него не бросилась и не осквернила.
- Когда человек совершает столько выдающихся поступков, - назидательно молвил он, - враги у него появляются сами собой. Вот почему женщинам не следует пытаться… э… вершить… э… яркие свершения. Потомки сочтут, что…
Терпение небесной лисы лопнуло. Да сколько ж можно! Ей еще проповедей не хватало!
- Главное различие между мной и вами, любезный Цзи Синь, это то, что я совершенно точно знаю, как именно опишут потомки мои деяния. А вот что сказано насчет вас в Книге Девяти небес… Не припомню никак. Но ведь как бывает: даже если человек благословлен мудростью и живет праведной жизнью, иногда единственное, что вспомнят о нем – это его выдающуюся смерть. Кстати, давно хотела разузнать… Просветите меня, любезный братец Синь, когда кого-то заживо варят, что потом делают с бульоном?
Цзи Синь непроизвольно икнул и отступил еще на шаг. А Люся, и в самом деле увлеченная, продолжала рассуждать, уже не замечая, какими дикими глазами смотрит на нее стратег.
- Что, если воду не только посолить, а еще добавить, скажем, бобов? Пшена? Молодых побегов бамбука? Корень лотоса? Наваристая выйдет похлебка, как вам думается?
И тут желудок небесной лисы некстати заурчал, напоминая, что кроме недоеденной полоски вяленого мяса во рту у хулидзын с самого рассвета и маковой росинки не было. Конфуцианец сглотнул и попятился.
- Впрочем, - вздохнула Людмила, - Лю ведь не позволит осуществить мою идею. Ибо человеколюбив и милосерден. Так что придется нам погодить, пока я не стану вдовствующей императрицей, - она подмигнула посеревшему Цзи Синю. – Тогда и проверим!
Некий посторонний звук за спиной заставил ее обернуться. Сзади стоял Хань-ван собственной персоной и зачарованно слушал. И, если судить по выражению лица, стоял уже давно и услышать успел многое.
- Шел бы ты, братец, - выдавил Лю и рукой помахал в сторону переправы. – Иди-иди, проверь, как там дела…
Люся кашлянула, изо всех сил сдерживая ухмылку. Лю Дзы глянул на нее и вопросительно выгнул бровь:
- Я правильно услышал? Ты пообещала сварить моего стратега с бобами и корнем лотоса, как только я помру?
- Я б еще и капустки для навару добавила, да только, вот черт, не растет у вас капуста-то, - вздохнула гражданка Смирнова, для приличия изобразив не то смущение, не то раскаяние. –А что не так, Лю? У вас разве на похоронах народ не кормят?
Вопрос повис в хрустальном горном воздухе и там медленно истаял. Пару минут они молча глядели друг на друга, но потом Лю не выдержал и хрюкнул от сдавленного смеха.
- С бобами, да?
- И с молодыми побегами бамбука, - педантично добавила Люся. – Для изысканности.
- Потравишь ты народ этакой похлебкой, моя ванхоу, - фыркнул Хань-ван. – Прям хоть не помирай теперь. У братца Синя так точно есть все причины беречь меня пуще собственных очей! Ведь как только я отправлюсь к Желтым Источникам, ты его сваришь.
- И сварю, - пообещала Люся. – Ты себе не представляешь, Лю, как он мне надоел, этот твой братец! И ходит за мной, и ходит, и нудит, и нудит… Давай его тоже обженим, что ли? Хоть занятие будет у мужика. Умается, устанет… А? Как думаешь?
Лю присел рядом на камушек, склонил голову и хитро глянул из-под непослушной челки:
- Считаешь, если женить Цзи Синя, он настолько утомится? Устанет? А я разве устаю?
Хулидзын для порядка изобразила возмущение, но настолько ненатурально, что последний простак в войске Хань ей не поверил бы.
- Ты! Ты по себе-то не суди! Здоровый такой, чертяка, - она толкнула его плечом. – Это только ты можешь с утра до ночи войском командовать, а с ночи до утра…
- Пахать, - невинно подсказал Лю своей замявшейся лисе. – И сеять.
Обняться как следует мешали доспехи, но Люся все равно возмущенно трепыхнулась и легонько укусила распустившего руки Хань-вана за ухо.
- Язык придержи, пахарь, - фыркнула она. – Не боишься, что ян истощится от трудов еженощных?
- Вот вечером и проверим.
Людмила покосилась на небо. Если по солнышку судить, до вечера еще далековато… Эх. А жаль. Хотя сидеть рядом с Лю, примостив голову ему на плечо, и чувствовать его теплое дыхание в волосах – тоже неплохо. И не думать, разогнать все мысли, упрямо ползущие в голову: о богине, которая непонятно чего хочет от них теперь, о войне, о Танечке и чуском князе, и о неизбежной схватке, исход которой одну из сестер лишит… Чего?
