Змеиные дети - 6. Глаз в огненном кольце. Анастасия Машевская

Глава 1


- Шиимсаг! – смеясь, крикнула Бану.
Одиннадцатилетний мальчишка – точная копия Сагромаха в этом возрасте, как говорили все его родственники и, в первую очередь, Хабур – обернулся, сурово насупив брови.
- Я не хуже её! – буркнул он недовольно и, снова обратившись к мишени, подвешенной в трех метрах, метнул последний нож из рук. Тот в полете перевернулся раз, потом – Шиимсаг, затаив дыхание, наблюдал – перевернулся снова, но уже снижая траекторию полета.
А потом упал на землю, не долетев с пол-локтя.
- ДА ПОЧЕМУ?! – мальчик топнул ногой. – ПОЧЕМУ НЕ ВЫХОДИТ?!
Шинбана расхохоталась – звонко и весело. Шиимсаг не выдержал и кинулся к сестре:
- Ну погоди! – пригрозил он, ввязываясь в борьбу.
Бансабира удержала желание вскрикнуть «Не тронь сестру!» где-то в груди. Если её не научит он, кто знает, что будет потом. На её, Бансабиры, спокойствие, у Шинбаны было два старших брата. И, что немаловажно, брата законных. Вольных со временем распоряжаться ордами, которые им достанутся.
Семейство Яввуз-Маатхас пребывало на тренировочных площадках в полном составе. Более того – и Сагромах, и Бансабира настаивали, чтобы тренировки всегда проходили не только для отпрысков танской семьи, но чтобы все приближенные обоих танов, телохранители, отменные «меднотелые» Бану и «воители неба» Сагромаха – словом, все лучшие бойцы и командиры всегда тренировались в это же время. И днем, и ночью.
Это потребовало от Сагромаха почти два года и все его терпение после гибели их новорожденного сына, но он смог добиться того, что Бансабира снова поверила в себя и взялась за тренировки с былой прытью.
Желание метать ножи, как их легендарная мать, Шинбана вбила себе в голову лет в семь, если не раньше. И сейчас, стоило признать, управлялась с этим прилично. Шиимсаг всерьез соперничал с сестрой, обнаружив её успехи достаточно поздно. И страшно бесился по поводу того, что отставал.
Шинбане удивительно давался весь объем дистанционных атак. Довольно быстро она стала вместе с матерью трижды в неделю выходить ночами во внутренний двор и выпускать сорокастрельный колчан. Бансабира – «высокая мать» – всегда твердила, что для поддержания хорошей стрелковой формы нужно, по меньшей мере, четыре раза в неделю выпускать по двести стрел. А лучше – даже больше и делать это не только в дневные часы.
Сначала было немыслимо трудно, и глядя на дочь, Бансабира вспоминала себя. У неё также постоянно кровили пальцы, и часто от полученных повреждений она за обедом ложку не могла взять от боли. От недосыпа у Шинбаны залегли под глазами тени – они останутся с ней навсегда, светлые-светлые, но пожизненные, и от них кожа лица будет выглядеть еще бледнее обычного. Естественный след тяжелой выучки.
С ножами было много хуже. Бансабира долго пыталась объяснить дочери, как долго она пользовалась ножами не только с широким лезвием, но и с широкой рукоятью.
- Особенно на севере, Шинбана! – настаивали в один голос и Бану, и Сагромах.
Дочь не слушалась, упиралась – у матери совсем другие, изящные, изысканные! А ей что же, какими-то толстыми коротышками размахивать?
Когда Шинбана окончательно уперлась лбом в эту стену, Бансабира и Сагромах и решили впервые отвезти близнецов за Астахирский хребет в разгар зимы. Во владениях Геда и Аргерль Бану начала тренировочный бой с дочерью и совсем не усердствовала, позволяя управляться с ножами, как та может. Воодушевленная, Шинбана с усердием парировала простейшие удары, пока, наконец, умотавшись, не заявила, что замерзла и хочет в тепло.
Однако Бансабира будто не слышала и продолжала поединок на элементарных началах. Шинбана несколько раз повторила, что устала, но мать казалась неутомимой. Шинбана обижалась, потом злилась, потом была готова разреветься, потом – мстить. Она потащила из-за пояса нож скрюченными от мороза, но выронила его при самой попытке нанести удар. С недоумением воззрилась на опустевшую руку, а Бансабира тем временем опрокинула Шинбану на спину.
- А теперь возьми этот, - протянула она тогда рукоятью вперед старый широколезвенный клинок из тех, какими пользовалась еще со времен Багрового храма и с какими прошла всю Бойню.
Шинбана, хмурясь, взяла оружие и, сжав, вдруг удивленно воззрилась на мать. Бансабира улыбнулась, протянула руку, помогая Шинбане подняться, и, обтряхнув дочку со спины от снега, повела в усадьбу Геда, повествуя:
- В жизни может быть много ситуаций, когда чувствительность руки спадает: когда много сражаешься, и руку сводит от усталости; когда замерзла, и пальцы скрючены холодом; когда держащая нож рука ранена, и от потери крови леденеют пальцы, лишая тебя столь необходимого в бою ощущения клинка в руке. Вот тогда тебе и нужен нож с по-настоящему широкой и удобной рукояткой. Её проще чувствовать.
Шинбана слушала, не перебивая и хмурясь. Она зачастую выглядела очень серьёзным ребенком для своих лет.
- Даже я, солнышко, когда еду к Бугуту или сюда, к Геду, вместо тонких ножей беру эти.
- Но ты ведь Бансабира Изящная, мама! – протестовал ребёнок не столько из принципа, сколько из искреннего непонимания. – Тебя прозвали за твои смертоносные ножи!
Бансабира расхохоталась, прижимая к себе дочь за плечико, пока они шли.
- Явно не за ножи, Шинбана. Привычной красоты и изящества в бою не существует.
Девочка нахмурилась еще сильнее, остановилась, развернулась, вскинув голову, и требовательно уставилась на мать.
- Но папа постоянно повторяет, что ты прекрасна в бою! – выпалила Шинбана, явно рассерженная, что ей, похоже, врут.
Бансабира усмехнулась.
- Пойдем скорей, - повела она дочь в усадьбу. – Человеком действительно можно восхищаться, когда он по-настоящему искусен в своем деле. Я, например, нахожу прекрасным Нома-Корабела.
- Деда Ном? Он же старый!
- Конечно, - кивнула Бансабира. – Но, когда мы выйдем в море вместе с ними – я верю, этот день придёт – ты увидишь, насколько он влюблен в корабли, и как в них понимает. Будет буря – и поймешь, - неопределенно пообещала Бану.
- Я все равно не понимаю, - буркнула девочка. – Тогда, выходит, и наши кузнецы прекрасны? И смотрители псарен в доме Яввуз?
Бансабира засмеялась.
- Не все, разумеется. Но, когда мы вернемся домой, обрати внимание на всех, о ком говоришь. Тот, чьи глаза сияют, на чьем лице радость, если он занят своим делом, тот прекрасен душой.
Они зашли, наконец, в усадьбу, быстро затворив за собой дверь, чтобы не выпустить тепло очага.
- То есть, ты прекрасна для папы потому, что тебе нравится драться?
Сагромах быстро вышел встретить их в передней усадьбы, заслышав знакомые шаги.
- Мама прекрасная для меня, потому – что она лучшая из женщин, Шинбана.
Бану посмотрела на Сагромаха, улыбаясь. Он сиял – глазами, улыбкой, сердцем – как самое лучезарное из солнц, отражающееся в пурпурных вершинах Астахира. И, как солнце, ослепляя, выбеливало огромные пятна зеркальных отражений, так Сагромах осветлял её душу.
Всеблагая Мать Сумерек, мысленно взмолилась тогда Бану, оглядывая мужа со снежными змеями в волосах: таким молодым он еще никогда не был.
Сагромах и сам чувствовал то же самое. Он, светясь, подошел к жене и дочери. Наклонился, поцеловал Шинбану в щеку, выпрямился и, облизываясь, приобнял Бансабиру.
- Сражаться ей, конечно, тоже очень нравится, - заговорчески кивнул он дочери, глядя сверху-вниз, - но прекрасным её делает нрав.
- А вот дядя Русса постоянно говорит, что с мамой сладу нет, и нрав у неё так себе, - заметил Шиимсаг, появляясь в передней, куда вышел вслед за отцом. Едва он показался, за его плечом вырос Гайер, обещавший в будущем стать привлекательным, почти как Дан, и отважным, как отец, что его взрастил.
Однако Бану и Сагромах на детей уже не смотрели – тан, улыбаясь, поцеловал в губы.
- Фу, - демонстративно отвернулся Шиимсаг. Шинбана опустила взгляд с какой-то смущающейся улыбкой. И только Гайер, поджимая губы чуть лукаво, отводил глаза в сторону.
- Ну хватит уже, - не выдержал Шиимсаг. – Пойдемте внутрь.
- Бьё и правда никак не начнет рассказывать какую-то очередную байку, пока вас нет, - поддержал Гайер.

