Лесной глуши неведомые тропы

— Эй, Илва! — услышала позади себя, едва дошла до калитки.
Не надо было оборачиваться, чтобы понять, кто зовет меня — конечно же, Хакон.
— Чего тебе?
— Э-э-э… я хотел…
— Ну, чего? Говори быстрей, я тороплюсь.
Кузнец все не оставлял надежду добиться моей благосклонности. Но складные речи вести у него всегда получалось плохо, а могучие мышцы, которыми он так любил похваляться, не входили в число почитаемых мною добродетелей. В моей памяти сохранились лишь последние пять лет жизни, но их хватало на то, чтобы помнить, как он обошелся со мной в тот первый год. Он и его подельники.
До сих пор содрогаюсь, когда вижу кого-то из них. Тех, что решили посмеяться над блаженной доверчивой сиротой без роду и племени. Хакон тогда притворился, что хочет стать моим женихом, говорил мне ласковые слова, подарил оловянное кольцо, которое сам смастерил. Влюбленно смотрел мне в глаза, так сладко целовал мои губы…
«Пойдешь за меня замуж?» — шептал нежно, а я млела от любви.
«Пойду», — говорила.
Глупая была, что и говорить.
Так и одурачил меня, себе на потеху. Хакон велел ничего не говорить Ульве, а самой нарядиться в лучшее платье и прийти вечером к заброшенному алтарю, где он возьмет меня в жены перед лицом старых духов; а оттуда, сказал, поведет меня в церковь, приносить брачные обеты перед Создателем. Там, у алтаря, они и подстерегли меня: он и его дружки. Хохоча, накинули на голову грязный мешок из рогожки вместо вышитого свадебного платка; каждый из них, издеваясь, произнес надо мной свадебную клятву, получая у старых духов ложное право меня обесчестить.
Уж не знаю, как о том проведала Ульва, но подоспела она вовремя. Ее-то они страх как боялись, хоть и немощная была, всего лишь старая женщина. Ведьмой слыла в Трех Холмах, ведьмой и сказалась насильникам, пригрозив, что если не оставят меня в покое, то превратит каждого из них в лягушку, изловит и пустит на свои колдовские снадобья.
Ну а мне после того случая наказала сидеть в доме тихо и без нужды носа в деревню не казать. Объяснила мне, глупой, что на таких, как я, безродных сиротах парни из хороших семей не женятся.
Хакон после просил у меня прощения. Долго потом за мной ходил, говорил, что полюбил теперь по-настоящему. Что ему все едино, кем бы я ни была, что возьмет меня в жены и без благословения родителей.
Я, разумеется, простила, но забыть — не смогла. И слова пустые больше на веру не принимала. Может, его чувства ко мне и изменились, но нутро с червоточинкой — нет.
Хотя было время, когда я Хакона даже жалела: отец его слег с тяжкой хворью, с которой и Ульва не смогла справиться, да вскоре и отправился к духам забвения. А мать, истратившая почти все сбережения, чтобы спасти кормильца, не смогла уплатить ежегодную подать. Ее отхлестали плетьми и отправили на каменоломни, где она и сгинула навеки. Хакон, бедняга, остался на свете совсем один.
Да только зря я его пожалела: минувшим летом бесстыдство его перешло все границы. Он нарочно распорол себе бок гнутым гвоздем от старой подковы, прикинулся, будто истекает кровью, и послал за мной. Чтобы лечила его. А все для того, чтобы щегольнуть передо мною голым станом.
Я-то, наивная, ему поначалу поверила. А потом… все снова могло закончиться для меня очень плохо, если бы не помог старый шорник, случайно заглянувший в кузницу. Силища-то у кузнеца была такая, что подковы мог гнуть голыми руками!
Старые духи справедливы: царапина Хакона потом в самом деле загноилась, и мне пришлось лечить его по-настоящему. И уж я постаралась на славу: шрам на боку Хакона теперь безобразней, чем его деяния, и желания покрасоваться голышом перед девицами у него поубавилось.
Жаль только, что не поубавилось дерзости все еще заговаривать со мной.
— Тувин Оглобля в будущую седмицу женится.
— Пусть счастлив будет. А мне что с того?
— Не хочешь пойти на свадьбу?
— Я?! Ты рехнулся? Кто ведьму на свадьбу кличет?
Случались все же мгновения, когда дурная ведьминская слава служила мне добрую службу.
— Если ты пойдешь со мной…
— И не думай.
— Илва…
Я прищелкнула языком и покачала головой.
— И не проси меня наколдовать тебе мозгов. Все, чем милосердные духи тебя наделили, у тебя в мышцы ушло. Вот ими и хвались, да не передо мной.
— Илва…
Его прервало злобное конское ржание, и я испуганно отступила за край ворот. Лошадь у трактира могла быть лишь одна — того самого лохматого драчуна, который убил вожака волков и теперь свежует его где-то на окраине.
Настроение окончательно испортилось, я махнула рукой Хакону и поспешила домой.
День и так выдался слишком долгим.

ГЛАВА 2. Вторжение

— А если бы он вернулся опять,
Что ему я сказать бы могла?
— Что я ждала, я хотела ждать,
Пока не умерла.
…
— А если бы он спросил, почему
Ваш дом опустел теперь?
— Погасший очаг покажите ему,
Открытую настежь дверь.
…
— А если бы он вернулся опять,