«Жизни», - поняла Люся, и, несмотря на припекающее солнце, поежилась.
- Надо идти, - вздохнул Лю ей в волосы, но рук не разжал. – Надо.
Людской поток под ними струился, как черная змея, вспыхивая чешуйками красных повязок.
- Их так много, - пробормотала Людмила. – Твои… наши тридцать тысяч, и еще столько же тех, кто ушел за тобой из войск чжухоу. А циньских беженцев я пыталась сосчитать, но сбилась. Так много… Вчера я видела, как они варили похлебку из ящериц и какой-то травы. Лю, этот Ханьчжун… Эта земля ведь не сможет прокормить их всех.
- Нет, - Хань-ван осторожно повел плечом, и она нехотя отстранилась. – Не сможет. Но Ханьчжун – это только начало. Сян Юн знает это. Мы еще не разобрались друг с другом, он и я.
- Вы ведь не сможете поделить Поднебесную и править каждый своей половиной, - Люся не спрашивала, она просто озвучила то, о чем они оба думали. – Но, Лю! – как же это будет непросто.
- Просто было в Пэй, - усмехнулся он. – О, как же просто было тогда, когда я с сотней братьев грабил обозы и удирал потом ущельями от циньских разъездов! И в Пэнчене было просто. Но наше «просто» закончилось вместе с Цинь, моя ванхоу. Наше «просто» сгорело в Санъяне. Отныне каждый шаг будет сложнее предыдущих. Нет, мы не сможем поделить Поднебесную, не сможем править вдвоем. Даже если бы и я, и Сян Юн захотели этого всем сердцем. И ты знаешь, почему.
- Он узнал тебя, - кивнула она. – А ты узнал его. Вы по-настоящему поняли друг друга, когда плясали этот ваш танец в Хунмэне.
- Именно. Он понял и я понял. Сян Юн… Сян Юн хочет, чтобы стало, как раньше. Чтобы Чу, и Вэй, и Чжао, и Хань стали прежними царствами, каждое со своим ваном во главе. Чтобы воевать и торговать между собой, как чужаки. Чтобы в Хань сеяли просо, а в Чу – рис. Так, как было до Цинь. Словно старый кровопийца Шихуанди не перекраивал Поднебесную, не выкорчевывал корней и не обрубал побегов.
- Но как раньше уже не будет. Потому что Цинь – была.
- Но он родился князем и от крови князей, а я был и есть черноголовым простолюдином. Я не хочу и не могу как раньше. Я хочу по-новому. Дать им, - Лю ткнул пальцем в сторону моста и войска, - мир и безопасность, дороги, почтовые станции, покой и наделы, и возможность хотя бы изредка поднимать голову и смотреть не только себе под ноги, но в небо. Не только накормить, но и научить. Не убивать друг друга лишь потому, что один родился в Чу, а другой – в Цинь. Не хоронить живых дочерей рядом с мертвым стариком. Смотри, вот они идут: люди из Хань, Вэй и Чжао, люди из Чу и Цинь. Они все мои. Все равно – мои.
Он все так же сидел рядом на камне, не простирал рук и не вскидывал голову, и голос его не гудел боевой трубой, и никаких пятицветных облаков и фениксов с драконами над ним не наблюдалось, но Люсе на миг стало жарко и тесно, словно этот Лю, необъятный Лю, распирал ее изнутри.
- Ты такой огромный, - прошептала она. – Я бы сказала, что не смогу вместить тебя, но рядом с тобой я сама становлюсь выше и больше, чем есть. Только не запирай меня во Внутреннем дворце. Я уже не смогу уменьшиться и разнесу его в щепки, пробив макушкой кровлю.
- Во Внутреннем дворце? Зачем? Я не справлюсь один. Человеческой жизни не хватит сделать все то, что я хочу, если делать в одиночку. А вдвоем мы хотя бы попытаемся. А еще…
- А еще?
- Слышала, что болтают? Про драконов, фениксов, облака и испарения? Мы сами придумали Белую змею и байки про сына Красного императора, но для этих людей наши россказни становятся правдой. Они будут искушать меня. Соблазнять властью, женщинами, тысячей вещей, о которых черноголовый выскочка и мечтать не мог. И однажды я и сам могу поверить. Забыть, что я Лю Дзы Бан из городишка Фэн, что в уезде Пэй, третий сын моего отца. Моего настоящего отца, которого звали Лю Ан, а не Чи-ди, ведь моя мать Тай-ао никогда не спала ни с драконами, ни с императорами. Начну искать на себе семьдесят два родимых пятна – и ведь найду! И вот тогда, когда со мной это случится, только ты будешь знать, что с этим делать. И скажешь…
- «Помни, что ты – всего лишь человек».
- И тебе – я поверю.