***

Подобных случаев, вроде того, двухлетней давности, было много. По-настоящему много. Они случались постоянно – Бану, Сагромах, и их дети наслаждались каждым.
Вот и теперь, наблюдая, как со смехом близнецы пытаются поймать друг друга в захват, Бансабира подошла к одной из стен чертога, оперлась плечом. Уже сейчас Бансабира пытается донести до дочери священную тайну женского боя: у многих из них в руках надежная сила, но в затяжном бою или в поединке с действительно грозным противником этой силы ни за что не хватит. Бывают бойцы от одного удара которых разлетаются черепа их врагов. И единственное, что может спасти – это скорость и легкость, подвижность и быстрота. Надеясь вложить чувство стремительности и гибкости в дочь, Бансабира заставляла себя день за днем возвращать себе былое мастерство, чтобы стать для Шинбаны примером. Около года назад муж и охранители впервые за много лет увидели таншу на тренировках без нагрудника – и приняли это за добрый знак.
В реальных стычках и боях, Бансабира, все-таки держалась в доспехе. Бои подворачивались регулярно – не особенно затяжные и масштабные, но достаточные, чтобы держать себя в тонусе: иногда с Ласкового моря на побережье дома Каамал нападали пираты, и если регентша при молодом тане вместе с Сагромахом были там, то всегда лично возглавляли атаку против вторженцев. Чтобы постоянно отвозить Гайера – по старому уговору – в Серебряный чертог на осень и весну, Бансабире, Сагромаху и эскорту приходилось раз за разом преодолевать многие мили, и намеренно нередко они проходили вдоль границ с Раггарами.
Приграничные столкновения с Золотым домом не иссякали никогда. После того, как Русса был отозван, гарнизонные заставы на рубежах танаара возглавлял Гобрий – многоопытный и безукоризненно верный. Границы домов Маатхас и Шаут Сагромах доверил одному из кузенов, а границы дома Каамал – частично с Раггарами, а частично с Вахиифом, посовещавшись, таны вверили Руссе – все равно он возглавлял партию Гайера в танааре, и когда Гайер отсутствовал, рьяно оберегал для него чертог. Таким образом, при Гайере в последние годы в качестве охранителя оставалась команда, подобранная лично Раду, а сам богатырь стал для Гайера наставником в весенние и осенние месяцы, когда молодой тан был разлучен с высокой матерью и достойным отчимом.
Бансабира сложила руки на груди. Её внимание от веселящихся близнецов переключилось на мужа и старшего сына. Сагромах прикладывал все силы для воспитания Гайера. Впрочем, наверное, на самом деле ему для этого нужно было совсем немного. Сагромах был воплощенным образцом для подражания во всем, разве что сейчас несколько утратил в силе – из-за возраста. Но что поделать? Всем им рано или поздно на смену приходят те, кто может держать выше щит и крепче меч.
Все люди с возрастом увядают, как цветы, склоняясь к земле. Так стоит ли удивляться, что опускаются ниже руки? Меч, воткнутый острием в землю, все еще меч, и при должной силе характера его всегда можно вскинуть вновь. Хотя бы – в последний раз.
Гайер и Сагромах бились здорово. Гайер на мгновение отвлекся на веселящихся сестру и брата – Маатхас воспользовался минутным промедлением и свалил парня на спину. Что-то сказал, протянул руку, помог встать на ноги. Тем не менее, Гайер действительно хорош. Сказывалась школа Раду. Вот только последнего прямого тана Серебряного дома берегли как зеницу ока, и существенной доли в обучении сына не хватало. Ему ведь уже пятнадцать, размышляла женщина. Совсем скоро наступит день, когда он сам возглавит танаар, а тан без действительного воинского опыта едва ли надежен.
- Шинбана, Шиимсаг! – кликнула Бану, отталкиваясь от замковой стены и продвигаясь к тренирующимся. Дети откликнулись тут же.
- Она дразнится! – тут же заявил Шиимсаг, взъерошенный и покрасневший от мороза.
- А он копается, как жук! – ответила девочка, не менее раскрасневшаяся от холода и борьбы.
- Давай на мечах! – взвился Шиимсаг с новой силой.
- Давай!
Сагромах неподалеку опять повалил Гайера на лопатки и теперь помогал встать.
- Отлично, сынок! – Сагромах тяжелой рукой по-мужски обнял сына в плечо, а потом по-отцовски взлохматил густую черную шевелюру Гайера дружелюбной оплеухой.
- Идите в дом, вам пора погреться, - сказала Бану близнецам. Обернулась к поджидавшему оружейнику, дала знак рукой. Тот бросил танше копье. Бану поймала и двинулась на середину тренировочного поля.
- Ну мам! – воскликнули близнецы в один голос. – Мы еще недостаточно упражнялись сегодня!
- Точно! – продолжила Шинбана.
- Я сказала вам идти в дом, - напомнила Бансабира. Проходя мимо приближавшихся Сагромаха и Гайера, Бану с нежностью потрепала сына по кучерявой черной челке.
- Ты молодец, - обронила женщина с улыбкой.
- Шинбана, Шиимсаг, - гаркнул Сагромах. – Вы не слышали мать?
Шиимсаг сузил глаза, глядя на сестру.
- В следующий раз я выиграю! – выпалил он. – Вот увидишь!
Таны засмеялись.
- Гайер, у тебя кровь, - добавила Бану, уходя, - приведи себя в порядок.
Юноша приложил укутанный перчаткой палец к губе. Да уж, отец хорошо приложился рукоятью меча.
В центре площадки словно по команде Бансабиру уже ждал Шухран, вооруженный парой коротких мечей. Хорошее должно быть сражение сегодня, в предвкушении улыбнулась Бану и по привычке, несмотря на сильный холод, грациозно скинула тяжелый меховой плащ.

