Цитаты из трилогии "Летописи Благоземья" Первые читатели делятся эпизодами, захватившими их

Мгновение облегчения тут же сменилось минутой напряжения, так как Дирей не знал, что делать дальше. Он стоял перед телом исполина, осознавая, что находиться всего в шаге от победы над ним, и нужно сделать всего один-единственный шаг, но каким он будет – это, пожалуй, был самый серьёзный вопрос для Дирея на тот момент.
   Дирей стоял; напряжение не сходило с его лица; внутренний голос молчал, и уже хотел оставить всякие попытки, пока пробудившаяся в нём вдруг мысль не заставила его пробудиться. «Глаза» - произнёс голос.
   - Что?
   -Глаза…- голос звучал мягко и ненавязчиво, но был хорошо различим в тишине холодной пещеры. – Глаза…
   - Глаза…- задумчиво повторил Дирей. У него был такой вид, будто бы слово, которое он только что повторил за своим сознанием, представляло собой некую чрезвычайно сложную цепочку рассуждений, в которых была сокрыта истина, постигнув которую, он должно быть, мог бы достичь невероятных высот. – Глаза…
   Дирей стоял в недоумении, пока сознание не принесло ему новую отгадку. Глаза – его самое уязвимое место. Нужно бить в глаза!
   В следующую секунду Дирей, наконец, сбросил с себя оцепенение и, поняв, что от него требуется, быстро подошёл к неподвижному, скованному болью Исполину, и проколол ему оба глаза. Заострённый конец клинка глубоко вошёл в череп, не оставив Стражу Лабиринта ни единого шанса. Когда Дирей извлекал клинок, то видел, как до того могучий, источавший силу противник быстро обмякает, как жизнь быстро уходит из него, как стремительно таят её последние капли. Он смотрел на угасающего исполина ровно до того момента, пока его внимание не привлёк звук быстро поднимающейся решётки. Поняв, что ему позволили идти дальше, Дирей мигом нырнул в проход.
   …Выйдя из арены, Дирей заметил, что пещера, по которой он должен был продвигаться, стала значительно уже. Факелов здесь не зажигали, по всей видимости, отродясь, так что тьма была совершенно непроницаемой; любой источник света мгновенно терялся в ней, и Дирей, как ни старался, не мог рассеять этот таинственный пугающий сумрак. Пришлось пробираться вслепую.
   Как бы не был хладнокровен Дирей, но тьма добавляла остроты и без того насыщенным эмоциям, которые он пережил за время этого долгого путешествия. Всё, что пугало его в этой пещере при свете факела, преумножалось под непроницаемым пологом тьмы. Холод, удушливый запаха сырости, и не просыхающая, прилипшая к стенам влага – ничего этого Дирей сейчас не мог видеть, но мог почувствовать. Чувства же, не подкреплённые зрительными образами, преумножались, становились ярче, отчётливее. И Дирей шёл, окружённый этими запахами, до конца не понимая, куда идёт. На время утративший зрение, он старался держаться ближе к стене, и часто прикладывал к ней руку, чтобы вовремя свернуть, если тропа куда-то свернёт. Но пока стены пещеры выглядели ровными, по крайней мере, наощупь. Дирей продолжал идти, пока проход не начал изгибаться в сторону, потом последовал крутой спуск, затем тропа снова распрямилась. Какое-то время Дирей шёл так, пока не понял, что дальше идти не может. Его лоб вдруг упёрся в стену. Её влажное холодное прикосновение не показалось ему приятным. Напротив; кузнеца пробила дрожь, он отпрянул от стены, и попытался вернуться назад. Только теперь он шёл с противоположной стороны. Так было меньше вероятности, что он пропустит очередную развилку.
   Пещера распрямлялась, затем снова извивалась, но уже в обратном направлении. Поскольку Дирей не был в состоянии видеть в полной темноте, то он считал каждый поворот, чтобы не ошибиться во второй раз.
   Тропа между тем вела себя так же, как и тогда, когда Дирей проходил ей в первый раз, а поскольку обратным ходом он брёл по ней уже давно, в голову сами собой стали забираться тревожные мысли. И поначалу Дирей умело успокаивал их, говоря себе, что, дескать, ничего страшного, дескать, сейчас появиться очередная развилка, и он продолжит свой путь. Но, чем дальше Дирей шагал в обратную сторону, тем отчётливее понимал – что-то здесь не так. И он, определённо, ошибся. Вот только, непонятно было, когда именно: когда покидал очередную арену или, когда возвращался назад. Понять это теперь было крайне сложно. И Дирей решил не тратить понапрасну силы – неизвестно, сколько ещё ему предстоит пройти – а вместо этого вернутся назад. Так будет больше пользы.
   Дирей действительно так думал, но не разделял собственного мнения; с каждым шагом в душе его оставалось всё меньше надежды на то, что на том конце коридора его ладонь не уткнётся в стену, но он мысленно соглашался с собой, лишь бы только не поддаваться глубокому, окутывавшему его, страху. Он громко отсчитывал шаги, чтобы не слышать собственного топота, который усиливался громогласным эхом, превращая этот ничтожный звук в единственный, но самый большой по силе звук в этой огромной пещере. Когда по примерным подсчётам Дирея путь его должен был завершиться, он выставил вперёд руку, ведь только, ощупав стену, он был в состоянии понять, обнаруживает она проход или остаётся глухой. Ладонь упёрлась в стену, когда в запасе у Дирея оставался всего один шаг.