Люся вместо ответа сплела свои пальцы с его и легонько пожала, словно скрепляя обещание. Но потом все же не смогла смолчать.
- Если… если в тот день я все еще буду рядом с тобой. Нет, подожди! Не говори ничего. Послушай. Я не могу понять, зачем Нюйва перенесла нас с Таней сюда. Раньше думала, что понимаю, а теперь – не могу. Чтобы мы придумали историю о сыновьях небесных императоров, Белой змее и небесных девах? Но тот же Цзи Синь наплел бы баек не хуже! Чтобы не дать вам с Сян Юном убить друг друга в Хунмэне? Но, может, вы и сами разобрались бы, без нас, без драконов и отрезанных голов. Или, может быть, чтобы вы, породнившись, все-таки сумели примириться? Я…
- Этого не будет, - покачал головой Лю. – Мы с Сян Юном теперь свояки, да. Но даже если бы мы с ним побратались, смешав кровь, да что там! – даже если бы мы с ним поженились, ближе все равно не стали бы. Он не перестанет быть князем, а я – простолюдином. Этого не будет. Даже если матушка Нюйва, матушка Сиванму и Яшмовый Владыка нарекут нас братьями, мы все равно вцепимся друг другу в глотки.
- И тогда, вне зависимости от того, кто из вас победит, одна из нас умрет. Словно над нашими головами уже висит меч. Лю, я знаю, что мне придется однажды выбирать между… - она задохнулась словами и потрясла головой, прежде чем продолжить: - Мы с сестрой – единственные, кто остался, кто сумел выжить. Единственная память нашего отца и матерей. Мы прошли сквозь огонь, воду и само время, потому что были вместе. Понимаешь? Если твоя империя будет стоить мне сестры, я… я не знаю, что я выберу. Я люблю тебя. Я хочу, я могла бы остаться здесь и строить с тобой новый мир. Но не ценой родной крови. Поэтому…
- Не надо, - Хань-ван приложил палец к ее губам, заставляя умолкнуть. – Я понял. И я тоже не знаю, что выбрал бы.
Он развел руки, сложив ладони гостями, и покачал ими, будто взвешивая.
- Трон Сына Неба? Любовь небесной женщины? Жизнь сестры? Предстань сейчас передо мною Яньло-ван и предложи жизнь моей сестренки Чжен Эр в обмен на твою, что бы я сделал? Разорвался надвое? Или просто приставил бы меч к шее и так решил дело, избавив себя от выбора? Так вот, я обещаю: если и когда настанет день, когда от меня будет зависеть, жить Сян Юну или умереть, я… буду помнить о твоих словах. И о сестричке Тьян Ню – тоже.
Хань-ван встал и расправил плечи, глянул, прищурившись, на свое упрямо ползущее в гору войско и коротко рассмеялся.
- Но сейчас висящий над нами меч еще не упал. И мы идем в Ханьчжун. И там, в Ханьчжуне, мы не задержимся. Это я точно могу пообещать.
- Значит, ты и впрямь решил сжечь за собой все мосты, - вздохнула Люся.
Лю стремительно обернулся, недоуменно выгнув бровь:
- Сжечь мосты? Зачем? Почему их сжигать?
Людмила с досадой хлопнула себя по лбу. Опять запуталась! Конечно, откуда им здесь и сейчас знать это выражение – «мосты за собой сжечь!»
- Прости. Это… небесная поговорка такая. Означает – «принять окончательное решение и отказаться от возможности отступить».
Хань-ван усмехнулся.
- Знаешь, не все твои небесные слова требуют перевода и объяснений. Я могу догадаться, зачем мосты сжигают. Затем же, зачем и лодки после переправы. Но… - он снова глянул вниз и молвил задумчиво: - Если я сожгу этот мост, Сян Юн ведь решит, что я не собираюсь возвращаться, так? Он решит, что я смирился с Ханьчжуном, по крайней мере, пока, и не будет ждать подвоха. Он не будет ждать, а я приду. Да! Эта мысль и впрямь хороша…
Люся похолодела. Вот, снова! Снова получается, что она подкинула Лю идею, снова вмешалась! Всего несколько слов, случайно сорвавшихся с губ – и История тронулась с места, как груженая камнями телега, чтобы покатиться под гору…
«Ты за этим оставила нас здесь, Нюйва? За этим, да?!»
Маленькая глиняная рыбка, спрятанная под одеждой и доспехами, чуть шевельнулась. А может, Люсе просто так показалось.