***

- А можно нам посмотреть?! – требовали близнецы.
- Ну пап!
- Ну пожалуйста!
- Мать сказала вам греться, - строго осадил Сагромах, и ребята, наконец, исчезли в чертоге. Сагромах вместе с Гайером остались неподалеку, присели на скамью близ танской оружейной, наблюдая за сражением Шухрана и Бану.
Ловить копьем атаки с обеих рук выглядело для Бану по-настоящему удобным. Она ловко отступала, отводя выпады и уходя с линии круговых разворотных атак.
Гайер, наблюдая, хмурился. Смотрел на восхищенное лицо отца – и хмурился больше.
- Она же всерьез уступает ему! – не выдержал юноша. – Он загоняет её к стене, - Гайер качнул головой.
Сагромах задумчиво поднял брови:
- Твоя мать – хороший боец. Конечно, каждый из вас, наших детей, оставил на её мастерстве определенный след. Мы, мужчины, так не рискуем все потерять в мирное время, как воительницы.
Гайер вдруг почувствовал себя виноватым перед матерью, но Сагромах не обратил внимания.
- Меня восхищает её упорство, - признал Сагромах. – И всегда восхищало.
- Поэтому ты полюбил её? – в лоб спросил Гайер, обернувшись к отчиму, и Сагромах, взглянув в ответ в глаза юноши, от души засмеялся.
- Понятия не имею, - ответил тан.
- Но ведь что-то же послужило толчком… – думал Гайер вслух. – Я… ты знаешь, отец, я сто раз слышал разные истории о Матери лагерей. Они очень разные – некоторые величают мою мать, другие поносят. Я думаю, что прошло слишком много времени, чтобы люди помнили, но всякий раз, когда надеюсь услышать хоть что-то вразумительное о той Бансабире Яввуз, которую знаю я, натыкаюсь на ответ, который начинается со слов «В дни Бойни Двенадцати Красок твоя мать...».
Сагромах положил сыну руку на плечо.
- Тебя это радует или утомляет?
- Это вводит меня в непонимание, - признался Гайер. – Иногда мне кажется, что все их слова – вымысел, потому что единственное, что я вижу на тренировках – моя мать хороший боец. Но и только. Среди воительниц всех северных домов таких немало, и я любую уложу на лопатки.
Сагромах заносчивость сына проигнорировал.
- А ты думаешь, быть хорошим бойцом – мало?
- Но ведь она первый номер Храма Даг! Рассказы ходят такие, что она, по меньшей мере, должна быть чудовищем!
Сагромах засмеялся.
- Ты видел, как северная медведица носит на спине медвежат?
Гайер пожал плечами:
- Ну как видел? Скорее догадываюсь.
- Но ты видел их перемазанные кровью морды после охоты, не так ли?
Гайер молча кивнул.
- Медведицы бывают хорошими матерями. Но ведь от этого они не перестают быть медведицами, - вдруг усмехнулся Сагромах.
- В смысле, так же, как мама, воспитывают то лаской, то затрещиной, - протянул юноша. - Но ведь Шухран не её ребенок! – вспылил Гайер с новой силой.
А потом вдруг разинул челюсть: Бансабира, отступив еще на шаг, вдруг перехватила инициативу. Шухран сделал двойной рубящий с обеих рук, но Бану вместе с копьем оттолкнулась, взмыв, прыжком перевернулась в сторону, проворачиваясь в воздухе вокруг себя, еще и еще, пока Шухран, выходя из себя, наносил удары. Потом уверенно приземлилась и, провернув копье, замахнулась. Древко уперлось Шухрану ровно в шею и остановилось.
- Я выиграла, - улыбнулась танша.
Шухран признал: не останови она руку, и его шея была бы сломана. Бансабира отвела копье, когда Шухран выпустил из рук мечи, и воткнула острие в землю.
Сагромах, наблюдая, развеселился окончательно. Сгреб пасынка в захват. Гайер вскинул руку из-за спины положил на отцовскую руку, зная, что скинуть не получится.
- Никогда не ровняй свою мать с другими женщинами, Гайер.
Молодой тан Серебряного дома не отводил взгляд от матери. Воистину, достойно, но все еще – просто хороший боец… Однако, не это сейчас заняло все его мысли. Он похлопал рукой по спине отца, чтобы тот отпустил. Сагромах не упорствовал.
Гайер отряхнулся, мотнул головой, приходя в себя.
- Я хочу спросить, - уставился на тана, но тот пристально глядел на приближавшуюся Бану. Затем вдруг обернулся к сыну, посмотрел коротко:
- Не сейчас.
Гайер принял обеспокоенный вид. Сагромах осмотрел сына внимательней. Уже который день ходит сам не свой ведь. Видать, хочет поговорить о чем-то важном.
- После ужина, - пообещал Сагромах.
- Спасибо, - поблагодарил Гайер, но Сагромах уже переключился. Поднял брошенный Бансабирой плащ, чтобы укутать замерзающую женщину. Та, приблизившись качнула головой.
- Возьмешь меч?
Сагромах с теплом в глазах оскалился. Воистину, она заставляет его жить. Заставляет его быть молодым так, как может она одна.

