Тот, кто поет обо мне в тумане

Луна вышла из-за облаков, немного разгоняя плотную вату тумана и освещая путь беглянке. Где-то там, внизу, под холмом, пока что невидимая глазу раскинулась деревушка, и если постучать в чьи-нибудь двери, если попросить приюта, помощи… неужели ей откажут, оставят на улице, полураздетую, в такую сырую и жуткую апрельскую ночь? Нет, там есть добрая женщина, которая носит в пансион молоко и сыр, сделанный собственными руками, а еще мужчины приходили и помогали достраивать северное крыло, когда там случился пожар. Там живут хорошие, хорошие люди, которые обязательно помогут.
   – Анжелика!
   Она споткнулась и остановилась, как вкопанная, увидев Поющего Мальчика на дороге прямо перед собой. Как он здесь оказался?! Он же остался там, далеко за спиной, за воротами пансиона… Анжелика думала, что привидения не могут покидать мест, к которым привязана их душа. Но этот мог. Он стоял, сияя в призрачном свете луны, облаченный в белую ночную рубашку с завязками и кружевами у горла, такой белый, белее мела, с белыми волосами и ресницами, белыми губами и пальцами и черными-черными глазами…
   И тут он запел. Приоткрыл рот, и тихий-тихий нежный звук полился из его призрачного горла. Казалось, сам туман вокруг него зашевелился, то свиваясь клубами, то рассеиваясь в легкую дымку. Не в силах пошевелиться, Анжелика сглотнула и вытянулась в струну. Ей захотелось рыдать – но не от страха, а потому, что она вдруг поняла, какая неописуемая тоска пожирала ее все это время, проведенное в пансионе. Тоска по мама? и папа?, по сестрам, по летнему лугу и запаху румяных, нагретых солнцем спелых яблок, по голубому небу и возможности проснуться ближе к полудню и просто наблюдать, как солнечный зайчик ползет по потолку над кроватью.
   Не прекращая петь, мальчик подошел и взял ее за руку. Его пальцы были как чистый лед, но она не вздрогнула и не сделала попытки вырваться. Он пел о ней. О том, что всегда волновало ее. О ее мечтах и тревогах. О счастье, девичьем, простом, но таком желанном. Они стояли посреди дороги, освещенные луной, такие одинокие, но Анжелика больше не чувствовала себя одинокой. Мальчик мягко потянул ее в сторону, на почти неприметную тропу, которая тоже вела вниз с холма, но не к деревне, а под сень густого леса.
   – Там же болота… – вяло подумала Анжелика, послушно следуя за своим призрачным провожатым, но идти за ним ей хотелось больше, чем остаться на месте.
   Когда они растворились в тумане, от нее остались лишь несколько капелек крови на пустой дороге.
   
   
   1

Окрестности Лондона
Наши дни

   Свернув с хорошо освещенной Альберт-лейн на узкую и темную боковую улочку, я проехала еще немного, а затем остановила байк у обочины и сняла шлем, чтобы глотнуть влажного ночного воздуха и оглядеться. Несмотря на то, что днем дома вокруг выглядели вполне обжитыми, с наступлением темноты окрестности приобрели совершенно безлюдный вид.
Фонари не горели, собаки не лаяли, и только шорох слабо моросившего дождика по растрескавшемуся асфальту да шум моторов, долетавший с Альберт-лейн, разбавляли густую тишину этого места. Даже обычные для этого района группы темнокожих подростков, одетых в безразмерные толстовки и натянувших козырьки кепок так, чтобы скрыть лица, куда-то исчезли. Когда я приезжала сюда днем, то всерьез ощущала исходившую от них угрозу – так они косились на меня, «белокожую леди», мой довольно навороченный байк и мой рюкзак с вещами, когда топтались возле углового дома, покуривая и поплевывая себе под ноги. Но они не решились подойти, заметив, что я обхожу потрепанную погодой металлическую ограду в поисках лаза. Видимо, старый окостеневший труп бывшей Уайтхиллской государственной больницы внушал ужас и самым бесстрашным из них, а мое намерение туда проникнуть превращало меня в их глазах в чокнутую особу, пересекаться с которой может оказаться себе дороже.
В принципе, так оно и есть. Это не первая «заброшка» в плохом районе, которую мне приходилось исследовать, и я хорошо знаю, как вести себя при приближении компании дрянных парней. Никакого страха, но и никакого вызывающего поведения, перцовый баллончик и тяжелые ботинки на плоской подошве. На крайний случай – пневматический пистолет, которым я владела незаконно и поэтому брала с собой исключительно для подстраховки во время подобных вылазок, так как знала: если и попорчу кому-то шкуру в целях самозащиты, в полицию обращаться никто не станет, не такие у них тут заведены порядки.
Убедившись, что со стороны улицы никакой опасности нет, я натянула на голову капюшон куртки, закинула на плечо рюкзак и повернулась к зданию больницы. Не слишком высокое, но длинное, оно походило на большую гусеницу, растянувшуюся поперек дороги. Все окна давно лишились стекол, пространство перед входом поросло бурьяном и превратилось в заваленный строительным мусором пустырь. Во время разведывательного визита я не заметила в помещении признаков, что там кто-то ночует: никаких кострищ, старых изгаженных матрасов, остатков пиршеств и куч тряпья. Складывалось впечатление, что репутация «нехорошего места» закрепилась за этим строением не просто так, раз даже самые отъявленные маргиналы вроде бомжей и наркоманов не решаются сунуть сюда нос.