Сыма Синь, Сайский ван
Отец Сыма Синя, будучи смотрителем тюрьмы, большую часть жизни имел дело со злодеями, но сердцем своим отнюдь не ожесточился. Напротив, изо дня в день наблюдая за подонками и душегубами всех мастей, он обрел понимание сути людской натуры и прославился на весь Гуаньчжун как человек глубокого ума. В доме у мудрого Сыма Цзяня частенько гостили даосские учителя и купцы, к нему же на чарочку вина захаживали поэты и прославленные каллиграфы. Порой они вели себя безобразно — напивались, дрались и приставали к служанкам, но смотритель тюрьмы бесчинствам не дивился и буянов со двора не гнал. Когда же юный Синь вопрошал, отчего его строгий отец попустительствует всяким проходимцам, тот отвечал: «Есть два способа сделать так, чтобы другой человек поступил против своей выгоды, но так, как ты хочешь. Первый я применяю на допросах. С помощью жаровни и железного прута. Мерзавцам не хочется признаваться в злодеяниях, но они, тем не менее, это делают. Второй способ — сложнее. Требуется подвести кого-то к мысли, как именно следует поступить. И обойтись при этом без жаровни, само собой». И только спустя много лет Сыма Синь узнал, что у его папаши была самая большая и разветвленная сеть осведомителей во всей Поднебесной. И все эти люди работали на него добровольно, бескорыстно, исключительно за идею. Не зря в народе говорили, что сбежать из лиянской тюрьмы можно, но далеко убежать не получится.
Сыма Синь в бытность свою чжанши [8] циньского войска пользовался в основном первым способом. Всё было просто: он отдавал приказы, а солдаты подчинялись. Иногда в ход шла даже жаровня и железный прут, но чаще - обычный меч. И когда стал Сайским ваном, он тоже не увидел необходимости что-то менять. Но затем он встретил госпожу Тьян Ню и вспомнил отцовские поучения. «Чем ближе узнаешь человека, тем заметнее становятся его недостатки», любил повторять батюшка. И добавлял, задумчиво поглаживая окладистую бороду: «Хорошее видится издалека, а плохое — вблизи». Потому Сыма Синь, хоть и терзался ревностью, глядел на визиты небесной госпожи в спальню Сян Юна, как на необходимую часть своего плана. Власть и слава вскружит голову любой женщине, даже небесной. Тем паче такая власть и такая слава, какие были у чусца. Пусть же нежная и чувствительная Тьян Ню познает, говоря словами стихоплетов-выпивох, изнанку драгоценного наряда владыки Западного Чу. Сян Юн, такой, какой он есть – человек алчный, жестокий, недалекий и грубый. Во всяком случае, именно таким он виделся Сыма Синю.
Но план не сработал. Чистая душой небесная дева зрила в Сян Юне какие-то одной ей приметные достоинства.
Тогда Сыма Синь вспомнил еще один совет отца. «Хочешь найти брод — гляди в воду, хочешь знать чужие мысли — смотри в лицо». А бледное личико Тьян Ню, что твой горный ручей. Все чувства видны, точно камушки на дне. Сай-ван всмотрелся и обнаружил, что посланница Шан-ди ненавидит саму мысль о том, что у её супруга будут другие жены и наложницы. Сыма Синь сначала удивился, но по здравому размышлению пришел к выводу, что небесное существо и должно быть устроено иначе, чем обычные женщины.
И тогда пришел черед пустить в ход еще одну мудрость тюремного смотрителя. «Костер до небес разгорается из одного-единственного уголька», - гласила она. Раздуть пламя из уголька ревности оказалось не так уж и сложно. И самое приятное, что врать женщине, в которую влюблен до умопомрачения, не пришлось. Ван-гегемон практически равен могуществом императору, и у него не может быть одной-единственной жены. Это против желаний народа, законов предков и Воли Небес. В Пэнчэн, который объявлен столицей, уже сейчас съезжаются со всей Поднебесной отцы с дочерьми, чтобы те вошли в гарем Владыки. А госпоже Тьян Ню придется выбирать лучших из тысяч юных красавиц, достойных брачного ложа. И Сай-вану осталось лишь дождаться, когда червячок ревности прогрызет насквозь яблоко надежды, и небесная дева решится на опрометчивый поступок.
[8] - старший помощник, заведующий канцелярией.
Таня и Сян Юн
Таня уже успела забыть как, собственно, они помирились. Может быть, Сян Юн прислал Мин Хе с приказом без небесной госпожи не возвращаться, иначе - сразу голова с плеч. А не исключено, что явился сам и, бесшумно подкравшись, точно тигр, со спины, предъявил очередной сорняк в качестве индульгенции от всех своих прегрешений. Какая разница, если они помирились, и последовавшие дни и ночи драгоценным покровом заслонили все прошлые обиды и ссоры? Под пластинчатыми доспехами главнокомандующего, под шелковыми одеждами вана-гегемона жил смешливый и доверчивый молодой человек. Сян Юн, который впервые в жизни рассказал кому-то о том, как в детстве до икоты боялся больших собак. Сян Юн, терпеливо сносивший все Танины шалости с его длинными волосами. Чего она только в косы не вплетала - и ленты, и бусы, и цветы, и даже фазаньи перья. Сян Юн, с которым можно просто лежать голова к голове и болтать о самых разных вещах, даже о чем-то, прежде потаенном глубоко в сердце.