***

За ужином Бансабира выдвинула предложение.
- Все знают, что завтра мы выдвигаемся в Гавань Теней. Большинство вопросов по нашему отбытию и предстоящей компании в Мирассе уже оговорено и решено, но у меня есть предложение.
Взгляды уставились на неё.
- Мы уже говорили, что участие Гайера в походе не обсуждается: это отличный боевой опыт и, сколь велика бы ни была опасность, ему пришло время войти в танскую силу.
За длинным столом танов в чертоге дома Маатхас представители трех танааров, включая сопровождающих Гайера из числа подданных Серебряного дома единодушно согласились. Прежде это вызывало немало споров: Гайеру всего пятнадцать, к неизбежности его наследования привыкли в Серебряном танааре отнюдь не сразу и не все. Тем не менее, привыкли, и сейчас рисковать его жизнью было опрометчиво на вкус многих. Но вместе с этим, нигде так не взрослеет человек, как в военном шатре. Нигде так не осознает силу верности и ценность человеческой жизни, нигде так не слышит голос сердца, который надо душить чаще, чем дышишь, и нигде так не чувствует вес своего слова.
Гайер от слов матери приосанился и расцвел. Действительно, разговоров об его участии в походе было много, и он был по-настоящему рад и горд, что родители сочли его достаточно взрослым. Его высокая мать ввязалась в Бойню Двенадцати Красок в пятнадцать лет, а, значит, он не может быть хуже. Он и так, кажется немного не успел, если верить тому, что бойцы Храма Даг начинают возглавлять отряды, отправленные на задания, в последние два года обучения, а, значит, его матери тогда было даже четырнадцать.
Правда, вдруг погрустнел Гайер, никто не говорил, что ему дадут что-то возглавить. Но хоть как-то ведь!
- Сейчас разумно, что тан должен осуществить последние приготовления и отдать необходимые распоряжения в собственном танааре. Выходить в Ласковое море северяне будут из твоего дома, Гайер. Поэтому пока мы с твоей матерью, - говорил Сагромах, - будем в Гавани Теней, ты управишься с оставшимися делами и выстроишь войска на изготовку. Наши силы подойдут тоже. Русса и Раду, а также приближенные Серебряного дома помогут тебе, как всегда.
В числе подданных Серебряного дома все давно смирились с тем, что Сагромах зовет Гайера сыном. Если бы не личная воля покойного Яфура, возможно, Гайер никогда бы не смог наследовать при такой симпатии чужого дому Каамал мужчины. Хотя, кто знает?
- Сейчас разумнее всего было бы отправить тебя обратно в Серебряный дом, - заговорила Бану. – Но мы предлагаем перепоручить последние приготовления нашим родичам из дома Каамал, - Бансабира сделала учтивый жест головой в сторону сторонников Гайера. – Ты, Гайер, завтра утром отправишься с нами.
- Что? – единодушно напряглись подданные дома Каамал – двое мужчин из числа дальней Яфуровой родни и одна женщина из его доверенных командиров.
- Я поеду в столицу?! – Гайер воодушевился.
Сагромах и Бансабира, однако, одновременно качнули головами в схожем движении.
- Не совсем, - отозвался Сагромах. – Мы отвезем тебя к Гобрию на границу с Раггарами. Тебе надо хоть немного заматереть в стычках с врагом, а Раггары никогда не оставляют нас в покое дольше, чем на месяц. Месяц у тебя еще точно есть.
- Вернувшись из Гавани Теней, мы с войсками все равно пройдем мимо приграничных застав, - поддержала Бану, - и заберем вас с Гобрием.
- Это абсолютно неприемлемо, - настоял один из двоюродных племянников покойного Яфура.
Женщина-командир из Серебряного дома, однако, нахмурилась в задумчивости:
- Возможно, это даже необходимо.
Второй из представителей танской крови Каамал, поразмыслив, попросил объяснить. Он был женат на дочери одного из лаванских домов Серебряного дома и в законах Яса понимал все же больше, чем в войне, будучи по природе, скорее, дипломатом и миротворцем.
- Одно дело – быть отлично развитым молодым мужчиной и иметь успех в обращении с разным видом оружия, - начал Сагромах.
Бану подхватила:
- Но совсем другое – убить человека, - опытные бойцы кивнули. – Этот опыт нужно приобрести до серьезного похода. Если потребуется, я скажу Гобрию устроить набег на приграничные раггаровские деревни, но опыт сражения без меня и Сагромаха, без Раду и Руссы, под чужим командованием, которому ты должен следовать неукоснительно, необходим тебе, Гайер. В том числе, чтобы научиться убивать, - со всем участием и трогательным убеждением в глазах обратилась к сыну.
Чтобы еще как-то объяснить решение, Сагромах добавил:
- Без этого нельзя в походе. К сожалению, именно в первые несколько смертей, понимаешь все величие человеческого милосердия.
- Стоящее решение, - припечатал Хабур.
По тому, как держались остальные, стало очевидно, что решение одобрено. Но по тому, как держались таны, стало очевидно, что чужое одобрение их сейчас едва ли волнует.
- С той только оговоркой, что тан едва ли должен подчиняться генералу, - заметил дипломат из числа родственников дома Каамал.
- Едва ли тот, кто сам никогда не подчинялся, готов командовать, - заметила Бану. – Сейчас мой приказ, как его матери, как верховного военачальника войск Пурпурного дома и как регента Серебряного в том, чтобы он подчинялся Гобрию. В конце концов, все таны подчинялись воле отцов и матерей, как минимум для того, чтобы в итоге занять их место. Сомневаюсь, что кто-то из действующих танов пожелает отдать преемнику приказ, который или угробит его, или воспитает из него болвана, уничтожившего плоды родительского труда, - с легким цинизмом оскалилась танша.
Гайер в дополнительных объяснениях не нуждался – выглядел заинтересованным и исполненным решимости.
- Как прикажут мои родители, - молодой тан склонил голову.
Он давно сам размышлял, что достиг возраста, когда нужно не просто упражняться с оружием днем и ночью или присутствовать на обсуждениях дел в доме, но стоит по-настоящему основательно постигать «танское» дело. Воспитанный во многом Сагромахом, Руссой, Раду и матерью, которой первые трое были глубоко верны, имевший в наставниках и напарниках в боевом искусстве недюжию братию родительских телохранителей, наслышанный о «темных делах отца», о которых ничего толком не знал, Гайер рос, наблюдая единственный пример: серьезность, искренность, ответственность, доброту.
Ему постоянно хотелось что-нибудь решить самому, отдать приказ, ему хотелось быть великим полководцем, и, чтобы как о Бану Хитроумной, Бану Злосчастной, Бану Кошмарной, Бану Изящной, Матери Севера и Матери лагерей, о нем когда-нибудь с трепетом говорили на всех углах. Ему хотелось, чтобы о нем, как об отце, которого он знал, говорили, что он почитаем и достоин уважения тем больше, что сумел обуздать такую женщину, как его мать, и воспитать детей, каждый из которых мог бы быть примером для подражания всему Ясу.
Гайер любил Сагромаха. Он часто задавался вопросом, каким был его кровный отец, которому он наследовал. Был ли он лучше или хуже Сагромаха? Каким бы он, Нер Каамал, воспитал Гайера, останься жив после «темных историй», в которых оказался участником?
Гайер размышлял о многом в последнее время. Иногда он задавал вопросы матери, Сагромаху, Руссе и Раду и некоторым другим – тоже. Но зачастую ответ был одинаков:
- Историю, которая случилась между твоим кровным отцом и матерью, может рассказать тебе только она. Ну или, на крайний случай, Сагромах.
Такими фразами Русса и Раду самоустранялись регулярно, а таны не распространялись никогда.
У Гайера было много вопросов – очень много! – не только о своем самом раннем прошлом, которого молодой тан не мог помнить. Порой он сердился на родителей, что они обращаются с ним, как с ребенком. Да его собственная мать была всего на год старше, когда вышла за Нера Каамала и к тому же понесла от него дитя! Но вместе с тем, проведший пятнадцать зим в постоянных разъездах между тремя домами, в компании Сагромаха и Бану Гайер чувствовал себя удивительно надежно и тепло. Он привязался к людям, с которыми встретил жизнь, разделял трапезы и тренировочные площадки. Горячо любил близнецов, за которых чувствовал определенную ответственность, наущенный и Сагромахом, и Бану.
Со временем он даже начал понимать, почему брак его матери и отчима являлся настолько беспрецедентным в Ясе: каждый из них был главой собственного дома, и оба они наставляли, что Гайер должен научиться тоже возглавлять не только клан Каамал, но и целый танаарский надел. Выслушивая объяснения, к чему все идет и как, Гайер со временем даже начал понимать, почему так важно, чтобы ему и одному из близнецов наследовали разнополые дети.
- В таком случае, - Гайер вздрогнул от материнского голоса, - раз нет возражений...
Близнецы вскинулись одномоментно:
- А когда мы будем участвовать в походе?!
- Позже, - уклончиво отозвался Сагромах. – Рекомендую всем лечь пораньше. Завтра утром мы выходим. Мы сопроводим тебя до Гобрия, Гайер, а потом двинемся в столицу.
- Спасибо, - благодарно отозвался юный тан, посмотрев на отца с немым вопросом. Тот улыбнулся самым краешком губ: все он помнит, сейчас все разойдутся, и они поговорят.
Поцеловав близнецов на ночь, Бансабира и Сагромах обнялись. Сагромах чмокнул жену легонько – в щеку, а потом вздрогнул: Бану смотрела слишком однозначно.
- Сейчас, - он отстранился от жены, обернулся к ожидающему Гайеру. – Обожди со сном, я вернусь чуть позже.
Гайер внезапно опустил лицо, немного подняв брови, и Сагромаху почудилось, что Гайер все же немного смущен. Наверняка он уже бывал с женщинами, но одно дело – самому испытывать этот опыт, а другое – знать, что, не таясь, родители намерены вот прямо сейчас.
- Хм…х… хорошо, - Гайер отвернулся и сел на свое место за столом.
Сагромах улыбнулся, Бану хихикнула.

