Вкус медовой карамели

— Тогда приходи туда ночью, когда все твои улягутся спать. Сбеги через окно. Я буду ждать тебя у реки, Кайя.
В груди у нее что-то сладко заворочалось от такого бесстыдного предложения. Вдвоем со Штефаном, ночью, под звездами, только он и она… Никогда прежде они не встречались наедине, так, чтобы никто не мешал или не мог бы за ними случайно подсмотреть; все поцелуи, которые он дарил ей доселе украдкой, были быстрыми и легкими, будто касание крыла бабочки. А ночью никто не станет им мешать, можно будет стоять в обнимку на берегу реки и целоваться вволю хоть до искр в глазах, и держаться за руки, и долго смотреть друг другу в глаза под яркими звездами — так, как о том счастливым шепотом хвастались ее более смелые подружки.
— Но…
— Буду ждать до тех пор, пока не придешь, — вкрадчиво добавил Штеф. — Хоть до самой зимы, будешь потом мое хладное тело из-под снега выковыривать.
И, отпрянув, лихо сиганул через сточный ров.
Кайя укоризненно покачала головой и чинно прошла по перекинутому через ров мостику, чувствуя, как бешено колотится сердце. А почему бы и нет, в конце концов? Разве она не имеет права на толику свободы хотя бы ночью, проработав на семью не покладая рук весь белый день? Конечно, узнай мачеха, что Кайя тайком разгуливает ночью по окраинам Заводья, в то время как все порядочные люди спят, крик стоял бы на весь дом! Ее, поди, до самого замужества потом не выпустили бы из дома. Но если посудить, что в этом плохого? Ничего по-настоящему предосудительного они себе не позволят. Кто-кто, а Штефан ее уж точно не обидит. Осень пришла, пора свадеб, вот и Кайя со дня на день ожидала сватовства, а кто бы обидел перед помолвкой собственную невесту?
— Ну где ты так долго? — проворчала Ирма, разгибаясь над квашней и счищая с рук остатки липкого теста. — Скоро уже полдень, а овощи еще даже не чищены!
В другое время Кайя обиделась бы на несправедливый упрек мачехи, но сегодня, в предвкушении ночного свидания со Штефаном, ничто не могло испортить ей настроение.
— До полудня еще далеко, — ответила она невозмутимо. — Я все быстро начищу и приготовлю.
— Нет уж, Грета начистит, а ты пока сбегай к Отто да купи у него лучшего вина к обеду. Того самого, хальденбергского, которым он давеча похвалялся, что такое самому королю Энгиларду на стол ставят. Возьми у отца десять скетов… нет, пожалуй, возьми мунт серебром на всякий случай. Поторгуйся там, как полагается, да не переусердствуй, чтобы Отто не затаил на нас обиду.
Кайя пожала плечами, но благоразумно смолчала. Каждый раз, когда Николас, мачехин брат, изволил приезжать в Заводье с «большой земли», из Вальденхейма, Ирма устраивала в доме такой пир, будто к ним по меньшей мере лорд пожаловал. Кайя и сама любила такие дни, когда дом и двор полон детей, и отец с шурином непременно идут вместе на охоту или на рыбалку, а по вечерам потом притихшая на лавках ребятня слушает охотничьи байки или, если повезет, захватывающие истории о былых славных сражениях; только вот Ирма в такие дни вечно была сама не своя, хлопоча по хозяйству и стараясь во всем угодить гостям.
Хотя… кто знает, вдруг приезд брата ее сегодня раздобрит?
— А можно мне вечером на гулянья сходить к реке? Там снова наши со слободскими собираются, — решилась спросить Кайя. И на всякий случай добавила: — Штефан зовет.
Имя Штефана, старшего сына городского старосты, обычно действовало на мачеху нужным образом: Ирма так надеялась породниться с такой важной семьей, что готова была прощать падчерице любые вольности, если только это порадует будущего зятя. Но сейчас мачеха озабоченно нахмурила брови.
— Прости, но не сегодня. Пока Николас гостит у нас, я хотела просить тебя вышить узор на рубашке, которую я приготовила для него в подарок. Такой, как для отца вышивала к его именинам. Выручишь?
— Разумеется, — кивнула Кайя, подавив вздох огорчения.
Впрочем, ночная прогулка не отменяется, а вышивать Кайя и правда любила. Выводить иглой и нитью волшебные узоры на ткани куда как приятней, чем чистить овощи или скоблить грязные миски и котлы после всей огромной компании.
— Обернусь быстро, помогу с похлебкой, — пообещала она и вышла из дома на передний двор.
Отец и Николас обнаружились тут же, поджаривающими на вертелах подбитых на охоте и уже ощипанных уток. Рядом роем вились шестеро ребятишек, мал мала меньше. Двое старших, Иво и Мартин, десяти и восьми лет от роду, приходились единокровными братьями Кайе. Четверо других, от трех лет до семи, сплошь мальчишки, являлись личной гордостью мачехиного брата Николаса — и головной болью Агнет, его жены.
Грете, единственной единокровной сестре Кайи, повезло меньше: ей исполнилось уже тринадцать, и она, как и Кайя, считалась взрослой и вынуждена была помогать матери в доме.
— Хочешь попробовать, Кайя? — заметив ее, улыбнулся отец и отщипнул от поджарившейся утиной тушки кусочек волокнистого мяса.
Она поморщилась.
— Ты же знаешь, папа, я дичь не люблю.