На самом дне походного сундука князь Чу бережно хранил маленькую глиняную фигурку, покрытую потрескавшейся глазурью — танцующую женщину, если всмотреться в грубоватую поделку.
- Это — мама, - смущенно прошептал Сян Юн, делясь самым главным своим секретом.
И Таня сразу поняла, о чем он говорит. Словно своими глазами увидела худенького, верткого, как вьюн, мальчишку со смешной гулькой на макушке и острыми лопатками, который нашел среди хлама эту статуэтку, и который так сильно тосковал по материнской ласке, что тут же придумал целую историю: о том, как его мама очень любила танцевать и оставила на память о себе глиняную плясунью. Специально для него.
- А моя мама очень хорошо пела...
У Елизаветы Сергеевны было слабенькое сопрано, но романс «В лунном сиянии снег серебрится» получался отменно. Папе очень нравилось.
Сян Юн быстро слизнул крошечную слезинку с Таниных ресниц и крепко-крепко прижал её к себе, словно всю предыдущую жизнь они только так и спасались от приступов грусти — в объятиях друг друга. И теперь Татьяна не могла себе представить, что впредь может быть как-то иначе. Она же не сумеет заснуть, если не уткнется носом в широкую спину! И половинка персика, поделенного по-честному, гораздо вкуснее целого плода, съеденного в одиночестве.
Как это случилось? Когда? Почему? Нет, Тьян Ню не задавалась такими глупыми вопросами. Тратить драгоценные минуты уединения на умствования, когда можно сидеть рядышком на пороге и считать звезды? Вот уж нет.
Сян Юн оказался чудесным мужем и... из рук вон плохим правителем.
Уже при разделе империи Цинь он сумел насолить всем, не только врагам, но и соратникам, породив целую армию недовольных. Первым не вынес чинимой несправедливости некий Чэнь Юй, много лет служивший чжаоскому вану Се, которого Сян Юн, ничтоже сумняшеся, выселил в земли Дай. Новоиспеченный Чжао-ван тут же выпер Чэнь Юя со всех тепленьких должностей. Кому такое понравится? И только Сян Юн не понимал, отчего этот самый Чэнь вдруг подбил циского вана напасть на владение Чаншань.
- Вот ведь гад! - бесновался князь Чу, потрясая срочным донесением.
Гонец, доставивший послание, уткнулся лицом в циновку и старался дышать как можно тише, дожидаясь, когда схлынет первая волна господской ярости.
- Представь, Тьян Ню, этот негодяй мобилизовал всех солдат в подчиненных ему трех уездах и, соединив свои силы с войсками Ци, идет громить Чжан Эра! Каково?
- Когда ты сослал Се-вана на север, этот человек потерял всё. Чему ты удивляешься? - резонно возразила Таня. - Зачем было отбирать Чжао у прежнего правителя?
Она заняла стратегическую позицию между Сян Юном и гонцом. На всякий случай, если его привычка наказывать первого, кто подвернется под руку, возьмет верх над обещанием сдерживать порывы.
- Ну, как это — зачем? Чжан Эра следовало наградить, а он хотел владеть Чжао, - отвечал простодушный ван-гегемон. - Ты вспомни, как под Цзюйлу этот Се-ван драпал от Ли Чжана? Он — трус, поделом ему.
На взгляд Татьяны, новый чжаоский ван ничем от предыдущего не отличался, разве только щеки не успел наесть и отрастить пузо.
- Скорее всего, так и есть. Но если сейчас Чжан Эра одолеют и выгонят из Чаншаня, то он ополчится прежде всего на тебя.
- Это еще почему? Нет! Не может быть! - взбеленился le general.- Ты не понимаешь. Чжан Эр мне предан и благодарен.
Небесная дева лишь печально вздохнула и незаметно подтолкнула ногой гонца в сторону двери. Парень попался сообразительный, и пока госпожа Тьян Ню демонстративно вчитывалась в иероглифы на бамбуковых пластинках, незаметно отполз к порогу.
Спорить с Сян Юном было бесполезно, а Тане совсем не хотелось ссориться. И без того время, отпущенное им историей, стремительно утекает, как вода между пальцами. Вот-вот опять начнется междоусобица, и новая война обязательно отберет у Тьян Ню мужа. Чтобы загнать в безвыходную ловушку и в конце концов убить.