***

Сагромах укутал жену одеялом, поцеловал в подставленную щеку, потеребил светлые волосы.
- Не задерживайся, - попросила Бану с легкой сонливостью в голосе.
- Я скоро, - пообещал тан.
В столовой он застал Гайера в одиночестве – тот сидел перед большим куском обжаренной оленины и бездействовал.
- Вроде как, чтобы не сидеть просто так, - объяснил он отцу. – Но я сыт.
Это показалось странным Сагромаху: пасынок не особенно любил оправдываться, зато очень любил поесть.
- Ну, - Сагромах увел блюдо с олениной из-под носа у Гайера и, придвинув поближе к себе, подцепил кусок на нож. – Как знаешь, - сказал тан и вонзился в еду зубами.
Гайер наблюдал молча какое-то время, потом прокашлялся и рискнул:
- Моя мать отнимает столько сил?
Сагромах посмотрел на Гайера, замерев посреди жевания. Нахмурился. Отодрал кусок мяса зубами, не дожевав нормально проглотил и облизнулся. Ощупал придирчивым взглядом Гайера с головы до того места, где его тело скрывалось за столешницей. Да здоровенный ведь уже парень! Действительно, Бану была того же возраста, когда он, Сагромах, втрескался в неё по уши.
Сагромах оскалился на мгновение – а потом рассмеялся от души.
- Ты даже не представляешь! – поделился он откровенно. – Бансабира очень любит жизнь, во всех смыслах.
Теперь Гайер окончательно смутился, опустив покрасневшее лицо.
- Верю, но знать не хочу.
- Тогда зачем спрашивал? – серьезней спросил Сагромах и снова принялся за оленину.
- Я просто пытаюсь понять, - в общей фразе начал молодой тан, не зная, как подступиться к главному. – Ты…
- Гайер, - спокойно, понизив голос, позвал Сагромах. – Знаешь, твоя мать страшно не любит, когда люди мямлят.
Тот мгновенно вскинул лицо и выпалил на одном дыхании.
- Просто ваши чувства!.. Я… я даже понять не могу, как!
Сагромах несколько удивился.
- Не можешь понять, как любить? – уточнил он, прожевав очередной кусок.
- М-м, - Гайер мотнул головой, испытывая некоторую неловкость от прямоты отчима. – Как, глядя на вас, я однажды смогу жениться на какой-нибудь танин, которую знать не знаю. Ваши чувства…
Сагромах вздохнул и перебил:
- Не были такими с самого начала, поверь.
Гайер ничего не ответил, но взгляд его умолял: расскажи. Сагромах снова нахмурился ненадолго и, набрав полную грудь воздуха, отложил мясо в сторону.
- Сперва я был просто заинтересован, не более. А о чувствах Бану… – Сагромах легко усмехнулся. – Да говорить нечего.
- Но ведь что-то в тебе тоже её привлекло?
Теперь Сагромах откровенно посмеялся.
- О, это едва ли. Твоя мать едва вернулась из Храма Даг. Все, что её занимало – это выбить достойное место подле отца, Сабира Свирепого, доказать всему танаару, что достойна стать следующей главой, и убить каждого Шаута, которого встретит. Так что личные чувства для Бану в годы Бойни совершенно не существовали. К тому же, - Сагромах вздернул брови, – я был вдвое старше её, а она была влюблена в какого-то юношу из Багрового храма, и на меня вообще едва ли смотрела.
- Как же все изменилось? – спросил Гайер, немного подавшись вперед. – Когда все изменилось?
Сагромах улыбнулся спокойнее, чем прежде.
- Когда ей исполнилось шестнадцать ...
Пришлось рассказать. Гайер слушал с увлечением. Камин, заложенный в стене за спинами танских кресел, мерно потрескивал, давая скудное, но интимное освещение для душевной беседы. Ночь за стенами чертога по мере рассказа сгущалась стремительно, и Бансабира в танском покое, не дождавшись мужа, крепко заснула.

