"Нефелим" - фэнтези о перемещении в чужое тело и путешествиях во времени

- Мань, ты на него... на меня не обижайся, я вообще-то человек хороший, ну грубоват немного, бывает. А вообще он... то есть я... тебя любит, то есть люблю!
Маня даже приоткрыла от удивления рот и взволнованно задышала:
- Ой, Васенька, ну что ты - я совсем и не обижаюсь, что ты... Я ведь тоже тебя очень люблю, ты же знаешь!
Похоже, Маня хотела обнять мужа, но не смела. А вот Василий, как оказалось, все же бодрствовал и приглашающе похлопал себя по коленям. Маня с готовностью уселась, обняла нас за шею и стала зацеловывать лицо Василия. Видимо, пользуясь моментом неожиданной мягкости супруга, она заискивающе произнесла, с надеждой заглядывая в глаза:
- Васенька, а давай здесь останемся, а? Здесь же и дом, и хозяйство, а Владику так лошади по душе! Вась, давай останемся, а?
Я молчала - ведь мне была неизвестна их ситуация. Тогда подал голос Василий:
- Нет, Мань, надо ехать. Да ты не бойся, не пожалеешь! В квартире будешь жить, с водопроводом, с центральным отоплением, на фабрику устроишься, станешь настоящим пролетарием, никто на тебя больше косо не посмотрит! Ты просто забудь о своих мещанских предрассудках, не забывай, что семья - ячейка общества! А Владик и там себе интерес найдет, в городскую школу пойдет, настоящим комсомольцем вырастет.
Маня еле слышно тяжело вздохнула и поднялась на ноги. Она явно не прониклась горячей речью Василия. Он это видел, но, убежденный в своей правоте, не посчитал нужным ее утешать. Хотя явно чувствовал себя виноватым в том, что погасил счастливый блеск в ее глазах. Пользуясь его замешательством, я произнесла:
- Маня, позови, пожалуйста, старушку!
- Какую еще старушку?
- Сегодня утром я шла... шел... мы шли на работу и встретили старушку, она еще за тебя переживала. Ты наверняка ее знаешь - старая, в черной одежде, морщинистая и нос крючком.
- Баба Мара? Ты хочешь, чтобы я позвала ее сюда?
- Да. Скажи ей - это очень срочно! Скажи, что ее лярва зовет.
Маня округлила глаза и замерла в нерешительности, явно не зная, как расценивать пьяные фантазии мужа. Я чувствовала, что Василий начинает звереть от моего самоуправства и подумала:
- Ну пожалуйста, Василий, помоги мне! Ты ведь тоже заинтересован в том, чтобы побыстрее от меня избавиться!
Он тяжко вздохнул и произнес:
- Позови бабу Мару, Мань. Сам я к ней не хочу идти, не хочу, чтобы кто-то увидел и судачил. Да и... тяжело мне сейчас так далеко идти. Сходи к ней, а? Скажи - дело есть от лярвы. А я тут подожду.
Маня куда-то убежала, а мы с Василием остались одни. Через время появился мальчишка, сам налил себе борща, быстренько его смолотил, настороженно поглядывая на отца, и опять убежал. Вечерело, вокруг стояла умиротворенная тишина. Сверчки и цикады начинали свои песни. Из-за винограда за столом было темновато, поэтому Василий с огромным трудом встал, вышел в сад и просто развалился на сухой траве, вдыхая запах прогретой за день земли и разглядывая первые звезды. А Мани с бабкой все не было. Я изводилась от нетерпения и спросила у Василия:
- Что же они так долго?
- Да ты не суетись, расслабься... Бабка старая, ходит медленно, да и дом ее на отшибе.
- Так это Манина бабушка?
- Да. Она вот...
- Что? Договаривай!
- Да вот в тридцать втором, когда... э... - я чувствовала, что Василий, несмотря на состояние, тщательно подбирает слова - когда голодно было, так она на перекладных сама поехала на запад и привезла оттуда мешок картошки. Представляешь? Тщедушная баба на поездах притащила на плечах мешок и спасла тем самым и себя, и Маньку, да и соседскую семью!
- А почему же никто из мужчин этого не сделал?
- А их бы не выпустили из района...
- А почему именно картошки, а не муки, например?
- Так муку съели бы и все. А часть картошки посадили - она и приумножилась.
- Ничего себе, это как надо было все подчистить, чтобы селяне не могли найти картошки на посадку!
- Да уж, было дело... Я этого всего не помню, я ведь в тридцать первом только родился... А вот мамка моя рассказывала.
- А чего ж ты к ней так относишься, к бабке-то?
- Так... Она ведь из кулаков, причем кулаков второй степени, их всю семью расстреляли, а она с грудной Манькой в погребе на огороде пересидела. Семья-то большая была, целый кулацкий отряд - у бабы Мары пятеро сыновей да Манькина мать, еще и по отцу шестеро дядек с женами, и Манькин батя... Кто-то к атаманам ушел, а кто-то тут остался и советской власти козни строил. Они же раньше, при царях, самыми зажиточными здесь были! Вот их всех в расход и пустили... А потом уже, как чекисты ушли, Мара из погреба вышла и пошла с ребенком на руках к голове - я, говорит, отрекусь от семьи и даже от фамилии, вы только дайте мне дожить спокойно и дитё несмышленое пожалейте... Ну и пожалели. Бабка внучку вырастила, а потом я уже Маньку в жены взял.
- Любишь ее?
Василий замялся, но потом все же ответил:
- Да.
- А чего ж так сух и жесток?
- Да вот ты знаешь, лярва, годами как наслушаешься намеков да насмешек, так и сам уже относишься к ней соответственно. Но я знал, на что шел.
- Понимаю. Но ты меня лярвой не называй, хорошо? Не знаю, как у вас, а у нас это оскорбление, типа падшая женщина и так далее. А я совсем не такая!