Люси и Лю Дзы
Вот чего Люся сразу не смогла понять, так это чем Лю так не по нраву пришелся этот Ханьчжун. Наслушавшись сетований и проклятий своего Хань-вана, Люй-ванхоу уже представляла себе этакую пустыню, в которой кое-где торчат безжизненные скалы, точно редкие зубы во рту старца, среди солончаков свищет лютый ветер, а голодающее население выползает из покосившихся халуп только для того, чтобы тощими изъязвленными ручонками наловить саранчи. И тут же, живьем, сожрать.
Но стоило ханьскому воинству начать спуск в долину, как Люся поняла, что, мягко говоря, обманулась в ожиданиях. Потому что проклинаемый Лю Ханьчжун оказался невообразимо, волшебно прекрасен. Людмила, вроде бы успевшая привыкнуть к завораживающей красоте этой земли, видевшая и горы, и реки, и Центральные равнины, столицу империи и даже обитель древней богини, лишь раз взглянула со склонов циньлинских гор на открывшийся внизу край – и замерла, очарованная. Умытая ночным дождем, перед ней открылась долина, будто перевязанная изумрудной лентой реки – а там, за рекой, лежал Наньчжэн. Не самоцвет среди бархатной обивки, нет – просто речной камешек, бережно хранимый в обклеенной зеленой бумагой самодельной шкатулке, ценный лишь для того, кто им владеет. Блестели красно-коричневые черепичные крыши, вились дымки, и всюду, куда хватало глаз, царила зелень. Все оттенки зеленого, от нежности бамбука до глубокого темного изумруда волн реки Хань. Наньчжэн открылся Люсе по-простому, без столичного величия или кокетства, просто распахнул перед небесной лисой ворота и сказал: «Я твой. Люби меня». Как тут было устоять?
Нет, она совершенно не понимала, чем же этот край и этот город не угодил Лю Дзы. Не понимала, пока крутившийся рядом на правах брата Люй Ши по-родственному не просветил недогадливую небесную сестрицу.
- Почему Лю назвал Ханьчжун страной нищих? – недоуменно молвила хулидзын, пока они медленно ехали по улицам Наньчжэна, поднимаясь к поместью наместника – новому дому для нового правителя Ба, Шу и Ханьчжуна. – Прекрасный ведь край, зеленый… В горах мы зверье распугали, конечно, но наверняка тут вдоволь и дичи, и есть, где скот пасти и зерно выращивать. Так что же здесь не так? В чем подвох, братец?
Отпрыск торгового клана и шурин Хань-вана несолидно почесался, шмыгнул носом и объяснил по-простому:
- Зеленый-то зеленый, да толку от этой зелени и зверья в лесах, когда в княжестве соли своей нету.
- Соли? – Люсе показалось, что она ослышалась. – Нет своей соли? А это настолько важно?
- Еще бы! Сами посудите, небесная сестрица: народ без соли тощает и хворает. А коли люди бедны, с чего княжеству богатеть?
Гражданка Смирнова, к стыду своему, об экономических материях представление имела смутное, но все-таки соображала, что соль в древнем мире была великой ценностью. Даже в России-матушке соляные бунты случались, и гораздо позже Рождества Христова, что уж о древнем Китае говорить?
- А как же они обходятся?
- Покупают, - пожал плечами Люй Ши. – И выменивают. Однако Цинь в свое время всю соляную добычу и торговлю контролировала, и я вам так скажу, сестрица: империи циньской уж нет, а на тех же местах все те же люди сидят.
Люся остро глянула на «братца». Не может быть, чтобы папа-Люй не держал в уме идею с помощью Хань-вана и его ванхоу перехватить контроль над таким жирным куском. И оказалась права. Перед «сестрицей» юный коммерсант чиниться не стал, приоткрыв для Люси запутанную экономическую изнанку всего этого блестящего батального полотна, развернутого на всю Поднебесную. Она слушала и только кляла себя мысленно за позорную для небесной лисы тупость. Разумеется, пока войны и восстания перекраивали карту древнего Китая, люди на огромной этой территории продолжали жить, и не просто жить, но и кушать. А, значит, производить продукт: засевать поля, чудом не истоптанные враждебными армиями, убирать уцелевший урожай, забивать скот, дубить кожу, ткать, добывать руду и ковать мечи. И торговать, само собой. Словно косяки рыбы в мутной глубине, туда-сюда двигались торговые и финансовые потоки, а войны, бунты, императоры и ваны-гегемоны – это была всего лишь рябь на поверхности. Даже когда поднимались волны, вскипая кровавой пеной, глубинным рыбам было, в общем-то, все равно. И папа-Люй в этом пруду был далеко не самой мелкой щукой.