***

Выслушав истории о странствиях матери в первый год Бойни, об ухаживаниях Сагромаха, о споре с Дайхаттом, Гайер немного взволновался. Он обязан своей жизнью воистину удивительным людям.
Однако Сагромах очевидно выпускал многие моменты, и, немного придя в себя от узнанных подробностей прошлого, Гайер изрек:
- Почему, если мама бросила девичий пояс к твоим ногам, она уже на другой день оказалась обручена с моим отцом? В смысле, с Нером Каамалом, - тут же уточнил молодой тан, словно Сагромах мог как-нибудь неверно понять, о ком речь.
Сагромах снова улыбнулся – и на этот раз с тихой грустью в глазах.
- Потому что твой дед, тан Сабир Свирепый, настоял на этом.
- Но зачем?! – не уступал Гайер. – Ты же сказал, он был тебе другом.
- В некотором смысле я считал его чем-то средним между вторым отцом, другом и старшим братом, - поправил Сагромах, но Гайера это не впечатлило.
- Ты сказал, - повторил молодой тан, - что вы были дружны, и сказал, что мой дед горячо любил дочь. Какого тогда он не выдал её за тебя, раз все было так удачно?! Я ведь мог быть полноценно твоим сыном!
Сагромах тоже подался вперед:
- Ты и так мой сын, Гайер. Никогда не забывай об этом.
- Но почему Сабир не позволил ваш с мамой брак сразу? Потому что она не любила тебя? Потому что не верил в твои чувства? Ведь если бы дело было в союзах, он наверняка искал бы среди других домов!
Сагромах качнул головой.
- Это уже неважно.
- Почему? – с нажимом повторил вопрос Гайер.
Сагромах прикинул в уме что-то и отозвался:
- Потому что дело было в союзах. Чтобы удержать дом Каамал от предательства, нужен был ты. Ну или девочка. Без разницы. Нужен был ребенок между Серебряным и Пурпурным домом. И поверь, этот ребенок доставил твоей матери немало хлопот.
- Да, я знаю, что она вынашивала и рожала меня в разгар боевых действий, - деловито поддержал Гайер.
- Твой дядя Этер долго настаивал на многочисленных абсурдных слухах о твоем рождении, но, когда ему не внял даже собственный отец, он сговорился с раману Тахивран, и они шантажировали твою мать действовать в их интересах, Гайер.
Юноша побледнел.
- В какому смысле? – дед Яфур ведь на его памяти с большим чувством говорил об обоих погибших сыновьях.
Сагромах объяснил в каком.
- Но ведь мой отец не принимал в этом участия, да?! – горячо воскликнул Гайер, с трудом дослушав разъяснения отчима.
- Нет. Но его гибель стала заслуженным воздаянием от Матери Сумерек.
- Что ты имеешь в виду?
Сагромах задержался с ответом. Кусок оленины хорошо помог ему потянуть время.
- Я не в праве говорить дурное о Нере Каамале, Гайер. Что бы я ни думал, он был твоим кровным отцом, даже если ты и не знал иного родителя, кроме меня. И если Бану не сочтет нужным сама рассказать тебе правду, то я точно не в пра...
- Да я три года хожу и выпрашиваю у вас эту правду! – вспылил Гайер, чуть приподнявшись. – И шансов узнать у матери у меня точно нет! Я уже сто раз слышал от неё это: «Твой отец был хорошим человеком»! Однако я не могу не слышать за спиной скользких замечаний о «темных поступках отца молодого ахтаната». Умоляю, папа!
Сагромах взял миролюбивый тон.
- Гайер, постарайся не переживать. Давай так, как только мы вернемся из Гавани Теней, в переходе до берегов Ласкового моря, мы расскажем тебе.
- «Мы»? То есть ты и мама?
- Если мне удастся уговорить её – да.
- А если нет? – насторожился Гайер. Об упрямстве Матери Севера весь север знал не понаслышке.
- Тогда я расскажу сам.
- Почему не сейчас? – не унимался молодой тан.
- Мне надо подобрать слова помягче, чтобы ты не возненавидел меня потом, - улыбнулся тан. – И к тому же, если мы поговорим сейчас, то есть шанс, что пока ты под началом Гобрия будешь грабить деревни Золотого дома или отбиваться от их атак в укреплениях, мысли о той ситуации поглотят тебя.
- Не погло...
- Поглотят, Гайер. Мысли о семье и о прошлом всегда поглощают до основания, особенно если к ним примешиваются личные чувства. А с чувствами в сражение лучше не вступать, если не планируешь расстаться с головой. Нам же твоя, поверь, очень дорога, - ободряюще улыбнулся тан. – Точно не хочешь поесть?
Гайер отказался.
- Тогда скажи, чтобы тут убрали. А я вернусь к твоей матери, она наверняка уже спит. И правильно делает, нам тоже пора.
- Хорошо, - Гайер поднялся вместе с Сагромахом и быстро подошел к нему вплотную. – Спасибо, отец, - прямо посмотрел в глаза, и Сагромах, обнял юношу тяжелым, крепким объятием.

***

Близнецы злились страшно: почему их опять никуда не берут! Ладно уж в поход, но хотя бы в столицу же можно взять!
Сагромах посмеивался, Бансабира бесстрастно отклоняла все попытки детей торговаться. А потом обнимала и целовала – каждого, по многу раз.
- Береги их, Гистасп, - велела танша, и альбинос размеренно обронил свое обыденное:
- Слушаюсь.

***

Путешествие задалось. Они взяли хороший темп продвижения и придерживались его практически без проблем, при том, что общая численность отряда перевалила за две сотни. Почти все эти бойцы, за небольшим исключением, отправятся с танами в Гавань Теней в качестве охраны, но Гайера без присмотра отпускать было как-то неразумно.
Они столкнулись с группой разбойников уже недалеко от заставы, занятой Гобрием. – меньше часа верхом. Видать попали в тот самый момент, когда очередные головорезы и охотники за наживой из подданства дома Раггар пересекли границу с Пурпурными владениями.
Предполагать, что это были их собственные люди северяне отказывались. По мере правления танов на севере устанавливался примечательный обычай. Всякий, кто был свидетелем кражи или разбоя, или любого другого проявления несправедливости по отношению к человеку, поднимал клич «Аану!» или иногда «Аноо!». Как всякая молва, тем более, брошенная в гневе, клич в кратчайшие сроки облетал окрестности, и тот, за кем смертельным шлейфом тянулось клеймо клича, при всем желании не мог избежать наказания. В каждом танаарском уголке, включая дом Каамал, быстро установился закон реагировать на клич мгновенно, не укрывая преступника (хотя, конечно, встречались отчаянные исключения). Таким образом, возмездие за то или иное неблагодеяние неизменно настигало разбойника в любой точке трех танааров, и единственным его шансом было попросту бежать, если Боги позволят ему побег раньше гибели.
Ворам отрубали руки. Убийц убивали. Соучастникам и укрывателям выкалывали глаза, отрезали уши и нос. Насильников оскопляли до основания. Только клеветников принятая танами мера не останавливала: они со временем смекнули, как с помощью клича «Аану!» сжить со свету неугодных себе людей. Но, в целом, в танских землях стало действительно спокойнее, и сейчас встретить разбойников на главных дорогах казалось чем-то мистическим.
Бандиты вылезли из засады и накинулись на отряд.
Бану и Сагромаха сопровождало воистину элитное воинство. Немногочисленное, но на редкость отборное. Каждый там стоил по меньшей мере пяти, другие – и того больше. Враги тоже оказались весьма подкованы – каждый сам по себе. Однако против хорошей стратагемы едва ли стоили многого.
С присущей ей прыткостью, Бансабира сориентировалась, чуть дала назад, пропуская вперед мужчин и всего с дюжину женщин, которые входили в число их с Сагромахом охранения. Сузила глаза, окидывая взглядом линии атак и условия местности. Враг напал с тыла, пропустив их вперед, полагая, что как бывает всегда, в хвосте колонны движется обоз. Весьма солидный, как стоило бы предполагать при первом же взгляде на отряд из двухсот мечей. Разумеется, обоз всегда движется в конце – он слишком неспешен из-за тяжелых колесниц с провизией и необходимой утварью.
Большая часть пурпурных кинулась отбивать запасы продовольствия. Однако Бансабира тут же приказала тем, кто стоял рядом, скакать вперед и отдать указания: полста пусть зайдут справа полукружьем, еще полста – слева. Остальные пусть упорно держат центральную атаку лоб в лоб, не позволяя прорваться. Правых возглавил Серт, левых – Хабур, центр повел Сагромах. Гайер и еще пара человек осталась при Бану.
- Мы их зажмем, - прошептала Бансабира, наблюдая за происходящим.
Все шло успешно, однако, прежде чем фланговые части успели замкнуть окружение напавшей группы, несколько человек все-таки пробились клином вперед, на всей скорости кинулись к танше. Бансабира усмехнулась с полузаметным, но высокомерным отблеском в лице.
- Как очевидно, - обронила она, едва шевеля губами. Еще бы, ощущая преимущество врага, главарь разбойников сделал единственное, что еще могло спасти его ребят от поголовного избиения – приказал убить вражеского командира.
Воистину, неважно как велик твой отряд и отряд врага: управлять большим и малым – одно и то же, если учитывать разницу в форме. У них есть вождь, и у северян он есть.
Бансабира оскалилась со стальным отблеском в глазах – ни с чем не сравнимое чувство, которое она в последние годы испытывала слишком редко – и потянула из ножен меч. Рядом с таншей, кроме Гайера, остались только Одхан, Вал и Шухран, и каждому было знакомо это выражение на женском лице. Они обнажили клинки тоже. Гайер занял боевую позицию, нахмурился, напряженно переводя взгляд с приближавшихся врагов на соплеменников, сидящих по сторонам. Небеса и долы, взмолился молодой тан, его первый настоящий бой! Не тренировка, а бой! Он сглотнул, хмурясь сильнее. Их всего четверо и выбирать нет времени – каждый вооружился оружием ближнего боя. А вот врагов больше, и пока они с арбалетами и луками.
Бансабира резко завела поводья в сторону, заламывая движения коня и резко уходя с линии атаки.
- Врассыпную! – бросил Одхан, видя, что Гайер замер.
А потом, видя, куда нацелены бандитские луки, Гайер бросился к матери. Но не успел. Бану, вздернув коня, поймала грудью животного очередную стрелу, выскочила из седла и, перевернувшись, подскочила на ноги. Шухран тут же, набирая скорость, бросил танше короткое копье, прикрепленное к собственному седлу. Ему сейчас хватит меча, а вот пешей тану с мечом делать нечего.
Бану ловко поймала оружие, не обращая более внимания на Шухрана. Тот сделал краткий жест, приподняв поводья, будто спрашивая, уступить ли госпоже коня, но Бану игнорировала. Вполне в её духе: против конников пешей страшно, к тому же женщине, но спешивать доверенных людей из-за собственной неуклюжести Бану явно претило. И к тому же, разве она взяла свой первый ранг не пешей? Пусть бы это и было не пойми когда.
- Мама! – гаркнул Гайер.
В группе всадников переглянулись – «мама»?
- Сын Матери севера! Вперед!
Гайер мчался к матери.
- Гайер! – крикнула танша. – Немедленно назад!
На юношу мчалось сразу двое. Он сглотнул, не сводя глаз, напрягаясь каждым мускулом. Сердце безумствовало в груди, и каждый удар отдавался в ушах, как прибой на берегу Северного моря у усадьбы Геда.
- Ни за что! Давай руку! – протянул он длань.
- В тыл!
Первый из врагов уже занес меч, раздался лязг скрещенных клинков. Гайер увидел металлические искры. Замер на миг с широко раскрытыми глазами. Потом поднял взгляд на врага. Тот отнял клинок и снова замахнулся.
- Отходи! – приободрившись, что смог отразить свой первый по-настоящему вражеский удар, Гайер взял командный тон. – Я прикрою тебя!
Пресек еще одну атаку и еще.
- Дурень, - процедила Бану, отскочила на пару шагов, взвилась в излюбленном прыжке в сторону, проворачиваясь вокруг себя. Приземлилась, нашла опору в ногах и, заведя руку, метнула в нужном направлении нож. Клинок вонзился аккурат в лоб всадника, атаковавшего её сына. Бандит закатил глаза и вывалился из седла.
Бансабира метнула вперед копье-дротик – аккурат в грудь следующего приближавшегося бойца. Он был совсем близко, и силы её руки хватило, чтобы острие пробило кольчугу и грудь. Освобожденный от всадника конь помчался в сторону танши.
Остановить коня на скаку – задача не из простых, и явно не по её плечу. А вот, пробежать вместе с животным, вцепившись в седло, вскочить, заваливаясь, вскарабкиваясь в седло на всем ходу – вполне подходило. Помог Вал – уловив момент, оказался рядом и, кое-как извернувшись, поймал поводья, немного сдерживая скакуна. Оказавшись верхом, Бансабира кивком поблагодарила охранителя, натянула поводья, коротко обернулась к сыну. Поджала губы: все потом! Управившись с характером и страхом животного, развернула коня назад и, промчавшись мимо поверженного врага, выдернула торчавшее копье Шухрана. Жаль, это не её собственное – сделанное по мужской руке, для Бану оно оказывалось гораздо менее сподручным. Но выбора не представлялось.
Впрочем, его уже и не требовалось: подоспел Сагромах с его братией центральной линии атаки, подъезжал Серт, вдалеке заканчивал расправу Хабур.
- Убитые есть? – перво-наперво спросила танша.
- Ага, - отозвался Сагромах. – Целое стадо раггарских выродков.
Бансабира заметно расслабилась.
- Спешиваемся. Надо перевести дух.
Северяне спешились.
Группа раггарских всадников была повержена. Получив указания, бойцы начали осматривать потери. Раненных было несколько человек, но ничего смертельного. Если, конечно, не затянуть с помощью. Колесницы безнадежно разбиты. Сагромах сразу послал одного из «воителей неба» вперед с донесением для Гобрия выслать обозные части для транспортировки разваленных и разбросанных запасов – тех, что удалось спасти.
Бансабира посмотрела на сына. Будучи ниже его, она смотрела снизу-вверх, но большей надменности и превосходства во взгляде матери Гайер не помнил.
- Мама, я… – начал он.
Бансабира сделала твердый пресекающий жест: после.
- Главное сейчас – добраться до гарнизона Гобрия. Там мы окажем помощь, кому необходимо, пересоберем запасы и отправимся дальше.
С таншей соглашались.
- Заканчиваем тут! – велел Сагромах, пока ожидали снабжение из заставы.
Северяне принялись собирать оружие, растаскивать в разные стороны туши убитых коней, чтобы переправить в качестве провизии к Гобрию, и трупы врагов, которые сваливали в кучу. Все ценное – почти ничего, если быть честным – что можно было забрать, северяне отняли у подданных золотого дома перед тем, как сжечь.