До того, как Цинь поглотила остальные царства и стала империей, Ханьчжун отнюдь не считался таким уж нищим краем. Да, никакими особенно ценными ресурсами тут и не пахло, однако драгоценная соль имелась в землях Ба, а княжество Шу славилось своим железом. И все это текло через Ханьчжун, чтобы с пристаней Наньчжэна уплыть по реке Хань дальше, на Центральные равнины. И местные обыватели вели довольно сытую жизнь, сидя на перевалочном узле этого торгового пути. Пока не пришла Цинь, а с ней – новые чиновники, новая власть и новые купцы. Соль и железо по-прежнему текли из Ба и Шу в Гуаньчжун, однако теперь они текли мимо жителей Ханьчжуна. Тридцати лет хватило, чтобы край этот вконец обнищал, а столица – обветшала. Столь восхитившая Люсю зелень, захлестнувшая Наньчжэн, на самом деле была признаком упадка. Даже усадьбу циньского управителя, ставшую теперь дворцом Хань-вана, не пощадило запустение.
Не то, чтобы дворец был таким уж ветхим, нет, вполне приличный был дворец, а по древнекитайским меркам – так просто не дом, а крепость. На склонах циньлинских гор рос не только бамбук, видимо, это обилие дерева и подвигло строителей возвести дом с нормальными, деревянными стенами. Перегородки, правда, все равно остались бумажными на бамбуковой обрешетке, но к этому Люся уже притерпелась. Человек ко всему привыкает, даже ко дворцам, в которых двери запирают на замки, хотя бумажную стенку можно вынести с одного хорошего пинка.
Но этот дом весь пропитался холодом и тем запахом, что поселяется в комнатах, где долго никто не жил. Циньский наместник сбежал, еще когда Санъян сдавали, и пока армия Лю шла из Гуаньчжуна в долину реки Хань, поместье успело стать нежилым. Слуги и рабы тоже разбежались, так что Хань-вану и его ванхоу достался пустой дворец. Пустой и холодный, словно склеп.
В первую их ночь на новом месте Люся долго лежала без сна, слушая, как древоточцы проедают свои ходы в деревянных столбах и стропилах, и чудилось ей, будто все это, все, что случилось с того момента, как над головой сомкнулись воды Хуанпу, было одним долгим, запутанным, безумным и бессмысленным сном. «Это не со мной, - думала она, закусив уголок подголовного валика. – Это не может на самом деле происходить со мной. Древний Китай? Императоры и драконы? Серьезно?»
Может, все проще? Может, ребята Ушастого Ду, поймав двух русских беглянок, заставили их накуриться опиума, и теперь ей просто не хватает сил, чтобы очнуться от наркотического забытья?
Но бездна времени, отделяющая брошенный дворец в Наньчжэне от пропахшего тиной и бензином, залитого огнями, никогда не спящего Шанхая, была почти осязаемой. Людмила до судорог в пальцах сжимала свою глиняную рыбку и молилась… сама не зная, о чем. Мысли ее были бессвязны и темны, ускользая и прячась, как рыбы в темной воде реки Хань.
Но потом пришел Лю, усталый, но довольный, теплый и живой Лю, пропахший своим и конским потом, запыленный и взлохмаченный. Повалился рядом, не раздеваясь, так что у видавшей, наверное, дюжину наместников, кровати чуть ножки не разъехались. Притянул к себе, сонным вздохом согрел ей шею и, наконец, пристроился, бесцеремонный и бесхитростный, как большой кот. Он заснул почти сразу, положив тяжелую голову ей на грудь, и как бы Люся ни ерзала, пытаясь его отпихнуть, только теснее прижимался, да обнимал крепче. Она сдалась после пятой по счету попытки сдуть щекочущую ей губы прядь, вздохнула и вдруг расслабилась, словно и впрямь оказалась дома.
Поместье циньского вельможи больше не казалось ей пустым, безжизненным и холодным. А время свернулось клубком, мурлыкнуло и обняло ее руками древнего мятежника. Все стало правильно. По-настоящему.
«Мой первый настоящий дом, - подумала Люся, засыпая. – Мой муж и мой дом. Настоящий. С усадьбой я управлюсь… И с железом и солью тоже разберусь! Завтра, я сделаю это завтра».
7399 просмотров | 3 комментариев
Категории: Фэнтези, Роман, Серия, Азиатская мифология, Альтернативная история, Литдорама, Прыжки во времени, Астахова Людмила, Горшкова Яна
Тэги: людмила астахова, яна горшкова, екатерина рысь, год тигра и дракона, осколки небес
| Доступный формат книг | FB2, ePub, PDF, MOBI, AZW3 |
| Размер книги | Роман. 18,72 алк |
Эксклюзивные авторы (146)
- появились новые книги
Авторы (1073)
Подборки
Комментарии
Свои отзывы и комментарии могут оставлять только зарегистрированные пользователи, купившие данную книгу!
Войти на сайт или зарегистрироваться, если Вы впервые на сайте.