***

Вечером в заставе, вверенной командованию Гобрия, который принял их с важным видом, готовностью во всем отчитаться, гордостью и чувством собственного достоинства, сквозившим в каждом жесте, все собрались за ужином. Это было просторное помещение, выполнявшее функцию общей солдатской столовой, с единственным отдельно стоящим столом для местных офицеров, а заодно являвшееся комнатой для всех заседаний, объявлений, голосований и прочего. Многочисленные столы рядами стояли вдоль стен, в центре зала, между колоннами. По периметру чадили факелы, и следы копоти от масла черными тенями облепляли стены до самого потолка.
Когда с ужином из свежезапеченной конины было покончено, Бансабира попросила удалиться всех, кроме наиболее близких доверенных лиц и, разумеется, Гобрия. И первое, что заявил генерал, уставившись танше в лицо с таким видом, будто теперь кроме них тут вообще никого нет, звучало так:
- Я сомневаюсь, что всадники были из Раггаров.
- Что? – спросил Хабур тут же. – Но ведь...
Бансабира параллельно с этим качнула головой и Гобрий, все еще обращаясь к ней, поведал.
- Оружие, которое вы доставили с трупов, не похоже на то, каким пользуются отряды золотого дома.
Гобрий посмотрел чуть вдаль, сделал знак дежурным солдатам и велел принести пару раггарских клинков, добытых в прошлых стычках.
- Ко всему прочему, они крайне редко бывают конными. Зачастую только пехотинцы – лучники да мечники. Это нередко бандиты, дезертиры из гарнизонов, но редко опытные конные бойцы.
- Не говоря о том, - добавил Сагромах, - что для засады сплошь из конников нужны весьма прихотливые условия местности – далеко не везде можно осуществить подобное.
- Звучит разумно, - согласилась танша.
- Во время атаки один из них назвал госпожу Матерью Севера, - протягивая, напомнил Вал. – Они знали, на кого нападали и, видимо, имели конкретную цель.
- К тому же, - подхватила сама Бану, – кони существенно жирнее наших, будто их неплохо кормили, прежде чем пригнать сюда.
- Но в землях Мураммата Раггара намного теплее, чем у нас, - напомнил Хабур.
- Какие-нибудь прочие зацепки есть? – спросила Бану.
- О принадлежности разбойников к определенному дому? – уточнил Гобрий. – Из того, что вы привезли, ничего не понять. Если вы не нашли что-нибудь на месте, это мог быть кто угодно.
- В том числе и обсуждаемые Раггары? – спросил Сагромах. – В конце концов, если это не регулярная армия Золотого тана, то к чему ожидать оружия, плащей, нашивок на доспехах и прочих атрибутов дома Раггар?
Этот довод присутствующим показался еще более разумным.
- Наблюдай, что тут да как, - попросила Бансабира. – И докладывай, как всегда.
- Как всегда, - с гордостью Гобрий чуть склонил голову.
- Хорошо, - тут же подхватила танша. – Есть ещё одно поручение.
- Слушаю, госпожа?
Вопреки ожиданиям, Бансабира обратилась не к генералу, а перевела глаза на сына. Тон её, прежде рассуждающий и мало заинтересованный, мгновенно изменился.
- Разве я не сказала тебе уйти мне за спину?
Гайер подобрался в кресле, сменил расслабленную позу на исполненную готовности к действиям, попытался объяснить поведение.
- Но я был верхом, а ты пеш...
- ЭТО НЕ ИМЕЕТ ЗНАЧЕНИЯ! – пригвоздила танша, поднялась, подошла к месту Гайера и одним взглядом заставила сына тоже встать. – Думаешь, будь мне нужен конь, никто бы из них не предложил мне своего? – она качнула головой в сторону тройки охранителей. – Я велела тебе уйти в тыл. Я приказала тебе на поле сражения, Гайер, и ты ослушался. Ослушался. На поле. Сражения! – припечатала каждое слово. – Будь их больше, ты бы погиб!
- Разве это не было бы честью для тана – умереть в бою? Мы ведь воен....
Бансабира ударила сына по лицу кулаком. Гайер схватился за челюсть, а Бану – за ткань его плаща на груди.
- Ты – тан. Защитник. Тан должен жить и защищать вверенных тебе людей, а не бросаться на меч. Какой от тана толк, если он мертв?! Только когда понимаешь, что одна твоя жизнь может спасти тысячи других, только в этом случае, будучи таном, ты можешь и ты обязан предложить себя в качестве расплаты врагу. Как бы то ни было, Гайер, за неповиновение на поле боя принято убивать пытками. Потому что из-за неподчинения приказу более опытного командира ты можешь угробить все вверенное тебе подразделение. А знаешь ли ты, мальчик, который не отнял ни одной жизни, что значит смотреть на поле, усеянное трупами товарищей, и знать, что твоим долгом и в твоих силах было их спасти?
- Мам, я… – Гайер терялся. Ему и так пришлось сегодня непросто. Это ведь его первый… Мать Сумерек, сердце до сих пор колотилось, как бешеное! Неужели она сама не помнит, какого было ей в такой ситуации?!
- Ну вспомни сама свой первый бой, - попытался молодой тан вслух. Бансабира слушать возражения и увещевания не стала. Она отошла на шаг с твердостью в непроницаемом взгляде.
- Я вверяю тебя Гобрию, и клянусь: если он хоть раз пожалуется или скажет, как недоволен тобой по какой-либо причине, об участии в походе на Мирасс можешь забыть.
- Но ма…
- Гайер, - низким голосом припечатал Сагромах, поднявшись тоже. – Мать ты слышал.
Гайер поджал губы.
- Как прикажете, - буркнул молодой тан. Выглядел он страшно обиженным.
- Раз возражений нет, Гобрий, я послушала бы твои новости о конфликтах с Раггарами, - Бансабира обернулась к генералу, приняв безмятежный вид. – Поговорим?
Гобрий взвился со стула.
- Разумеется, тану. Пойдемте, - позвал он в кабинет командующего заставой.
Остальные тоже повставали с мест, двинулись к выходам из громадного зала-столовой. Одним было налево, другим напр