> Мне был неприятен сюжетный поворот, когда Саша сбежала от навязанной помолвки и 10 лет провела с альфонсом Ричардом, так и не разобравшись в человеке. Это же 10 лет совместных ночей и близости… брр >_<
Ну а почему же 10 лет-то? Ну может пару лет они и были вместе, но никак не десять. Это в Штатах она прожила столько.
> К тому же, в случаях с навязанными помолками сначала детей знакомят, а потом уже сговариваются. А тут получается, что Саша сбежала еще до знакомства, не разобравшись толком в ситуации и проявляя себя совсем вздорно.
Не зазорно быть вздорным, бунтарем, отрицать очевидное и считать, что знаешь лучше всех в 20 лет. Это вообще-то норм для 20-летних.
Спасибо за то, что читали и за отзыв. Будем надеяться, что цикл появится и на бумаге.
Людмила Астахова
16.12.2018, 21:16
Мне больше всего понравилась историческая часть, особенно трогательное отношение древних китайских полководцев к их возлюбленным попаданкам.
Впечатляет проделанная работа и в части исторической составляющей.
А вот современная часть вызвала скорее отторжение. Заранее прошу заметить, что это только мое субъективное отношение, которое должно не отвадить, а скорее побудить других прочитать и высказать собственное мнение.
Мне был неприятен сюжетный поворот, когда Саша сбежала от навязанной помолвки и 10 лет провела с альфонсом Ричардом, так и не разобравшись в человеке. Это же 10 лет совместных ночей и близости… брр >_<
К тому же, в случаях с навязанными помолками сначала детей знакомят, а потом уже сговариваются. А тут получается, что Саша сбежала еще до знакомства, не разобравшись толком в ситуации и проявляя себя совсем вздорно.
Отчасти с этим примирило только последовавшее озарение: «Сян Джи и сама не знала тогда, чего же ей надобно. Зато совершенно точно понимала, чего не хочет. Балет был спасением, глoтком воздуха и света, тем, что отчасти заменило мне полет».
А еще очень сбивал с току детектив Чжан Цзыю – почти тезка известной китайской актрисы Чжан Цзыи́ /Zhāng Zǐyí/. Каждый раз это имя заставляло вспоминать актрису. Такая вот ассоциация получилась.
На случай, если еще будете править и перезаливать текст: в той части текста, где копы преследуют Джейсона Ху, присутствует описка: детектив Чжан именуется Чжао (как Чжао Гао).
Очень хотелось бы, что бы издательство обратило внимание и завершило начатую серию в печати.
Теперь с нетерпением жду продолжение «Кошки колдуна» (-_^
10.12.2018, 13:58
Подборки книг
#ДворцовыеТайны #КосмическаяСтрасть #КурортныйРоман #ЛитСериал #ЛюбовьОборотня #Наследница #Некроманты #Отбор #Попаданка #ПродаМастер #СлужебныйРоман #СнежнаяСказка #Студенты #ШармПервойЛюбви #ЭроЛитМоб Young adult Авторские расы Азиатская мифология Академия, школа, институт и т.д. Альтернативная история Ангелы Ассасины Асуры Боги и демиурги Бытовое фэнтези В гостях у сказки Вампиры Ведьмы, ведуньи, травницы, знахарки и т.д. Воры и воровки Герой-телохранитель Гномы и дварфы Городское фэнтези Дарк фэнтези Демоны Детектив Домашние животные Драконы Драма Жестокие герои Истории про невест Квест Киберфантастика Кинк Космическая фантастика Космические войны Литдорама Любовная космическая фантастика Любовная фантастика Любовное фэнтези Любовный гарем Любовный треугольник Любовь по принуждению Маги и волшебники Мелодрама Метаморфы Мистика и ужасы Молодежка Морские приключения Морское фэнтези Некроманты и некромантия Неравные отношения и неравный брак Оборотни Орки Остросюжетный роман Отношения при разнице в возрасте Пирамида любви Повседневность Попаданки и попаданцы Преподаватель и ученица Призраки и духи Приключенческое фэнтези Прыжки во времени Путешествия во сне Рабство Свадьбы и браки Светлые эльфы Скандинавский фольклор Славянский фольклор СЛЕШ / Фэмслеш Смена пола Современный любовный роман Социально-психологическая драма Стимпанк Темные эльфы, дроу Фамильяры Феи и дриады Фейри Феникс Фэнтези Европы Чужое тело Эротическая фантастика Эротическое фэнтези
Когда читала, думала, что книгам подошли бы иллюстрации от китайских же художников Hu Jun Di (https://www.livemaster.ru/topic/2219107-zavorazhivayuschie-kartiny-kitajskogo-hudozhnika-hu-jun-di) и Zeng Hao (http://foto-flat.ru/post103356720/)
> Астахова-Горшкова:
> Спасибо за то, что читали и за отзыв. Будем надеяться, что цикл появится и на бумаге.